Текст книги "Пижона – в расход"

Кларенс снова попятился вон из комнаты и взмахнул пистолетом.

– Пошли, – сказал он.

– А как мне быть с мистером Агриколой? – осведомился Тим.

– Оставь его. Позвони мистеру Гроссу и скажи, что Фермер купил ферму.

Ты понял? Фермер купил ферму.

– Фермер купил ферму, – откликнулся Тим.

– Его номер в записной книжке на столе, – сказал Кларенс.

– Хорошо, – ответил Тим.

Я тем временем вышел в коридор. Кларенс вновь сосредоточил на мне все свое внимание.

– Пошел вниз, ты! – велел он.

Я возглавил шествие, и мы двинулись по лестнице.

– Позвольте мне объяснить… – начал я и умолк, поскольку подумал, что сейчас он меня перебьет. Но Кларенс не вымолвил ни слова, и я продолжал свою речь:

– Я не убивал мистера Агриколу, правда, не убивал. Вы только взгляните на меня и сразу увидите, что я не из тех, кто способен на такие дела. Я хотел только поговорить с…

– Направо.

Мы были уже внизу. Я повернул направо и пошел в сторону кухни.

– …мистером Агриколой о том, что происходит и почему кто-то хочет убить меня, хотя я ничего не сделал. Кто-то где-то дал маху, и я хотел только поговорить с мистером Агриколой.

– Вон в ту дверь, – сказал Кларенс.

Я открыл дверь и вышел на солнышко. Черный асфальт, безлюдье и тишина навели на мысли о расстрельной бригаде.

– К сараю.

Я подошел к сараю.

– Зачем бы я стал его убивать? Богом клянусь, я не стал бы его убивать.

Я не стал бы никого убивать, – верещал я. – Зачем мне причинять зло мистеру Агриколе? Я просто хотел, чтобы он не приказывал тем двум парням убивать меня. Что мне проку от…

– Он не мог этого сделать, – сказал Кларенс. – Он выполнял приказ, как и все остальные. Открывай дверь и заходи внутрь.

Я потянул на себя двери сарая, которые при этом заскрипели и застонали, и вошел. Внутри было темно и стоял затхлый дух.

– Чей приказ? – спросил я.

– Неважно, – ответил Кларенс. – Ступай вперед.

Сарай не был приспособлен ни для каких нужд. Пустые стойла, пустые закрома, голые гвозди в стенах, пустой чердак над головой. Сквозь щели в стенах пробивались солнечные лучи, наполняя сарай тусклым неверным светом, похожим на тот, который видишь, когда плаваешь под водой в какой-нибудь лагуне.

В дальнем левом углу была оборудована тесная каморка без окон, сплошь увешанная полками из неструганных досок. Пустовала она недолго: Кларенс втолкнул меня туда и закрыл дверь. Я услышал, как он задвигает засов, и остался в одиночестве.

Ну, и что теперь? Наверное. Кларенс не может решить мою участь самостоятельно, вот и запер меня тут для пущей надежности, а сам тем временем отправится к мистеру Гроссу узнать, что и как. Кроме того, я решил, что мистер Гросс – человек более высокого ранга, чем мистер Агрикола, и что последний получил указания именно от него.

Значит, мне надо было искать встречи с мистером Гроссом, а не с мистером Агриколой.

Впрочем, вряд ли я сумел бы с ним повидаться. Я готов был спорить на все свои богатства, что теперь повидаюсь с теми двумя парнями, которые разъезжают на черной машине. И это будет моя последняя встреча с родом людским.

Собственно, не было никаких причин считать, что я смогу удрать из этого старого гнилого сарая. Я постучал ногой по внешним стенам – так, для пробы, но добился лишь того, что расшиб большой палец. Тогда я попытался сломать дверь плечом и ушиб плечо. Ударив ладонью по одной из внутренних перегородок, я ушиб ладонь.

И хотя у меня еще оставалось несколько неповрежденных членов, я решил бросить это занятие.

Сколько же все это протянется? Кларенс и мистер Гросс созвонятся и поговорят по телефону, используя очень осторожные выражения. Потом мистеру Гроссу предстоит разыскать тех двух парней с их черной машиной, и им придется опять ехать на Стейтен-Айленд. На это уйдет по меньшей мере час, а может, и два.

Я уселся на земляной пол и отдался своей кручине. Не прошло и четверти часа, как я услышал шум. Кто-то открывал дверь. Я медленно поднялся на ноги.

Горло у меня пересохло, а ладони, наоборот, сделались мокрыми. Я рычал и прокашливался, прочищая глотку, ведь когда дверь откроется, мне придется говорить так быстро, как я не говорил еще ни разу в жизни. А я даже толком не знал, что именно буду говорить.

Наконец дверь распахнулась, и передо мной предстала мисс Алтея, прекрасная и сказочная, будто героиня диснеевского мультфильма. Но прелестные черты ее были искажены ужасной гримасой скорби и ярости, на лице девушки пролегли глубокие сердитые морщины. Она подняла правую руку, вытянула ее в мою сторону, и я увидел пистолет – громадный автоматический пистолет. Маленькая ручонка девушки едва обхватывала рукоятку, и мисс Алтея была вынуждена помогать себе еще и левой рукой, чтобы пистолет не ходил из стороны в сторону.

– Эй! – воскликнул я. – Ты чего это?

– Ты убил моего отца, – прокряхтела мисс Алтея сдавленным от натуги голосом.

– Нет, нет, – ответил я. – Нет, я не убивал, нет.

– И сейчас я тебя прикончу, – заявила девушка и спустила курок.

* * *

В этом замкнутом пространстве меня можно было бы убить одним грохотом.

Пистолет произнес: п-ф-ф-в-в-в-р-р-р-р-и-и-и-гг-г-г… и звук эхом заходил по каморке, равно как и по внутренностям моего черепа. Казалось, судья Артур Ранк колошматит в свой гонг Он всегда этим увлекался.

Я подумал, что наверняка застрелен, убит, пущен в расход. Но меня смутил тот факт, что я не падаю. Я стоял, ошеломленный и ошарашенный, и ума у меня хватило лишь на то, чтобы спросить себя, отчего же я не падаю.

А может, меня не застрелили?

П-Ф-Ф-В-В-В-Р-Р-Р-Р-И-Н-Н-Г-Г-Г-Г-Г-Г-Г… Девица сделала это опять, теперь она хмурилась не только яростно и скорбно, но еще и сосредоточенно.

Кончик ее языка торчал в уголке рта, хрупкие плечи сгорбились от усилий, но девица знай себе нажимала на курок.

Она сделала это дважды. Была ли хоть малейшая вероятность того, что я еще жив? Нас разделяло не больше шести футов. Это внушительное изделие оружейной промышленности плевалось и меня наглыми кусочками металла. Так есть ли у меня хоть какие-то причины полагать, что я еще жив?

Конечно, ствол пистолета раскачивался туда-сюда, будто голова кобры. И я по-прежнему не падал, это точно. Так, может (это только предположение), мисс Алтея не попадет в меня?

Но не вечно же она будет промахиваться, а? Я стоял перед ней, на расстоянии шести футов, и неважно, насколько она скверный стрелок. Рано или поздно одна из этих пуль, посылаемых ею куда попало, обретет приют в той или иной части моего тела.

Я бросился на нее.

Мисс Алтея была изящной, но крепкой девушкой и имела на удивление много острых граней. Ее локти, к примеру, были ну просто очень, очень остры. Равно как и зубы, которые тотчас впились в мое запястье. И коленки тоже. Они вовсю стремились доказать мне, что их обладательница – вовсе не леди.

Мне мешали жить не только острые части ее тела, но и мягкие тоже, поскольку я старался не притрагиваться к ним. Но если вы полагаете, что можете отобрать пистолет у девушки с острыми зубками и локтями, не прикасаясь к ее мягким местам, то вы сошли с ума.

Я обращался с мисс Алтеей так, как не посмел бы обращаться с давнишней подружкой, сидя в последнем ряду кинозала. И, поверьте мне, удовольствия я от этого не получил. Да и вообще, эта драка повергла меня в смятение, принесла кучу страданий и никакого ощущения опасности.

Короче, в конце концов я завладел пистолетом. Прокушенное левое запястье у меня было все в крови; я хромал, потому что мисс Алтея врезала мне ногой по правой голени; левый глаз слезился, поскольку она ткнула в него пальцем, а почкам моим требовался долгий спокойный отдых, чтобы забыть ее острые локотки.

Девушка стояла передо мной, задыхаясь и вызывающе сверкая глазами.

Яркий румянец горел на ее щеках, а правую руку она прикрывала левой с таким видом, будто это я ее избил, а не наоборот!

– Ты за это заплатишь, – заявила мисс Алтея. Стоит ли упоминать, что она процедила это сквозь стиснутые зубы? Наверное, не стоит.

– Послушайте, – сказал я, – не убивал я вашего отца, клянусь вам. Я в жизни никого не убивал. Это ваш отец пытался убить меня, если уж вы хотите внести ясность.

– Это смешно, – ответила она.

– А как тогда быть с двумя парнями в черной машине? Именно они хотели меня прикончить.

– Это деловые партнеры моего отца, – сказала девушка.

Но больше мне ничего сказать не удалось. Очевидно, пальбу услышали в доме. Дверь сарая распахнулась, и к нам ворвался Кларенс.

Сейчас было не время щеголять рыцарством. Я проворно обежал вокруг мисс Алтеи, обхватил ее рукой за горло, приставил пистолет к тонкой талии девушки и заорал:

– Еще один шаг, и я ее пристрелю!

Не сорвись мой голос на фальцет посреди этой фразы, спектакль мог бы выглядеть весьма впечатляюще.

Тем не менее он оказался достаточно впечатляющим для того, чтобы Кларенс стал как вкопанный.

– Отпусти ее, – сказал он, понимая, что я – хозяин положения.

– Выходи из сарая, спиной вперед, – велел я ему. – Шевелись.

Он попятился вон из сарая, как Лон Чейни-младший, раздумывающий, не обернуться ли ему волком. Я двинулся за ним, подталкивая мисс Алтею. Теперь я держал ее не за горло, а за предплечье. Так мы и вышли на солнышко. Я чувствовал, что девушка дрожит, но не знал, от страха или от ярости.

На улице меня ждал еще один сюрприз. Живописное зрелище. Тим, дополнивший свой шоферский парад еще и фуражкой, держал в руке крошечный пистолетик, нацеленный на Арти Декстера, который стоял посреди асфальтированной площадки – несчастный и встревоженный.

Арти Декстер!

Лиха беда начало.

– Брось пистолет! – завопил я. – Брось!

Тим просто стоял и глядел на меня. Арти тоже.

– Делай, что он говорит, – сказал Кларенс. – Мисс Алтея у него на мушке.

– Что это на тебя нашло, Чарли, малыш? – крикнул Арти.

Тим бросил пистолет.

– Подними его, Арти, – велел я.

– Слушаюсь.

– Мистер Гросс едет сюда? – спросил я Кларенса.

– Что? Ты шутишь?

– Они собирались тебя убить, Чарли, – сказал мне Арти. – Им по телефону приказали, я слышал. Они собирались тебя убить и закопать за домом. А когда поймали меня, тоже решили порешить.

– Это ложь! – вскричала мисс Алтея. – Кларенс!

– Ничего не могу поделать, мисс.

– Нам надо выбираться отсюда, Арти, – сказал я.

– Заберем ее с собой, – предложил он. – Как заложницу.

– Хорошая мысль. Вы, двое, пошли в сарай. Если увижу, что кто-то из вас преследует меня, пристрелю мисс Алтею.

Разумеется, я знал, что не пристрелю мисс Алтею, но они-то не знали.

Багровые от злости и смущения, Тим и Кларенс обиженно и неохотно побрели в сарай.

– Идем, – сказал мне Арти.

Мы обогнули дом; я по-прежнему крепко держал мисс Алтею, которая время от времени сотрясала воздух, сообщая мне, какие кары обрушатся на мою голову.

– Откуда ты тут взялся? – спросил я Арти.

– Когда ты ушел от меня, появились два крутых парня. Я сказал, что тебя нет, и тогда они весьма странно повели себя. Я призадумался. Ты ведь сообщил, что в беде, и спрашивал про Агриколу, а потом пришли эти двое. В общем, наконец я решил отправиться поискать тебя. Ты сказал, что поедешь на Стейтен-Айленд говорить с Агриколой, и вот я здесь. Попробовал пробраться в дом и посмотреть, где ты, но эти две образины схватили меня.

– Не знаю, что вы намерены делать, – сказала мисс Алтея, – но только зря стараетесь. Меня не обманешь.

– О чем это она? – спросил Арти.

Я рассказал ему, что Агрикола мертв, а это – его дочь, она полагает, будто пришил его я.

– И ты это сделал! – завизжала она.

– Тихо! – прикрикнул я на нее.

Арти оглянулся на дом. Мы уже успели дойти до деревьев.

– Надо бы поторапливаться, – сказал он.

– Может, стоило забрать этот «континенталь»? – спросил я.

– Они еще и угонщики! – вскричала мисс Алтея.

– Я на колесах, – сообщил Арти, – не волнуйся.

– Убийцы! – возопила мисс Алтея. – Душегубы!

Арти пристроился ко мне, и с минуту мы шагали плечом к плечу. Он доверительным тоном спросил:

– Это ты, Чарли? Ты уделал старика?

– О, святой Петр!

– Он, он! А ты – соучастник!

– Ой, заткнись, – велел я ей. Иногда с этой девицей бывало чертовски трудно. – Господи, Арти, ты же меня знаешь.

– Думал, что знаю, малыш, – ответил он. – Но ты вдруг как с цепи сорвался, понимаешь, о чем я? Стал вдруг дрыхнуть на паласе ночи напролет, ссориться с важными мафиози, захватывать цыпочек в заложницы. Ты уже не тот Чарли Пул из Нью-Утрехта, знаешь ли.

– Приходится делать то, что тебя заставляют делать, – ответил я.

– Убийца! – выкрикнула девушка.

Я сжал ее руку, чтобы заставить замолчать, и сказал Арти:

– Наверное, она ничего не знает про своего папашу. О том, что он – из преступного мира.

– Ты что, псих? – заорала девица. – Мой папа был фермером! Вы – два психа, оба психи! Помогите! Помогите!

Она прекратила вопить, только когда я сильно выкрутил ей руку. Я не хотел этого делать, но другого выхода не было.

– Шагай быстрее, – велел я ей, – и держи рот на замке.

Сказав это, я заломил ей руку за спину, чтобы девица выполнила оба мои указания и не причиняла мне новых неудобств.

Мы подошли к проспекту Гугенотов, и Арти свернул вправо со словами:

– Сюда. Живее!

Возле поваленного дерева, на котором еще не так давно сидел я, стоял самый уродливый автомобиль, какой я когда-либо видел. По сравнению с ним черная машина убийц была прямо-таки церковной прихожанкой. Автомобиль Арти слегка урчал на холостых оборотах, над выхлопной трубой вилась струйка белого дыма. Это был черный лимузин «паккард» тридцать восьмого года выпуска, с грузным обтекаемым кузовом, разделенным надвое задним стеклом, длинным капотом, похожим на гроб, и фарами, торчавшими над широкими крыльями нагловатого вида. Машина была начищена до блеска, будто японская игрушка, белые боковые панели сияли, ярко блестели хромированные колпаки, а дверные ручки пускали солнечные зайчики. И в придачу ко всему этому внутри сидела Хло, держась за руль, словно отличник-бойскаут, отправляющийся в грабительский рейд по садам из лагеря в Сент-Триниане.

– Это? – спросил я. – Ну и ну.

– Теткина, – объяснил Арти. – Мне ее иногда дают покататься.

– Вы можете сесть на электрический стул за похищение, – заявила мисс Алтея.

– Все лучше, чем быть застреленным, – ответил я.

Мы подошли к машине, и Арти распахнул заднюю дверцу.

– Запихивай ее сюда, – сказал он.

Так я и сделал. Арти захлопнул дверцу и забрался на переднее сиденье.

– Поехали отсюда, быстро, – велел он Хло.

– Привет, Чарли, – сказала та и, не задав ни единого вопроса, тронула машину.

– Лучше всего отправиться в Джерси, – сказал Арти. – Первый поворот налево.

– Хорошо.

– Закон Мэнна, – проговорила мисс Алтея.

– Да плевать мне, – ответил я. – Все равно ведь кончу электрическим стулом.

Мне доводилось бывать в квартирах, уступавших размерами салону этого «паккарда». Между передним и задним сиденьями хватило бы места, чтобы сыграть в крэп. Внутри было идеально чисто, всюду лежали коврики, нигде ни пятнышка. Обивка была еще «родная», из шершавого серого плюша, и имела такой же свежий вид, как и эта разъяренная девица, угрюмо сидевшая рядом со мной.

По бокам были приделаны кожаные ремни, чтобы пожилые дамы и гангстеры могли за них держаться, а на панелях между дверцами в проволочных корзинах стояли вазы с искусственными цветами.

Руль этого чудовища лишь немного уступал размерами водительнице, которая мчалась вперед как лихач, убежденный в своем бессмертии. У меня не было такой уверенности на собственный счет, поэтому я сидел и трусил, как и подобало такому трусу, как я. Если смерть не догонит меня сзади, в лице Кларенса, мистера Гросса и остальных мелких мафиозных сошек, то наверняка она подкараулит меня впереди, приняв облик какой-нибудь твердой, громадной и неподвижной штуковины, на которую Хло налетит, не снижая скорости.

– Вам это даром не пройдет, – сказала мне мисс Алтея. Как будто я нуждался в напоминании!

* * *

Возле будок сборщиков пошлины перед мостом Джорджа Вашингтона мисс Алтея высунула голову в окно и закричала:

– Помогите! Меня похитили!

Человек в кителе, взимавший плату за проезд, скривился от омерзения, давая понять, что он думает о современной молодежи, которая утратила истинные ценности и только и знает, что бесится да устраивает шумные дурацкие выходки. Он принял от Хло пятьдесят центов, и мы покатили дальше.

– Этот парень заодно с нами, – сказал я.

– Заткнись ты, – ответила девица. Она откинулась на спинку сиденья, сложила руки и злобно уставилась в затылок Хло.

Мы возвращались в Нью-Йорк самым окольным из всех окольных путей, покинув Стейтен-Айленд по Аутербридж-Кроссинг и проехав по туннелям Холланд и Линкольн, а потом – по мосту Джорджа Вашингтона. Это на случай, если кто-то заприметил нашу машину и рассказал о ней мелюзге из организации.

Мафия уже наверняка вовсю ищет нас и нашу заложницу.

Что касается заложницы, то мы не отпускали ее, дабы иметь возможность в случае чего спрятаться у нее за спиной. Вряд ли даже самому крутому бандюге придет в голову стрелять в дочь Фермера Агриколы, чтобы добраться до ничтожного племянничка вроде меня.

По пути вдоль побережья Нью-Джерси я подробно рассказал Арти и Хло, какие события произошли со мной со вчерашнего вечера (то, что все это случилось за каких-нибудь шестнадцать часов – включая сюда и время, которое я провел на полу в спальне Арти, уже само по себе было удивительно), а потом предпринял основательную, но безуспешную попытку объяснить мисс Алтее Агриколе, что представлял из себя ее папочка и почему я приперся на ферму, ища встречи с ним. Девица не пожелала поверить ни одному моему слову, и, что бы я ни говорил, мне не удавалось поколебать ее твердой убежденности, основанной на неведении.

То, что она не подозревает об истинной сущности своего отца, поначалу казалось мне невероятным, но по мере того, как девица опровергала мои утверждения, на свет выплывали сведения о ее жизни, благодаря которым я смог хоть что-то уразуметь. Во-первых, мать девушки умерла, когда мисс Алтея была еще совсем ребенком, и Фермер Агрикола растил дочь один. Во-вторых, девочка почти все время жила в интернатах, а на родной стейтен-айлендской ферме бывала только наездами. На лето она уезжала с какими-нибудь родственниками в дальние страны. Алтея и сейчас-то была в доме лишь потому, что недавно вернулась от дядьки с теткой из Южной Калифорнии, а до начала осеннего семестра в колледже для девочек в Коннектикуте, куда она поступила в этом году, оставалось еще целых две недели.

Так почему Алтея не должна была верить, что ее отец фермер, если он сам ей так сказал? Может, он заявил ей, что все деньги вложены в ценные бумаги и недвижимость, которые приносят большой доход. Что в этом такого? Кларенса он мог представить ей не как телохранителя, а как управляющего фермой. Тот был похож на управляющего ничуть не меньше, чем любой актер, играющий эту роль в кино. А людей, время от времени приезжавших пошушукаться с ним, вроде той парочки в черной машине, Агрикола вполне мог выдать за старых приятелей или деловых партнеров. И почему девушка должна была не верить ему?

Нас с ней, конечно, нельзя сравнивать, но я тоже толком не знал, чем мой дядя Эл зарабатывает на хлеб насущный, и сумел это выяснить, только когда мне исполнилось двадцать два года, да и то лишь потому, что он нашел мне работу в баре в Канарси, который мне, по справедливости, сейчас как раз полагалось бы открывать, вместо того чтобы катить на машине по мосту Джорджа Вашингтона с пистолетом в руке, заложницей под боком и (вполне возможно) головой, оцененной в определенную сумму, на плечах.

Когда мы приближались к нью-йоркскому берегу пролива, Хло едва ли не впервые раскрыла рот и спросила:

– Куда поедем?

Куда? Я и сам толком не знал куда.

– Мистер Гросс, – ответил я. – Наверное, мне надо разыскать мистера Гросса.

– Да, но в какую сторону мне свернуть?

– Понятия не имею, – сказал я. – Почем мне знать, где он, этот мистер Гросс.

– Давайте поразмыслим, – предложила Хло. – Конец моста уже совсем рядом. Как мне ехать – по Генри Гудзон-Парквей или маленькими улочками?

Видите указатели?

Указатели я видел, но все равно не знал, что ей ответить Арти взял решение этого вопроса на себя и сказал:

– Нам все равно надо в центр. Сворачивай на Парквей.

– Прекрасно, – откликнулась Хло, заняла другой ряд, повергнув в ужас водителя оранжевого «фольксвагена», и мы съехали с моста.

Арти повернулся ко мне и повел такую речь:

– Что касается мистера Гросса, я тебе ничем помочь не могу. Судя по тому, что ты говоришь, и не только ты, а и те два парня тоже, Гросс – более важная шишка, чем Агрикола, а между тем Агрикола был самым высокопоставленным бандюгой, о котором я когда-либо слышал.

– И не надоело вам? – подала голос мисс Алтея. – Все равно ведь ничего не добьетесь. Я вам не верю и никогда не поверю, так что, может, хватит, а?

– Умолкни, – велел я. – Мне надо подумать.

– Как насчет твоего дяди Эла? – предложил Арти.

– Насчет дяди Эла? – переспросил я. – Я уже обращался к нему за помощью, а он меня предал.

– Тогда у тебя не было пистолета, – возразил Арти.

– Хм-м-м-м-м… – ответил я.

– Все вы психи, – сказала мисс Алтея. – Безумцы.

– Ладно, – решился я, – поехали к дяде Элу.

* * *

Совсем рядом с домом дяди Эла стоял пожарный гидрант. Хло осторожно припарковала возле него «паккард», и Арти сказал:

– Не волнуйся, мы посторожим твою заложницу.

– Очень признателен, Арти, – ответил я. – Честное слово.

– Не дури, малыш. С тех пор как я перестал толкать пилюли, мне приходилось жить в Скука-Сити.

– Если легавый нас прогонит, я объеду вокруг квартала, – сказала Хло.

– Все вы безумцы, – заявила мисс Алтея. Она попыталась выскочить из машины у светофора на углу 72-й улицы и Вест-Энд-авеню, и мне пришлось влепить ей оплеуху, чтобы угомонилась. С тех пор девица являла собой образчик оскорбленного царственного достоинства, будто французский дворянин по дороге на гильотину. Будь я мадам Дефарж, вполне мог бы побледнеть под ее взглядом.

Но к делу.

– Я быстро, – пообещал я, выбрался из машины и пошел назад, к дому дяди Эла. Я не хотел, чтобы он знал о моем приходе, поэтому нажал кнопку не с его именем, а другую, с надписью «7-А». Когда мужской голос в динамике поинтересовался, кто пришел, я ответил:

– Джонни.

– Какой Джонни?

– Джонни Браун.

– Вы ошиблись квартирой, – сообщил голос.

– Извините, – сказал я и нажал звонок квартиры 7-В. Там вообще никто не ответил, и я попытал счастье в квартире 6-А. На этот раз отозвался женский голос – такой вполне мог принадлежать одной из тех дамочек, которые хлещут ром и голышом катаются по медвежьей шкуре, чтобы согреться в ожидании вашего прихода.

– Кто там? – спросила дамочка, умудрившись окрасить призывными нотками даже два эти бледных прозаичных слова.

– Джонни, – ответил я.

– Заходи, – пригласила дамочка, и я услышал зуммер.

Так всегда бывает, правда? Отличная возможность поладить с секс-бомбой выдается только тогда, когда у вас по горло других дел. Думаю, в этом и состоит разница между жизнью и литературой. В книжках томный голос говорит «заходи», и парень тотчас заходит. В жизни же у парня осталось всего семь минут, чтобы добраться до работы, и начальник уже предупреждал беднягу, что в случае нового опоздания тотчас уволит его, а парню нельзя терять место, поскольку он еще не выплатил деньги за подписку на «Плейбой». В книжках, к вашему сведению, томный голос – добрый знак, потому что герою ровным счетом нечем заняться, и не будь этого нежданного-негаданного томного голоса, он протянул бы еще два, от силы три дня, а потом рухнул бы замертво от скуки.

Ну, порассуждали, и будет. Получив доступ в здание, я не пошел в квартиру 6-А, а отправился в 3-В. Я помнил, как вчера ночью двое парней стучали в дверь – тук, тук-тук-тук, тук. Точно так же теперь постучал и я.

Потом сунул руки в карман позаимствованной у Арти куртки, где лежал позаимствованный у Тима пистолет. Он был поменьше позаимствованного у мисс Алтеи, поэтому мы с Арти еще в машине махнулись пушками.

Я долго ждал ответа на свой стук и уже начал думать, что дядя Эл с тетей Флоренс и впрямь подались во Флориду, но тут дверь наконец открылась, и передо мной возникла изумленная физиономия дяди Эла. Он увидел, кто пришел, увидел пистолет у меня в руке и тотчас принялся опять закрывать дверь.

Но я сказал:

– Нет, дядя Эл.

И переступил через порог.

Если бы он занял твердую позицию, если бы велел мне выметаться к чертовой матери, если бы сердито спросил, какого хрена я тут делаю, тогда я уж и не знаю, что произошло бы потом. Я рос без отца и поэтому видел в дяде Эле олицетворение мужской силы и уверенности. Я привык к тому, что дядя Эл помыкает мною, привык к тому, что он оценивает меня и громогласно высказывает свое недовольство, привык слышать от него крики: «Прочь с глаз моих!» Я так сжился со всем этим, что мог бы даже послушаться, закричи он сейчас и затопай ногами. Пусть лишь на миг, но дяде хватило бы и этого мига, чтобы захлопнуть дверь у меня перед носом. Или уж, во всяком случае, чтобы стать хозяином положения.

Но я уже успел кое-что узнать про дядю Эла. Больше всего на свете он уважал силу, а это уважение было поражено страхом, а тот, в свою очередь, был поражен беспредельной трусостью. Вчера дядя испугался двух парней, которые приходили сюда.

Он так панически боялся Агриколы и организации, что даже не пожелал говорить со мной, не то что помочь. И теперь он точно так же сдрейфил при виде пистолета в моей неумелой руке. Поэтому, когда я переступил через порог, дядя попятился назад, в квартиру. В этот миг нашим прежним отношениям пришел конец Я прикрыл за собой дверь и сказал:

– Нам надо бы малость побеседовать.

Дядюшка предпринял запоздалую попытку вернуть только что утраченный авторитет. Погрозив мне трясущимся пальцем, он проговорил:

– Ах, ты, никчемный сопляк! Ты хоть понимаешь, в какое положение меня поставил? Ты знаешь, что натворил?

– Хватит косить под слабоумного, дядя Эл, – сказал я. – Никто не собирается вас убивать, за исключением, возможно, меня. Давайте пройдем в гостиную и присядем.

Дядя выглядел как человек, переживший потрясение. Он вытянул руки, словно призывая меня к молчанию, и повернул голову. Похоже, он прислушивался.

– Твоя тетя Флоренс ничего не знает, – прошептал он.

– Может, пора бы ей и узнать? – спросил я.

– Чарли, мальчик, не надо. Может, я и заслужил это, может, ты имеешь полное право, но на коленях прошу: не надо.

Дядя вовсе не стоял на коленях, но я понял, что он имеет в виду.

– Мы это обсудим.

– Разумеется, Чарли. Конечно, обсудим.

– В вашей комнате. Там нам не помешают.

– Правильно, в моей комнате. Там нам не помешают.

Не знаю, чего он испугался больше – пистолета или тети Флоренс. Во всяком случае, совокупного воздействия двух этих напастей оказалось достаточно, чтобы дядя Эл стал тихим и послушным, как молодой священник на собрании церковных старост.

Квартира дяди Эла представляет собой пример торжества денег над скромностью. Вкуса тети Флоренс хватило ровно настолько, чтобы она могла понять, что его нет. Поэтому обставить как следует целую квартиру ей было не по плечу, и в конце концов она вручила толстую пачку дядькиных денег весьма слабовольному молодому человеку, заказала ему «спокойный изысканный интерьер» и предоставила полную свободу. Результат получился почти безупречный, с одним-единственным изъяном: дядя Эл смотрелся среди этого великолепия как вор-домушник. Принять его за жильца этой квартиры было попросту невозможно. К сожалению, позволив милому молодому человеку делать с квартирой все, что угодно, ему не разрешили заселить ее по собственному усмотрению.

Дядькины покои были отделаны красным деревом, эбеновым деревом и холстиной. Черная кожаная софа была самым никудышным предметом меблировки, но она так органично сочеталась со всем остальным убранством, что даже коммунист не смог бы найти никаких возражений против ее присутствия здесь.

Книжные шкафы дядя заполнял руководствуясь хоть и странным, но весьма распространенным литературным критерием: он подбирал книги по цвету корешков. Эти шкафы искусственно старили комнату и придавали ей помпезности, так что вы бы никогда не поверили, что этой квартире меньше ста лет. На самом же деле дядькино логово было обустроено всего семь лет назад.

Как только мы оказались в этой комнате и прикрыли за собой дверь, дядя Эл принялся разглагольствовать. Я немного послушал, потому что мне было любопытно, скажет ли он что-нибудь полезное для меня. Начал дядька так:

– Ты должен понять, Чарли. Ты должен понять, в какое положение меня поставил. Мне звонит этот человек – ты понимаешь, почему я не хочу называть никаких имен, – и говорит, что мой племянник меченый и что я могу сказать на этот счет, и что вообще я могу сказать? Чарли, ты меня знаешь, я твой дядя Эл, с тех пор как ты родился, я старался делать для тебя все, что мог. Твой старик сбежал, когда ты был еще в утробе, и я, как мог, постарался заменить его, ты ведь знаешь.

Я ничего подобного не знал, но промолчал: пускай себе говорит.

– Нам с твоей теткой Флоренс, – продолжал он, указывая на свою грудь всеми десятью пальцами, – Господь не дал детей, и ты мне почти как сын.

Почти что плоть и кровь моя.

На это я тоже ничего не ответил, хотя однажды мама сообщила мне по секрету, что тетя Флоренс сообщила ей по секрету, что она хотела детей, а дядя Эл – нет, и что он даже приводил ей в пример мою мать, намекая на то, что случилось, когда она захотела. При этом он, разумеется, имел в виду побег моего папаши. Но и на это пустословие я тоже отвечать не стал.

– Ты знаешь, я всегда делал для тебя все, что мог, – продолжал дядя Эл.

– Даже нашел тебе эту работу в Канарси. Мне тогда пришлось ради тебя из кожи лезть, Чарли, ты это знаешь? Понимаешь, как мне пришлось постараться ради тебя? Ведь ты не член организации, да и вообще… Но всему есть предел.

Наступает миг, когда я должен сказать: «Нет, Чарли, довольно. Я знаю, что я твой дядька, Чарли, я знаю, что ты мой племянник, но приходит время, когда я должен подумать о себе и твоей тете Флоренс, когда я должен посмотреть правде в глаза. Я помогаю тебе, когда могу, Чарли, но если ты влип в серьезную передрягу и поссорился с организацией, я ничего не в силах поделать, ровным счетом ничего». И вот это время пришло, так? Ты влип в передрягу. Ты что-то натворил – уж и не знаю, что именно, – и вот организация охотится за тобой. Что же я могу поделать? Мне звонят и говорят:

«На твоем племяннике черная метка». Что я могу ответить? Только одно: мне, мол, очень грустно это слышать. Вот и все. Больше я ничего сделать не в силах.

Пришла пора вставить свое словечко.