Текст книги "Я – бездна"

Донато Карризи
Я – бездна

Donato Carrisi

IO SONO L’ABISSO

Copyright © Donato Carrisi 2020

All rights reserved

Серия «Звезды мирового детектива»

Перевод с итальянского Татьяны Быстровой

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Ильи Кучмы

© Т. А. Быстрова, перевод, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022

Издательство АЗБУКА®

* * *

Посвящается моим сыновьям

Антонио и Витторио —

лучшему, что я создал

Why I should pity man more than he pities me?

«Почему я должен жалеть человека больше, чем он жалеет меня?»

Мэри Шелли. Франкенштейн, или Современный Прометей. 1818

(Перевод З. Александровой)

«Он здесь!»

«Франкенштейн»

(реж. Джеймс Уэйл), 1931

7 июня

Высоко-высоко наверху – надпись. Каких-то букв не хватает, какие-то покосились. Мальчику всего пять лет, он еще не ходит в школу, но все же узнает «Г» и «Р». Он знает, что буква «О» похожа на круг, и сейчас это «О» застыло на его изумленных губах.

– «Гранд-отель», – читает Вера для него, пока они подходят ближе, и указывает на высокое здание, которое поджидает их, объятое сном, зияет ослепшими глазами-окнами. По морщинистым стенам расползаются борозды, словно от высохших слез. Яркие граффити не могут оживить старого исполина, с ними он кажется еще печальней. Парадные двери заколочены деревянными досками и напоминают вход на сломанную карусель. Голые ветки кустов пробиваются сквозь асфальт, точно пальцы скелета, рвущегося из могилы.

Дружный хор невидимых цикад прерывается стуком деревянных подошв Веры и шарканьем пластиковых детских шлепанцев. Мальчик в синеньких шортах и майке не поспевает за матерью, не попадает в шаг. Вера с высоты своих туфель на деревянной платформе, с блестящей застежкой, – точно уверенная в себе, устремленная ввысь элегантная розовая птица фламинго.

Яркое солнце слепит глаза. Но мальчик не решается поднять голову и взглянуть на мать, пока они шагают бок о бок. На Вере темные очки с оправой «кошачий глаз», три крупных браслета соскальзывают к локтю, пока она придерживает соломенную шляпку, которая так нравится мальчику. Ту самую, которую они стащили в сувенирном магазине, с розовой лентой вокруг тульи. Он сам попросил Веру надеть ее, когда они собирались на улицу, и она согласилась. Под кофточкой и шортами на Вере купальник с зелеными и желтыми цветами, как у актрисы. Пышные светлые волосы блестят в лучах солнца. У Веры нежная и гладкая кожа с мелкими родинками, которые можно заметить, только если стоять совсем рядом.

Мальчику грустно смотреть на мать. Ему часто кажется, что он не заслуживает такой красоты. Он такой нелепый и нескладный, а она – само совершенство.

– Давай, мы почти пришли! – раздраженно подгоняет его Вера.

Ребенок тяжело дышит, ему хочется попросить ее идти медленнее, но он боится, что мать отпустит его руку и уйдет вперед. Она так редко берет его за руку – ему даже не верится, что она до сих пор не освободилась от его потной ладошки.

Но сегодня особенный день.

У Веры на плече большая сумка, куда она сложила два бутерброда, кока-колу и вспененные подстилки. Из сумки доносится запах мортаделлы и позвякивание бутылок.

Сегодня день Великого Испытания.

Последние недели они только о нем и говорили. Идея принадлежала Вере, и это немного настораживало. Иной раз мальчику казалось, что мать, как всегда, забудет об обещании. Но этого не произошло. Похоже, она была настроена сдержать слово.

Не страшно, что место для Великого Испытания оказалось совсем не таким, как он себе представлял. Они одни, и это уже хорошо, очередного поклонника не видно. Когда мать идет по улице, на нее постоянно оборачиваются мужчины, они пожирают ее глазами и что-то неразборчиво гундят себе под нос, точно назойливая мошкара. Кажется, будто только она их не замечает. Иной раз очередному ухажеру удается ее рассмешить, и тогда Вера впускает его в свою жизнь, не спрашивая мнения сына. Но сегодня все по-другому. Сегодня никто не посмеет отвлечь Веру от сына.

Сегодня она принадлежит только ему.

Мальчик уже понял, что ее мужчины приходят и уходят. Иногда Вера сама устает от них, а иногда они от нее. Ребенка они не замечают, а он и рад. Правда, иной вдруг замечает, начинает изображать из себя отца и решает заняться воспитанием мальчика. Воспоминание о последнем преподанном уроке до сих пор дает о себе знать под мышкой, где гладкий ожог от сигареты.

Кто его настоящий отец, мальчику неизвестно. Он никогда не спрашивал. Наверное, один из таких мимолетных ухажеров. Нелепый и полный тип, который, перед тем как исчезнуть, оставил Вере напоминание о своем уродстве. И вот результат. Наверное, поэтому Вера не хочет, чтоб он звал ее мамой. Он называет ее так только про себя, когда думает о ней. У них не принято говорить «семья». Но даже Вера знает, что, если у тебя появился ребенок, будь любезна рассказать ему о том, что собой представляет этот мир, научи его жить, убедись, что он усвоил урок. Вот, например, пару недель назад они посмотрели фильм о «семье», поехавшей в отпуск к морю. С ними был мальчик. Отец подарил ему маску для плавания, научил, как ею пользоваться.

В этом и заключалось Великое Испытание. Вера пообещала научить его плавать. Вот только у него не было плавок. Перед тем как выйти из дома, он попробовал об этом напомнить, но Вера заметила, что и трусы отлично сгодятся, так что плавки ни к чему.

Ну и ладно, ему и так хорошо. Сердце бешено рвется из груди, вслед за Верой он протискивается меж кустов, хрустя битым стеклом и осыпавшейся штукатуркой. Они кружат вдоль забора «Гранд-отеля», пока не оказываются на заднем дворе.

– Ну, что я тебе говорила? – задорно объявляет Вера, указывая на изогнутый, как фасолина, бассейн.

Ладонь мальчика невольно выскальзывает из материнской руки, и он застывает на месте как вкопанный. Несмотря на то что ему всего пять лет, он уже понял, как больно бывает, если попадаешь в ловушку собственных иллюзий. Особенно если предложение исходит от Веры. Но теперь все еще хуже. Ком в горле мешает вдохнуть.

Вода в бассейне черного цвета. Крохотные насекомые и несколько стрекоз кружат над поверхностью, покрытой маслянистой пленкой.

– Ну, что не так? – В голосе Веры звучит недовольство.

– Ничего… – неубедительно выдавливает он из себя.

– Вперед, чего ты.

Но мальчик не в силах скрыть разочарование.

– Тогда пошли домой, – угрожает мать.

– Нет! – торопливо отвечает он, в ужасе оттого, что все испортил. – Давай останемся!

Вера колеблется, вопросительно поднимая бровь за линзой очков. Она оглядывается по сторонам.

– Давай загорать, – подытоживает она, доставая из сумки полотенце. Они располагаются на площадке, посреди сломанных лежаков. Вера стягивает с себя майку и шорты и растягивается на полотенце.

– А ты чего стоишь одетый? Шевелись!

Мальчик стягивает шорты и лишь затем майку. Мать неотрывно смотрит на него, и ему неловко. Он ждет от матери упрека за то, какой он жирный или пухлый. Но в этот раз она молчит.

– Не хочешь окунуться?

Мальчик молча смотрит на бассейн.

Заметив его нерешительность, Вера заливается смехом, но тут же запускает руку в сумку и говорит:

– Смотри, что у меня есть.

Обычно ничего хорошего от Веры ждать не приходится. Как-то раз она сказала, что пойдет в магазин купить ему подарок ко дню рождения, и пропала на целых три дня.

Но теперь она протягивает ему надувные нарукавники.

– Поначалу они тебе пригодятся, – замечает Вера, надувая их. – Так ты быстрее научишься.

Мальчик не верит собственным глазам. Максимум, чего можно ждать от его матери, – это мелкой кражи из детского отдела супермаркета. Обычно она крадет там одежду или обувь. Все, что есть у сына, включая несколько игрушек, Вера украла или подобрала на помойке. Закончив с нарукавниками, она помогает мальчику их надеть. Он радостно разглядывает оранжевые бублики на своих плечах. Теперь надо только набраться смелости, чтобы шагнуть в воду.

– Готово, – поторапливает Вера.

Мальчик шагает вперед, но, не дождавшись знакомой тени, застревает на полдороге и оборачивается на мать. Вера сидит на полотенце, раскуривая сигарету.

– А ты?

– Докурю и приду, – заверяет она. – Ты первый.

Но он не хочет идти один, и Вера это чувствует.

– Что случилось? Боишься?

Мальчику не нравится этот тон, но Вера часто говорит с ним так. Иногда даже в присутствии очередного мужчины. Тогда они подтрунивают над ним вместе.

– Нет, – отвечает он, изображая уверенность.

Он так боится испортить замечательный день. И идет к бассейну. С бортика вытягивает ногу и дотрагивается большим пальцем до воды, похожей на желе. Он знает, что мать наблюдает, чувствует ее взгляд промеж лопаток. Поэтому раздумывать некогда. Он садится на бортик и погружает ноги в воду до колен. Они исчезают в темной воде, и по взмокшей спине пробегает холодок. Растерянный и неловкий, мальчик старается дышать как можно глубже.

– Нарукавники не дадут тебе утонуть, – кричит ему Вера. – Я за тобой приглядываю.

Мальчик пытается найти в себе силы опустить тело в неподвижную жижу. Он понимает, что времени нет. Время – сообщник страха. Он понял это, когда расстроенная и крепко выпившая в тот день Вера запустила в него стеклянной пепельницей. Всего секунда промедления – и за левым ухом образовалась кровоточащая ссадина.

– Сам не пойдешь – сброшу тебя в этот гребаный бассейн, – мрачно угрожает Вера, выдыхая облако сигаретного дыма.

Мальчик закрывает глаза и отпускает бортик.

Сначала он погружается в воду с головой, но что-то выталкивает его на поверхность. К счастью, нарукавники и правда держат его на плаву в этом темном вареве. Но ему кажется, что бассейн точно ожил, и это пугает. Он принимается шевелить ногами, но не для того, чтобы плыть, – скорее, пытаясь убежать.

– Видишь, не так уж и сложно, – замечает Вера. – Ну-ка, попробуй немного проплыть вперед.

Проплыть? Это как? Да он едва может развернуться. Однако мальчик боится разочаровать мать. Поэтому, поднапрягшись, он начинает мельтешить руками и перемещается к центру бассейна. Тот факт, что он проплыл, даже совсем немного, переполняет его гордостью. Правда, ненадолго. Ему вдруг кажется, что внизу до него кто-то дотронулся. Кто-то цапает его прямо за ногу. Как будто там, внизу, чья-то рука пытается утянуть его вниз. Он резко разворачивается, вырывается, отчаянно кричит (совсем как девчонка, сказала бы Вера) и старается оттолкнуть ногой непонятный предмет, который от толчка на секунду всплывает, а потом снова уходит под воду. То, что он принял за руку, – сухая узловатая ветка. Издалека до него доносится смех матери. Но вдруг это становится совсем не важно. Его внимание привлекает легкое дуновение воздуха, касающееся его щеки. Откуда это? Он поворачивает голову вправо.

В оранжевом нарукавнике зияет дыра. Совсем крохотная, но этого достаточно, чтобы весь воздух быстро вышел. Пока оранжевый бублик сдувается, мальчик чувствует, как тяжелеет его рука. Вот бы оттолкнуться и очутиться у бортика! Но, не успев об этом подумать, он уже чувствует, что другая рука тоже осталась без поддержки.

Его ненадежная экипировка больше не помогает держаться над пропастью.

Он мечется на месте в полной уверенности, что грязная вода хочет его проглотить. Подбородок то оказывается в воде, то снова задирается вверх, губы тоже погружаются в черную жижу. Этот бассейн просто так не отпустит. Мальчик хочет закричать, позвать на помощь Веру. Ему удается приподнять голову и приоткрыть рот, чтобы издать крик. Однако то, что он видит, наполняет его животным ужасом.

Вера берет полотенце с земли и кладет в сумку.

Мальчика сковывает страх, и от ужаса он вновь погружается в воду. С большим трудом ему удается вынырнуть на поверхность. Барахтаясь, он вновь пытается разглядеть мать. Вера надевает соломенную шляпу и солнечные очки и идет прочь. Ее бедра покачиваются: она размеренно шагает в своих босоножках на высокой деревянной платформе и с блестящей застежкой. Мальчику не верится, что все это происходит на самом деле. Он кричит, взывая к ней изо всех сил. Но только еще больше захлебывается мутной водой и не может вдохнуть. Его тянет ко дну, он размахивает руками. Пытается откинуть голову назад, чтобы разглядеть мать, но ее нигде нет. Она ушла.

Мамы нигде нет!

Бесполезные нарукавники безжизненно повисли на плечах. Мальчик плачет и колотит руками воду. Из водной пропасти всплывают и окружают его грязные пакеты, ржавые канистры, алюминиевые банки и пластиковые бутылки. В отчаянной попытке спастись он цепляется за всплывший мусор, но все напрасно. Он задыхается от собственного плача, а горячие слезы стекают по грязному лицу. Животный ужас раздирает его изнутри. Край бассейна так близко и так далеко! Мальчик снова и снова погружается в воду, и все же ему удается удерживать голову на поверхности. Но сколько он продержится? Как рыба, которую засасывает в сливную трубу, он бьется в бассейне, точно в гигантской раковине. Скоро, скоро настанет его последний вздох. Но он не готов сдаться и сучит ногами. Бортик бассейна очень близко, но ему не дотянуться.

Не дотянуться!

Силы покидают его. Ноги сводит судорогой, тело не слушается, он почти не чувствует рук. «Толстяк тонет, толстяк идет ко дну», – твердит он про себя, имитируя насмешливый, безжалостный голос матери, который точно поддразнивает его.

Но в эту самую секунду происходит нечто неожиданное. В нем просыпается что-то незнакомое, какая-то сила, таившаяся бог знает сколько времени под складками жира.

Неведомая сила.

Беспомощно повисшие вдоль тела руки сами собой тянутся вперед и начинают энергично бить по воде, ноги и стопы вступают в решительный бой. Он и сам не знает, откуда это в нем. Точно в его безвольное тело вселился какой-то чужак. Голова поднимается над водой, и ему удается сделать живительный вдох. Еще один гребок, и еще, и еще. И так продолжается до тех пор, пока руки не касаются цементного бортика бассейна. Мальчик цепляется за скользкий край и застывает, не в силах унять дрожь. Побелевшие пальцы впились в плитку, тело сводит судорогой. Так проходит минута за минутой.

А вокруг никого, только равнодушный стрекот цикад.

Держась за край бассейна, мальчик осторожно движется к проржавевшей лесенке. Цепляясь за оставшиеся ступеньки, он выбирается из черного колодца. Ему ужасно холодно, несмотря на жару. Он даже не замечает, что от страха описался. В ушах – только стук сердца, бешено рвущегося из груди.

– Мама… – издает он сдавленный крик. – Мама, мама, – снова и снова повторяет он, давясь икотой, забыв о том, что ему может достаться за нытье.

Он не знает, куда идти и что теперь делать.

Ясно только, что теперь он совсем один, мать бросила его. И что он научился плавать.

1

Самое спокойное место на Земле.

Об этом Чистильщик прочел давным-давно в газете, которую кто-то забыл в автобусе. В заголовке фигурировало озеро Комо.

На самом деле в статье говорилось не о людях, а о недвижимости. Пустующие дома, отличные инвестиции. Так, по крайней мере, он понял из статьи. Он плохо умел читать, смысл прочитанного ускользал от него. Но все же эти слова его поразили, и он решил воспринимать их как знак свыше.

Об этом он думал и тем весенним утром, оглядывая ухоженные газоны и зеленые изгороди богатого района в поисках мусора.

На циферблате кварцевых часов, которым он доверил отсчет времени собственной жизни, было без десяти пять. Еще не рассвело. Озеро виднелось на горизонте, похожее на длинную черно-серебряную графитовую черту. На извилистой дороге, что поднималась по холму, не было ни души. Кроме него, разумеется. Он сидел за рулем сине-зеленого фургончика мусорной компании. Окно было приоткрыто – ровно настолько, чтобы пробивающийся в щель холодный воздух не растрепал аккуратно зачесанные набок рыже-каштановые волосы.

Он поглядывал на дома вдоль дороги, стараясь разгадать, что скрывают их закрытые двери и царящая внутри тишина. Жители еще спали, пригревшись под теплыми одеялами. Юные парочки и пары постарше, успевшие обзавестись детьми, пары в возрасте и совсем пожилые. Все они лежали в своих кроватях. Лежали в кроватях и те, у кого по той или иной причине не было семьи. Вдовцы, разведенные, одиночки, которые за всю жизнь так никого и не встретили. У многих и родственников-то нет – вот почему, когда они умирают, дома остаются пустовать.

– Самое спокойное место на земле, – чуть слышно промурчал он. А еще пустынное место – правда, об этом как раз умалчивают. Впрочем, потому он сюда и перебрался лет десять назад. И его одиночество слилось со множеством других.

Он припарковался у тротуара и заглушил мотор. Осторожно, чтобы не повредить прическу, надел кепку с логотипом жилищного хозяйства. Выйдя из машины, он медленно закрыл дверь и погрузился в спокойную, безопасную обстановку – как будто ему на плечи набросили теплый плед. Он снял очки в никелевой оправе, тщательно протер прозрачные линзы краем оранжевого передника, который надевал поверх зеленой формы, и снова водрузил очки на нос. Оставалось только оглядеться. Недалеко от места его парковки вот-вот зажгутся несколько окон – первые признаки неминуемой утренней суеты. Скоро суета опять поглотит мир.

Но пока было тихо. В этот час он по-прежнему мог считать себя безраздельным властелином мира.

В его распоряжении оставалось еще несколько минут. Скоро начнется смена. В оставшееся время он решил насладиться бездействием. Самые обычные жесты ранним утром приобретали особый, столь любимый им смысл. Например, можно было вытянуть руки вперед и, сцепив пальцы в замок, услышать тихий щелчок пальцев, который через несколько часов непременно потонул бы в городском гуле. Но еще больше ему нравилось вдыхать полной грудью. Чувствовать, как наполняются воздухом легкие, и выдыхать. Особое, ни с чем не сравнимое удовольствие, многими забытое и незаметное. Но он научился ценить возможность дышать давным-давно, когда в пять лет чуть не сгинул в черной, прогнившей пучине старого бассейна.

Утром воздух всегда какой-то особенный. Вот почему он старался получить первую смену. Помимо прочих радостей, можно было наслаждаться одиночеством и тишиной, тогда как днем полагался напарник. Но он не собирался делиться этой привилегией ни с кем. Чистильщик все время молчал. Даже когда он думал, это были скорее не мысли, а немые картинки, пробегавшие в голове длинной чередой, перемежающиеся самыми простыми ощущениями.

Однако он быстро понял, что его замкнутость не нравится людям.

Он не хотел раздражать окружающих своим присутствием. Никому не нравится, когда с ним рядом сидит тип, что лишний раз и слова не вымолвит, не курит, не пьет, не интересуется ни спортом, ни женщинами, не жалуется на жену и детей, не делится проблемами. У которого нет ни жены, ни детей. У него и друзей-то нет, как заметил бы кто-нибудь. «Тот, кто в них не нуждается», – ответил бы Чистильщик, если бы смог сформулировать нужную мысль. Когда он думал о себе, он не мог найти подходящих слов.

Больше всего о нем говорила его работа.

Он понимал, что обычные люди не уважают представителей его профессии. Большинство понимает, что кто-то должен собирать и вывозить мусор, который они производят, однако к ним, мусорщикам, или, лучше сказать, Чистильщикам, относятся с сочувствием и презрением. Будто такая работа – это наказание или же каторга. Впрочем, ему нравилось. Его не раздражали неприятные запахи, он не стеснялся ковыряться в том, что другим противно. Кто-то же должен заниматься этим неприятным делом, таков закон жизни, ничего не поделаешь.

В районе города Комо и одноименного озера работать нужно было особенно тщательно. Это своего рода вопрос престижа. Каждую ночь, пока жители спали, мусорщики и дворники начищали город до блеска. Три раза в неделю перед мытьем дорог небольшие зелено-голубые фургончики сновали по улицам в поисках пакетов, которые законопослушные граждане выставляли вдоль тротуара. Разноцветные пакеты, рассортированные по типам перерабатываемого вторсырья, выставлялись на улицу строго по дням недели.

В четверг собирали органические отходы.

Кварцевые часы на руке Чистильщика издали короткий сигнал: пять утра. Пора за работу. Он достал из фургончика и надел пару рабочих перчаток. В тот самый миг, когда первые всполохи солнца заиграли на поверхности озера тысячами ярких искорок, он зашагал вперед по дороге, останавливаясь у каждой калитки, под которой лежал пакет. Собрав достаточно пакетов, он возвращался к фургону и аккуратно складывал по одному в мусорный контейнер. Тщательно и бесшумно. После чего приминал пакеты специальной палкой.

Его отправили в этот район не так давно, но завтра предстоял новый перевод: Чистильщики должны меняться каждые шесть недель. Жаль было покидать привычное место, отказываться от повседневных маленьких радостей. Предстояло привыкать к чему-то новому, создавать новые обряды.

Например, он уже шесть недель подряд останавливался у дома номер 23 и смотрел на старый особнячок начала двадцатого века со странными стрельчатыми окнами, остроконечными щипцами и железной оградой. Нечто среднее между церковью и крохотным за́мком. Кружевные занавески всегда задернуты, но на широком подоконнике виднелась большая подушка, где лежали, свернувшись, пять котов: серебристый, черно-белый, рыжий и два серо-полосатых. На том же подоконнике стоял горшок с гортензией.

И вот теперь, намереваясь попрощаться, он в последний раз оказался у этого дома. Чистильщик поправил очки, сползшие на нос, и поднял пакетик, лежавший у калитки.

Не больше двух килограммов.

Комо – город покоя и одиночества. Его собственное одиночество примешивалось к одиночеству обитателя странного дома.

Чистильщик вернулся к фургону, но, вместо того чтобы бросить пакет к остальным, открыл водительскую дверь и затолкал его под сиденье.

Затем залез в кабину, завел мотор и поехал дальше.