Текст книги "Святая Анастасия Сербская. Чудеса и пророчества"

Не падайте на колени перед монахом

В Студенице вечерняя молитва близилась к концу. Монах Симеон стоял с правой стороны алтаря, и в голове его стали появляться разные картины, сначала туманные, а потом они становились всё яснее. Он попытался их отогнать, считая, что они от лукавого, чтобы отвратить его от молитвы. А когда он увидел Анну в монашеской мантии, ему показалось, что она стала другой, и задержавшись взглядом на её глазах, которые смотрели на него со стены, почувствовал желание дать ей знать о себе. И когда он хотел произнести её имя, часть стены осиял свет, который затем ушёл в окно, оставляя за собой светлый след. Её мог видеть, он был уверен, каждый, кто тёмной ночью оказался под открытым небом. Он выпрямился и перекрестился, и именно в этот момент закончилась вечерняя служба. А он, ничего не объясняя братии, вышел через монастырские ворота и сел на ближайшую скамью. Он мысленно молился Богу об этой дивной женщине, с которой провёл бóльшую часть жизни. И которая и далее здесь, очень близко. Чувствуя её присутствие, он поднялся со скамьи и тихо, чтобы никто не мог его видеть, медленным шагом подошёл к алтарю студеницкой церкви, посвящённой Богородице.

Он долго, стоя на коленях на каменном полу, молился Богородице о спасении души Анастасии, молился и о детях своих, о народе своём, а затем опять с нежными мыслями возвращался к Анастасии, побеждая молитвой даже мельчайшие грубости, неуступчивость и даже тень неконтролируемого мужского тщеславия, проявленного иногда перед спутницей жизни Анной. Годы совместной жизни проходили перед ним, и они оба всё больше напоминали течение реки Рашки. Как её прозрачные воды умели остановиться или обойти даже незначительную преграду, так и они оба избегали даже самого безобидного препирательства, самой упорной негодной мысли, предпочитая взаимопонимание. И даже в самых тяжёлых обстоятельствах они спасали друг друга от собственных ошибок и были каждому примером любви, прощения и терпимости, а уважение есть основа её нерушимой длительности. Он ничего не чувствовал, кроме некой тёплой потребности молиться и надеяться, что Матерь Божия перед престолом Сына Своего вымолит всякую защиту дивной сербской правительнице, а теперь монахини Анастасии в Топлице.

Молитва монаха Симеона длилась так долго, что игумен Игнатий послал двух братьев, чтобы были при нём, подождали старца, и когда он всё закончит, привели его в трапезную.

В каменной трапезной ужин уже был закончен, и отец Симеон не хотел нарушать правила, не хотел быть исключением. Он пошёл отдыхать в надежде пораньше проснуться и встать вместе с монахами на утреннюю молитву. И во время этой, и во время всех других молитв он будет вспоминать свою Анну.

Так и было – думая об Анне, на следующий день отец Симеон с монахами оказался у монастырских ворот. Когда он сел в тенёк под большим стволом ясеня, вокруг него сгрудилась вся братия. Все хотели его услышать, некоторые открыто просили сказать им, что нужно было бы сделать и поменять в монастыре.

«Всё вам расскажу, только я должен ещё провести тут пару дней, обойти всё это, малые церкви у монастырских ворот, увидеть и конаки на юго-западной и северной стороне монастыря, подняться на оборонительные стены и башни, посмотреть, как это ныне выглядит, потому что я уже долго здесь не бывал. Некоторые из вас и не знают, что я здесь прежде монастыря организовал небольшой охотничий домик. Сюда я приезжал с супругой Анной, дай Бог ей здоровья и сил», – сказал он, поднялся с лавки и перекрестился, прося братию проявить терпение:

«Я хочу и сад обойти, увидеть обе дороги за монастырским лесом, и продумать, что и как следует ещё сделать для сохранности церквей в Студенице. Особое внимание следует уделить церкви Святого Николая, чтобы и она была такой, какой её задумали зодчие. Вот только немного меня подождите, знаю, что вы, как и наш честной игумен Игнатий, любознательны».

Пока он говорил это, старец Симеон монахам казался исполином. Он был выше всех, и в свои восемьдесят лет был сильным, здоровым и обладал ясным умом. Он не жаловался ни на какие болезни, не имел никакой потребности говорить о чём бы то ни было, кроме того, что относится к спасению, к Царству Божию и вере православной.

Тут в монастырский двор вошли два воина. Поцеловав сначала руку игумену Игнатию, они в конце ряда подошли и к отцу Симеону, перед которым упали на колени. Старец наклонился, взял их за воротники, и когда они выпрямились, запретил им:

«Не вставайте на колени, и я теперь только монах, а вы должны бы это знать и уважать. Не падают на колени перед монахом!»

Два перепуганных воина переглянулись, а затем один из них вынул из сумки большой конверт. Когда они ему его передали, опять некая сила заставила их поклониться на полусогнутых ногах и с опущенными плечами. Бывший правитель снова схватил их за плечи, выпрямил, взял правую руку каждого из них, поцеловал, и дал наставление:

«Вот, от монаха можете просить и благословения, если тут не присутствует игумен. Прося благословения, вы можете ему поцеловать руку. Но и монах может вам поцеловать руку и дать вам благословение, которого вы и не просили. А если случайно монах передумает и ошибётся, он может взять палку, или не дай Боже меч, и проводить вас так страшно, что вы это никогда не забудете. А сейчас налево кругом, простите меня за всё, увидимся ещё когда-нибудь. Приходите на литургию, если вы здесь близко служите, в монастыре мы не кусаемся и от гостей ничего другого не требуем, кроме как присоединиться к нам в молитве, обеде и в труде, если понадобится.

И так проводив их по-отечески, недавний Великий жупан Неманя улыбнулся и быстро вернулся к действительности как монах Симеон.

Его братия после ухода воинов снова собралась вокруг него, а некоторые ему поцеловали руку.

Узнали голубей

Дождь над Топлицей шёл три дня. Солнце за короткое время согрело и людей, и природу. После утренней службы и завтрака монахини приступили к обычным трудам. У каждой было своё послушание. Анастасия сгребала листья перед церковью, а Феодора с монахиней Катариной доставали воду из колодца. Этой водой заполняли ёмкости на кухне. Несколько других монахинь у колодца[24]24
  Это был источник посреди зарослей акации, который и поныне существует, а недалеко от него находится и водяная мельница на Топлице.


[Закрыть] ждали своей очереди набрать воды для скотного двора.

«Возможно ли то, что я вижу?» – удивилась Анастасия.

«Что?» – повернулась к ней Феодора.

«Видишь ли и ты тех двух голубей на крыше церкви?»

«Вижу, тебе не показалось».

«Они просто невероятно похожи на голубя и голубку из Раса».

«Да это те же самые голуби!»

«Не может быть!»

«Может, может, сестро Анастасия. Я их заметила ещё в тот день в Расе, перед церковью Святых Петра и Павла, когда ты прощалась с правителем Неманей, прости, монахом Симеоном».

«Как это возможно, что они прилетели сюда?»

«Божий промысел. Ничего другого и не скажешь».

«Во Славу Всевышнего!» – перекрестилась Анастасия.

Чтобы она убедилась, что это те самые голуби, это подтвердила ей и матушка Параскева, оказавшаяся тут же: «Голубей здесь до сих пор не было. Соколы, вóроны и вороны часто прилетают. Если ты убеждена, что это действительно ваши голуби, пойди в амбар, возьми горсть пшеницы и брось на землю. Если они не дикие, а домашние, они слетят поклевать».

Анастасия пошла, принесла горсть пшеницы и бросила на землю. Голубь и голубка слетели к их ногам и стали клевать. Она подошла и взяла голубку в руки. Голубь вспорхнул, сделал три круга вокруг её головы и опустился ей на плечо.

«Это Божье чудо!» – воскликнула она.

«И я думаю, что это некий Божий знак», – перекрестилась и игуменья.

Анастасия взяла и голубя, и голубку и приложила к своей груди, чтобы погладить:

«Посмотри, что у них вокруг лап», – присмотревшись к их лапкам, сказала Феодора.

Анастасия приподняла крылья голубки, чтобы посмотреть. Посмотрела она и лапку голубя.

«Что это у них? Вероятно, их кто-то пометил», – сказала Феодора.

Анастасия посмотрела внимательнее, и в тот же миг перед собой увидела образ Немани. Он такой быстрый, сильный, а с любовью нежного сердца сделал это, подумала она, и, потрясённая и восхищённая, подняв правые лапки голубя и голубки, заявила:

«Неманя. Он им надел наши обручальные кольца, моё и его, которые мы носили до пострига. А обручальное кольцо он мне дал, когда первый раз приехал к нам сватать меня».

«Только сейчас я вспомнила», – сказала Феодора.

«Что, сестро?» – лаская голубя и голубку, спросила Анастасия.

«Когда мы входили к епископу Калинику ради принятия пострига, Неманя одному из рыцарей, думаю, что это был Варнава, почти шёпотом приказал…»

«Что он ему приказал?»

«Сделай с голубями то, что я тебе сказал, пусть свободно летят, куда хотят. Теперь и я думаю, что им Неманя лично надел кольца на ножки», – сказала Феодора.

«Он это умел, потому что был опытным охотником, да и знатоком мест охоты, а также он знал всё, связанное с ведением войны», – сказала Анастасия, и далее разглядывая обручальные кольца. «Как правитель и воин он другим казался грубым, иногда и жестоким, но это была только маска. В глубине души он был чувствительным и благодарным. И когда он давал самые жестокие приказы, он это делал, распинаясь сам в себе. Ночами после этого он со мной разговаривал. Много раз, видя и своих, и чужих воинов убитыми и ранеными, он плакал. На его месте кто-нибудь действительно жестокий, до самой смерти бы не оставил престол. А он годами готовился к тому, чтобы устраниться от роли, которую ему народ определил, а Бог одобрил».

Матушка Параскева с большим вниманием слушала разговор о правителе, который построил церковь, где она как сестру приняла супругу его. Благодарила она мысленно Бога за это, помолчала ещё некоторое время и сказала:

«Тогда только от такого благочестивого правителя мог родиться наш монах Савва».

На эти слова Параскевы Анастасия и Феодора ничего не ответили.

Все они ещё некоторое время наблюдали за белыми птицами. Цвет их глазок напоминал несгораемый огонь и белизной крыльев они тонули в двух обручальных кольцах правителей, отблеск прозрачного света с которых распространялся по монастырским стенам, крыше, затем вдоль всего двора, ярче солнечных лучей, которые снопами падали на землю, и радостнее волнения, заметного на лицах монахинь.

Голубь и голубка несколько раз опустили головки, как бы в поклоне, а затем взмахнули крыльями и устремились в небо.

Завещание отца Симеона

Прошёл месяц с тех пор как отец Симеон обещал игумену и монахам Студеницы сделать свои замечания и дать советы, что и как им следует дальше делать. В воскресенье, после литургии и обеда, вся братия во главе с игуменом собралась вокруг отца Симеона. А он им тихо, но так, что все хорошо слышали, говорил о времени нынешнем и предсказывал, что бы могло случиться в Студенице, Рашке и всём сербстве.

«Как бы то ни было, запомните, мы должны сохранить клятву, которую мы через православную веру дали нашему Господу Иисусу Христу. Это значит, что веру мы не оставим, даже в наименьшей её части не извратим или не нарушим. Если мы так будем поступать, нас Господь будет постоянно одаривать здравыми рассуждениями и помогать нам во всём. Мы не такие, как другие, нам Господь обещал, что мы получим всё нам нужное, и жизнь, какую он благословил, но мы пострадаем и обеднеем сильнее и страшнее других, если отступим от веры».

Монахи в полной тишине внимали этим речам и ожидали, что ещё они услышат от великого старца, которого им, как они были уверены, послал сюда сам Господь.

«Нам Творец заповедал две вещи: исповедовать Его везде – и перед всеми друзьями и врагами, и гордиться Им.

И ещё Он нам заповедал, чтобы мы распространяли слово Его, истину и пламя веры. Поэтому, а было в эти дни много таких вопросов, и нужно распространять веру, а мы это и делаем в Греции, на одном её большом полуострове у горы Афон. Эту часть Святой земли Господь подарил Своей Матери, чтобы она стала садом Её, чтобы в ней молитва православных звучала день и ночь, чтобы она стала страной без воинов, мяса и женщин ради как можно большего спокойствия в молитвах и размышлениях, и чтобы там молились все православные, среди них и сербы. Мы решили, насколько нам это Божья милость допустит, на Святой Горе иметь своих молитвенников. Лично я хочу как можно скорее присоединиться к отцу Савве. И когда я пущусь в тот далёкий путь, я хотел бы вас оставить в наилучшем состоянии. Поэтому прошу вас использовать самым полезным образом все данные вам деньги. И с моей стороны, и от Великого жупана Стефана. Закончите строительство этих зданий, которое мы начали. Закончите и гробницу, которую я начал строить, постройте и ещё одну, тоже здесь, в большой церкви. Расширьте сады, выкорчуйте большую часть леса во владениях, которые вам как Божией церкви даны жупаном Рашским, и эту землю засейте зерном всех лучших сортов. Чтобы уродился урожай и чтобы амбары наполнили и вы, и народ наш, который вам, как стадо, дан в области Раса.

Вот это я хотел вам сказать и попросить вас с наибольшим вниманием и любовью принять и новых братьев. Будет их много и среди молодых, а будет много и бедняков, будут среди них искалеченные тяжкими трудами, да и войнами, бывших воинов и бывших ремесленников. Им нужна ваша помощь и ваше доброе и тёплое слово, ваша непрестанная молитва, ваша незапятнанная искренность, вы и им передайте Божью истину, умиротворение и радость. И ещё в конце хочу вам сказать только то, что все вы, включая и игумена Игнатия, должны непрестанно, как и я, радоваться. Что бы ни случилось, даже если вы заболеете, даже если вы поранитесь, опять радуйтесь и благодарите Бога. Всё это от Бога, и всё дано для вашей пользы и вашего радования».

Слушая речь старца Симеона монахи время от времени вставали, крестились, опять садились. На их лицах было видно сияние довольных людей, готовых подставить плечо при искушениях всякого рода. Как и на лице Немани. Он был исполнен жизненной силы и радости, какую трудно описать. Тихой, большой и неуловимой.

Прошло много времени, а монахи так бы и слушали опытного и искреннего старца, однако тот сказал, что настало время закончить все дневные работы и послушания и отправиться в храм и предстать пред алтарём на вечерней службе.

Когда монах Симеон это сказал, за ним безоговорочно вышли и монахи, и игумен. Через пару минут некоторые из них были на скотном дворе, другие – у колодца, на кухне и в саду. Симеон чистил скребницей коров и волов, на которых смотрел с восхищением, точно таким, как это было, когда он чистил прекраснейших коней, на которых скакал на охоту.

Письмо о новых дарах

Когда на Студеницу и всю область Раса опустился вечер, монах Симеон после вечерней службы и ужина в своей келье снова начал читать письмо, которое месяц тому назад получил от монаха Саввы, из монастыря Ватопед на Святой Горе. Савва сообщал, чтó он воздвиг и восстановил и с кем какие умные встречи имел и беседовал. Молодой монах Савва звал своего старого отца, монаха Симеона, как можно скорее приехать на Гору Афонскую. Просил он его также оказать ещё раз материальную помощь таким образом, чтобы он её, со своей стороны, лично или письмом попросил у Великого жупана, среднего своего сына, Стефана.

Эта помощь должна была подготовить место как можно большему числу сербских монахов у подножья Афона, в Саду Матери Божией. Там монах Савва уже построил первые здания. Поэтому Симеон вынул из шкафа специальную доску, положил на неё бумагу и начал писать.

«Стефане, дитя моё милое, мне сообщил твой брат Растко, монах Савва, что всё посланное нами в Ватопед, прибыло туда и всё израсходовано на добрые дела. Может быть ты и не знаешь, но в той последней посылке была большая торба золотников и несколько ящиков золотых и серебряных сосудов и других ценных предметов работы наших ювелиров из Раса, Призрена, Нового Брда и Скопля. Были там и шёлк, парча и покрывала для церковного употребления. Мы послали, матушка твоя Анна и я, много тонкого полотна для монашеских мантий и двадцать коней, тягловых и верховых, необходимых в той стране без дорог. Мы это послали своему дорогому чаду, будучи уверены, что он не оставит себе ничего из этого».

Старец Симеон ненадолго встал, вытянул руки и ноги, и снова сел. Сидя на стуле, он слегка изогнулся и продолжил писать:

«Твой брат Растко, а наш монах Савва, мудро употребил все эти дары. Кое-что он раздал одиноким отшельникам, кое-что дал монастырскому храму, одарил игумена и остальную братию. А бóльшую часть денег он оставил для строительства, которое намеревался начать в Ватопеде, потому что в этом греческом монастыре сербы получили право поселяться и использовать его как свой, но должны в нём построить ещё несколько новых зданий. И Савва построил несколько таких зданий в три или четыре этажа. Одно он предусмотрел для себя и меня, своего отца, сказав, что если Бог даст, вместе с отцом там будет жить в собственном доме. Конечно же, он не имел в виду, что ему и отцу потребуется целый конак, но что конак будет сербский дом, для сербов, будущих монахов. Он начал строить и три церкви, называемые вспомогательными. Первую, за Большой церковью, он посвятил Пресвятой Богородице, вторую – Святому Иоанну Златоустому, а третью – Преображению Господню. Эта третья была построена на вершине самой высокой из десяти башен. Все три были построены из камня и кирпича и покрыты каменными плитами, которые в изобилии водятся на Святой Горе. Он перекрыл и Большую церковь самым прочным материалом. Отремонтировал и другие вспомогательные здания. В связи с этим управа монастыря присвоила монаху Савве титул Второго основателя Ватопеда. Первым основателем был, напоминаю тебе, милый сын, император Феодосий Великий».

Опять поднялся великий старец, прошёлся по келье и вернулся продолжить письмо.

«Моё намерение состоит не только в том, чтобы оповестить тебя о том, что мы послали и что монах Савва сделал доброго для всего своего рода, но и о том, чтó мы бы могли скоро снова послать на Святую Гору, всё это ради спасения своего рода и своей семьи. Прости, сыне мой Стефане, я вознёсся в мыслях своих и забыл, что мы вместе не можем больше посылать, как у меня получилось в этом предложении, но только ты как правитель сербских земель.

Я, сам знаешь, где нахожусь, но не так далеко, чтобы ты не услышал мой голос. Я знаю, что сбор и отсылка новых даров ради строительства монастыря на Святой Горе могли вызвать и много беспокойства вокруг тебя, а особенно из-за брата твоего Вукана. Может быть, доброжелательно понять это могла не вся наша Церковь.

Поэтому я посылаю в Рас игумена студеницкого Игнатия, чтобы он помог епископу Калинику. Потому что Игнатий меня совершенно понял здесь, и с Божией помощью он сумеет хорошо объяснить всем любопытствующим, почему нужна ещё одна наша помощь. Новым игуменом здесь мы назначим иеромонаха Дионисия. А о размерах той помощи, о которой я хочу договориться и о которой меня просил и монах Савва, решай сам. Я тебе со своей стороны советую, чтобы она была примерно такой, как и в прошлый раз. Может быть, ты уже получил письмо от отца Саввы со Святой Горы и, прочтя его, легче поймёшь в духе эту потребность. Отцу Савве, хотя по годам он монах гораздо младше меня, думаю, будет гораздо легче убедить и тебя, и всех других.

Он действительно богодухновен, в этом я уверен. Пусть Бог даст хотя бы часть этого вдохновения и тебе, и мне, а особенно Вукану, в ком роптания больше, чем любви и понимания. Он зол, не хочет даже разговаривать с тобой. Я ему, сыне мой, не приписываю злобу. Как можно? И он мне то же, что и ты, и Савва, и ваши сестры. Как бы я радовался, когда бы и он был похож на вас. Мне кажется, он немного удалился от Бога, вот и стал ему ближний далёк. Он поддался обману. Поэтому я непрестанно молюсь Господу, а так наверняка делает и матушка твоя, Анастасия, чтобы вера Вукана окрепла и в тебе он увидел родного брата. Только в любви к Богу мы можем найти то, что нам нужно. Настоящая любовь – она предназначена всем, и она в себе не носит гордости, раздора, ненависти или мести. Ты это хорошо знаешь и видишь всё плохое не только вокруг себя, но и в себе. У тебя будут друзья и из-за того, что не ненавидишь даже врага, а тем более брата своего. И Вукана тоже, встретится ли он с ним, или к нему письменно обратится, наш монах Савва приведёт к спасению».

Основатель сербского государства отец Симеон поставил под этим письмом подпись, и будто ещё один камень свалился с души его, и он, возблагодарив Господа, опустился на пол и заснул.