Текст книги "Русское окно"

Я поселился в маленькой истории. Точнее, меня поселили, потому что выбирал не я, меня просто предусмотрели. Научили меня быть таким. Я никого не хотел оскорбить, без разницы, был ли то собеседник в поезде или коллега в редакции. И так я стал хроникером малых миров. Все под боком, так сказать, через дорогу. И все известно. Никаких сюрпризов. Ничего не случается впервые. Собственно, событий не существует, потому что не творятся безобразия. Мне всегда было проще никого не беспокоить. По существу, все это одно и то же, просто провинция более скромный вариант большого мира.

Джурджа обманывала меня и до Тонтича. Трудно сказать, кому было тяжелее, ей, которая все делала для того, чтобы я узнал, или мне, поскольку я решил ничего не замечать. Когда что-то случается, чтобы оно просто произошло, событие должно увенчаться признанием. Тем самым утверждается новая реальность. Следовательно, от меня зависело, приму я это или нет. Я был тем, кто всю ситуацию держит в своих руках. Я был режиссером спектакля, в котором участвовал сам. Герои не были предоставлены сами себе.

Немыслимо было начинать новую жизнь, отдать тело Джурджи другим, оказаться в ситуации, когда новые обстоятельства создадут новые правила. В маленьком городе подобное невыносимо. Наличие у нее любовников не отдалило меня, а лишь усилило мою страсть. Потому что когда я в Джурдже, это мы, и никто более. Только я всю ночь лежу рядом с ней и могу взять ее, когда захочу. И я безумно брал ее. Только я был ее повседневностью. Да, я делил ее тело с другими, но во время стольких действий она была только моей. Никто, кроме меня, не следил за ее действиями, когда она сушила волосы, покрывала лаком ногти, гладила, пекла печенье, убиралась в доме. Вечно перед премьерой она в спешке разбрасывала предметы по всему дому. Я следовал за ней, убирал вещи на места. Только я знал, в каком ящике она держит белье, в какой коробке украшения. Я все делал, чтобы отдалить ее от мгновения слабости, когда она была готова признаться мне во всем. Я укреплял ее. Предложил ей задуматься над тем, есть ли кто-то и у меня. Создал рамку, в которую Джурджа вошла как в западню. Она была моей пленницей. Расплачивалась за флирты полным подчинением. Мы никогда не спешили, вся ночь была нашей. Обеими ладонями она сжимала мое лицо и шептала: Душа, душа моя, какой ты хороший.

Только мне она родила ребенка.

Мало сказать – трепет, это было настоящее безумие. Девять месяцев паники. Вечерами мы отправлялись на прогулку. Встречали знакомых, всегда одни и те же вопросы: когда? А мне слышалось: от кого? Перед сном, делая вид в кровати, что читаю, смотрел, как она кремом натирает живот. Гнал от себя предательские мысли, в которых крылось сомнение. Всего шаг до ненависти. Боязнь мгновения, когда весь мир узнает правду. И мысль о том, что любой в какой-то момент может стать убийцей.

А когда ты родился, когда я узнал эти длинные ушные раковины, родимое пятнышко, спрятавшееся в правой брови, и тогда, шаг за шагом, я имел Джурджу так, как никто другой ее не имел. Она никогда более не оставит меня. Ты мой. Не только в свидетельстве о рождении, ты мой вне всякого сомнения, мой в испуганных движениях, в голосе, взгляде, в неуверенной улыбке. В тебе смешались Джурджа и я. Нет того объятия, той страсти, которая могла бы возобладать над жизнью, которую ты вдохнул в ребенка, потому что все забудется, флирты и страсти, унижения и побеги, но мы будем продолжаться в тебе, твое потомство будет нести наши черты, и чем сильнее мы будем стираться в памяти, тем крепче будем связаны, две неразрывно сросшиеся ветви в архитектуре семейного древа.

Ты не можешь вот так просто переписать меня. Неужели ты думаешь, что я не знал, как ты все время записываешь меня? Мне нравилось, что моя истина умножается, что она куда-то уходит, распространяется как секта. Потому что мы и есть секта. Когда мы сами с собой, совсем внутри, мы такие разные, как будто не из одного материала. Но отправившись в мир, мы становимся похожими, группируемся по привычкам и профессиям, по порокам и другим особенностям.

Трудно все это выдержать – быть одному, хочется найти родственную душу, хотя бы в романе, увидеть кого-то, кто не согласился на консенсус. В кино такого не бывает. Поэтому мне больше нравится театр. Да, часто меня раздражает конец, все как-то разрешается, хотя так надо, следует накормить зрителя развязкой. Сколько раз я уходил со спектакля, как только чувствовал, что дело подходит к развязке. Ведь не бывает жизни как в пьесе. Но это принцип принадлежности к группе, даже если они пришли к исповеди, хотя в этот момент надо достичь высокого «до» собственной души, бросить карты на стол, удалиться в неизвестном направлении, следуя исключительно за движением пальца по карте – им бы только резюмировать жизнь, хоть как-то определиться, чтобы превратить бесконечность в определенный адрес. Если бы не это, мы бы рассыпались, но мы и без этого разбежались, мы, достойные существования. Разве линия, проведенная пальцем, может стать единственным воспоминанием о том, кем мы могли стать?

Нет, ты не посмеешь просто так переписать меня. Выбрось пленки. Зачем они тебе? Ты не переписчик, ты избранный. Ты следуешь за своим пальцем. Знаешь ли ты, какое в этом величие? Ты переносишь эмоции, проходишь путь от винограда до вина. Ты понимаешь меня? Да, наверняка понимаешь. В этом разница между нами. Я никогда не сходил со своего наблюдательного поста, а ты ступаешь, мой Ступар.

С тобой я могу все, потому что ты моя сконцентрированная любовь, а любовь – бог.

Душа моя, когда мы однажды встретимся, не жалуйся, что этого не случилось раньше. Почему ты нее встретил меня вовремя? Что такое – вовремя? Ну, понятно, поначалу мы блуждаем. Связываемся не с теми людьми. Важно то, что не остаемся с ними до конца жизни. Мир полон симбиозами. Большинство из них ошибочно. Поэтому расстаются те, кто не может смириться с ошибкой, кто любой ценой идет дальше, не закрывает глаза, кто противится сам себе. Не бойся, я здесь, мы не можем разминуться.

Ты великий коммивояжер, ты не отказался. Вот мы и встретились. Пока еще только Ее недостает. Мы с тобой не встреча, мы слияние. Смысл путешествия в том, что к цели приходит кто-то другой. Наверное, такое происходит и тогда, когда движешься по кругу? Ты опять вернулся в свой городок. Тут нет бог знает чего, но пространства безумия необозримы. Ты в жерле.

Пиши. Только так ты сможешь догнать упущенные жизни. Но не для того, чтобы стать счастливее, а чтобы признать свои поражения, несчастья, просчеты, тоску… Только так взойдет красота.

Здоровье – маска болезни.

Исходи из этой фразы. Однако немного измени ее, чтобы звучала как диагноз.

В первом лице?

Писательство всегда – первое лицо. И когда ты Богдан, и когда ты Ирена. И когда ты Герман, Даниэль, Соня, Марианна, Константин, Мария Лехоткай. Кем бы ты ни был – пишешь свою историю.

От Даниэля?

Почему именно от него?

Я записывал его, у меня есть материал, живая речь, прямо как для театра.

Не думай сейчас о форме. Пиши, все равно что. Рассказ, монодраму, роман.

Не могу начать без названия.

А оно есть у тебя?

Записки из жизни провинциала.

Начало у тебя есть?

Я болен. Сомнений нет.

Продолжай, неплохо. Если правильно организуешь, все пойдет в дело.

Это будет в конце.