Текст книги "Надёжное будущее. Руководство по выживанию в трудные времена"

Но Джейн понимала, что этой информации недостаточно, чтобы Лики мог получить еще денег, когда закончится шестимесячный грант.

– Я написала Лики много писем, – вспоминала Джейн, – когда шимпанзе убегали, я писала ему: «Вы полностью мне доверились, но у меня ничего не получается». А он писал в ответ: «Я знаю, что у тебя получится».

– Поддержка Лики, наверное, много для тебя значила.

– На самом деле, от его слов мне становилось только хуже, – ответила Джейн. – Каждый раз, когда он говорил: «Я знаю, что у тебя получится», я думала: «Но, если не получится, я его подведу».

Вот что меня действительно беспокоило. Он поставил себя под удар, чтобы получить деньги для молодой неизвестной девушки. И как бы он себя чувствовал, и как бы чувствовала себя я, если бы подвела его?

Падая духом, Джейн писала ему снова и снова.

– Я писала: «Ничего не выходит, Луис». И он отвечал: «Я знаю, что ты можешь это сделать». В его следующем письме слово «ЗНАЮ» было написано крупнее и подчеркнуто. Поэтому я все больше впадала в отчаяние.

– Должно быть, в его вере в то, что у тебя все получится, было что-то, что не давало тебе остановиться на полпути, – предположил я.

– Наверное, его слова побуждали меня работать еще усерднее, хотя я не знаю, куда усерднее, ведь я покидала палатку каждое утро в половине пятого и весь день почти до самой темноты копошилась в лесу или вела наблюдения со своего пика.

Судя по рассказам Джейн, те первые дни были полны опасностей, вызовов и сложностей. Но она была непоколебимой. Джейн рассказала мне, как однажды сидела на земле и смотрела, как по ее ногам проползает ядовитая змея. И как она почувствовала, что никакие животные не причинят ей вреда, поскольку она «должна быть там». Она верила, что животные каким-то образом чувствуют, что она не причинит им вреда. Лики поощрял это убеждение, и до сих пор ни одно дикое животное ни разу ей не навредило.

Не менее важным, чем ее вера, было то, что Джейн знала, как вести себя с дикими животными. В частности, она знала, что самое опасное – встать между матерью и детенышем или столкнуться с раненым животным или таким, которое научилось ненавидеть людей.

– Лики одобрил мою реакцию в Олдувае, когда однажды вечером, после тяжелого рабочего дня под палящим солнцем, мы с Джиллиан возвращались в лагерь, и я почувствовала что-то позади себя. Там оказался молодой лев, смотревший на нас с любопытством, – рассказала Джейн.

Он был размером со взрослого льва, но его грива только начинала расти. Джейн сказала Джиллиан, что им нужно просто медленно отдаляться от него и взобраться по склону ущелья на открытую равнину наверху.

Луис сказал, что нам повезло, раз мы не побежали, иначе лев мог бы броситься за нами. Он также одобрил мое поведение, когда мы наткнулись на самца черного носорога. Я сказала, что мы должны стоять совершенно неподвижно, так как носороги плохо видят; и, к счастью, я чувствовала ветер, дующий в нашу сторону, поэтому понимала, что наш запах унесет прочь от него. Носорог чувствовал что-то странное, и бегал туда-сюда, подняв хвост, но в конце концов убежал. Я думаю, что эти реакции – и моя готовность копать окаменелости по восемь часов в день – вероятно, стали причиной того, что Лики предложил мне изучать шимпанзе.

Джейн продолжала упорно работать в Гомбе и постепенно завоевала доверие шимпанзе. Когда она узнавала их поближе, она давала им имена – так же, как она давала имена каждому из животных, которые когда-либо были у нее или за которыми она наблюдала. Позже ей сказали, что более «научно» идентифицировать их по номеру. Но Джейн, которая никогда не училась в колледже, этого не знала, и, по ее словам, даже если бы знала, все равно дала бы шимпанзе имена.

– Дэвид Седобородый, очень красивый самец шимпанзе с изысканными белыми волосами на подбородке, был первым, кто стал мне доверять, – вспоминала Джейн. – Он был очень спокоен, и я думаю, что именно его благожелательное отношение ко мне постепенно убедило остальных в том, что я не так уж и опасна.

Именно Дэвид Седобородый впервые увидел, как Джейн использует стебли травы в качестве инструментов для выуживания термитов из термитника – их земляного гнезда. А потом она увидела, как он сдирает листья с ветки, чтобы сделать ее пригодной для этой цели. В то время западная наука считала, что только люди способны изготавливать орудия, и это было основной причиной, по которой нас отделяли от всех других животных. Нас определяли как «человек – создатель орудий».

Когда Джейн сообщила о своих наблюдениях, этот вызов человеческой уникальности вызвал всемирную сенсацию. В знаменитой телеграмме Лики, адресованной Джейн, говорилось: «Ах! Теперь мы должны пересмотреть определение «человек», пересмотреть определение «орудие», или признать шимпанзе людьми!» Впоследствии Дэвид Седобородый был назван журналом Time одним из пятнадцати животных, сыгравших важнейшую роль в истории человечества.

– Дэвид Седобородый, воспользовавшийся инструментом, стал событием, которое все изменило, – сказала Джейн. – National Geographic согласились взять на себя финансирование моего исследования, когда закончился первый грант, и они отправили Гуго запечатлеть все это на пленке. Гуго ван Лавик, голландский кинооператор, заснявший открытия Джейн, в конечном итоге стал ее первым мужем.

– Все так сложилось благодаря тому, что Луи посчитал Гуго идеальной кандидатурой, и Geographic согласились отправить его в Гомбе, – сказала Джейн, имея в виду завязавшийся роман.

– Получается, Луис нашел вам мужа?

– Получается, что так. На самом деле я не искала «друга», но Гуго приехал в эту глушь, и вот к чему это привело. Мы оба были достаточно привлекательными. Мы оба любили животных. Мы оба любили природу. Так что было совершенно очевидно, что мы должны подойти друг другу.

После их окончательного развода в 1974 году прошло уже почти пять десятилетий, и Джейн делилась воспоминаниями о своем первом браке спокойно и рассудительно. Она снова вышла замуж за Дерека Брайссона, директора национальных парков Танзании, но не прошло и пяти лет, как он умер от рака. Джейн тогда было всего сорок шесть.

Когда Джейн со своими надеждами и мечтами отправлялась в лес, она и не подозревала, что сама надежда в конечном итоге станет центральной темой ее творчества.

– Какую роль сыграла надежда в те первые дни?

– Если бы я не надеялась, что со временем смогу завоевать доверие шимпанзе, я бы сдалась.

Джейн сделала паузу и посмотрела вниз.

– Конечно, меня мучило беспокойство – хватит ли мне времени? Мне кажется, это в чем-то похоже на ситуацию с изменением климата. Мы знаем, что можем замедлить его темпы: мы просто обеспокоены тем, достаточно ли у нас времени, чтобы действительно повернуть этот процесс вспять.

Мы оба сидели молча, чувствуя важность вопроса Джейн. Ее забота о шимпанзе и окружающей среде заставила ее покинуть Гомбе еще до того, как стало широко известно о климатическом кризисе.

– В первые дни жизни в Гомбе я находилась в своем собственном волшебном мире, постоянно узнавая что-то новое о шимпанзе и лесе. Но в 1986 году все изменилось. К тому времени в Африке было разбито еще несколько полевых исследовательских лагерей, и я помогла организовать конференцию, чтобы собрать всех этих ученых вместе.

Именно на этой конференции Джейн узнала, что во всех местах, где изучались шимпанзе, их численность сокращалась по всему ареалу, а леса, где они жили, уничтожались. На них охотились ради мяса, ловили в силки и заражали человеческими болезнями. Матерей расстреливали, чтобы забрать их детенышей и продать в качестве домашних животных или в зоопарки, дрессировать для представлений в цирке или использовать для медицинских исследований.

Джейн рассказала мне, как ей удалось найти средства для посещения шести разных стран ареала обитания шимпанзе в Африке.

– Я многое узнала о проблемах, с которыми сталкиваются шимпанзе, – сказала она, – но я также узнала о проблемах людей, живущих в лесах шимпанзе и рядом с ними. Ужасающая нищета, отсутствие хорошего образования и медицинских учреждений, деградация земель по мере роста их населения.

– Когда я приехала в Гомбе в 1960 году, – продолжала Джейн, – это была часть большого пояса экваториальных лесов, простиравшегося через всю Африку. К 1990 году он превратился в крошечный лесной оазис, окруженный совершенно голыми холмами. Там жило больше людей, чем могла прокормить земля, они были слишком бедны, чтобы покупать еду в других местах, и находились на грани выживания. Деревья были вырублены ради производства древесного угля и освобождения земли для выращивания пищи.

Я поняла, что если мы не поможем этим людям найти способ зарабатывать на жизнь, не разрушая окружающую среду, можно даже не пытаться спасти шимпанзе.

Я знал, что последние три десятилетия Джейн провела в борьбе. Она сражалась и сражается за права животных, людей и окружающей среды, и меня отрезвило, когда она добавила: «Теперь ущерб, который мы нанесли, не подлежит сомнениям».

Наконец я набрался смелости, чтобы задать Джейн более личный вопрос о том, о чем никак не решался спросить до этого.

– Вы когда-нибудь теряли надежду?

Я не знал, признается ли мировая икона надежды в том, что когда-либо теряла ее.

Джейн сделала паузу и задумалась над вопросом. Знакомый с ее энергией и стойкостью, я думал, что это маловероятно, но я также знал, что и ей не чужды кризисы и горе. Наконец она выдохнула.

– Может быть, на какое-то время. Когда Дерек умер. Горе может лишить человека всякой надежды.

Я ждал, пока Джейн продолжит рассказ о трудных воспоминаниях.

– Я никогда не забуду его последних слов. Он сказал: «Я не знал, что такая боль возможна». Я все пытаюсь забыть, что он сказал, но не могу. Хотя были времена, когда ему не было больно, и он был в порядке, это не заглушает те последние, сказанные в муках слова. Это ужасно.

Я представил душевные страдания человека, который слышит, как его вторая половина испытывает такую мучительную боль.

– Как вы справились с потерей?

– После его смерти мне помогало много людей. Я вернулась домой в Англию, в Берчес, который был моим убежищем, – сказала Джейн. – Еще мне очень помогла одна из собак. Она спала на моей кровати, и я ощущала то спокойствие, которое мне всегда давало общение с любящей собакой. А потом я вернулась в Африку и отправилась в Гомбе. Больше всего мне помог лес.

– Что дал вам лес?

– Он дал мне ощущение покоя и безвременья, напомнил о цикле жизни и смерти, через который мы все проходим… и я была занята работой. Это помогает.

– Я могу только представить, насколько трудным было для вас то время, – сказал я.

Я еще не терял таких близких людей, как родителей или супругу, но проникся горем в ее словах – горем, которое продолжало звучать эхом сквозь прошедшие десятилетия.

Багс зевнул и спрыгнул с колен Джейн, выспавшийся и готовый к следующей трапезе или новому приключению.

– Вы когда-нибудь теряли надежду на будущее человечества? – спросил я, зная, что отчаяние может быть как глубоко личным, так и глобальным, тем более, когда кажется, что в мире происходит столько всего неправильного.

– Иногда я думаю: «С какой стати я вообще чувствую надежду?» Ведь проблемы, грозящие планете, огромны. И если я их тщательно анализирую, то иногда они покажутся абсолютно неразрешимыми. Так почему же я чувствую надежду? Отчасти потому, что я упряма. Так просто я не сдаюсь. Но отчасти и потому, что мы не можем предсказать наверняка, что принесет нам будущее. Просто не можем. Никто не знает, чем все обернется.

Каким-то образом то, что ее надежда была подвергнута испытанию и поставлена под сомнение, делало ее еще более вдохновляющей и, как ни странно, внушающей больше доверия.

Но у меня еще остались вопросы. Почему некоторые люди оправляются от горя или душевных печалей быстрее, чем другие? Существуют ли исследования, которые могли бы объяснить надежду и то, почему у одних людей ее больше, чем у других, а также, возможно, подсказать нам, как обрести надежду в моменты, когда она нам нужна?

Может ли наука объяснить надежду?

Когда Джейн и я договорились работать вместе над книгой о надежде, я провел небольшое исследование достаточно новой области изучения надежды. Я был удивлен, узнав, что она не имеет ничего общего с загадыванием желаний или фантазированием.

В отличии от ситуаций, когда мы просто принимаем желаемое за действительное, надежда ведет нас к будущему успеху. Хотя и то, и другое предполагает, что мы рисуем себе будущее в нашем воображении, только надежда побуждает нас к действиям, направленным на достижение желаемой цели – Джейн неоднократно подчеркивала это во время наших последующих встреч.

Когда мы фокусируемся на будущем, у нас есть три варианта того, как это происходит. Мы фантазируем, что подразумевает грандиозные мечты, которые в основном служат нам развлечением и источником удовольствия; мы зацикливаемся, что подразумевает сосредоточение внимания на всех плохих вещах, которые могут произойти – это было официальным досугом в моем родном городе – или мы надеемся, что подразумевает предвидение будущего с принятием неизбежности проблем. Интересно, что люди, которым более свойственно испытывать надежду, на самом деле предугадывают неудачи на своем пути и работают над их устранением.

Я понял, что надежда – это не просто попытка Поллианны[3]3
  Главная героиня популярной детской книги «Поллианна», написанной в 1913 году Элеонор Х. Портер.


[Закрыть] избежать проблем, а способ решить их. И все же я всегда представлял себе, что полные надежды оптимисты просто рождаются такими, и хотел знать, согласна ли с этим Джейн.

– Вам не кажется, что некоторые люди более полны надежд и оптимистичны, чем другие?

– Может быть, – сказала Джейн, – но надежда и оптимизм – не одно и то же.

– В чем же разница?

– Не имею ни малейшего представления, – ответила она со смехом.

Я подождал, зная, что Джейн любит научные рассуждения и дебаты. Я видел, что она обдумывала разницу.

– Я думаю, человек либо оптимист, либо нет. Это может быть чертой характера или философией жизни. Как оптимист, вы можете просто чувствовать: «О, все будет в порядке». В отличии от пессимиста, который говорит: «Ох, из этого никогда ничего не получится». Надежда – это упрямая решимость сделать все возможное, чтобы желаемое осуществилось. И надежда – это то, что мы можем развивать в себе. То, как мы ощущаем ее, может меняться в течение нашей жизни. Конечно, оптимистичный человек с гораздо большей вероятностью будет сохранять надежду, потому что он видит стакан наполовину полным, а не наполовину пустым!

– Определяют ли наши гены, – спросил я, – оптимисты мы или пессимисты?

– Судя по всему тому, что я читала, – сказала Джейн, – есть доказательства того, что генетическая наследственность определенным образом влияет на оптимистичность личности, но, конечно, факторы окружающей среды могут перечеркнуть этот оптимизм – и наоборот: люди, рожденные без генетической склонности к оптимизму, могут развивать более оптимистичный и уверенный в себе взгляд. Это, безусловно, указывает на важность окружения и дошкольного воспитания ребенка.

Поддержка семейного окружения может оказать ключевое влияние – я знаю, что мне очень повезло с моим, особенно с матерью. Но откуда мы знаем, что я была бы менее оптимистичной, если бы меня не поддерживала семья? Помню, я где-то читала, что у пары однояйцевых близнецов, воспитанных в разной среде, все равно были схожие характеры. Но, как я уже сказала, окружающая среда тоже может влиять на то, как проявляют себя гены.

– Вы слышали анекдот о разнице между оптимистом и пессимистом? – спросил я. – Оптимист думает, что это лучший из всех возможных миров, а пессимист опасается, что оптимист прав.

Джейн рассмеялась.

– Мы действительно не знаем, как все сложится, не так ли? И мы не можем просто сидеть сложа руки и думать, что все выйдет в наилучшем виде, само собой.

Прагматичный взгляд Джейн напомнил мне о разговоре с Десмондом Туту, который пережил так много трагических неудач и трудностей в борьбе за освобождение Южной Африки от расистского режима апартеида.

Я поделился воспоминаниями с Джейн:

– Архиепископ Туту однажды сказал мне, что, когда обстоятельства меняются, оптимизм может быстро превратиться в пессимизм. Как он объяснил, надежда – гораздо более глубокий источник силы, практически непоколебимый. Когда журналист однажды спросил Туту, почему тот оптимистичен, он сказал, что ему не свойственен оптимизм, он является, цитируя библейского пророка Захарию, «узником надежды». Туту говорил, что надежда – это способность видеть свет, невзирая на окружающую темноту.

– Это так, – сказала Джейн. – Надежда не отрицает все существующие трудности и опасности, но они не способны ее остановить. Вокруг так много тьмы, но наши действия создают свет.

– Что ж, кажется вполне вероятным, что мы можем изменить нашу точку зрения и увидеть свет, а также сами создавать еще больше света.

Джейн кивнула.

– Важно действовать с осознанием, что мы можем изменить ситуацию, это побудит присоединиться к вам других людей, и тогда мы поймем, что мы не одиноки, и совокупность наших действий и правда способна привести к еще большим переменам. Так мы распространяем свет. И, конечно, это вселяет в нас еще больше надежды.

– Обычно я с долей скептицизма отношусь к попыткам дать количественную оценку чему-то столь нематериальному, как надежда, – отметил я, – но есть довольно интересные исследования, подтверждающие, что надежда оказывает глубокое влияние на наш успех, счастье и даже здоровье. Метаанализ более ста исследований надежды показал, что надежда приводит к повышению успеваемости на двенадцать процентов, улучшению результатов на рабочем месте на четырнадцать процентов, а также росту уровня счастья на четырнадцать процентов. Что Вы обо всем этом думаете?

– Я уверена, что надежда имеет большое значение во многих аспектах нашей жизни. Она влияет на наше поведение и на то, чего мы можем достичь, – сказала Джейн. – Но мне кажется, не стоит забывать, что, статистика, хоть и может оказаться полезной, не столь побуждает людей к действиям, как истории. Так много людей благодарят меня за то, что я не привожу статистику в своих лекциях!

– Но разве мы не хотим поделиться с людьми фактами? – уточнил я.

– Тогда давайте поместим их в конец книги для тех, кто хочет знать все подробности.

– Да, мы можем добавить раздел «Дополнительная литература» для тех, кому интересно узнать больше об исследованиях, которые мы упоминаем в нашей беседе, – согласился я, а затем спросил Джейн о коллективной природе надежды.

– Как Вы думаете, какова связь между надеждой, которую люди испытывают в своей собственной жизни, и надеждой, которую они испытывают в отношении к миру?

– Допустим, вы мать, – ответила Джейн. – Вы надеетесь, что ваш ребенок получит хорошее образование, найдет достойную работу, будет порядочным человеком. Вы надеетесь, что сможете получить хорошую работу и содержать семью. Это ваши личные надежды, касающиеся вашей жизни. Но ваши надежды очевидным образом распространяются на местное сообщество и страну, в которой вы живете. Вы надеетесь, что ваше сообщество будет бороться с очередным строительством, которое загрязнит воздух и повлияет на здоровье вашего ребенка. Надеетесь, что будут избраны правильные политические лидеры, которые облегчат осуществление ваших надежд.

Очевидно, что, как говорила Джейн, у каждого из нас есть свои надежды и мечты в отношении собственной жизни, а также надежды и мечты в отношении мира.

Наука о надежде определила четыре компонента, которые необходимы для стабильного присутствия надежды в нашей жизни – и, возможно, в мире вокруг нас. У нас должны быть реалистичные цели, а также реалистичные пути их достижения. Кроме того, нам нужна уверенность в том, что мы можем достичь этих целей, и поддержка, которая поможет нам преодолеть невзгоды на пути к ним. Некоторые исследователи называют эти четыре компонента «циклом надежды», потому что чем больше у каждого из нас этих компонентов, тем больше они подкрепляют друг друга и наполняют нашу жизнь надеждой.

Наука о надежде – интересная вещь, но я хотел знать, что думает Джейн, в частности, о нашей способности сохранять надежду в трудные времена. Однако, прежде чем мы успели приступить к этому вопросу, вошел доктор Энтони Коллинз, коллега Джейн в Гомбе, и сказал нам, что Джейн ожидает съемочная группа National Geographic. Мы закончили беседу и договорились встретиться на следующее утро, чтобы обсудить надежду в кризисных ситуациях. Я и не подозревал, что следующей ночью надежда вдруг станет для меня еще более насущной – и такой неуловимой – ведь мне предстояло пережить свой собственный кризис.