Текст книги "Аларих, король вестготов: Падение Рима глазами варвара"

Однако, когда Аларих пересек границу, он, в отличие от других переселенцев его возраста, не сразу стал искать римского вербовщика. Римские источники, обычно враждебно настроенные по отношению к Алариху, в данном случае помогают нам достаточно ясно реконструировать события, произошедшие в начале 390-х гг. В поэме, превозносящей сомнительные заслуги императора Гонория, Клавдиан – самый предвзятый автор своего времени и неофициальный рупор императора – рассказывает, что в 391 г. Аларих уже представлял угрозу, но был мало кому известен, прославившись лишь тем, что терроризировал жителей болотистых краев Южной Фракии: «Родом из-за фракийской границы, он не позволил вашему отцу, императору Феодосию, пересечь воды реки Марицы»{109}109
  Claudian, H6, lines 108–109, мой перевод. Евнапий упоминает «македонские болота» (Fr. 55).


[Закрыть].

С тех пор как преемник Валента, император Феодосий, начал свое правление в Константинополе, дороги в Северной Македонии были наводнены людьми. Новый император уговорил давних соратников из римской Испании составить ему компанию в восточной столице, и сыновья его богатых друзей тоже отправились туда в поисках государственных должностей. Даже римская почтовая служба и ее вооруженные курьеры, доставлявшие корреспонденцию императора, вероятно, способствовали постоянному увеличению количества лошадей и экипажей на транспортных путях, протянувшихся через Балканы. Одновременно со всем этим, скорее всего, участились грабежи на дорогах – худший кошмар для любого путешественника.

И хотя понятно, почему искатели возможностей следовали за императором, менее очевидно то, почему они шли за Аларихом, мятежным двадцатилетним готским лидером. Тем не менее люди уже следовали за ним, и это явление, по словам древних, мало чем отличалось от того, как «магнит притягивает железо»{110}110
  Eunapius Fr. 43.


[Закрыть]. Судя по всему, он был хорошим стратегом и переговорщиком. В 391 г. его небольшой отряд не единожды вторгался в римские владения, а затем скрывался среди лесов и болот. Если верить беглому описанию Клавдиана, люди Алариха с кинжалами у пояса готовились устроить засаду на проходящий мимо военный конвой, чтобы ограбить его, когда столкнулись с кавалькадой самого императора.

Случай на реке Марице – самый ранний из известных фактов о жизни Алариха, но решимость и самоотдача, которые он проявил в тот момент, снискали ему недобрую славу мятежника. К 392 г. конфликт между римлянами и готами начал затухать, и примерно в это же время Аларих поступил на службу в римскую армию.

Император Феодосий, недавно взошедший на престол, чтобы разделить власть с западным правителем, племянником Валента Грацианом, с момента своего назначения соправителем в 379 г. показал себя противником безжалостной пограничной политики своего предшественника. В качестве одного из своих первых решений на посту главы государства Феодосий установил дипломатические контакты с вождем готского племени тервингов, предложил ему нанести официальный визит и в конце концов лично встретил его в Константинополе. Римские граждане и приезжие наводнили обычно немноголюдные площади молодого города, чтобы стать свидетелями масштабного мероприятия. Корабли буквально заполонили Босфор. Вождь тервингов, которого готы наделили почетным титулом «судья», восхищался «приходом и уходом кораблей»{111}111
  J 28 для этой и других цитат.


[Закрыть] и «великолепными стенами города». Престарелый Атанарих прожил достаточно, чтобы помнить о войнах минувших дней, которые поставили его народ на грань уничтожения. В годы правления императора Валента отношения между римлянами и готами обострились, и поэтому гордый вождь, стоя у смертного одра своего отца, дал клятву никогда не ступать на римскую землю. Когда пришло время подписать договор с Римом, он заявил, что сделает это только в том случае, если стороны согласятся встретиться на деревянных плотах посреди Дуная. Теперь по приглашению Феодосия он явился в Константинополь с официальным государственным визитом.

По словам Иордана, который сообщает о торжественном событии, «судью» поразили как великодушие императора Феодосия, так и бесчисленные лица римлян. По словам судьи, толпы, состоящие из такого множества горожан столь разного происхождения, напоминали «пробивающиеся со всех сторон волны, объединенные в общий поток». Самое большое впечатление на вождя, продолжал Иордан, произвело то, что римское общество было настолько разнообразным в этническом, расовом и религиозном отношении, но в то же время столь единым, – превозносимый идеал, который многим готам казался не более чем мифом. «Вот я и вижу то, о чем часто слыхивал с недоверием», – поражался «судья». Через несколько месяцев готы присоединились к римской армии.

По некоторым подсчетам, к концу правления Феодосия на службу поступили более двадцати тысяч молодых готских мужчин, включая Алариха. Как и у всех новобранцев, их имена были написаны на щитах с указанием номера когорты и подразделения. Им остригли волосы, чтобы было удобнее носить шлемы; и если те, которые им выдали, оказывались слишком велики, им советовали купить паннонские колпаки, чтобы шлемы не болтались на головах. Затем их отправляли в лагерь.

Последовавшие за этим месяцы обучения азам военной службы, особенно для юноши вроде Алариха, который все больше и больше набирался уверенности в себе, должны были пройти так же легко, как годы игр в лесах Готии. Некоторые из наиболее банальных наставлений, которые ему и другим готам пришлось бы услышать от своих офицеров, – «Питье испорченной воды, подобно яду, вызывает у пьющих заразу»{112}112
  V 3.1 translated by Clarke, со «снегом», «мешками» и «бросанием копий» в 1.10–19.


[Закрыть] – были в числе уроков, которые родители-готы, а также бабушки и дедушки регулярно преподавали своим сыновьям и дочерям. Аларих, вероятно, уже умел делать все, что требовали его наставники по строевой подготовке: бегать, прыгать, метать копья, перепрыгивать через лошадей и – без этого не обойтись – плавать. Солдатам приходилось переправляться через потоки вплавь во время «внезапных дождей или таяния снегов».

Занятия для новобранцев проводились дважды в день, утром и днем. На марше они таскали шестидесятифунтовые[26]26
  Около 27 кг.


[Закрыть] мешки. Они упражнялись с утяжеленными мечами, которые усиливали удар, и метали утяжеленные копья, благодаря чему, как знал наставник, «возрастает сила рук и приобретаются опытность и навык в бросании копий». И если двадцатилетний Аларих хоть чем-то напоминал идеального новобранца из латинских текстов, он должен был прекрасно справляться со всеми этими задачами. Говорили, что образцовый римский солдат должен обладать «живыми глазами, прямой спиной, широкой грудью, мускулистыми плечами, крепкими руками, длинными пальцами»{113}113
  V 1.4 translated by Milner; также «Если ты увидишь все эти признаки в новобранце».


[Закрыть]. В отличие от пухлых гурманов из благородных сословий, он также должен отличаться «умеренным животом; задние части у него должны быть более худые, икры и ноги не чрезмерно толсты от мяса, но подобраны в крепкие узлы мышц». Низкий рост или большой вес всегда можно было как-то компенсировать. «Если ты увидишь все эти признаки в новобранце, – говорил Вегеций, – не гонись чрезмерно за ростом: больше пользы в сильных воинах, чем в высоких».

Место рождения не имело большого значения для римских полководцев IV в., как и талант. Даже если бы Аларих не был прирожденным солдатом, у него было все необходимое, чтобы освоить новый вид спорта или приучить тело к физической нагрузке. И у него была молодость, которую ценили военные. Как известно, солдатская наука «не только скорее, но и лучше усваивается» в юном возрасте{114}114
  V 1.4, translated by Clarke.


[Закрыть]. Ни один вербовщик не любил рисковать рекрутскими костями и мышцами, которые «стали вялыми с возрастом». Что касается Алариха, то физические нагрузки, которые он перенес в течение этих месяцев, вероятно, по тяжести уступали только бремени исторических событий – в основном речь идет об убийстве императора Валента его соплеменниками, – которое он и его сослуживцы-готы были вынуждены нести. Тем не менее перед ним открывалась вполне реальная возможность не просто стать наемником-пехотинцем, а добиться чего-то большего.

В казармах римской армии начала 390-х гг. новобранец мог обнаружить головокружительное разнообразие ремесел. Там нашлось место кузнецам, мясникам и охотникам. Врачеватели и их обслуга оказывали помощь больным и раненым. Бригады плотников возводили хитроумные военные орудия – к примеру, платформы на колесах, прикрытые ветвями и окрашенные под деревья, которые можно было подкатить к городской стене, чтобы начать штурм. Одними из самых популярных людей в лагере были повара и пекари{115}115
  V 1.7.


[Закрыть], которых любили за кулинарные творения, особенно десерты, – искусство, которое иногда навлекало на них презрение со стороны не жаловавших комфорт командиров, считавших, что солдаты должны «довольствоваться сухарями»{116}116
  . Augustan History, «Life of Emperor Pescennius», 10.5, авторский перевод.


[Закрыть]. Бюджет нужно было свести, кладовые – заполнить, инвентарь – пересчитать. И если Аларих никогда раньше не пользовался стилусом, в армии он мог этому научиться.

Однако среди множества преимуществ, которые римская армия предоставляла новобранцам, одним из самых ценных было всестороннее, почти гуманистическое образование. Командиры давали солдатам как формальные, так и неформальные уроки географии, математики, инженерного дела, группового взаимодействия, решения проблем, а также помогали освоить новые языки – набор необходимых навыков для всех, кто хотел строить свое будущее в быстро меняющемся мире. Годы жизни под началом командиров и хмельные посиделки в придорожных трактирах также подарили менее обеспеченным людям то, о чем они, вероятно, никогда не мечтали, – сносное знание латыни.

Потребность в латыни, если не в греческом, была очевидна для многих проницательных чужеземцев: они быстро замечали, что без этих языков им будет трудно влиться в римское общество. Римляне уже давно привыкли воспринимать два классических языка как основу своей культуры, выражение человеческого достоинства и ключ к карьерным успехам. Родители считали, что будущее их сыновей и дочерей зависит от превосходного знания одного языка и умения по крайней мере сносно изъясняться на другом.

Они прививали эти ценности своим детям с раннего возраста, и не по годам развитые отпрыски преуспевали в изучении обоих языков – как, например, одиннадцатилетний римский мальчик по имени Квинт Сульпиций Максим{117}117
  M. Boatwright, Peoples of the Roman World (New York: Cambridge University Press, 2012), 92–95.


[Закрыть], который одержал победу в соревновании на знание греческого. Изображая Зевса, он продекламировал импровизированную поэму, в которой примерил на себя образ царя Олимпа, услышавшего известие о том, что Солнце по глупости одолжило свою колесницу смертному, а тот разбил ее. Выступление Квинта поразило его мать и отца проницательными и зрелыми рассуждениями о природе ответственности – в том числе и потому, что свою речь мальчик произнес на втором языке. Когда он умер – в возрасте одиннадцати лет, пяти месяцев и двенадцати дней, – его родители велели высечь текст отмеченной наградой поэмы на надгробной плите сына. Они установили ее на видном месте в Риме – на старой Соляной дороге, за Соляными воротами.

Три века спустя, когда Аларих проскакал мимо могилы юного Квинта, дети богатых родителей все еще изучали латынь и греческий, прокладывая свой путь к успеху. Но с практической точки зрения юному римлянину в IV в. также было необходимо знать другие языки – хотя бы на базовом уровне, чтобы общаться со своими соседями. Когда границы римского гражданства расширились, пунический язык стал регулярно звучать в общественных банях крупных мегаполисов Северной Африки, таких как Эль-Джем. Многие новые граждане римского Египта предпочитали общаться на коптском языке, чей алфавит сочетал греческие и египетские буквы для записи разговорного языка египтян. В крупные города пришли еврейский и арамейский языки, поскольку римские евреи построили величественные синагоги в Сардах и Остии. Готский язык можно было услышать на северо-восточной границе, а ранние формы арабского языка – на юго-восточной границе с Аравией, на землях набатеев. С таким огромным количеством произношений и диалектов Римская империя IV в. могла напоминать шумный зверинец, описанный сочинителями, – место, где «вой волков раздавался, львов рычащих раскаты, вепрей хрип и бычий мык, и гадов шипенье, хищный рев леопардов»{118}118
  Нонн Панополитанский, Dionysiaca 2.250–56, translated by W. Rouse (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1940), с небольшими изменениями. Пер. Ю. Голубца.


[Закрыть], как однажды написал живший в то время поэт Нонн. Большинство римлян общались друг с другом на греческом и латинском языках в рамках формальных встреч, но за пределами учебных комнат и залов судебных заседаний улицы становились, по выражению Нонна, «гремящей мешаниной звуков»{119}119
  Нонн, Dionysiaca 2.250–56, в переводе W. Rouse.


[Закрыть].

Римская образовательная система стремилась не прислушиваться к этим другим голосам, а заглушить их. Ко временам Алариха подобная ограничительная практика уже имела богатую историю. Роль школьных учителей, как метко выразился в прежние годы один чиновник, заключалась в том, чтобы охранять святость латыни, точно так же как римский император отвечал за предоставление гражданства{120}120
  Светоний, Grammarians 22.1, discussed by Robert Kaster, Guardians of Language: The Grammarian and Society in Late Antiquity (Berkeley: University of California Press, 1997), 17–18; сопротивление языковым изменениям, p. 29.


[Закрыть]. В сознании римской элиты надлежащее владение языком было обязательным условием приема в политические и литературные круги высшего света.

В IV в. элите уже было трудно претендовать на культурное превосходство. Тем не менее родители – как римляне, так и переселенцы – побуждали своих детей изучать классические языки. «Грамота – важнейшее начало понимания»{121}121
  Flavius Kollouthos, quoted and translated by Raffaella Cribiore, Writing, Teachers, and Students in Graeco-Roman Egypt (Atlanta: Scholars Press, 1996), 33 and 211, no. 160.


[Закрыть], – наставлял один учитель, написав это предложение по-гречески в верхней части восковой таблички, чтобы ученик мог попрактиковаться в его переписывании. Семьи из Газы посылали своих сыновей в Александрию, чтобы они учились у многомудрых преподавателей естественных наук. Мальчики из нумидийского города Тагасте отправлялись в лощеный Карфаген – если, конечно, у них были деньги на обучение и они могли позволить себе путешествовать. Порой ученик метался «из Греции в Рим, из Рима в Константинополь, из одного города в другой, объезжая практически всю землю»{122}122
  Aurelius Harpocration, preserved on a papyrus in Cologne (P. Koln 4533), quoted and translated by Kaster 1997, 22 n. 35.


[Закрыть], чтобы продолжать свое образование. Без него шансы на успешную карьеру были равны нулю.

«Все искусства и всякий труд совершенствуются от ежедневного навыка и постоянного упражнения»{123}123
  V 3.10, translated by Clarke.


[Закрыть] – так говорили во времена Алариха, и эта максима, несомненно, применима к изучению многих сбивающих с толку склонений и спряжений латинского и греческого языков. Однако не у каждого переселенца было время заниматься учебой или осваивать второй язык. Для этого приходилось выкраивать часы и без того полного событий дня. Два готских церковника в конце IV в. были настолько разочарованы изучением латыни, что составили список вопросов, адресовали их самому авторитетному знатоку языков, о котором они слышали, и передали папирус посланнику, указав в качестве пункта назначения Вифлеем{124}124
  Письмо Суннии и Фритилы не сохранилось, но они получили ответ Jerome L 106, translated by M. Metlen, «Letter of St. Jerome to the Gothic Clergymen Sunnia and Frithila concerning Places in Their Copy of the Psalter Which Had Been Corrupted from the Septuagint», Journal of English and Germanic Philology 36 (1937): 515–542.


[Закрыть]. Они молились, чтобы знаменитый преподаватель языка Иероним[27]27
  Автор имеет в виду святого Иеронима Стридонского (ок. 342–419 или 420) – церковного писателя, аскета, создателя канонического латинского текста Библии. – Прим. пер.


[Закрыть] дал им ответ[28]28
  Вопросы, с которыми два готских католических клирика, Сунния и Фритила (лат. Sunnia et Fretela), обратились к Иерониму, касаются общих принципов перевода священных текстов. Конкретно речь шла о разночтениях между латинским текстом Галликанской Псалтири и более ранними греческими вариантами перевода. Возможно, их письмо свидетельствует о продолжающейся в начале V в. работе над готским библейским текстом (хотя в ответе Иеронима об этом нет ни слова); также высказывалось предположение, что консультация потребовалась в связи с готовящимся новым переводом Библии на готский, независимым от «еретического» омийского перевода Вульфилы (подробнее об этом – в пятой главе настоящей книги). Вопреки несколько карикатурной картине, которую ниже рисует автор, корреспонденты Иеронима демонстрируют хорошее знание обоих классических языков, а также знакомство с текстуальной традицией. В своем ответе Иероним указывает им на наиболее точные, по его мнению, варианты перевода, нередко с опорой на древнееврейский оригинал Книги псалмов, а вовсе не комментирует снисходительно якобы неправильную латынь самих готов. Текст готской Псалтири считался утраченным, однако в 2010 г. в итальянской Болонье был обнаружен палимпсест с текстом проповеди на готском языке, содержащим цитаты из псалмов, вероятно, в том виде, в каком они были в переводе Вульфилы. В 2015 г. в Крыму на архитектурных фрагментах позднеантичной базилики из города-крепости Дорос (совр. Мангуп-Кале), где некогда располагалась столица Крымской Готии, были найдены граффити IX–XI вв., написанные по-готски. В одном из них цитируется Пс. 77:14–15. – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

Простой монах, поглощенный работой над новым переводом Библии, латинской Вульгатой[29]29
  Вульгата (лат. Biblia Vulgata – «Общепринятая Библия») – латинский перевод Священного Писания, основанный на трудах Иеронима Стридонского. Предыдущим (до Вульгаты) латинским переводам Библии присвоено название Vetus Latina («старолатинские»). C XVI в. Вульгата является официальной латинской Библией католической церкви. Из-за огромного числа не согласованных между собой рукописей Библии папа римский Дамасий в 380-х гг. распорядился привести в порядок латинский перевод, и работа над ним шла по крайней мере до кончины Иеронима в 420 г. Несмотря на то что этот перевод стал в Римской церкви нормативным, старолатинские версии активно использовались и воспроизводились до XII–XIII вв. – Прим. пер.


[Закрыть], получил их письмо и прервал свою ученую деятельность ровно настолько, чтобы им ответить. Готы были озадачены некоторыми библейскими отрывками, значения которых в псалмах они не понимали, и Иероним восхитился их упорством в попытках разгадать смысл этих слов. «Кто поверил бы, что варварский язык гетов хочет выражать еврейскую истину и в ту пору, как греки нерадят о ней, даже оспаривают ее, – сама Германия прилежно изучает изречения Святого Духа?» – написал он им в ответ{125}125
  Jerome L 106, translated by Metlen 1937, 515.


[Закрыть].

Его снисходительность к готскому языку сочеталась с крайне невысоким мнением об их латыни. «Слово "вода" на латыни надлежит использовать во множественном числе и писать как aquae, а не как aqua в единственном числе»{126}126
  Jerome L 106 для этой и других цитат; Звездочки и кинжалы в 106.7, относятся к копии Писания, исправленного Иеронимом.


[Закрыть], – отмечал Иероним в одной из нескольких грамматических правок, которые внес в исходный текст их послания. Он оставил готам множество исправлений, помечая ответы на их вопросы, в том числе ставя то asteriskos (звездочку), то obelos (кинжал), – знак работы внимательного редактора. И как же случилось, что они еще не знали разницы между именительным и винительным падежами? Критика, вероятно, задела бы их, но внимательность, с которой Иероним читал письмо церковников, была редкостью для римского учителя. Большинство чужеземцев, особенно те, кто занимался торговлей, никогда не получали таких детальных комментариев и вынуждены были осваивать иностранный язык, с трудом подхватывая новые фигуры речи во время случайных встреч на рынке или в местах поклонения.

Тем не менее ни один язык не получил в Риме официального статуса – вероятно, потому, что за это не выступил ни один римлянин, включая даже самых консервативных в культурном отношении и говоривших на латыни политиков. Но латынь на протяжении веков сохраняла положение главного языка Римской империи – в основном потому, что выполняла полезную общественную функцию. Для шестидесяти миллионов римлян она была основным инструментом официального общения – в залах правосудия, городских советах и военных лагерях – до тех пор, пока правительство в Константинополе в VI в. не заменило ее древнегреческим. В Западной Европе латынью продолжали пользоваться в судах, в коридорах власти и в учебных заведениях на протяжении всего Средневековья.

На успех и признание могли рассчитывать только те чужестранцы, у которых было достаточно времени, денег или амбиций, чтобы упражняться в классических языках, и к 380-м гг. в эту группу преуспевающих людей входили и известные готы. «Если бы многие из нашего народа могли подражать вашему порядочному поведению»{127}127
  Григорий Назианзин, письмо 136, приводится с переводом в Lee 2007, 162.


[Закрыть], – писал один епископ с востока империи готскому солдату-переселенцу по имени Модарис, пользовавшемуся авторитетом. Характер Модариса и его профессиональные качества произвели впечатление на этого упрямого римского священнослужителя, который признался, что стал по-новому смотреть на готских переселенцев. Модарис, как сказал епископ, показал ему, что «разница между римским гражданином и варваром – это вопрос тела, а не души». Комплимент был довольно сомнительным и не новым для того времени. Что действительно восхищало епископа, так это то, как Модарис развил свои языковые способности и впитал римские культурные обычаи, которые скрывали его готскую натуру, так что он перестал казаться таким уж диким варваром.

Выбор, который в те годы сделали переселенцы, был очень личным и мучительным, и ученые едва ли поймут, почему такие люди, как Модарис, прикладывали столько усилий, чтобы изучить чужой язык и культуру. Некоторые, вероятно, расценивали свои действия как первый шаг к получению гражданства, которое, как они считали, дарует им новый правитель. Однако эта мечта так и не осуществилась. На протяжении всей жизни Алариха статус римского гражданина могли получить только те, кто родился непосредственно в тех границах империи, которые были установлены во времена Каракаллы, а чтобы иммигранта признали римлянином, ему нужно было соответствовать негласным требованиям относительно норм языка, поведения и одежды. Эти косные устои были обузой как для граждан, так и для переселенцев, потому что, по словам одного современного историка, «чужеземец мог стать римским гражданином, только подражая ему во всем»{128}128
  Mathisen 2006, 1037.


[Закрыть].

Для переселенцев это неписаное правило культурной ассимиляции становилось особенно безжалостной ловушкой. Хотя это правда, что иммигранты всегда могли поселиться где захотят и что римское правительство никогда не закрывало своих границ – даже после всплеска миграции во время дунайского кризиса 370-х гг., – физические характеристики человека («вопрос тела», по выражению епископа) определяли, будут ли его воспринимать как римлянина. После принятия закона Каракаллы достойное обращение с человеком в поздней империи всегда зависело от того, как он одет, как говорит и как себя ведет. Принятие переселенцев во времена Алариха на самом деле совершенно не было связано с терпимостью, отсутствием предубеждений или даже незыблемыми правовыми принципами. В его основе лежало самодовольное чувство римского культурного превосходства. Ничто не гарантировало чужестранцам, что их базовые права будут соблюдаться: в Риме в те времена существовали своды законов и периодически выходили императорские указы, но не было какой-либо формальной проработанной конституции. Если римскому гражданину, находившемуся в самом низу социальной лестницы, не нравилось, как чужеземец выглядит, говорит или ведет себя, то не было никаких способов предотвратить дискриминацию.

Чужестранцы находились во власти этих расовых и этнических структурных предубеждений и сильно из-за них страдали; даже солдаты чувствовали себя ущемленными в повседневных правах. В конце 380-х гг., когда Аларих приближался к совершеннолетнему возрасту, замешанное на ксенофобии происшествие потрясло мир римского спорта и привело к одному из самых громких публичных скандалов той эпохи. В величественном имперском городе Фессалоники, который в IV в. благодаря своему комфортному приморскому расположению стал излюбленной резиденцией императоров, военный чиновник иностранного происхождения по имени Бутерик[30]30
  По происхождению Бутерик был готом и занимал должность magister militum (дословно «старший над солдатами») – военный чин высшего уровня в поздней империи, соответствовавший полномочиям командующего армией или всеми вооруженными силами в том или ином регионе. Таким образом, Бутерик был не просто immigrant police officer, или «чиновником по охране правопорядка», а буквально одним из нескольких высших армейских чинов во всей империи. Именно этот факт подчеркивает неординарность произошедших событий. – Прим. пер.


[Закрыть] арестовал знаменитого местного атлета. Это был популярный в народе колесничий, имя которого не упоминается ни в одном из источников и которого бросили в тюрьму за ненадлежащие выпады, «порочащие честь трактирщика»[31]31
  Автор «Церковной истории» Созомен, которому мы обязаны знанием подробностей произошедшего (и на которого в описании этого эпизода ссылается автор), гораздо более откровенен относительно причины ареста (Hist. Eccl. VII.25.3: …τὸν οἰνοχόον αἰσχρῶς ἰδὼν ἐπείρασε, καὶ συλληφθεὶς ἐν φρουρᾷ ἦν; в русском переводе (1851): «…питая постыдное чувство к виночерпию, искушал его и, за то будучи взят, содержался в тюрьме»). Все это, включая проблему неверных переводов, подробно разобрано в статье С. Долежаля (Doležal 2014), которую Бойн также упоминает в своем примечании. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]{129}129
  Sozomen 7.25, авторский перевод; см. также: S. Doležal, «Rethinking a Massacre: What Really Happened in Thessalonica and Milan in 390?», Eirene: Studia Graeca et Latina 50 (2014): 89–107.


[Закрыть].

Улицы обычно тихого имперского города, где дипломаты прогуливались со своими свитами, а государственные служащие поздравляли друг друга с заключением международных договоров, захлестнуло насилие: неистовые болельщики выплескивали свою ярость по поводу несправедливого, по их мнению, ареста их любимого атлета. Игры и скачки были отложены, пока обвиняемый офицер-чужеземец Бутерик находился под стражей в ожидании суда. Правовое обоснование ареста так и не установили, и Бутерик в конце концов погиб от рук толпы, прежде чем его дело было передано в суд{130}130
  Theodoret 5.17.


[Закрыть]. Дабы без сантиментов продемонстрировать свою власть, римский император Феодосий собрал толпу из семи тысяч взбунтовавшихся горожан, как утверждает один античный автор, и казнил за нарушение римских законов. Тем не менее многие чужеземцы продолжали перебираться в Рим, чтобы начать новую жизнь, несмотря на ужас, который вызвало публичное убийство Бутерика.

«Великое всегда предлагается на волю слушателей»{131}131
  Jerome L 66.8.


[Закрыть], – говорили в то время в Риме. Но почему Аларих в конечном итоге выбрал солдатскую жизнь, никому не было ясно. Оттепель, наступившая в отношениях между готами и римскими властями в 390-х гг., помогает объяснить – по крайней мере частично – решение Алариха поступить на военную службу. Вербовщики, вероятно, были впечатлены его мускулами. Можно предположить, что Феодосия восхитил его ум. Чтобы устроить засаду на большой дороге, требовалась немалая хитрость. По правде говоря, стратегия Алариха напоминала предписания римских военных трактатов. «Пусть он [военачальник] устроит засаду, так чтобы этого никто не знал, при переправах через реки, у обрывов крутых гор, в узких проходах лесов, у трудно проходимых дорог через болота»{132}132
  V 3.10. Пер. С. П. Кондратьева.


[Закрыть], – объяснял Вегеций в своем военном пособии. Аларих, дерзкий двадцатилетний гот, уже прошел это испытание, руководствуясь инстинктом. Парень явно подавал надежды.