Текст книги "Смерть, ритуал и вера. Риторика погребальных обрядов"

Тела и кровь

Также важным было отсутствие тел, которые либо сгорели во время пожара, либо оказались уничтоженными в результате обрушения зданий. Немногие «вернулись домой», чтобы быть похороненными, в культуре, где кремация остается относительно чуждой по сравнению с протестантской Европой. Сотни медицинских работников ждали в больницах не прибывших раненых, предоставляя средствам массовой информации наблюдать за очередями добровольных доноров крови. Катастрофа часто вызывает желание помочь, почти вторя реакции «беги или бей», вызываемой личным страхом. Это то, что мы могли бы назвать порывом «собраться на помощь», когда общество подвергается нападению и проливается кровь.

Подобно смерти, кровь не является нейтральной субстанцией, но часто служит важным символическим целям. В качестве символа выживания и с религиозной точки зрения она даже превращает выживание в спасение. В иудейском мире, представленном в Нью-Йорке, это кровь завета, она должна быть пролита при обрезании, чтобы обозначить союз между Богом и человечеством и между членами общины. Христианство перенесло эту силу на смерть Христа и, символически, на евхаристию. Подобно тому как язык дара смешивается с языком спасения в христианстве, так и мотив крови говорит о новом родстве между Богом и человечеством и внутри человечества. Даже «светская» кровь становится драгоценной, слишком дорогой, чтобы ее можно было покупать и продавать, но достойной того, чтобы ее «отдать». Это заставило людей выстроиться в очередь, толпу, упорядоченную во избежание путаницы. А на другом конце света, в Палестине, арабский лидер публично сдал кровь, столь же символичную, сколь и пригодную для переливания.

Гражданское насилие и личная свобода

Многие общества в истории человечества считали, что они обладают властью над жизнью и смертью простых людей. В обмен на преимущества защиты и выживания, связанные с принадлежностью к обществу, ожидается, что люди будут действовать в соответствии с его правилами, помогая поддержанию его единства и целостности. Нарушение правил означает возмездие, незначительное или серьезное. Другими словами, ожидается, что люди пожертвуют частью своей свободы, чтобы не посягать на свободу других. Это занимательная проблема, особенно в современных обществах, где индивидуальная свобода возрастает до такой степени, что личное удовольствие уже, кажется, занимает приоритетное место над социальными обязанностями и обязательствами.

Здесь снова можно говорить о влиянии Фрейда, который обращался к этой проблеме в книге «Недовольство культурой» (1930). В ней он исследует принесение в жертву личной свободы, необходимой для жизни с другими людьми и получения от общества выгоды в виде защиты. Эта проблема четко сфокусирована в выражении «Это мое тело, и я могу делать с ним все, что хочу». История человечества показывает, что большинство культур не принимают подобное утверждение неуместного индивидуализма именно потому, что многие корыстно заинтересованы в определенных человеческих телах. Родители, супруги и родственники, а также представители правоохранительных органов или даже медицины и религии часто проявляли интерес к телу человека и имели над ним власть. Этот тезис остается верным в отношении мертвых тел. В современной Англии, например, труп юридически не принадлежит человеку, который когда-то жил как это тело; скорее определенные права собственности имеют ближайшие родственники283283
  Smale D. A. Davies’ Law of Buried Cremation and Exhumation (6th edn). Crayford, Kent: Shaw and Sons, 1994. P. 46.


[Закрыть]. Таким образом, даже если человек искренне хотел, скажем, чтобы его захоронили, ближайшие родственники все равно могли выбрать кремацию.

Казнь продвигает этот контроль над телами еще на один шаг, отнимая у человека саму жизнь в предельной форме общественного контроля. Сила, а также потенциальный ужас казни кроется именно в том, что у кого-то жизнь отбирают официально и, в прямом смысле, хладнокровно284284
  King R. Don’t Kill in Our Names: Families of Murder Victims Speak Out Against the Death Penalty. New Brunswick: Rutgers UP, 2003.


[Закрыть]. Высшая мера часто применяется к тем, кто лишил жизни другого человека или тем или иным образом действовал против благосостояния всего общества, например совершив государственную измену. Это один из ярких примеров того, как общество использует смерть, чтобы продемонстрировать величайшую ценность самого общества. Хотя казни обычно происходят в обществах с развитой системой права и социальной иерархией, их можно встретить в самых разных социальных группах. Некогда влиятельный исследователь Индии Кристоф фон Фюрер-Хаймендорф рассказывает о казни человека за постоянную кражу скота, превышающую уровень социальной приемлемости среди народов апа-тани на северо-востоке Индии.

Когда настал час казни, несколько лидеров объявили, что он должен умереть за свои воровские привычки: это его собственная вина, и он не должен держать на них зла. Затем ему отрезали руку, «которой он крал», вырезали глаза, «которыми он следил за скотом других людей», и разрезали рот, «которым он ел краденое». Через несколько минут он был мертв285285
  Fürer-Haimendorf C. von. Morals and Merit. London: Weidenfeld & Nicolson, 1967. P. 76.


[Закрыть]. Этот же антрополог показал, как некоторые племена с относительно простой организацией допускали возмездие даже за убийство, не отнимая у убийцы жизнь.

Одно из основных различий между современными обществами заключается именно в отношении к казни. Те, кто находится под глубоким влиянием западной либеральной мысли, склонны утверждать, что смертная казнь нецивилизованна, потому что, например, она обходится с убийцами так же, как убийцы обращаются со своими жертвами. С точки зрения антропологии аргументы такого рода вполне понятны, поскольку общество, позволяющее людям придерживаться либеральных взглядов, также менее требовательно относится к преступникам. Доля смертных приговоров – это показатель того, в какой мере общество оказывает сильное давление на своих членов. Социальная власть, выраженная в смертной казни, соответствует социальной власти, которая выражается в обычном социальном контроле в данном обществе, и, скорее всего, будет соответствовать степени, в которой оно разделяет набор моральных ценностей, а также чувство границы между этим обществом и другими.

Китай является ярким примером официальной власти, использующей для поддержания общества казни преступников. В имперском прошлом казнь оформлялась в языке и символике, выражавшими благоприятный случай, «в котором силы праведности и справедливости одержали победу в еще одной схватке против сил демонического зла и тьмы»286286
  Ho V. K.-y. Butchering fish and executing criminals // Meanings of Violence in Cross-Cultural Perspective / G. Aijmer and J. Abbink (eds). Oxford: Berg, 2000. P. 149.


[Закрыть]. Идея заключалась в том, что государственные органы не прибегали к насилию, а исправляли мир, разрушенный насилием преступника. Даже мечи для обезглавливания могли размещать у кроватей больных, исходя из предположения, что, поскольку мечи уничтожают злых преступников, больные могут отбиваться от злых духов, вызывающих болезни. В современном Китае есть свидетельства того, что люди собирают стреляные гильзы, оставшиеся от официальных казней – в настоящее время осуществляемых через расстрел, – и по возможности окунают их в пролитую кровь умершего в надежде на аналогичную защиту287287
  Ibid. P. 156.


[Закрыть]. Вирджил Хо анализирует современные китайские казни, показывая, как насилие, хотя оно кажется практически универсальным понятием, приобретает местное значение, например в отношении зла и болезней. Смерть преступника подтверждает важность жизни, отнятой или испорченной преступным путем. Предполагается, что семья преступника даже заплатит за пулю, использованную на казни, как напоминание о том, что они должны были воспитать более достойного члена семьи и члена общества, и четкое подтверждение того, что этот акт официального убийства полностью оправдан.

Геноцид

Совершенно иной социальный мир обнаруживают контексты, где одна большая часть населения решает отомстить другой в рамках политической и экономически мотивированной войны, как произошло в Руанде в 1994 году, когда погибло около миллиона человек. В своем исследовании Крис Тейлор напоминает нам о многочисленных формах геноцида, имевших место в XIX и XX веках, включая нацистский холокост, истребление турками армян с двумя миллионами убитых, сталинские чистки, повлекшие смерть около шести миллионов, и два миллиона красных кхмеров, убитых на «полях смерти»288288
  Taylor C. C. Sacrifice as Terror: The Rwandan Genocide of 1994. Oxford: Berg, 1999.


[Закрыть]. А еще было уничтожение коренных американских индейцев и тасманийцев и многих других туземных народов в периоды колонизации и обретения независимости, как, например, в Индии и Пакистане в 1947 году. Тейлор сосредотачивается на примере Руанды и на внутреннем конфликте между народами тутси и хуту, в котором почти миллион тутси был убит менее чем за четыре месяца в 1994 году. Он документирует историческую подоплеку этого события и показывает, как местные теории власти, связанные с открытостью и потоком энергии внутри физического тела и «тела» общества, стали выражаться в формах насилия с постройкой баррикад, прокалыванием частей тела, кастрацией и удалением груди, что отсекает или блокирует нормальные пути телесной энергии. Тела тутси бросали в реки, чтобы их вымыло из страны. Он почти мимоходом отмечает, как доступные фильмы с Джеймсом Бондом, Брюсом Ли, Рэмбо и Арнольдом Шварценеггером повлияли на униформу и телесные жесты хуту289289
  Taylor C. C. Sacrifice as Terror: The Rwandan Genocide of 1994. P. 142.


[Закрыть], этот факт многое сообщает нам о глобализации образов насилия и их использовании в разных культурных контекстах. В своей книге Тейлор выражает изумление и печаль по поводу жестокости, которую люди проявляли друг к другу. Это и напоминание о еще более недавней жестокости, применявшейся соседями друг к другу в балканских войнах, которыми Европа ознаменовала переход от XX к XXI веку.

Охота за головами

От казни и геноцида мы переходим к двум довольно разным формам насилия, в которых сила направлена вовне, а не внутрь, а именно к войне и охоте за головами. И то и другое связано со смертью и ситуациями, когда к убийце относятся положительно, а не отрицательно. Международная война, такая как Первая и Вторая мировые войны, представляет собой крупномасштабный пример этого положительно оцениваемого человеческого поведения, в то время как охота за головами – это относительно локальная и ограниченная формальная агрессия между группами. Один из элементов обоих этих видов деятельности – официальная санкция на убийство определенных категорий людей, обычно называемых врагами. В самом деле, убийство врага можно рассматривать как добродетельный поступок, в то время как убийство сограждан – зло. Это показывает способность общества различать смерть как результат плохого и хорошего поведения, а также саму смерть воспринимать как явление, открытое для разных смыслов.

В отличие от войны, охота за головами фиксируется в истории человечества в ограниченном масштабе – это практика, описанная в нескольких культурах, часто как средство обретения охотником статуса и престижа или возмездия за причиненный его группе родственников вред. Здесь мы используем мужской род, потому что охота за головами, как и большинство боевых действий, – мужское занятие. Фюрер-Хаймендорф описывает, как пожилой коньяк-нага из северной Индии «пожалел мальчика, которого он и его соплеменники купили, чтобы отрезать ему голову»290290
  Fürer-Haimendorf C. von. Morals and Merit. P. 114.


[Закрыть]. В другой культуре, в культуре илонгот на Филиппинах, Росальдо наблюдал, как молодые люди учатся контролировать себя и становятся взрослыми мужчинами, отрезая головы291291
  Rosaldo M. Z. Knowledge and Passion: Ilongot Notions of Self and Social Life. Cambridge, UK: Cambridge UP, 1980.


[Закрыть]. Здесь жизнь врага, похищенного незаметно, была средством обретения личного статуса. Хотя такая охота за головами, кажется, существует в совершенно ином плане, чем мрачные похороны в пригородах на Западе, обе эти практики связаны с проблемами идентичности и смерти. Смерть используется как средство повышения статуса и идентичности.

Самоубийство

Самоубийство ставит множество сложных вопросов, и для полноты картины необходимо обсуждать его значение в социальном контексте тех культур, где оно происходит292292
  Rosengren D. Suicide, Durkheim and the Matsigenka // On the Meaning of Death / S. Cederroth, C. Carlin and J. Lindstrom (eds). Stockholm: Uppsala Studies in Cultural Anthropology, 1988. P. 215; Culture, Suicide and the Human Condition / Honkasala M.-L., Tuominen M., eds. New York; Oxford: Berghahn, 2014.


[Закрыть]. Основу современных исследований самоубийства заложил Эмиль Дюркгейм, социология религии которого, постулирующая интегративную силу коллективного ритуала, была обрисована в главе 1. Еще до работы «Элементарные формы религиозной жизни» (1915) он опубликовал труд «Самоубийство» (1897)293293
  Дюркгейм Э. Самоубийство: Социологический этюд. М.: Мысль, 1994.


[Закрыть]. Ричард Сеннет, очень влиятельный современный социолог, начал свое введение к изданию «Самоубийства» 2006 года с того, что Дюркгейм «научил современный мир думать о самоубийстве». Сеннет подчеркивает: «Дюркгейм видел, что самоубийство имеет социальное измерение. Люди разных религий, классов и религиозных убеждений разрушают себя в разных пропорциях. Дюркгейм задался вопросом, почему это так»294294
  Sennett R. Introduction // Emile Durkheim on Suicide. London: Penguin Classics, 2006. P. xi.


[Закрыть].

Дюркгейм стремился выявить «социальные факты», группы идей или моделей поведения, которые выделялись и требовали целенаправленного анализа. Самоубийство было именно таким фактом, и анализ Дюркгейма привел его к предложению следующих трех основных и одного потенциально незначимого типа самоубийства, каждый из которых отражает динамику взаимоотношений между индивидом и обществом.

Эгоистическое самоубийство – это результат того, что люди не полностью опутаны сетями социальной поддержки, но ощущают сильное давление на себя. Это означает, что в Европе конца XIX века католики были менее склонны к самоубийству, чем протестанты, и Дюркгейм задавался вопросом, было ли это связано с чрезмерным вниманием протестанта к себе как к религиозной сущности, в одиночестве стоящей перед Богом. Альтруистическое самоубийство рассматривало человека слишком запутанного, например, в родственных связях или связях в военной группе и воспринимавшего их как слишком сильное давление. Чтобы избежать такого давления, человек в этих обстоятельствах мог увидеть положительный смысл в смерти295295
  Weinberg L., Pedahzur A., Perlinger A. Terror and Political Violence. London: Routledge, 2009; Root Causes of Suicide Terrorism and Globalization of Martyrdom / Pedahzur A., ed. London: Routledge, 2006.


[Закрыть]. Аномическое самоубийство предполагает, что люди обнаруживают себя в мире без правил или в мире, где правила меняются вместе с социальными изменениями. Вопросы смысла и бессмысленности возникают в такой нестабильной ситуации, не в последнюю очередь, если человек живет в условиях экономических сдвигов и при растущей социальной мобильности. Наконец, Дюркгейм также говорит о фаталистическом самоубийстве, когда социальные ситуации воспринимаются как угнетающие и подавляющие без очевидной вероятности изменения. Исследование самоубийства Дюркгеймом было основано на статистике смертей, а его социологическая теория привела других, например Сеннета, к скачку от статистического объяснения к теоретическому, без особого внимания к каким-либо промежуточным рассмотрениям психологической или психиатрической динамики.

Личный опыт этого великого французского социолога, как и опыт каждого ученого, упомянутого в этой книге, влиял на его идеи. В случае с Дюркгеймом в это влияние входила его идентичность как еврея и решение, принятое, когда ему было около двадцати одного года, не следовать религиозному образу жизни, раввинистической традиции. Он, как и многие в те годы, пережил смерть близких, особенно важной была утрата сына во время войны в 1915 году, когда Дюркгейму было пятьдесят семь. Сам он умер в 1917 году; его племянник, влиятельный мыслитель Марсель Мосс, считал, что смерть была приближена потерей сына. В том же 1915 году он потерял ученика и друга, чрезвычайно многообещающего социолога Роберта Герца. Но задолго до этого, когда ему было двадцать восемь лет, один из друзей Дюркгейма покончил жизнь самоубийством, и трудно не рассматривать его «исследования самоубийств» как следствие этого опыта.

Размышляя о работе Дюркгейма, мы можем сказать, что самоубийство – это противоположность «правильной» смерти в том, что касается преодоления смерти. Оно переворачивает идеал победы над смертью, поскольку самоубийство часто, хотя и не всегда, интерпретируется как своего рода неудача отдельного человека или неспособность общества преодолеть жизненные невзгоды. В связи со сказанным возникает вопрос об ответственности и вине, а также о «поисках объяснения»296296
  Bailley S. E., Dunham K., Krai M. J. Factor structure of the Grief Experience Questionnaire (GEQ) // Death Studies. 2000. № 24 (8) (December). P. 731.


[Закрыть]. В этом смысле самоубийство – выражение безнадежности или победы негативных сил над позитивными социальными силами. Оно не дает возможности обществу или, на первый взгляд, самоубийце сказать слова против смерти. Возможно, именно по этой причине многие общества традиционно предпочитали хоронить самоубийц отдельно от других людей. Согласно Катехизису католической церкви, «каждый несет ответственность за свою жизнь перед Богом, который дал ее ему»297297
  Catechism of the Catholic Church. London: Geoffrey Chapman, 1994. P. 491.


[Закрыть]. Совершить самоубийство – значит действовать безответственно как по отношению к себе, так и по отношению к ближнему, не говоря уже о Боге; предполагается, что человек в этой ситуации сохраняет рациональный контроль и саморефлексию. Действительно, во многих обществах обсуждение самоубийства скатывается к тому, был ли человек в здравом уме и трезвой памяти, что само по себе может быть способом, с помощью которого общество смиряется с проблемой самоубийства.

Многие другие культуры создали собственное объяснение самоубийства. Например, шайены Северной Америки традиционно говорят о самоубийцах как людях, души которых не прошли полного пути, чтобы жить рядом с Великим Мудрым; они сбились с дороги, когда достигли развилки Млечного Пути, и отправились в небытие. Единственное существенное исключение – судьба воинов, принесших суицидальную клятву погибнуть в бою298298
  Hoebel E. A. The Cheyennes: Indians of the Great Plains. New York: Holt, Rinehart and Winston, 1978. P. 92.


[Закрыть]. Этот пример демонстрирует ценность жизни и того, каким образом она утеряна. Убить себя – это совсем не то, что быть убитым, особенно в культуре, где большое значение придается достоинству личности наряду с долгом перед более широким сообществом, и не в последнюю очередь перед сообществом воинов. В этой же культуре мужчины могут решить испытать боль в ритуале Санденс, когда подвешенные на веревках символически нагруженные предметы прикрепляются к ранам на груди или лице. Считается, что причинение себе такого типа боли приносит пользу сообществу и является своего рода самопожертвованием, совершенно противоположным самоубийству и выражающим преодоление страха и смертности. Еще один необычный контекст смерти и самоубийства обнаруживается у народа квакиутль в Британской Колумбии, для которого несчастные случаи были «основной причиной смерти», а утопление – главной формой несчастного случая: некоторые антропологи подозревали, что «некоторые предположительно случайные утопления – вовсе не случайность»299299
  Rohner R. P., Rohner E. C. The Kwakiutl Indians of British Columbia. New York: Holt, Rinehart and Winston, 1970. P. 52.


[Закрыть].

Выше я упоминал, что самоубийство «на первый взгляд» не позволяет произносить слова против смерти. Но это не совсем так из‐за самого факта наличия письменных культур, которые знакомы с «предсмертными записками». В целом многие из них можно принять как слова против смерти, написанные теми, кто тем не менее намеревается убить себя; по крайней мере, кажется, что не многие самоубийцы покидают мир без слов. Джанет Тодд в своем интересном отчете о попытке самоубийства Мэри Уоллстонкрафт предполагает, что «предсмертная записка – странный документ, исследовать который почти бестактно»300300
  Todd J. Gender, Art and Death. Oxford: Polity Press, 1993. P. 103.


[Закрыть]. Но если не брать во внимание тактичность, такие записки представляют поле для увлекательного кросс-культурного исследования смерти.

В части книги Марьи-Лиисы Хонкасало, включающей ценные кросс-культурные и исторические исследования самоубийств, подробно описаны предсмертные записки в современной Финляндии, что позволяет нам увидеть, что многие мужчины из рабочего класса, живущие на обочине социальной жизни, рассматривают самоубийство как принятие ответственности за себя в ситуации, которую они считают невозможной301301
  Culture, Suicide and the Human Condition / Honkasala M.-L., Tuominen M., eds. New York; Oxford: Berghahn, 2014.


[Закрыть]. Она подчеркивает, что культурный мотив «выносливость, или настойчивость, или… уединенный самоконтроль» следует понимать в связи с культурными идеями насилия и представлением о Финляндии как «самой жестокой стране в Западной Европе», например в употреблении алкоголя мужчинами как стратегии копинга. Она проводит ценный анализ, как эмоции, особенно стыд или, например, страх потерять супруга в результате развода, лежат в основе выражения некоторого заключительного акта контроля. Более того, она указывает на феномен «убийства-самоубийства», когда мужчина убивает жену, а затем себя, а также «филицида», когда он убивает еще и общих детей; чтобы привлечь внимание к высокому уровню убийств женщин, она также говорит о «фемициде»302302
  Ibid. P. 175–179.


[Закрыть]. Некоторые из этих актов, в частности убийство человеком только себя, могут на местном уровне попадать в категорию действий, вызывающих восхищение, поскольку человек берет на себя окончательную ответственность, и эта черта обрисовывает нам определенные черты местного понимания лютеранского богословия, касающегося существования индивида. Такие случаи показывают, насколько в исследованиях смерти важна тонкая структура культурной интерпретации.

Жертвенная смерть

Такие подробные описания локальных обстоятельств затрудняют какие-либо обобщения относительно «хороших» и «плохих» смертей. Тем не менее многие общества проводят различия между разными типами смерти, не в последнюю очередь по тому, как они отмечаются и запоминаются социумом. Все это позволяет нам осмыслять некоторые другие формы смерти, которые можно классифицировать как социально одобряемые жертвенные смерти. Именно в жертвенной смерти ценность жизни выходит на первый план, будь то ценная жизнь, которой жертвуют, или жизнь, которая каким-то образом будет сохранена, если за нее будет сделано жертвоприношение. Некоторые виды жертвоприношений людей или животных, отважные смерти на войне и даже некоторые виды самоубийств могут представлять собой жертвенную смерть. Имея это в виду, стоит рассмотреть некоторые конкретные формы жертвоприношения, связанные со смертью.

Майкл Бурдийон говорил о «ритуальном контроле над смертью», описывая позднюю викторианскую и весьма спекулятивную теорию жертвоприношения сэра Джеймса Фрэзера303303
  Bourdillon M. F. C., Fortes M. Sacrifice. London: Academic Press, 1980. P. 19.


[Закрыть]. Она была частью романтической интерпретации Фрэзером древних классических мифов. Он считал, что король-священник, не добившийся успеха в достижении своей цели по поддержанию процветания народа, будет принесен в жертву. В противоположность этой умозрительной интерпретации Бурдийон озвучивает хорошо известный и важный антропологический анализ добровольной смерти ритуального эксперта народа динка в Судане, задокументированный Годфри Линхардтом304304
  Lienhardt G. Divinity and Experience. Oxford: Clarendon Press, 1961.


[Закрыть]. Линхардт описывает, как мастер рыболовного копья, человек, наделенный властью и способностью благословлять людей, не просто умер, от болезни, старости или по другим естественным причинам, но был добровольно похоронен заживо. Он делал это для блага своего народа, и, соответственно, его нельзя было оплакивать, так как его смерть принесла пользу. В символическом смысле этот акт добровольной смерти создал из мастера рыболовного копья идеал и образ жизненного динамизма. Рассказ Линхардта об этом захоронении (он более подробно описывается в главе 6) сопровождается чувством трепета и пониманием силы. Кажется, он задевает самую суть жизни, показывая, что человек может иметь такую глубину приверженности обществу, чтобы принять смерть ради благополучия этого общества, что выражается в последних словах умирающего против смерти.

Сати

Одна из практик, которую также можно интерпретировать как выражение приверженности социальным идеалам, – это практика сати в Индии. Иногда ее называют «конкремацией», поскольку сати предполагает кремацию живой вдовы на костре ее умершего мужа. Хотя сати действительно можно толковать как акт преданности жены мужу, эта практика также вызывает решительные протесты как жестокий акт насилия по отношению к женщинам. В основе данных интерпретаций лежит несколько различных видов ангажированности305305
  Sati / Anand M. R., ed. Delhi: B. R. Publishing Corp, 1989.


[Закрыть].

Многое зависит от того, как интерпретируются некоторые священные индуистские тексты. Ключевой текст из Ригведы (X, гимн 18, стих 8) описывает погребальный обряд, в котором женщину представляют лежащей на костре вместе с мужем, но ее призывают сойти с костра и присоединиться к живому брату мужа. Некоторые традиционалисты привлекают внимание к первой половине этого стиха, указывая на то, что жена должна лежать со своим мертвым мужем во время его кремации и, таким образом, кремироваться сама. Определенные ограничения применялись для предотвращения совершения сати беременными, кормящими, менструирующими или принимавшими наркотики; последнее актуально, потому что в некоторых частях Индии людям, потерявшим близких, могут давать специальные средства, чтобы помочь в их горе. Религиозная традиция утверждала, что, когда женщина предает себя такой смерти, «она следует за своим мужем в другой мир и будет жить во славе столько лет, сколько волос на теле человека, или 35 миллионов»306306
  Ibid. P. 60.


[Закрыть]. Другие подчеркивают вторую половину текста, показывающую, что жена должна оставить мертвого мужа и вступить в брак со своим живым зятем, чтобы воспитать детей во имя умершего. Третьи утверждают, что, если она не вступит в такой повторный брак, вдова должна вести аскетический образ жизни.

Многочисленные ранние правители Индии и более современные реформаторы, особенно Рам Мохан Рой, выступали против практики конкремации вдов. Часто остается неясной мотивация поступка: является ли он полностью добровольным со стороны преданной жены, потерявшей близкого, или существует степень принуждения со стороны семьи, сообщества или из самого контекста смерти. Кейс июля 1979 года ясно иллюстрирует это. Муж семнадцатилетней женщины был застрелен вместе со своим братом-близнецом. Дживатри, жена, была убита горем. Родственники умершего мужа обвинили ее в том, что она принесла семье несчастье, и она ответила, что совершит сати, – и сделала это. Говорят, что она сидела, улыбаясь, когда ее кремировали, костер загорелся сам по себе, и полиция, которая присутствовала и должна была предотвратить это ныне незаконное действие, не сделала этого и в конечном итоге, по слухам, отдала дань уважения кремированной женщине. Впоследствии на месте кремации был построен храм, который стал местом паломничества местных жителей, что приносит очевидную экономическую выгоду семье и общине307307
  Ibid. P. 164ff.


[Закрыть]. Несколько подобных недавних случаев также привели к появлению храмов – мест местного поклонения.

Эти примеры не должны создавать впечатление, что конкремация вдов широко распространена в Индии; это не так. В кратком, но важном эссе по социологии сати Ашиш Нанди провел различие между случайными проявлениями и регулярными обычаями308308
  Nandy A. The sociology of sati // Sati / Anand M. R. (ed.) Delhi: B. R. Publishing Corp, 1989.


[Закрыть]. Нанди обнаружил в истории Индии три периода, когда сати становились скорее обычными, чем периодическими; это были периоды политических завоеваний и социальных изменений, включая Средневековье, когда королевства раджпутов подвергались нападениям, и XVIII и XIX века, когда британцы утвердились в Индии. Нанди также обнаружил, что сати встречается среди высших каст или в кастах, которые стремились к продвижению вверх, особенно при британском правлении, и что оно имеет место в большей степени в вестернизированных и урбанизированных слоях населения; в деревнях, не подвергшихся колониализму, почти не было сати. За четырехлетний период в Калькутте было обнаружено около 1500 случаев, это составляет две трети всех зарегистрированных случаев. Нанди утверждал, что «во всех известных случаях применялось прямое или косвенное принуждение»309309
  Ibid. P. 158.


[Закрыть]. Его вывод несколько неоднозначен, поскольку он утверждает, что смерть от конкремации утверждала ценность самопожертвования в периоды, когда эта идея звучала лицемерно, и что конкремация была средством достижения экономического процветания. Подобные проблемы интерпретации священных текстов окружают вопрос о том, практиковались ли когда-либо человеческие жертвоприношения в древней Индии310310
  Ibid. P. 221.


[Закрыть].

Убедительный анализ более очевидных случаев самоубийства в Индии, основанный на множестве фактов, предложен в превосходном исследовании Джоселин Лим Чуа о высоком уровне самоубийств в Керала, Южная Индия, с конца 1990‐х годов311311
  Chua J. L. In Pursuit of the Good Life, Aspiration and Suicide in Globalizing South India. Berkeley; Los Angeles; London: University of California Press, 2014.


[Закрыть]. Она начинает от идей Дюркгейма, описывая «самоубийство в стране бедствия», как «последствие ложных или неудавшихся устремлений, социальную патологию, симптоматичную для высоких мечтаний и разрушенных надежд». Она описывает его в контексте «борьбы за видение хорошей жизни» среди определенных людей среднего класса, «чья борьба иногда терпит отчаянное поражение» и чье «элитарное домашнее воспитание» становится необходимостью в условиях относительного отсутствия более широких «систем социальной поддержки»312312
  Ibid. P. 3, 186.


[Закрыть]. Из этого и других упомянутых описаний очевидно, что суицидальные смерти открыты различным значениям и акцентам в зависимости от культурных контекстов и точки зрения интерпретатора.

Человеческие жертвоприношения у ацтеков

На другом конце света, в Мексике, человеческие жертвоприношения практиковались в культуре ацтеков еще в XV и XVI веках, вплоть до испанского завоевания. Это приношение человеческой жизни было частью религии, которая обеспечивала тесные отношения между божествами, природой и обществом в рамках мифической системы, согласно которой солнце поддерживалось в своем ежедневном цикле силой крови. Рабов или других пленников клали на алтари на вершинах священных пирамид, после чего приносившие жертву жрецы вырезали им сердце; их содранная кожа также использовалась как элемент ритуала – в качестве одеяния.

Сердце называлось «драгоценным плодом орла-кактуса» в соответствии с одним из ключевых мифов культуры, который гласил, что люди должны поселиться там, где они обнаружат сидящего на кактусе орла, убивающего змею; согласно одной из интерпретаций этих обрядов, боги живут за счет «преображенной энергии человеческих сердец, вырванных из живого тела в торжестве жертвоприношения»313313
  Sanday P. G. Divine Hunger: Cannibalism as a Cultural System. Cambridge, UK: Cambridge UP, 1986. P. 173, 177.


[Закрыть].

Этот пример иллюстрирует идею силы или жизненной энергии, возникающей из смерти и способствующей более высокому уровню жизни в форме божества солнца при его ежедневном восходе. В древней цивилизации майя подобный миф утверждал необходимость использования человеческой жертвенной крови для усиления солнца после ежедневного пересечения им небес. Считается, что за многочисленными человеческими жертвоприношениями древних майя следовали каннибальские трапезы, а также танец, в котором жрец надевал содранную кожу принесенного в жертву человека, обычно военнопленного314314
  Hultkrantz A. The Religions of the American Indians / Transl. by Monica Setterwall. Berkeley: University of California Press, 1979. P. 237.


[Закрыть].

Победа над смертью

Здесь мы можем еще раз воспользоваться теорией отраженного насилия Мориса Блоха для интерпретации силы этих разнообразных обрядов. Блох предполагает, что обычные биологические факты жизни, картины рождения, размножения и смерти часто отвергаются отдельными обществами, где появляется социальный ритуал, в котором утверждается, что некто умирает и рождается заново уже как человек нового типа, над которым смерть потеряла контроль. Получается, что социальные факты жизни включают естественное рождение, ритуальную и социальную смерть и ритуальное возрождение. В христианстве говорится, что люди умирают через крещение и возрождаются силой Святого Духа и тем самым участвуют в воскресении Иисуса Христа. Я развил эту тему в другой работе, где говорил о Деяниях апостолов в Новом Завете. Этот пример имеет особое значение для христианства, потому что он самым серьезным образом повлиял на эту становящуюся религию и, как я подозреваю, способствовал развитию ее как мировой религии315315
  Davies D. J. Rebounding vitality: resurrection and spirit in Luke-Acts // The Bible in Human Society / M. D. Carroll, D. J. A. Clines and P. R. Davies (eds). Sheffield: Sheffield Academic Press, 1995. P. 205–224.


[Закрыть].