Текст книги "Испытание правдой"

– Я и забыла, какое оно холодное, – сказала она.

– Тогда я пас.

– Трусиха.

Мы замолчали, под впечатлением от такой красоты. Неожиданно мама взяла меня за руку. Я посмотрела на нее. Она не ответила мне взглядом – всё смотрела вдаль, на мягкое осеннее солнце, которое начинало садиться, окрашивая озеро в багряные и золотистые тона. На какое-то мгновение мне показалось, что она улыбается. Что она счастлива. Я никогда ее такой не видела. Мне захотелось сказать… что? Что я так люблю ее и так ее боюсь? Что я всегда ждала ее одобрения, но так и не смогла его заслужить? Что – я знаю – ее жизнь полна обмана и разочарования, но, черт возьми, мы же вместе сейчас – и у нас есть шанс?..

Я не успела додумать – словно прочитав мои мысли, мама отпустила мою руку и обхватила себя руками.

– Прохладно… – поежилась она.

– Да, – тихо произнесла я. Момент как пришел, так и ушел.

– Тридцать четыре года, – сказала она.

– Что?

– Я была на этом озере тридцать четыре года назад. В летнем лагере. Господи, как же я ненавидела эту нетронутую природу, особенно с тех пор, как моя мать, просто мне назло, выбрала этот лагерь, где были сплошь шиксы[22]22
  Нееврейки (идиш, презр.).


[Закрыть] из Вестчестер Каунти. Я была там единственной еврейкой, и все эти мерзкие потаскушки-аристократки думали будто мое id то же самое, что yid[23]23
  Id – бессознательная часть психики, совокупность инстинктивных влечений; Yid — еврей, жид.


[Закрыть]… притом что тогда, в сороковом году, мало кто понимал, что такое id. В то лето мое id все-таки прорвалось – я потеряла невинность на дальнем берегу озера. И поскольку один из сотрудников лагеря застукал меня и моего парня в самом разгаре акта…

– Мне действительно стоит об этом знать?

– Конечно. И кстати, тот парень, Моррис Пинскер – кто бы мог подумать, что я отдам свою невинность кому-то по имени Моррис? – ныне весьма уважаемый в Нью-Джерси ортодонт.

– Откуда ты знаешь?

– Как-то, примерно полгода назад, случайно наткнулась на объявление в «Нью-Йорк таймс» о свадьбе его дочери, Эсси. Моррис, дочь Эсси, жена Милдред… Никогда и не догадаешься, что они евреи.

– Кажется, ты говорила, что это был летний лагерь для белой аристократии?

– Там по соседству был лагерь для обрезанных мальчишек, и иногда у нас бывали совместные вечеринки или танцы… хотя я знаю, что некоторые наши мамаши возражали против того, чтобы их дочери из Гринвича и Коннектикута путались с хасидами…

– И так ты встретилась с будущим ортодонтом и продолжила с ним знакомство в лесах?

– Да, все было так прозаично. И знаешь, это просто… случилось. Я познакомилась с этим парнем на танцах у костра, он предложил мне прогуляться у озера, а потом мы как-то оказались под деревом и уже занимались этим.

– Но ты ведь была едва знакома с… как там его звали?

– Моррис. Ты права. Я знала его всего каких-то десять минут до того как позволила ему залезть ко мне в трусы.

– Почему ты считаешь необходимым рассказать мне об это?

– Потому что это еще один пример идиотизма нашей жизни. И потому что я здесь впервые с тех пор.

– Так ты поэтому захотела навестить меня?

– Наконец-то до тебя дошло. – На ее губах заиграла сардоническая улыбка. – Романтическое дежавю у озера.

– Тот эпизод был романтическим?

– Ты, должно быть, шутишь. Тем более что у Морриса вся задница была в прыщах.

Я не смогла удержаться от смеха.

– И когда воспитатель застукал тебя с Мистером Прыщавая задница…

– Меня выгнали из лагеря и с позором отослали обратно в Бруклин. Твой дед два месяца со мной не разговаривал, а моя мать не уставала повторять, что я шлюха.

– Должно быть, это выглядело забавно.

– Послушай, между родителями и детьми всегда сложные отношения… ты и сама это испытаешь.

– Нисколько не сомневаюсь.

Мы замолчали.

– Как такое может быть, чтобы тридцать четыре года пролетели так быстро? – заговорила она первой.

– Для меня и год тянется слишком долго.

– Подожди, пока тебе стукнет пятьдесят, – время будет попросту испаряться. Не успеешь глазом моргнуть – вот тебе Рождество, еще раз моргнул – уже лето. Ты понимаешь, что тебе осталось – сколько? – двадцать, двадцать пять раз вот так моргнуть, и задумаешься: что же в сухом остатке? Вот тогда ты и начнешь совершать глупые паломничества на берега каких-то дальних озер, где трахалась с прыщавым мальчишкой.

В коляске завозился Джеффри. Мама сказала:

– Пожалуй, это знак, что мне пора заткнуться.

Она отвезла нас обратно в Пелхэм. Высадив нас у дома, она казалась от моего приглашения зайти на чашку чая, сказав, что ей пора двигаться в Брюнсвик и готовиться к визиту в Боуден. Но она все-таки вышла из машины и поцеловала Джеффри на прощание.

– Не доставляй своей мамочке лишних хлопот, – сказала она ему. Джефф лишь прогукал что-то в ответ.

Потом она совершила нечто необъяснимое – она обняла меня. Конечно, это не были укутывающие (дай-ка я согрею тебя материнским теплом) объятия, но все-таки… Мама редко расточала ласки.

– Ты знаешь, где меня найти, если я тебе понадоблюсь, – сказала она и укатила.

На следующий день, в библиотеке, Эстель сказала:

– А мне понравилась твоя мама. Настоящая оригиналка.

– Это уж точно, – ответила я. – Но, к сожалению, не самый счастливый путник на нашей планете.

– Знаешь, многое зависит от среды.

– Какой еще среды?

– Быть оригиналом гораздо легче в таких местах, как, скажем, Нью-Йорк. Но в маленьком городке вроде Вермонта? Это все равно что циклону гулять в колодце. Слишком тесно.

– Ну, это мягко сказано, – заметила я.

Разумеется, я не собиралась превращаться в циклон, застрявший в Пелхэме. Я изо всех сил старалась поддерживать в себе оптимизм и смотреть на мир в перспективе. Работу в библиотеке нельзя было назвать обременительной – подборка книг, выдача книг, заказ книг, разговоры с немногочисленными читатели. Если в день у нас бывало по восемь – десять посетителей, это было уже событие, хотя раз в неделю приходили все двенадцать учеников местной начальной школы и устраивали настоящий бедлам. А так, конечно, мой пятичасовой рабочий день не был перегружен.

– Вы уверены, что вам нужна помощница? – спросила я у Эстель недели через три.

– Помощница мне, конечно, не нужна, – ответила она. – Но компания необходима…

Эстель действительно вызывала лишь положительные эмоции – остроумная, яркая, безмерно любознательная. Если не считать моего отца, она была, пожалуй, самым начитанным человеком, которого мне доводилось встречать («Ну а что еще прикажешь здесь делать?»). Она взяла себе за правило раз в месяц выезжать на уик-энд в Бостон, где посещала Музей изящных искусств, симфонические концерты, рылась в букинистических магазинах на Гарвард-сквер, лакомилась моллюсками и палтусом в портовых ресторанчиках.

– А вы никогда не подумывали о том, чтобы найти там работу? – спросила я.

– Конечно, я думала об этом, когда работала в Портленде. И после смерти Джорджа, признаюсь, мне пришла в голову мысль: вот твой шанс.

– И что вас остановило?

– Наверное, я сама, – сказала она, закуривая. – Собственно, ничего меня здесь не держит, кроме библиотеки, моего детища, которое никогда не станет больше, чем есть сейчас. Но… я не знаю… что-то меня всегда удерживало от прыжка. Возможно, страх… хотя я и понимаю, что это звучит неубедительно.

– Вовсе нет, – сказала я.

Она посмотрела на меня и улыбнулась:

– Кто-то однажды сказал, что самые большие преграды в жизни – те, что мы сооружаем для себя сами.

– Мне ли этого не знать?

Она предложила мне сигарету.

– Ты еще молода.

– Да, но я нередко задумываюсь о том, что обокрала себя.

– Добро пожаловать во взрослую жизнь. Как бы то ни было, ты еще можешь все исправить.

– Как? Оставить Дэна?

Повисла долгая пауза.

– Мне это приходило в голову, – нарушила я молчание.

– Что, между вами все так плохо?

– Да не то чтобы очень. Просто немного… статично, что ли… наверное, самое подходящее слово.

– Это не редкость в большинстве браков. Но ведь у вас в последние несколько месяцев произошли две большие перемены, не говоря уже о том, что…

– Я знаю, знаю… вся эта катавасия вокруг дома Бланда. И да, я знаю, что должна набраться терпения, принять во внимание всю сложность ситуации, и да, я знаю, что, наверное, требую от него слишком многого…

Я затушила сигарету и потянулась за следующей.

– Сколько лет вы уже вместе? – спросила она.

– С первого курса колледжа.

– И у тебя больше никого не было?

Я покачала головой.

– Так это же восхитительно, – сказала она.

– И скучновато, не так ли?

– Я этого не говорила.

– Нет, это я сказала…

Я закурила.

– Но я вам ничего такого не говорила, – предупредила я.

– Не беспокойся, я – единственный человек в Пелхэме, которому можно довериться. Но если позволишь дать тебе маленький совет, я все-таки скажу: держись. Дэн кажется мне весьма достойным парнем – и, как ты, возможно, уже знаешь, он произвел очень хорошее впечатление на весь город. Людям он нравится. И хотя сейчас вам нелегко, в брак вернется равновесие, если у него прочный фундамент… и если муж не будет выкидывать какие-нибудь фортели – регулярно изменять или поднимать на тебя руку.

– Изменять регулярно? – удивилась я.

– Все мужчины изменяют.

– А ваш муж?

– Нет, Джордж был даже на это неспособен.

– Вы как будто разочарованы.

– Небольшая драма никогда не помешает отношениям. Но Джордж не дотягивал до драмы. По сути, Джордж не делал ничего, что выходило бы за рамки нормы.

– Как и Дэн.

– Откуда в тебе такая уверенность?

– Я его хорошо знаю. И даже если бы он захотел обмануть меня, не стал бы…

– Почему же?

– Потому что, как и большинство студентов-медиков, он слишком занят… вот уже четыре года.

Хотя я знала, что могу довериться Эстель, я решила больше не грузить ее своими личными проблемами. Не хотелось выставлять себя нытиком, к тому же мое новоанглийское воспитание не позволяло слишком уж распространяться о личном. Да собственно, ничего ужасного в моей семейной жизни не было. И хотя жили мы в стесненных условиях, счастье было уже в том, что нам удалось выбраться из этого дрянного мотеля, так что никто из нас не жаловался на бытовые неудобства. Наоборот, каждый раз, встречая в городе Билли, я не уставала говорить ему, как мы довольны его работой и всем, что он сделал для нас. И сам он так беспокоился о том, чтобы у нас все было хорошо, что часто приходил к нам домой с инструментами, спрашивая, не надо ли чего починить.

– Мне кажется, этот парень влюблен в тебя, – сказал мне Дэн однажды вечером.

– О, я тебя умоляю.

– Ты обрати внимание, как он смотрит на тебя.

– В этом нет ничего плохого… если только ты не ревнуешь, конечно.

– Это шутка?

– Да, Дэн. Разумеется, это шутка.

Я поспешила сменить тему, поскольку частью моей новой домашней стратегии было избежание возможных конфликтов. Десять месяцев и три дня – такова была продолжительность нашего заточения в Пелхэме. Время пройдет незаметно, убеждала я себя.

– Есть только один способ выжить здесь, – сказала Эстель как-то утром. – Почаще выезжай куда-нибудь.

Но поскольку мы до сих пор считали себя «только что приехавшими» в Пелхэм, я не могла себе позволить долгие отлучки. Так что повседневная рутина стала моей жизнью. Я вставала вместе с Джеффом в шесть утра и готовила завтрак. Дэн уходил на работу в половине восьмого. Я занималась домашними делами, а в назначенный час везла Джеффа в дом Бэбс. После этого перекусывала булочкой с кофе в «Мисс Пелхэм» и шла в библиотеку. В два пополудни мой рабочий день заканчивался. Я забирала Джеффа, усаживала его в машину и ехала в Бриджтон, в супермаркет «Стоп-эн-Шоп», где покупала все, чего не было в гастрономе «Миллерз», но приходилось следить за тем, чтобы каждую неделю делать покупки в «Миллерз» минимум на пять долларов, иначе можно было лишиться статуса постоянного покупателя (утренние газеты и сигареты не в счет). В те дни, когда мне не нужно было ехать в супермаркет и если не было дождя, мы с Джеффом отправлялись на озеро Себаго, гуляли вдоль берега, и я не уставала восхищаться красотой и бесконечностью этого чуда природы.

После прогулки пора было возвращаться домой, кормить Джеффа. Потом я принималась готовить ужин и доделывала другие домашние дела. Дэн приходил с работы около шести, хотя случалось, что и позже, если был вызов на дом или ему нужно было навестить пациента в госпитале Бриджтона. Дэн обожал спагетти и лазанью, так что я старалась угодить ему, хотя три дня в неделю мы ели и бараньи отбивные, и омлет, и мясной рулет.

Мы всегда старались ужинать с вином – правда, Дэн ограничивался одним или двумя бокалами. По вечерам он теперь корпел над толстыми увесистыми учебниками по ортопедии, поскольку мой муж вдруг решил стать «костоправом» и по окончании стажировки в Пелхэме поступить в резидентуру[24]24
  Резидентура – в США последипломная больничная подготовка врачей, предусматривающая специализацию в течение одного года интерном и в течение 3–5 лет резидентом.


[Закрыть] по ортопедии.

Я узнала об этом решении Дэна случайно, когда однажды утром в библиотеку заглянул Том Киллиан, местный почтальон, узнать, нет ли новых романов про Хорнблауэра[25]25
  Горацио Хорнблауэр – вымышленный персонаж, офицер Королевского британского флота в период наполеоновских войн, созданный писателем С. Форестером, впоследствии герой фильма и телесериала.


[Закрыть]. Он мимоходом обмолвился о том, что Дэн, должно быть, занят очень серьезным чтением, поскольку только что доставил ему в кабинет две большие коробки с книгами. Когда в тот день я вернулась домой, книги уже были сложены у кресла-качалки в гостиной, где Дэн обычно сидел по вечерам. Вечером, за ужином, я сказала:

– Как много книг…

– Да, решил долбить ортопедию, – ответил он.

– Это каламбур?

– Да, и неслучайный.

– Значит, ты решил стать ортопедом?

– Всерьез подумываю об этом.

– Очевидно, что ты не просто подумываешь об этом, раз заказал столько учебников. Они, должно быть, стоят кучу денег.

– Двести двенадцать долларов, включая почтовые расходы. Ты видишь в этом какую-то проблему?

– Конечно нет. А что случилось с педиатрией?

– Я не отказываюсь от педиатрии…

– Но раз ты потратил целое состояние на учебники по ортопедии…

– Ну, хорошо, допустим, мне следовало обсудить это с тобой. Извини. Просто… я подумал, ты будешь разочарована моим внезапным решением.

– Я удивлена, не более того. То есть… я хочу сказать, ортопедия – это ведь темный лес.

– Именно это мне в ней и нравится, и еще перспектива для хирурга. В ближайшие десять – пятнадцать лет здесь стоит ожидать гигантских прорывов – трансплантация конечностей, искусственные суставы…

– Все равно для меня это темный лес.

– Это интересное дело… и, возможно, станет очень прибыльным.

– Прибыльным? – повторила я с нескрываемым удивлением. – С каких это пор ты стал интересоваться прибыльностью?

– А ты что, вот так хочешь жить до конца своих дней? – спросил он, обводя рукой наши хоромы.

– Но мы не будем вечно жить в таких условиях. Это временный вариант…

– Я знаю, что это временно, знаю, что, как только мы переедем в дом Бланда, все наладится. Но я все равно не хочу в тридцать пять лет содержать семью на восемь тысяч в год.

– Но ты можешь стать очень успешным – и очень хорошим – педиатром…

– И до пенсии лечить ветрянку, диатез и тонзиллиты? Где здесь перспектива?

– Просто жаль, что ты никогда не рассказывал мне о своих планах.

– Хорошо, Ханна. Я все понял. Такого больше не повторится.

Что еще я могла сказать, кроме как «Хорошо, пусть будет по-твоему», вновь недоумевая, почему Дэн всегда так скрытен, почему он принимает решения самостоятельно и отказывается вовлечь меня в этот процесс. Но мне не хотелось углубляться в эту тему, и я решила принять его извинения и отпустить в ночные бдения в обнимку с учебниками по ортопедии.

Так что пять дней в неделю, после ужина, Дэн устраивался в своем кресле и погружался в книги, аккуратно конспектируя в блокнот. Квартира была настолько мала, что я могла только читать во время его занятий, хотя все-таки выпросила час раз в неделю на совместные просмотры сериала «Хохмы Роуэна и Мартина». А в остальное время я штудировала романы и уже в половине одиннадцатого ложилась спать.

Так тянулись день за днем, и в моей жизни ничего не менялось. Дэн часто работал по субботам утром, но по воскресеньям мы всегда старались отправляться куда-нибудь на прогулку. Нас никогда не приглашали в гости, да, собственно, из молодых пар с детьми были только медсестра Басс с мужем, но они смотрели на нас как на университетских умников, с которыми у них нет ничего общего. Даже Эстель, при всей ее приветливости, не изъявляла желания общаться вне работы (она не раз намекала на то, что дом для нее – убежище и ей вовсе не нужны друзья, тем более что она часто сбегала в Портленд или Бостон). Так что нам ничего не оставалось, кроме как коротать время вдвоем, а если учесть, что Дэн все свободное время посвящал учебе…

Тем временем мой отец снова стал героем новостей. Канал Эй-би-си транслировал его интервью, в котором он жестко осуждал присуждение Нобелевской премии мира Генри Киссинджеру совместно с Ле Дык Тхо за заслуги в прекращении огня во Вьетнаме. Это было «прекращение огня», как подчеркнул отец своей фирменной интонацией разгневанного аристократа, которое так до сих пор и не вступило в силу.

Я позвонила отцу спустя несколько дней. Он, как всегда, был весь в делах. У него не было времени на долгие разговоры, он торопился на лекцию, но обрадовался тому, что я видела его выступление на телевидении, после которого, в чем он теперь не сомневался, его имя возглавило список врагов Никсона. Он спросил, прочитала ли я его статью в «Харперз» – «Деньги на динамит», про махинации, связанные с вручением Киссинджеру Нобелевской премии. И как дела в Пелхэме? Как растет его внук? Получив ответы на все вопросы, он сообщил, что ему пора бежать, позвонит через пару дней и надеется, что мне есть чем заняться.

Что ж, по моим подсчетам, я прочитывала по пять книг в неделю, и в этом смысле мне действительно было чем заняться. На работе все шло своим чередом, без потрясений. Разнообразие вносил лишь привычный треп с Эстель. У Джеффа постепенно наладился сон. Мы с Дэном по-прежнему занимались любовью два раза в неделю, и хотя я пыталась демонстрировать интерес, во время секса никаких эмоций не испытывала, симулируя время от времени оргазм – просто чтобы муж думал, что я участвую в процессе. Мы продолжали вести себя так, будто между нами все хорошо.

– Временами у меня такое чувство, словно я какая-то кукла, которую таскают с места на место день за днем, – призналась я Марджи в телефонном разговоре. Мы по-прежнему созванивались каждую неделю. – И я не знаю, как выбраться из этой ловушки, разве что выкинуть какой-нибудь фортель, но это, наверное, приведет к полному хаосу. А поскольку мне не хочется ничего разрушать, у меня не остается другого выбора, кроме как продолжать играть эту идиотскую роль, в которую я впряглась. Придется дожидаться июня, когда мы уедем из этого Пелхэма и либо вернемся в Провиденс, либо осядем в каком-нибудь третьесортном городишке вроде Милуоки или Питсбурга, чтобы Дэн продолжил учебу в резидентуре по этой проклятой ортопедии, потому что Дэн на самом деле предпочитает захолустье, а я, черт возьми, слишком покладистая, чтобы перечить ему, так что мне светит лишь новая беременность, и уж тогда на моей жизни можно будет поставить жирный крест. Я понимаю, что, наверное, начинаю утомлять своим нытьем, так что лучше сменить тему. Давай-ка расскажи, что нового у тебя.

Марджи рассмеялась:

– Ну, по крайней мере, ты не окончательно утратила чувство юмора.

– Да, меня это тоже удивляет. Ладно, заставь меня завидовать и рассказывай все, что происходит в большом и развратном городе.

– Ну, на любовном фронте, как всегда, сплошь бездельники – последний лузер был из числа несостоявшихся драматургов, по имени Марк, чей очередной шедевр исполнялся на подмостках какого-то склада. Во всяком случае, пьеса была посвящена преследованию святого Себастьяна за его пристрастие к гомосексуальной любви, и сама тема должна была подсказать мне, что здесь что-то нечисто, потому что через два дня после премьеры Марк признался, что на самом деле он двустволка. То бишь бисексуал. В общем, умею я выбирать парней. Как бы то ни было, хорошая новость в том, что, похоже, мои дни в сувенирной лавке сочтены, потому что я нашла новую работу;

– Так это же сказка, Марджи.

– Нет, работа в паблик рилейшнз, и это совсем не сказка, поскольку речь идет о том, чтобы продавать чужие сказки. Но во всяком случае, это одна из крупнейших пиар-компаний Нью-Йорка, мне дала рекомендации подруга подруги моей матери, я прошла собеседование и, кажется, произвела неплохое впечатление, потому что мне предложили должность младшего менеджера по работе с клиентами.

– Так почему я не слышу восторга в твоем голосе?

– О, послушай, я вовсе не разочарована. Просто этот болван Марк звонил вчера, просил, чтобы я вернула ему альбом с записью бродвейского мюзикла «Компания», и когда я сообщила ему новость о своей работе, знаешь, что он сказал? «Ты можешь представить, чтобы кто-нибудь в десятилетнем возрасте мечтал стать пиар-менеджером?»

– Надеюсь, ты не стала его слушать.

– Конечно, послушала, и, конечно, он прав, и я чувствую себя полным дерьмом, ведь разве Халдерман, Эрлихман и все эти никсоновские прихвостни начинали не в паблик рилейшнз?

– Да… а Гитлер начинал маляром… но это не значит, что все маляры – фашисты.

– Неудачная аналогия, Ханна.

– Ты понимаешь, что я имею в виду. Послушай, если ты не хочешь эту работу, не соглашайся. Исчезни куда-нибудь.

– Ты предлагаешь мне заняться чем-то действительно полезным, скажем, учительствовать в Индонезии как волонтер Корпуса мира, чтобы через пару лет вернуться в Нью-Йорк и обнаружить, что ни на что не гожусь и теперь на должность младшего менеджера по работе с клиентами претендуют девчонки года на три моложе меня, а мое место в сувенирной лавке? Нет, для меня это старт… и, по крайней мере, в паблик рилейшнз можно выпивать, так что хоть какая-то отрада. Слушай, почему бы тебе не выпросить выходной за хорошее поведение и не приехать ко мне на уик-энд?

В тот вечер я озвучила эту идею Дэну. Теперь, когда Джефф уже не зависел от моей груди и спал по ночам…

– Думаю, тебе стоит развеяться, – сказал Дэн, чем несказанно удивил меня.

– Ты уверен?

– Малыша можно будет оставлять у Бэбс на целый день, а я буду заниматься им по ночам. Во всяком случае, ты хоть отвлечешься. Я уверен.

Сказать, что я обрадовалась, – значит не сказать ничего. Я была потрясена тем, что Дэн оказался таким понимающим, так легко пошел мне навстречу и дал возможность передохнуть, в чем я отчаянно нуждалась. Более того, впервые за последние месяцы я действительно увидела в нем союзника.

На следующий день, забрав Джеффри из дома Бэбс, я поехала в Бриджтон, в единственное на всю округу туристическое агентство, и заказала себе билет на рейс авиакомпании «Истерн Эйрлайнз» из Портленда в нью-йоркский аэропорт Ла Гардиа с вылетом через десять дней. Цена билета меня поначалу шокировала – около ста долларов в оба конца. Но потом я рассудила, что, благодаря скромным накоплениям, которые мне удалось сделать со своего еженедельного заработка в шестьдесят долларов, я вполне могу себе позволить шикануть и потратить еще сотню долларов на четыре дня и три ночи, что я собиралась провести в Нью-Йорке.

Подумать только, целых четыре дня в Нью-Йорке! Это казалось мне несбыточной фантазией. Марджи взяла на себя организацию моего досуга – заказала билеты на новый мюзикл Сондхайма, «Маленькая серенада», и, конечно, предусмотрела вечеринку в компании своих друзей.

Но, уставившись на свое отражение в зеркале, я увидела перед собой провинциальную богиню плодородия. Все эти плотные ужины с пастой, да при полном отсутствии физических упражнений, добавили моей фигуре фунтов семь. Я поклялась себе, что сброшу пять фунтов за оставшуюся до отъезда неделю.

– Что за кроличья диета? – спросил Дэн, когда в тот вечер я подала ему на ужин лазанью, а себе настрогала моркови с обезжиренным творогом.

– Просто пытаюсь сбросить несколько фунтов, вот и все.

– Ты выглядишь прекрасно.

– Что ж, спасибо за комплимент, но похудеть мне все-таки не мешает.

– Чтобы Марджи и ее друзья не нашли тебя сельской толстушкой? Поверь мне, в Нью-Йорке всем плевать, насколько ты толстая… даже если ты не такая уж и толстая.

– Не такая уж толстая? Спасибо, док.

Но на самом деле мне было все равно, что думает Дэн о моих чрезмерных усилиях по похудению. Я продолжала сидеть на «кроличьей диете», при этом активно занимаясь подготовкой к отъезду. Прежде всего я договорилась с Бэбс насчет Джеффа («Нет-нет, никаких лишних денег я с тебя не возьму, – сказала она, – разве что привези мне пресс-папье с картинкой Эмпайр-стейт-билдинг, из которого сыплется снег, когда тряхнешь»), отпросилась у Эстель, позвонила в местную транспортную компанию из Бриджтона и заказала раннее утреннее такси до аэропорта Портленда.

Все было организовано, все готово, даже моя багажная сумка, которую я упаковала за три дня до отъезда. Марджи взяла на работе два лишних выходных и сообщила мне, что встретит меня в аэропорту Ла Гардиа.

За два дня до отъезда я была в библиотеке, старалась побыстрее управиться с делами, чтобы сесть за книгу И. Б. Уайта «Это Нью-Йорк», когда зашел Дэн. Я бросила взгляд на настенные часы. Было 11.05 утра – и, судя по времени суток и выражению лица моего мужа, случилось что-то ужасное.

– Что такое?

– У моего отца сердечный приступ.

Я закрыла глаза, и, как ни стыдно признаться в этом, моей первой мыслью было: я никуда не еду в этот уик-энд.

– Насколько все плохо? – спросила я.

– Обширный инфаркт. Он был на работе, когда это произошло. Пока ехала «скорая», все решили, что он уже умер. Медикам удалось завести его сердце, но…

Он закусил губу, пытаясь взять себя в руки. Я обняла его. Он уронил голову мне на плечо, сдерживая рыдания.

– Я только что звонил в госпиталь Гленз Фоллз. Они говорят, что это будет чудо, если он протянет неделю.

– Ты можешь сейчас туда поехать?

– У меня прием до трех, но сестра Басс уже связалась с региональным отделением здравоохранения в Льюистоне, и они ищут мне замену на время моего отсутствия. Я не могу уехать больше чем на неделю, потому что иначе город останется без врача…

Я приложила палец к его губам:

– Для тебя сейчас самое главное – быть у постели своего отца. Рейс есть, ты проверил?

– Придется лететь до Нью-Йорка, там ждать четыре часа местный рейс до Сиракьюса, а оттуда два часа на автобусе до Гленз Фоллз. К тому же, как выяснила сестра Басс, это обойдется в двести с лишним долларов в один конец. Так что я решил ехать на автобусе. В четыре из Льюистона отправляется «Трейлуэйз». Он, конечно, идет путаным маршрутом – через Берлингтон, потом через весь штат Нью-Йорк…

– Почему ты не хочешь ехать на машине?

– Потому что она тебе понадобится на этой неделе. А я, как доберусь до места, возьму машину отца.

– Дэн, это безумие – трястись двенадцать-тринадцать часов на автобусе.

– Я не хочу садиться за руль. Я сейчас не могу. Я слишком…

Он высвободился из моих объятий, вытер слезы, бросил взгляд на часы и сказал:

– У меня пациенты…

– Дэн, мне очень жаль.

Он лишь пожал плечами и вышел.

В тот же день я отвезла мужа в Льюистон. По дороге он почти не разговаривал, разве что обмолвился:

– Я сожалею о твоей несостоявшейся поездке в Нью-Йорк.

– Ну, это же непредвиденные обстоятельства.

– Как только все это кончится, ты сможешь поехать.

– Нью-Йорк никуда не денется.

Я высадила его на автовокзале Льюистона. Он чмокнул меня в щеку и сказал:

– Я позвоню завтра, расскажу, что там происходит.

Потом схватил с приборной доски мою пачку сигарет, взял свою багажную сумку и исчез в серых унылых интерьерах автовокзала «Трейлуэйз». Он даже не оглянулся на прощание.

Вернувшись в Пелхэм, я старалась не поддаваться отчаянию. Марджи приуныла не меньше моего.

– Вот ведь невезуха. Я так надеялась оторваться с тобой в этот уик-энд.

– Как только все утрясется…

– Ты имеешь в виду, как только старик Бакэн откинется…

– Да, как только мы его похороним, ты увидишь меня на Манхэттене.

– Как Дэн? Держится?

– В фирменном стиле Дэна.

Марджи все поняла.

– Просто он в шоке, – сказала она.

– Он был готов разрыдаться, но потом передумал.

– Не дави ты на него. Потерять отца – это не шутки.

– Я знаю, и он старается держать себя в руках. Но опять-таки, он оставил меня с таким чувством, будто я чужая в его жизни.

– Ты просто разочарована тем, что пришлось отменить поездку в Нью-Йорк.

– Дело не только в этом, Марджи.

– Это пройдет, дорогая. Поверь мне. И очень скоро ты будешь у меня. Но пока…

– Я знаю, знаю. Не раскисай. Смотри на жизнь с оптимизмом. Будь любящей, заботливой супругой.

Когда он позвонил мне на следующий день, его голос выдавал крайнюю усталость. Поездка на автобусе заняла четырнадцать часов. Он прибыл в Гленз Фоллз только в шесть утра и сразу же помчался в госпиталь, где его отец лежал в палате реанимации.

– Клинически он почти труп, – произнес Дэн тихим, безучастным голосом. – Произошло обширное и необратимое неврологическое нарушение в сочетании с сердечно-сосудистой травмой. Удивительно, но, несмотря на то, что миокард полностью разрушен и не наблюдается никакой мозговой деятельности, его сердце бьется. У него просто потрясающая тяга к жизни. Могут пройти недели, месяцы, прежде чем он уйдет… Как у тебя прошел день?

Я действительно очень переживала за Дэна и не замедлила сказать ему об этом.

– Если бы я мог, то сейчас же впрыгнул в этот автобус и поехал домой, – сказал он. – Боюсь, что здесь меня ждет лишь долгое прощание.

В тот же день, около шести, в дверь постучали. Это был Билли. Он смущенно улыбнулся мне и опустил глаза:

– Я услышал об отце дока Бакэна. Мне действительно очень жаль.

– Я обязательно передам ему твои слова.

– Хорошо, – кивнул он. И замолк.

– Что-нибудь еще, Билли?

– Просто хотел узнать – не нужно ли вам чего сделать по дому?

– У нас все в порядке благодаря тебе.

Он снова улыбнулся своей глуповатой улыбкой, но старательно избегал смотреть мне в глаза.

– Сегодня вот работал в доме Бланда. Мистер Симс опять остался без водопроводчика, так что пришлось вызывать меня. Ха-ха.

– Как там все движется, без проблем? – спросила я из вежливости, хотя мне больше всего хотелось поскорее закончить этот разговор.

– Собираются закончить недель через пять-шесть.

– Что ж, замечательно.

Снова повисла неловкая пауза. И тут, спасибо чуткому сердцу малыша, Джефф напомнил о себе истошным криком.

– Пожалуй, мне пора, – сказала я.

– О… конечно.

– Спасибо, что заглянул.

– Вам точно ничего не нужно отремонтировать или прибить?

– Если мне что-нибудь понадобится, ты первым об этом узнаешь.

Я закрыла дверь и подошла к манежу, где надрывался Джефф. Я взяла его на руки, вдохнула запах подгузника и поморщилась. Стоило мне уложить его на пол, чтобы переодеть, как зазвонил телефон. Я потянулась к трубке, одновременно расстегивая подгузник и задаваясь вопросом, не Билли ли звонит и как мне относиться к его странному дружелюбию. Но вместо этого я услышала мужской голос: