Текст книги "Испытание правдой"

– Уверена, что это не так, – сказала я.

Сестра Басс лишь сухо улыбнулась.

На следующее утро я зашла вместе с Джеффри в магазин «Миллерз». Это был единственный в городке магазин, где можно было купить продукты, – настоящий, добротный гастроном. Помимо этого, он служил и местной мясной лавкой, и табачным киоском, и киоском, где покупают свежие газеты. Когда я вошла, женщина за прилавком – лет пятидесяти, морщинистая, в рабочем фартуке, в бигуди и с сигаретой во рту – кивнула мне и сказала:

– Вы жена доктора Бакэна.

– Э… совершенно верно, – произнесла я.

Должно быть, я выглядела озадаченной, потому что женщина сказала:

– Не удивляйтесь. Это маленький городок. Слышала, вы не слишком-то счастливы в мотеле.

– Меня зовут Ханна, – решила я сменить тему и протянула ей руку.

– Да, я знаю, – кивнула она и нехотя ответила на рукопожатие.

– А это мой сын, Джеффри.

– Славный малыш, – лаконично произнесла она.

Я источала улыбки:

– А вы…

– Джесс Миллер.

– Очень рада знакомству, мэм.

За те двадцать минут, что я пробыла в магазине, Джесс была сама любезность. Нет, мы не стали лучшими подругами, и она не обрушила на меня поток местных сплетен (все-таки я не располагала к такой фамильярности). Но она была, по крайней мере, вежлива и внимательна, и мне это понравилось.

Я продолжала очаровывать местное население. Держалась дружелюбно и открыто со всеми, кого встречала. Не опускалась и до разборок в неприятных ситуациях – скажем, когда плотник на несколько дней задержал кухонную мебель.

– Надеюсь, вы не будете слишком сердиться на меня, – сказал Билли, когда сообщил мне эту новость.

– Почему я должна на тебя сердиться? – удивилась я. – Это же не твоя вина.

– Джесс Миллер так ругала меня, когда плотник опоздал с новыми шкафами для ее магазина…

– Я не Джесс Миллер.

Это вызвало у него приступ хохота.

– Тут я с вами, пожалуй, соглашусь.

Согласился он со мной и в том, что медсестра Басс суховата, а местные жители чересчур настороженно относятся к чужакам.

– Ну… думаю, так уж здесь устроено: пока они не узнают вас поближе, будут слегка подозрительны.

– А когда узнают?

– Тогда станут вдвойне подозрительны.

Когда Билли отпускал шутку, его странный смех становился оглушительным, и при этом он еще и отворачивался, словно не хотел, чтобы кто-то видел его в таких конвульсиях. Билли избегал визуального контакта. В разговоре он всегда отводил глаза, разглядывая свои ботинки или ближайшую стену… все что угодно, лишь бы не встречаться с тобой взглядом. Но про него нельзя было сказать, что он туго соображает. Более того, он куда быстрее схватывал суть происходящего, чем большинство остальных. Несмотря на его внешнюю робость, было совершенно очевидно, что он принимает чужие проблемы близко к сердцу и искренне хочет помочь.

Как-то ночью – а уже неделю, как в нашей квартире шел ремонт, – я не могла уснуть, так что около полуночи встала с постели, убедилась, что Джефф крепко спит, и оставила на подушке записку для Дэна, объяснив, что пошла прогуляться.

Я вышла из мотеля и двинулась по центральной улице. В небе висела полная луна. Проходя мимо гастронома «Миллерз», муниципальной библиотеки, одноэтажного здания школы, баптистской церкви Пелхэма, епископальной церкви и церкви Слова Христова, я мысленно возвращалась в тот день, когда мы с Дэном полгода назад приехали сюда для знакомства с Беном Бландом и городом. Предшественник моего мужа был очень спокойным, даже каким-то отрешенным, и, несмотря на длинные волосы и пышные усы, он был здесь своим. Доктор Бланд нарисовал нам такую умильную картину провинциальной жизни: маленькая, но приветливая община; городок, где все держат двери открытыми, где все ходят в церковь (но веруют без фанатизма), откуда за пятнадцать минут можно доехать до озера Себаго, одного из самых красивых в Новой Англии, и меньше чем за полчаса – до лыжных склонов Маунт-Бриджтон. Помню, как я сидела в закусочной «Мисс Пелхэм», думая: вот это и есть настоящая Америка, такая сельская, такая неприкрашенная…

Но сейчас я думала лишь об одном: а могла бы жить в Париже.

Из тревожного забытья меня вывел огонек в ночи… точнее, свет в окне квартиры над врачебным кабинетом. Подойдя ближе, я увидела силуэт Билли на стремянке, с малярной кистью в руке и с зажатой в зубах сигаретой. Я взглянула на часы: половина первого ночи. На меня вдруг нахлынуло огромное чувство вины, когда я поняла, что он работает по ночам для нас… для меня.

Я прошла на задний двор и поднялась по лестнице, тихо постучала в дверь. Доносились звуки радио – кажется, шла трансляция бейсбольного матча. Я открыла дверь. Билли все еще стоял на стремянке, спиной ко мне. Я очень боялась напугать его, так что тихо окликнула его по имени. Он, казалось, растерялся на мгновение, обернулся и улыбнулся, когда увидел, что это я.

– Привет, миссис Бакэн…

– Билли, ты знаешь, который час?

– Нет. А вы?

– Уже за полночь.

– Значит, это «Ред сокс» играют против «Ангелов».

– Что?

– «Ред сокс» сегодня играют на выезде в Калифорнии – вот почему так поздно репортаж. Вы болеете за «Ред сокс»? Я – их фанат. Мой отец, говорят, тоже был настоящим фанатом «Ред сокс».

– Ты его совсем не знал?

– Я появился на свет, а он исчез.

Застенчивая улыбка промелькнула на его лице.

– Закурите? – предложил он, вытаскивая из кармана заляпанного комбинезона смятую пачку «L&M».

– Спасибо, – сказала я, выуживая сигарету.

Он достал коробок спичек и дал мне прикурить. Сам он тоже закурил, и уже после трех глубоких затяжек от его сигареты осталась лишь половина.

– Тебе действительно нравится работать по ночам? – спросила я.

– Я не соня. А работа… ее ведь надо сделать, правда? Чтобы вам как можно скорее убраться из этого мотеля, мэм…

– Билли, я тебе уже говорила, что меня зовут не миссис Бакэн и не мэм… Я – Ханна, понятно?

Пытаясь подбодрить его, я протянула к нему руку. Но как только мои пальцы прикоснулись к его запястью, Билли поморщился и отдернул руку.

Я опешила:

– Извини, если я…

Он замотал головой, призывая меня больше ничего не говорить, потом сделал небольшой круг по комнате, глубоко затягиваясь сигаретой и пытаясь успокоиться. Я хотела что-то сказать, но почувствовала, что лучше промолчать. В следующую минуту он швырнул на пол окурок, закурил следующую сигарету и сказал:

– А теперь мне пора работать.

– Билли, я не хотела…

Он снова отчаянно махнул рукой.

– Мне надо работать, – повторил он.

– Хорошо-хорошо, – сказала я, хотя не видела в этом ничего хорошего, но решила, что лучше все-таки уйти. Так я и сделала. – До завтра, Билли.

Он отвернулся и промолчал.

На следующее утро я, с Джеффри в коляске, отправилась на квартиру. Было около одиннадцати, и Билли уже работал. Когда я вошла, Билли смущенно кивнул, спустился со стремянки, достал из кармана пачку сигарет и предложил мне закурить.

– Надеюсь, ты не всю ночь работал? – спросила я, когда он поднес спичку к моей сигарете.

– Да нет, конечно, – ответил он. – Пришел домой… ну, не знаю… светало уже.

– Но это, наверное, в половине седьмого. Четырех часов сна тебе явно недостаточно.

– Нет, четыре часа – это то, что нужно. Вам ведь надо выбираться из этого мотеля, и, если все пойдет нормально, вы сможете переехать сюда в следующий уик-энд.

– Это было бы здорово, но только не за счет твоего сна.

– Вам надо поговорить с Эстель Верн, – перебил он меня.

– С кем?

– Эстель Верн. Это наш городской библиотекарь, и ей нужна помощница.

– О… хорошо, – сказала я, несколько смутившись от такого поворота в нашем разговоре.

– Я рассказывал ей про вас, говорил, что вам очень нужна работа.

– А разве я тебе об этом говорила?

– Э… я не знаю… но вам ведь нужна работа, правда?

– Я не уверена… все-таки мне приходится целый день сидеть с Джеффри…

– Но мама Бетти Басс сможет за ним присматривать, пока вы в библиотеке…

Господи, в Пелхэме действительно ничего нельзя утаить.

– …и вам не стоит беспокоиться насчет мамы миссис Басс, у нее не самый чистый дом, но зато с детьми она очень хорошо обращается…

– Я сегодня же поговорю с мамой Бетти Басс, идет?

– А с Эстель Верн?

– Билли, ты прямо-таки взялся организовывать мою жизнь, – сказала я.

– Просто хочу, чтобы вы были счастливы здесь, мэм.

– Но я и так счастлива.

– Нет, это не так, – сказал он и затушил сигарету об пол. Потом он отвернулся от меня, взял свою кисть и продолжил работу, давая понять, что разговор окончен.

Я спустилась вниз, слегка озадаченная и смущенная. Зашла в кабинет врача. За стойкой администратора была медсестра Басс. Она кивнула мне и снова уткнулась в бумаги, буркнув:

– Доктор сейчас занят.

– Отлично, – сказала я. – Передайте ему, что я просто проходила мимо… ничего важного.

Я развернула коляску к выходу. Уже в дверях медсестра Басс окликнула меня:

– Вы устраиваетесь на работу в библиотеку?

Я выдавила из себя улыбку:

– Посмотрим.

Глава шестая

Бывает так, что встретишь человека и понимаешь, что ты с ним на одной волне, и он сразу становится твоим другом. Так произошло у меня с Эстель Верн. Едва переступив порог публичной библиотеки Пелхэма, я почувствовала себя как дома.

– Значит, ты моя новая помощница, – сказала Эстель, когда я подошла к ее столу.

Я опешила.

– Я буду работать здесь? – вырвалось у меня.

– Мне так кажется.

– Но разве вы не хотите сначала побеседовать со мной?

– В этом нет необходимости. Еще до того, как вы появились здесь, я уже знала, что ты мне подходишь.

– Но откуда?

– Пелхэм – городок маленький, и все только и говорят, какая ты независимо мыслящая женщина. Из чего я сразу сделала вывод: вот моя новая помощница.

Эстель Верн было около пятидесяти. Невысокого роста, худощавая, с острыми чертами лица и копной коротких, посеребренных сединой волос. Но именно ее глаза подсказали мне, что это вовсе не типичная представительница новоанглийской провинции. Я увидела в них озорство, ум и ярко выраженную независимость мышления.

Эстель была уроженкой и патриоткой Мэна. Выросла она в Фармингтоне, где ее отец преподавал в местном педагогическом колледже, поступила в университет Мэна в Ороно, на факультет библиотечного дела и английского языка. Потом она нашла работу в библиотеке Карнеги в Портленде и там познакомилась с мужчиной лет тридцати с небольшим, который однажды зашел в библиотеку и спросил роман Синклера Льюиса «Бэббит».

– Я подумала, что у парня хороший вкус, да и выглядел он вполне представительно: прилично одет, вежливый, любознательный, попросил порекомендовать ему и другие книги для чтения. Вот так я познакомилась с Джорджем Верном. Оказалось, что он банкир из города с ничего не говорящим мне названием Пелхэм, где прежде был банкиром его отец. Он приезжал, в Портленд по делам раз в неделю, был не женат и пригласил меня на ланч. Мы пришли в закусочную по соседству с библиотекой, и хотя я находила его несколько суховатым, мне все-таки нравился его ум, его интерес к книгам, текущим событиям и современным идеям. Он увлеченно рассказывал о том, как три года служил в армии под командованием генерала Паттона, помогал освобождать Италию. Через неделю он снова появился в библиотеке, вернул Синклера Льюиса, попросил роман Джеймса Джонса «Отныне и вовек» и опять пригласил меня в ту же забегаловку. Так начался наш роман. Я была рада, потому что мне было тридцать лет, я все еще жила в меблированных комнатах и, Честно говоря, уже отчаялась выйти замуж и родить детей. Мужчин, которые мне встречались в Мэне, казалось, отпугивал мой острый язычок, но Джордж Верн не входил в их число. Наоборот, я думаю, в те времена мой сарказм казался ему мудростью. Что для мальчика из Пелхэма, наверное, так и было.

Эти еженедельные ланчи вскоре сменились еженедельными ужинами. Спустя три месяца он пригласил Эстель в Пелхэм на уик-энд – в большой красный дом на главной улице, где проживал единственный на весь город банкир со своей овдовевшей матерью. Миссис Верн была в то время очень плоха, но все равно управляла жизнью своего сына.

– Думаю, она мне симпатизировала, потому что я умела мыслить самостоятельно, к тому же она знала, что ненадолго задержится в этом мире – у нее была быстро прогрессирующая саркома, и поэтому в жизни ее сына должна была появиться женщина. По крайней мере, я была уверена, что она рассуждает именно так… А теперь послушай меня: если ты думаешь, что Пелхэм – это глухое захолустье, тебе следовало бы увидеть его в 1953 году. Миссис Верн была очень проницательна, и она сразу поняла, что я нахожу Пелхэм таким же привлекательным, как пожизненный приговор. Но в тот день, когда Джордж собирался везти меня обратно в Портленд, она попросила сына исчезнуть на часок, усадила меня в так называемом кабинете – она чтила традиции Новой Англии – и предложила сделку: если я выйду замуж за Джорджа, перееду в Пелхэм, нарожаю ему детей и сохраню род Вернов, она подарит мне библиотеку. Да-да, у меня появилась возможность стать хозяйкой собственной библиотеки. До этого времени в Пелхэме имелось всего три стопки книг, которые валялись в подвале епископальной церкви. Она же предложила отреставрировать здание, где мы сейчас находимся – бывший продуктовый склад, – и пообещала подарить мне десять тысяч долларов на приобретение книг. У нее были кое-какие накопления, которые она хотела потратить так, чтобы они не осели в карманах налоговиков, а библиотека была предприятием, не облагаемым налогом. Она очень хотела женить своего сына. Думаю, я тогда рассудила: он не самый худший вариант – мне пора рожать детей, и в итоге у меня будет библиотека, с которой я могу делать все, что захочу. Попрошу Джорджа купить мне в качестве свадебного подарка подержанную машину, чтобы можно было периодически сбегать в Портленд.

Семейная жизнь с Джорджем обернулась невыносимой скукой. Мало того что он оказался прижимистым, так еще и скрытым алкоголиком – постоянно припрятывал бутылки со спиртным и потихоньку накачивался в течение дня. Дети, о которых Эстель мечтала, так и не родились («Я часто думала – не в виски ли дело?»). Они быстро отдалились друг от друга, а когда спустя два года после их свадьбы умерла старая миссис Верн, каждый стал жить своей жизнью.

– Меня все это не слишком угнетало. Потому что миссис Верн сдержала слово насчет библиотеки. Она даже использовала свое влияние на местную администрацию и добилась финансирования на развитие библиотеки и содержание штата сотрудников. А в этом году, когда демократы наконец выиграли местные выборы в Бриджтоне и окрестностях – а мы у них проходим именно как окрестности, – мне удалось убедить этих скупердяев выделить деньги на зарплату помощницы. И вот ты здесь.

Эстель задала мне кучу вопросов, начиная с моих предпочтений в литературе. Она одобрила мою любовь к Флоберу и Эдит Уортон и удивила, сказав, что книгу моего отца о Джефферсоне всегда рекомендует тем, кто просит «что-нибудь об отцах-основателях». Она призналась, что, переехав в Пелхэм, тоже с трудом привыкала к местным нравам:

– Меня воспринимали как чуждый элемент, развращающий юные умы Пелхэма – хотя их здесь не так уж много – романами вроде «Нагие и мертвые» Нормана Мейлера. Прошло года два, прежде чем я стала для них своей.

– Значит, мне придется жить в статусе аутсайдера до самого отъезда будущим летом.

– Пойми, я не хочу навязывать тебе необоснованный пессимизм, но так уж здесь заведено. В Пелхэме с подозрением относятся ко всем, кто не из Пелхэма, пока они не проживут достаточно долго, чтобы стать теми, кто из Пелхэма… если ты понимаешь, о чем я. Но, по крайней мере, один союзник у тебя теперь есть.

Работа полностью устраивала меня – с половины десятого до двух, пять дней в неделю, с зарплатой в 60 долларов. Столь скромная сумма меня не смущала. Работа была для меня стимулом встать утром и сосредоточиться на чем-то еще, помимо ухода за ребенком. Теперь я знала, что не создана для роли домашней наседки, маленькой женушки и матери, в то время как без работы чувствовала себя всеми забытой, запертой в четырех стенах. О, как бы рассмеялась моя мама.

– Конечно, тебе понадобится кто-то, кто мог бы присматривать за ребенком, пока ты на работе, – сказала Эстель. – И хотя я знаю, что она не самый чуткий человек на нашей планете…

– Как вы можете такое говорить?! – рассмеялась я.

Тем же утром я заглянула в офис мужа вместе с Джеффри. Медсестра Басс сидела за стойкой регистратуры. Как всегда, она встретила меня прохладно.

– Я устроилась на работу в библиотеку, – сказала я.

– Ага, – с энтузиазмом откликнулась она.

– И я бы хотела поговорить с вашей мамой насчет Джеффри.

– Заходи вечером, – предложила она.

Барбара Ландон предпочитала, чтобы ее называли Бэбс. В отличие от своей дочери, она была веселой и дружелюбной женщиной, хохотушкой. Ей было около шестидесяти: высокая, крупная, в халате, заляпанном детским питанием и пеплом от сигарет. Хотя сама я теперь выкуривала почти по пачке в день, моя дневная норма казалась детской шалостью в сравнении с ее привычками: казалось, она одновременно смолила по три сигареты.

И все же она сразу покорила меня своим обаянием.

– А вот это, что называется, роскошный ребенок, – сказала Бэбс, доставая Джеффри из коляски.

Удивительно, но мой сын не возражал против чужих рук, вцепившихся в него.

– Мы с тобой будем прекрасно проводить время вдвоем, только ты и я, – сказала она Джеффу. – И тебе здесь будет весело.

Под словом «здесь» подразумевалась гостиная дома, в котором Бэбс проживала со своей дочерью, внуком и зятем, Тони. Тони заведовал местным автосервисом и, как и его жена, был неприветливым типом. Пока я болтала с Бэбс, он зашел в комнату – в рабочем комбинезоне и футболке, с банкой пива «Шлитц» в руке. Хотя он был довольно худым – с тонкими усиками и виноватым взглядом, – бицепсы у него выглядели впечатляюще. Так же, как и татуировка с девизом морского пехотинца «Всегда верен» на левом предплечье.

– Привет, – тихо произнес он.

– Это жена доктора, – представила меня Бэбс. – А это ее малыш, Джеффри.

– Вы ведь ездите на «вольво»? – спросил он.

– Да.

– Я должен идти.

Не успел он подойти к двери, как из кухни выплыла его жена с сыном Томом на плече.

– Куда ты? – спросила она Тони.

– На улицу, – ответил он и толкнул дверь.

– Он сказал, куда пошел? – спросила она у матери.

– Да. На улицу, – кивнула Бэбс и повернулась ко мне: – Принести тебе пивка, милая?

Я не отказалась от банки пива «Шлитц» и сигареты «Тарейтон». Бетти посадила своего мальчика в игровой манеж. Бэбс взяла на руки Джеффри и отправила его к Тому. В манеже было полно деревянных игрушек, и он явно нуждался в хорошей уборке, но я попыталась не замечать этого безобразия.

– Теперь, дорогая, – сказала Бэбс, – поскольку я присматриваю за Томом, я с удовольствием возьму в нашу компанию еще и Джеффа.

Она улыбнулась дочери во весь свой беззубый рот. Бетти ответила ей суровым взглядом.

– Да, это было бы замечательно, – сказала я, после чего объяснила, в какие часы я на работе, и спросила, сколько денег она возьмет за неделю.

– Да ничего мне не надо, – ответила она. – Потому что, как я уже говорила, я все равно сижу со своим внуком…

– Но я должна вам заплатить, – возразила я.

– Хорошо, пять баксов.

– В день?

– Это с твоих-то шестидесяти баксов в неделю? Да господи, нет, конечно. Пять баксов в неделю меня вполне устроит. На сигареты хватит.

В тот вечер, когда Дэн пришел с работы, его внешний вид ужаснул меня. Он подстригся. И не то чтобы просто подровнял концы, он радикально сменил образ – вместо удлиненной стрижки появился короткий «бобрик».

– Дай-ка я угадаю. Тебя призывают в армию, – сострила я.

Но шутка не прошла, потому что Дэн действительно выглядел усталым и напряженным.

– Так тебе не нравится? – раздраженно спросил он.

Я не уловила намек и не стала менять тему. Вместо этого я сказала прямо:

– Нет, мне не нравится. Так ты похож на сержанта-инструктора по строевой подготовке.

– Я подстригся только потому…

– Я знаю, знаю. Так легче вписаться в здешний мир.

– Да, что-то вроде того. А ты полагаешь, что это конформистские штучки, я угадал?

– Дэн…

– Это противоречит твоим идеалам контркультуры?

– Какого черта ты злишься?

– Я просто устал как собака, вот и все, – сказал он, скидывая туфли и плюхаясь на кровать. – Сегодня был на редкость неудачный день.

– И это дает тебе право вымещать свою злость на мне?

– Ничего я на тебе не вымещал.

– Позволь с тобой не согласиться.

– Ты здесь несчастлива, так ведь?

– Я несчастлива в этом чертовом мотеле.

– Я не об этом.

– Послушай, – сказала я, пытаясь перевести разговор на другую тему. – Я устроилась на работу в библиотеку.

– Да, я слышал.

– Разве ты не рад?

– Конечно рад. И сестра Басс сказала мне, что ты согласилась оставлять Джеффа у ее матери. Политически все грамотно.

– Мне понравилась Бэбс, хотя…

– Да?

– Там немного грязновато.

– Но уж не хуже, чем…

– Я бы и не посмела оставить Джеффа в небезопасном месте.

– Знаю.

– Рада это слышать, – сказала я.

– Ты что, опять затеваешь ссору? – спросил он.

– Нет, это ты уже начал ее.

Мы съехали из мотеля на следующий день, заплатив почти двести долларов за две недели прозябания в этой дыре. С учетом того, что Дэну платили всего шестьсот долларов в месяц, а бесплатное проживание в доме Бланда было частью контракта, для нас было разорительным платить за «удовольствие» провести время в таком «милом» местечке.

– Не переживай, мы вернем эти деньги, – сказал Дэн.

– Понимаешь, я только что выписала Билли чек на шестьсот долларов за ремонт… и это съедает последние остатки наших сбережений.

– Завтра же я поговорю с Делорес.

– Нет, я сама. Ты уж занимайся пациентами, а я позабочусь о переезде.

На самом деле переезд полностью взял на себя Билли. Весь наш скарб и нехитрая мебель хранились в местном амбаре, который он нашел для нас. Теперь мы все это выгрузили, подняли наверх по узкой лестнице и расставили в отремонтированной квартире. Поскольку апартаменты были тесноваты, места едва хватило, чтобы поместились наша двуспальная кровать, комод, диван, большое кресло-качалка и сосновый стол со стульями.

Билли сотворил настоящее чудо. В сравнении с той квартирой, что мы увидели по приезде, перемены были разительными. Свежевыкрашенные белые стены, отциклеванный пол, обновленная кухня и туалет, который уже не выглядел отхожим местом, нарушающим все мыслимые и немыслимые санитарные нормы. Я постаралась забыть о крохотных размерах нашего нового жилища. Было приятно просто оказаться в чистом и относительно просторном помещении, в окружении родной мебели. И опять же спасибо неукротимой энергии Билли (он начал перевозить нашу мебель с семи утра) – мы распаковали вещи и расставили все по местам уже к приходу Дэна с работы.

Для него «прийти с работы» означало подняться по лестнице из своего офиса. Когда в тот вечер он явился домой, с ним была и медсестра Басс. Она была в шоке от увиденного, но быстро взяла себя в руки:

– Просто хотела посмотреть, что у вас тут получилось.

– Это все Билли, – сказала я, кивая в его сторону. Он смущенно улыбнулся и продолжил крепить кухонную полку. – Не хотите пива?

– Да у меня дома дел полно, – сказала она.

– Фантастика, правда? – изумлялся Дэн, оглядываясь по сторонам.

– Впечатляет, – ответила она, развернулась и вышла из квартиры.

– Я думаю, это просто потрясающе, – сказал Дэн и поцеловал меня. – Спасибо тебе.

Той ночью мы занимались любовью. Я изо всех сил старалась поддержать его энтузиазм, но почему-то чувствовала себя какой-то отрешенной. Уже не в первый раз я замечала в себе это равнодушие во время секса, тем более что после рождения Джеффри он случался крайне редко.

– Ты в порядке? – спросил он потом.

– Да, все хорошо.

– Мне так не показалось…

– Я просто не хотела будить Джеффа, – сказала я.

– Понятно, – произнес он, но без особой уверенности в голосе.

– Можно мне теперь поспать? – спросила я.

К счастью, Дэн не настаивал на выяснении отношений и не спрашивал, почему именно эта сторона нашей супружеской жизни оказалась ущербной. Я и сама не могла объяснить. Понимала только, что так нельзя, что поступаю несправедливо по отношению к Дэну. Но сейчас передо мной был лишь бесконечный горизонт из бессонных ночей и грязных подгузников. И каждый раз, когда я включала телевизор и видела новостные репортажи об антивоенных демонстрациях, смотрела в записи концерт «Олман Бразерс» на автодроме Уоткинс Глен или читала в «Тайм» о новом романе Воннегута, у меня возникало такое чувство, будто меня физически отстранили от всего интересного, что происходило в 1973 году. Каждое утро я просыпалась с гнетущим ощущением безысходности, представляя себя вечной пленницей этого захолустного городишки. Я оказалась в ловушке. И ненавидела себя за это… тем более что сама соорудила тупик, в который себя и загнала.

Когда спустя неделю меня навестила мама, она сразу поняла, что отношения между нами далеко не безоблачные.

– Ну и когда вы перестали заниматься сексом? – спросила она.

– Мы занимаемся сексом.

– Ты хочешь сказать, что трахаешься с ним по долгу супружества?

– Звучит как-то грубовато, мам.

– Зато в точку. И кто осудит тебя, увидев, в какой помойке ты живешь?

Я не поняла, что она имеет в виду – то ли нашу квартиру, то ли Пелхэм, – но не стала выяснять. Вместо этого я сказала:

– Разве не все молодые семьи проходят через трудности притирки?

– Не пытайся ничего приукрашивать, Ханна. Ты несчастлива, и это видно.

– Да все замечательно, с чего ты взяла?

– Лгунья.

Как ни странно, мама больше не стала давить на меня, выясняя подробности моего замужества. Да и Пелхэм не подвергся ядовитой критике, мама лишь заметила, что ей понравилась Эстель, а медсестра Басс (которую она встретила у кабинета Дэна) – классический образец «белого отребья». Возможно, мамина сдержанность была как-то связана с тем, что ее мимолетный визит был лишь остановкой на пути в Колледж Боудена, где ее ждали с лекцией о ее творчестве.

За несколько дней до своего приезда она позвонила мне и объяснила, что будет проездом в Мэне, времени у нее немного, но она все-таки хочет заскочить и повидаться со мной и внуком.

– «Немного времени» – это сколько? – спросила я.

– Часов шесть.

Верная своему слову, она прибыла в Пелхэм в одиннадцать утра и уехала в пять пополудни. Я показала ей нашу библиотеку и познакомила с Эстель. Потом Дэн пригласил нас на ланч в местную закусочную. За столом он был весь в своих заботах и сорвался через сорок пять минут, когда ему позвонила медсестра Басс, сообщив, что у беременной жены какого-то фермера отошли воды. Вот тогда мама и спросила у меня, когда я прекратила заниматься с Дэном сексом. И хотя ее вкратце уже просветили насчет прелестей нашей квартиры, первое, что она произнесла, увидев все своими глазами, было:

– И куда ты сбегаешь после скандалов с Дэном?

– У нас не бывает скандалов, – ответила я, задаваясь вопросом, не вырос ли у меня сейчас нос, как у Пиноккио.

Мама лишь закатила глаза и сменила тему, спросив, чем я скрашиваю свой досуг.

– Ну, здесь недалеко озеро Себаго, и есть отличные маршруты для пеших прогулок…

– Где же ты успела побывать?

– Нигде.

– И сколько раз ты выбиралась на озеро?

– Мы планируем поехать туда в следующий уик-энд. Понимаешь, было столько проблем с поиском жилья…

– Наверное, ты много времени проводишь у телевизора.

– Да нет, наш черно-белый ящик принимает только два канала. И ты знаешь, я не фанат телевизора. К тому же работа в библиотеке и уход за ребенком…

– Понимаю: богатая, насыщенная жизнь.

Повисла долгая пауза, пока я боролась со слезами и желанием закричать, взвиться от ярости, высказать матери все, что я о ней думаю. Она заметила мое состояние и повела себя неожиданным образом: подошла ко мне, сжала мою руку и сказала:

– Если тебя все это достанет, если ты действительно почувствуешь, что уже невмоготу, вы всегда можете вернуться домой.

Я изумленно уставилась на нее.

– Ты серьезно? – спросила я.

– Конечно. И говоря «вы», я имею в виду тебя и Джеффа.

– Ты же не захочешь нас принять.

Она посмотрела мне прямо в глаза:

– Откуда ты знаешь, чего я хочу?

И снова она сменила тему, упомянув о том, что отец написал для журнала «Харперз» «иеремиаду» о том, как его имя появилось в списке врагов Белого дома, как он проталкивает идею проведения Конгрессом судебного расследования в связи с увольнением специального прокурора, Арчибальда Кокса.

– Ты ведь слышала о «субботней резне», я надеюсь? – спросила мама, имея в виду недавние события, когда Никсон распустил комиссию, расследовавшую инцидент в отеле «Уотергейт».

– Я читала об этом в «Тайм».

– «Тайм» – это американская «Правда».

– Тебе не кажется, что это попахивает экстремизмом, мам?

– Конечно… и что с того? Как бы то ни было, тебе стоит подписаться на «Харперз», так ты сможешь читать великие откровения своего отца, который возомнил себя Джефферсоном и думает, будто имеет какое-то влияние на положение дел в стране, в то время как на самом деле он всего лишь рядовой профессор рядового университета…

Мне совсем не хотелось это слушать, поэтому я перебила ее, спросив:

– А где сейчас отец?

– На конференции по американской истории в Сиэтле, оттуда едет на остров Ванкувер, где, полагаю, запрется в каком-нибудь отеле дней на десять, чтобы работать над своей новой книгой. Только вот он не догадывается, что я знаю, с кем он путешествует. Со своей новой подружкой, которая…

– Мам, я бы предпочла не знать.

– Что ты предпочла бы не знать? Личность последней, двадцатичетырехлетней, избранницы своего отца или тот факт, что он снова гуляет налево?

– И то, и другое.

– Но почему? Это всего лишь одна из граней нашей бурной жизни. И я, как последняя тупица, смирившаяся с тем, что отныне у нас «свободный» брак, должна подставить другую щеку, сделав вид, что ничего не происходит…

Ее лицо на мгновение исказилось, и мне вдруг показалось, что она вот-вот заплачет. Но когда я попыталась обнять ее и утешить, она отступила назад.

– Я в порядке, – сказала она, взяв себя в руки. – В полном порядке.

В оставшееся время мы посетили стройку, в которую превратился дом Бланда («Ты должна взыскать с них по полной программе, не только за вынужденный ремонт квартиры, – сказала мама, – но и за то, что изгадили тебе семейную жизнь»), а потом поехали на озеро Себаго. Это была мамина идея. Она отдыхала здесь в летнем лагере, но это было давно.

– Пора тебе познакомиться с местным чудом природы, – сказала она – Тем более что это всего в пятнадцати минутах езды.

Мама оказалась права насчет изумительной красоты озера Себаго. Безбрежная водная гладь в окружении густых лесов и холмов. Поскольку был будний день, озеро отдыхало – лишь одинокая лодка рассекала его зеркальную поверхность. Мы спустились к воде. Джеффри спал в прогулочной коляске, так что мы оставили его на берегу. Мама скинула туфли и ступила на илистое дно, вздрогнув от прикосновения прохладной воды.