Текст книги "Чтецы"

Мой дорогой маленький друг!

Я люблю сидеть рядышком с матерью, держась за рукав ее одежды и уговаривая ее, чтобы она рассказывала мне про мои детские годы.

Мать задумчиво улыбается и начинает тихо рассказывать.

«Когда тебе и трех месяцев не было, ты заболела. Слышала шаги – тебе несли чашку с лекарством – и сразу понимала, пугалась, начинала плакать. Много людей стояло вокруг твоей кроватки, а ты так жалобно, таким просящим взглядом смотрела – не на других, только на меня, как будто узнавала среди многих, что я – твоя мама!»

В эту минуту уголки глаз у нас обеих увлажнялись.

«Когда тебе только исполнился месяц, тебя вынесли в большую комнату – показать родственникам. Ты была красиво одета, в розовом шелковом халатике, который подарила твоя тетя, жена моего старшего брата, а на головке у тебя была ярко-красная шапочка, обшитая по краям черным атласом… Все тети и невестки увидели, какая ты румяненькая, а я так гордилась этим…»

«…Тебе было всего семь месяцев, мы все стояли на палубе морского корабля, у самых поручней, и я тебя крепко держала. Волны шумели, а ты уже могла сказать “мама” и “тетя” …»

На эту тему отец с матерью то и дело спорили. Отец утверждал, что нет на свете таких детей, которые в семь месяцев умеют говорить. Мать стояла на своем – мол, так и было. В истории нашей семьи этот вопрос до сих пор остается не выясненным до конца.

«Ты крепко спала и услышала, как кричат нищенки, – подумала, что они твою маму забирают. Проснулась в холодном поту, испуганная, села в кроватке, а губы все синие, и горло перехватило, слова сказать не можешь. Я из другой комнаты подбежала к тебе, прижала к груди, долго-долго не могла успокоить. С тех пор даже когда ты спала, я не решалась отойти от твоей кроватки».

Этот эпизод я, кажется, помню. Даже сейчас, когда пишу, – перехватывает горло.

«А один раз ты серьезно заболела. На полу были циновки, я ползала на коленях по полу, держала тебя на руках. Стояла ужасная жара, отца твоего не было дома. Ты постоянно говорила что-то, длинные фразы, хотя ребенок, которому еще и трех лет нет, так не умеет. Ты была необычайно умная, и мне непонятно почему становилось очень тревожно, страшно даже. Я дала телеграмму твоему отцу, написала, что и телесно и духом уже не могу больше держаться. И вдруг, откуда ни возьмись, – гроза, очень сильная. Я вся в тревоге, ты тяжело больна, и твоя кормилица, тоже совершенно измученная, – мы все погрузились в глубокий сон. Эта буря вырвала тебя из объятий духа смерти, спасла».

Я не верю, что я очень умная, и всё же – верю! Мудрые глаза мамы видят, что всё на свете устроено мудро, наделено сознанием, так как же ей не считать умной свою любимую единственную дочь?

«И волосы у тебя короткие, и на месте ты минуты не посидишь спокойно. Утром косички – левую и правую – надо заплести, а расчесать нет возможности! Что делать? Отец тогда помог: “Стань ровно, не двигайся! Буду тебя фотографировать!” – и он достал коробку с фотоаппаратом, притворился, что снимает. Две толстые коротенькие косички кое-как удалось заплести. И так приходилось делать каждый день…»

Странно, что я не додумалась потребовать у отца все эти фотографии!

«Дочка тети Чэнь, Баоцзе, была твоей подружкой. Когда она приходила, я могла хоть немного поспать после обеда, пока она была с тобой. Просыпаюсь – все игрушки: человечки, олени – все, как кораблики, плавают в тазике для умывания, а на полу повсюду лужи!»

Баоцзе – моя теперь уже почти сказочная подруга, я совершенно не помню, не знаю ее. Но по маминым рассказам очень люблю.

«Тебе было почти четыре года. Отец повел тебя на свой военный корабль, все стали впопыхах тебя переодевать. А ты сама непонятно в какой момент положила в свой сапожок деревянную фигурку оленя. Пришли на корабль, а ты всё время у отца на руках, сама ни шагу сделать не можешь. Поставят на землю – хромаешь на каждом шагу! Все удивились, сняли сапожок, а там – олень! Отец и все его друзья засмеялись: глупая девочка! Почему не сказала?»

Мать смеялась, а я припадала к ее коленям и тоже смущенно смеялась, закрывая лицо. Вспоминая теперь, я понимаю, что ни в ее вопросах, ни в моем смущении не было никакой логики. То, что было десять с лишним лет назад, сегодня для нас совершенно ничего не значит, ни на что не влияет. И всё же какие мы были тогда глупые, смешные, как любили друг друга!

«Ты больше всего боялась, когда я задумывалась, – до сих пор не знаю, почему. Каждый раз, когда я сосредоточенно смотрела в окно или на минуту замирала в оцепенении, ты меня сразу же окликала, трясла, говорила: “Мама, почему у тебя глаза не двигаются?” – а мне нравилось, что ты подбегаешь обнять меня, и я специально притворялась, что задумалась…»

Я и сама не знаю, по какой причине. Может быть, мать задумывалась, когда ей становилось тоскливо и грустно, а я хотела растормошить ее, отвлечь? Кто теперь знает… Это осталось тайной.

«Но ты и сама была задумчивой девочкой. Всегда, когда мы обедали, ты смотрела в одну точку: на картинки с иероглифами на стене, или часы на столе, или цветочную вазу. В чашке осталось всего несколько зернышек риса, а ты сидишь часами. Я не вытерпела и всё убрала».

Этот случай я очень ясно помню. Сидеть в раздумье – в моем характере, с тех пор ничего не изменилось.

Когда она говорит об этом, я всегда улыбаюсь, а в глазах – слезы, которые я вытираю краем ее одежды, пока слушаю, а потом тихонько кладу голову ей на колени. В эту минуту вселенная для нас не существует, есть только мама и я, а потом и меня нет – только мама. Ведь я – это часть ее!

Как же это удивительно и замечательно – постепенно, слово за словом, я обнаруживаю, открываю себя себе самой! Мама знает меня с самого начала, понимает и любит с тех пор, когда я и сама не знала и не понимала, что я есть на свете. В три года я только-только стала отыскивать себя во вселенной, любить себя, понимать. Но то, что я знаю о самой себе, – это всего лишь один процент, доли процента от того, что знает обо мне мама.

Мой маленький друг! Когда ты узнаешь, что в мире есть человек, который знает тебя, понимает тебя, любит – в тысячу, во сто крат больше, чем ты сам себя понимаешь и любишь, – то как же тебе не заплакать растроганно, как не любить его безоговорочно и как же решительно и бесповоротно не раствориться в этой любви к тебе?

Однажды, когда я была совсем маленькая, я вдруг подошла к маме, посмотрела ей в лицо снизу вверх и спросила:

– Мама, почему ты меня всё-таки любишь?

Мать отложила иголку и нитки, прижалась своей щекой к моему лбу и сказала с нежностью, не раздумывая:

– А нипочему, просто ты – моя дочь!

Маленький друг! Я не верю, что кто-то другой во всём свете мог бы это сказать. «Нипочему!» – так точно, так… правильно. Она любит меня не потому, что я – «Бин Синь» или какое-то другое пустое обманчивое слово, имя, придуманное другими людьми. Ее любовь не привязана ни к каким условиям, причина одна: я – ее дочь. Эта любовь выше всего, из нее слой за слоем создавалось мое нынешнее «я», и мама любит именно меня – такой, какая я есть.

Если бы я вдруг сбросила лет двадцать своей истории и всё, что произошло за это время, снова бы вышла и стала перед ней, если бы во всём мире не было ни одного человека, кто бы знал меня, а были только одна она и я, ее дочь, – она всё равно обняла бы меня со всей своей безгранично сильной любовью. Она любит мою плоть, она любит мою душу, она любит меня всю, со всех сторон, и прошлое, и будущее, и всё, чем я являюсь сегодня.

Если бы мириады звезд осыпались в океан, морские волны поднялись, будто горы, а небо свернулось синим свитком; если бы облетели все листья, птицы попрятались в гнезда, звери укрылись бы в норах; если бы всё изменилось, погрузилось в хаос – мне достаточно было бы лишь отыскать маму и броситься к ней в объятья. Она– единственная, кому можно верить, даже если весь мир обречен. Всё на земле и в небе – верит ей! Ее любовь ко мне не зависит от распада и перемен всего сущего!

Ее любовь окружает не только меня, но еще и всех тех, кто любит меня. Она любит меня – и поэтому любит всех детей и матерей Поднебесной. Маленький друг! Я скажу тебе слова, которые дети считают простыми и очевидными, а взрослые полагают очень глубокими: «Так устроен мир!»

В мире нет двух совершенно одинаковых вещей. Даже два волоска на твоей голове – и то разной длины. Однако – прошу вас, маленькие друзья, поддержать мой голос! – во всей вселенной только материнская любовь – будь она явной или скрытой, чем ни измеряй ее: мерками, весами, душой, будь то любовь моей матери ко мне, твоей матери к тебе, всех матерей к своим детям, – только она одинаково широка, высока и глубока. Мой маленький друг! Я верю: на всём протяжении истории не найдется никого, кто мог бы это опровергнуть. Когда я открыла для себя эту волшебную тайну, я от радости и восторга готова была зарыдать!

Я знаю, что высота захлестнувшего меня душевного подъема несравнима с болезненным состоянием моего тела. Я знаю, что всё, что я пишу, еще не помещается в твое сознание. Взгляни: там, за окном, падают осенние дожди, разносится аромат цветущих роз – это тоже безмолвное признание в любви к матери-природе!

Сейчас моей мамы нет рядом, – но я знаю, что любовь ее ни на миг не покидает меня, словно она сама говорит со мной! Пока некому снова рассказывать мне про мои детские годы, я могу написать маме письмо. Я скажу: «Любимая мама, прошу тебя: записывай всё, что ты помнишь обо мне, и присылай мне. Я теперь стала как археолог – буду, вслушиваясь в твои слова, открывать и исследовать тайну своего “я” …» Благословенные небесным владыкой маленькие друзья! Вы – в объятьях матери. Маленький друг! Я научу тебя: дочитав это письмо, отложи этот листок и скорее беги к своей маме; а если она вышла, иди и садись на пороге, тихонько жди ее возвращения – неважно, в доме или на дворе, жди ее – и, когда она вернется, крепко обними ее, поцелуй в обе щеки, скажи: «Мама! Если у тебя есть минутка, расскажи мне про то время, когда я был маленьким!» А когда она усядется, заберись к ней на колени, прижмись к ее груди и слушай, как бьется ее сердце, смотри на ее лицо, слушай рассказы о себе, которые тебе никогда раньше не приходилось слышать, которые льются на тебя, словно небесная музыка!

А потом, мой маленький друг, я хотела бы, чтобы ты рассказал мне истории, которые ты от нее услышал.

Я теперь болею, но нет мамы, чтобы сидела рядом. Пожалей меня, мой маленький друг, и я буду несказанно тебе благодарна! Когда Создатель передал меня матери, он наделил меня даром памяти; теперь же, среди постоянных хлопот и занятий, мне выделены семь дней и ночей, чтобы я могла вернуться мыслями к материнской любви. Во время моей болезни эти воспоминания так сладки и приятны.

Мой маленький друг, мы потом еще поболтаем, а пока передай своей маме, что я люблю ее!

Твоя подруга Бин Синь

Написано на рассвете 5 февраля 1923 года, больничный санаторий в Уэллсли

Из книги «Письма маленькому читателю» Издательство «Жэньминь вэньсюэ» («Народная литература»)

Проза госпожи Бин Синь, которая в Китае может считаться поистине уникальной писательницей, изящна по форме и чиста по содержанию. Помнится, Шелли в стихотворении «К жаворонку» называл эту птичку воплощением радости начала жизни, небесным посланником, чья серебристая песня, подобная мерцанию звезды, лунному сиянию или искрящимся радугой каплям дождя, льется с высоты на мир, наполняя его волшебными звуками. Эти прекрасные строки лучше всего подходят для оценки прозы госпожи Бин Синь.

Ба Цзинь[30]30
  Ба Цзинь (1904–2005) – китайский писатель, переводчик. С 1985 года и вплоть до своей смерти был председателем Союза писателей Китая.


[Закрыть], писатель

Выбор

Мы постоянно сталкиваемся с проблемой выбора. Перед нами стоят разные задачи: мы то придумываем, что готовить на ужин, то в критический момент принимаем важнейшее стратегическое решение. Вся наша жизнь – результат выбора, который мы делаем раз за разом, ежеминутно.

«Быть или не быть» – извечная тема. То, какими мы станем, зависит, пожалуй, не от нашей силы и возможностей, а от нашего выбора.

«Стою, обратившись лицом к необъятному морю, в весеннем тепле распустились цветы…» – это выбор поэта Хай Цзы[31]31
  Хай Цзы (1964–1989) – представитель китайского модернизма. Посмертно удостоен одной из высших литературных премий Китая – поэтической премии журнала «Народная литература».


[Закрыть]; «Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения…» – это выбор Хемингуэя; «Все умирают лишь раз, но одни тяжелы, как гора Тайшань, а другие легковесны, как гусиное перо…» – это выбор Сыма Цяня[32]32
  Сыма Цянь (145 или ок. 135–86 до н. э.) – китайский историограф и астролог, автор «Исторических записок» («Ши цзи»), новаторских для периода империи


[Закрыть].

На мой взгляд, наш гость – Цинь Юэфэй, выпускник Йельского университета, ставший сотрудником сельской администрации, – выбрал дикие поля надежды. Другая наша гостья, Сюй Цзинлэй, выбрала борьбу и перемены. Самым трогательным оказался выбор Май Цзя: в свое время сам оказавший неповиновение, он выбрал понимание и прощение, лицом к лицу столкнувшись с идущим ему наперекор сыном.

Некоторые говорят, что наша эпоха настолько разнообразна, что у каждого есть широкие возможности для выбора. Что же тогда? Следовать собственному сердцу или же плыть по течению? С открытым лицом принимать вызов или спрятаться, уклонившись от опасностей? Выбрать минутный громкий успех или же глубокую, спокойную доброту? Все эти вопросы чередой встают перед нами. Можно сказать, что жизнь – сплошной непрерывный выбор, и когда, как говорится, «все паруса проплывут», перед нами откроется уникальный, неповторимый пейзаж нашей жизни.

Цинь Юэфэй

Цинь Юэфэй вырос в крупном городе Чунцине, учился за границей. В двадцать лет он получил на экзамене TOEFL высший балл, что дало ему право на поступление в Йельский университет, где ему была назначена полная стипендия. Когда ему исполнилось 26 лет, он с отличием закончил обучение и выбрал свой дальнейший путь – поехал в маленькую деревушку у подножия гор Хэншань в провинции Хунань, чтобы работать там в сельской администрации и заниматься делами студентов.

Пока все поражались такой резкой перемене статуса, сам Цинь Юэфэй считал это делом совершенно естественным. Этот молодой человек, всегда мечтавший «изменить к лучшему сферу государственных услуг», рассматривает должность сельского чиновника как отправную точку и трамплин для реализации собственной мечты.

Пять с лишним лет назад Цинь Юэфэй снискал доверие односельчан: чинил им электроприборы, писал для них письма и даже работал вместе с ними в поле. Сельчане по-родственному называют его «наш йельский брат». Крепко став ногой на сельскую землю и мобилизовав своими силами и умом очень много ресурсов, он поставил себе целью добиться повышения народного благосостояния. Он говорит: «На самом деле от башен из слоновой кости до сельских пустырей не так уж далеко. Я уже пустил корни и расти буду здесь».

Дун Цин: Сегодня у нас в зале много ровесников Цинь Юэфэя – тех, кто родился в восьмидесятые годы. Вы не хотите о чем-нибудь спросить нашего сегодняшнего гостя?

Из аудитории: Здравствуйте! Я хочу спросить: какую зарплату вы получаете как чиновник сельской администрации?

Дун Цин: Сколько ты зарабатываешь в месяц?

Цинь Юэфэй: Когда я только-только приехал в деревню, зарплата была 1050 юаней в месяц. В прошлом году зарплату повысили, сейчас я получаю в месяц 1700 юаней[33]33
  Порядка 160 и 260 долларов.


[Закрыть].

Из аудитории: Вы закончили Йельский университет с такими высокими результатами и поехали работать в деревню – не слишком ли это мелко для ваших возможностей?

Цинь Юэфэй: Я не считаю, что у меня огромный талант. Село – огромный плацдарм, который дает мне много возможностей. Это место, где я могу с большой пользой применить свои скромные способности, поэтому я совершенно не считаю, что для меня это, как вы говорите, «мелко».

Дун Цин: Вернемся к основному, главному вопросу, который, наверное, очень многие хотели бы задать: почему тогда, в самом начале, был сделан такой выбор?

Цинь Юэфэй: Меня подтолкнули к нему родители. Дело в том, что, когда я был еще совсем маленьким, папа и мама возили меня по всей стране, чтобы я мог расширить кругозор и эрудицию, и приложили к этому немало усилий. В этих поездках я постоянно чувствовал, как мои родители относятся к жизни, что считают прекрасным и к чему стремятся. Я совершенно разделяю их устремления. После окончания университета мне было необходимо сделать выбор, и этот выбор должен был отвечать моим взглядам, ценностям, тому, что я одобряю и чего хочу.

Дун Цин: У меня есть некоторая статистика. Мы можем посмотреть, чего добился за эти шесть лет Цинь Юэфэй, работая в деревнях провинции Хунань – Хэцзяшаньцунь уезда Хэншань и Байюньцунь уезда Гуйян. За первый год ему удалось помочь сельчанам привлечь инвестиции на сумму более 800 000 юаней, построить новый пансионат для стариков. За три следующих года был отремонтирован оросительный канал, вымощены твердым покрытием сельские улицы, установлено оборудование для уроков информатики в школах.

Цинь Юэфэй: Мы обращались в правительство, просили финансово нас поддержать. Потом обычным поездом тащились в Пекин, в Шанхай – в большие города, искали там фонды, структуры, предприятия, которые могли бы оказать нам финансовую помощь. Иногда, чтобы получить хоть какую-нибудь сумму, надо было обойти тридцать – сорок разных организаций…

Дун Цин: Был ли период привыкания после Йельского университета к сельской горной местности?

Цинь Юэфэй: Конечно, был. Честно говоря, поначалу всё казалось очень непривычным. Помнится, в первый же вечер после моего приезда было очень жарко и очень много комаров. На следующий день утром я встал и сразу по привычке принял душ. А уже к вечеру того же дня это стало известно всей деревне. Сельчане говорили: «Этот новенький, что приехал, молодой Цинь – он считает, что у нас в деревне грязно?» Только тут я понял, что если по-настоящему работать для людей, для народа, то обязательно нужно быть частью их, надо, чтобы они тебя приняли, иначе ничего не получится. Поэтому мне пришлось полностью изменить привычки, отказаться от утреннего душа и даже одежду носить наизнанку. Это потому, что на вещах, которые я привез с собой, были надписи на английском – слишком вызывающе. Позже начальница сельского женсовета подарила мне армейские ботинки, и я всегда ходил в них.

Дун Цин: И сколько ты собирался продержаться? У тебя был план, расписание на свое собственное будущее?

Цинь Юэфэй: Я, собственно, не раздумывал особенно о будущем и не строил далеко идущих планов. Но я совершенно ясно понимал, что моя дальнейшая работа будет на долгое время связана с селом. А главное – всё придется делать методом «переливания крови»: если я хочу чего-то добиться в горном селе Хэцзяшаньцунь, потребуется очень много усилий. За эти несколько лет я понял: если действительно хочешь изменить облик села, надо дать ему новую жизнь, создать рабочие места, обеспечить рост благосостояния. В 2014 году я вместе с другим выпускником Йельского университета запустил социальный проект «Черная земля и пшеничное поле», по-английски он называется Serve for China – то есть «Служить Китаю». Мы каждый год отбираем из числа самых лучших выпускников китайских и зарубежных вузов тех, кого можно направить в самые слаборазвитые уезды сельской местности нашей страны, чтобы они развернули адресную помощь наиболее бедным селянам.

Дун Цин: Некоторые участники проекта «Черная земля и пшеничное поле» сегодня пришли к нам в студию. Молодые люди, расскажите коротко о себе.

Тань Тэнцзяо: Меня зовут Тань Тэнцзяо, я закончил Народный университет по специальности «Журналистика». Сейчас вместе с Юэфэем работаю в селе Байюньцунь. Мы создали кооператив «Майтянь» («Нива»), который помогает сельчанам повысить уровень доходов, набить, так сказать, кошельки. В основном за счет переработки: из плодов камелии – дикого горного чая, что растет здесь на каждом склоне, – мы делаем чайное масло.

Чжоу Сюань: Меня зовут Чжоу Сюань, я окончила аспирантуру Академии общественных наук Китая, сейчас работаю в деревне Чжэюаньцунь волости Фэйцзяньтаньсян городского округа Ичунь провинции Цзянси. По нашей заявке управление сельского хозяйства выделило 180 000 юаней, на которые мы вместе с односельчанами выращиваем органический заливной рис. Кроме того, у нас в деревне делают очень качественный местный мед, мы надеемся наладить процесс его упаковки и начать поставлять его за пределы нашего района, чтобы как можно больше людей могли его попробовать.

Чэнь Юйсюань: Меня зовут Чэнь Юйсюань, я закончила университет Цинхуа, сейчас работаю в селе Мэньдайцунь уезда Хуаюань на западе провинции Хунань, помогаю сельчанам развивать местные подсобные промыслы. Наша основная продукция – печеная кукуруза и хунаньский копченый окорок.

Чэнь Исюэ: Меня зовут Чэнь Исюэ, я закончил Фуданьский университет, сейчас работаю в деревне Шуйтунцунь волости Бучоу уезда Хуаюань на западе провинции Хунань. Помимо того, что мы вместе с деревней, где работает Юйсюань, совместно продавали копченые окорока, мы еще организовали процесс упаковки дикорастущих киви, которые собирают в горах, и этим увеличили доходы сельчан на двадцать с лишним тысяч юаней.

Ян Ци: Меня зовут Ян Ци, я учился в Америке в филиале Калифорнийского университета, сейчас работаю вместе с Исюэ, тоже в деревне Шуйтунцунь волости Бучоу уезда Хуаюань. Мои товарищи сейчас рассказывали о съедобной местной продукции, но у нас в селе есть и другие особенности. Деревня Шуйтунцунь – традиционное место проживания народности мяо, там женщины с детства учатся вышивать, и нам очень хотелось бы превратить этот традиционный промысел из увлечения в коммерческое производство.

Дун Цин: Очень хорошо. Вы напомнили мне популярную песню восьмидесятых «В полях мечты». В ней есть такие слова: «Мы всегда будем жить среди этих полей и просторов, будем делать их и богаче и краше; мы всегда будем здесь на полях и просторах усердно трудиться, чтобы стало здесь больше счастья и света». Об этом мы все мечтаем. Однако пока все, на больших улицах и в маленьких переулках, распевали эту песню, молодежь изо всех сил стремилась уехать из села и перебраться в город, чтобы там искать свою мечту. Тогда трудно было даже представить, чтобы выпускники самых престижных вузов возвращались на эти необъятные сельские просторы и посвящали свои силы их развитию и процветанию. Давайте аплодисментами поприветствуем их и попросим почитать нам!