Текст книги "Эхо"

Глава 3
Проект

20

После опроса жителей микрорайона Баньшань выяснилось, что Ся Бинцин частенько заглядывала в «Студию культурных инноваций О». Это заведение располагалось в пятнадцатом подъезде дома №1 в микрорайоне Баньшань, его юридическим лицом являлся выпускник факультета креативного дизайна местного Института искусств У Вэньчао, который был старше Ся Бинцин на два года. Во второй половине дня Жань Дундун вместе с Шао Тяньвэем нанесли ему визит. У Вэньчао имел следующие характеристики: рост 158 см, худощавый, волосы зачесаны назад и уложены гелем, большие глаза, светлая кожа, сквозь которую просвечивают голубоватые сосуды, одет в костюм с галстуком, на ногах кожаные ботинки, любитель кофе, не курит. У Вэньчао рассказал им следующее:

– Впервые я увидел Ся Бинцин дождливой ночью два года тому назад, точную дату не помню, по времени это было примерно в двенадцать ночи, я как раз задержался на работе. Я выглянул в окно на звук подъезжающей машины и заметил такси. Высадив ее возле входа в микрорайон, водитель тут же уехал прочь. Она согнулась и блевала аккурат на лужайку, а проблевавшись, уселась прямо на землю, время от времени выкрикивая «отпад». Я взял зонт и направился к ней. Еще издали я почуял резкий запах алкоголя, она напилась вдрызг и вообще ничего не соображала, даже не могла вспомнить номер дома и квартиры. Я взял ее под руки, притащил в студию и усадил на стул, чтобы она протрезвела. В пять утра она продрала глаза, поморгала, уставившись в потолок, и, даже не поблагодарив, отправилась на выход. Такое ощущение, что со стула беззвучно поднялась ее душа и, пошатываясь, удалилась. Вот такой вот походкой… – Сказав это, У Вэньчао изобразил, как она шла. – Плечи высоко подняты, сложенные крестом руки крепко прижаты к груди. Согнув ноги в коленях, она вышла на цыпочках, словно боялась, что ее кто-то заметит. Я наблюдал за ней через окно до тех пор, пока она не скрылась из вида, мне все казалось, что это не она сама, а отделившаяся от нее душа, но стул был пуст, а вокруг него еще оставались мокрые следы от капель дождя.

Спустя месяц, в один из вечеров, примерно часов в десять, она вдруг вошла ко мне в студию и показала на кофемашину. Я приготовил для нее латте, потому что молоко хорошо выводит алкоголь. В тот вечер она снова оказалась поддатой, правда, самую малость. Выпив кофе, она, как и в прошлый раз, ничего не сказав, ушла, словно в обязанности окружающих входило всячески ей угождать. С тех пор она появлялась где-то раз в десять дней или раз в полмесяца, в основном заходила по пути после каких-нибудь попоек, чаще всего уже была под градусом, разница состояла лишь в кондиции. Я вдруг неожиданно приобрел привычку задерживаться допоздна. Ожидание превратилось в дополнительный пункт моей работы, и, если я ее не дожидался, мне казалось, что вечер прошел зря. Первые два раза она вообще не удостоила меня ни словом, даже имени не спросила. На третий раз она еле держалась на ногах – помнится, повисла на стуле, сняла с себя блузку и протянула ко мне руки, чтобы я ее вроде как пожалел. Я тогда ужасно смутился и тут же помог ей одеться обратно, чтобы она, протрезвев, не обвинила меня в домогательствах. Я бы с удовольствием составил ей компанию как собеседник, но к такому повороту дел был не готов. Она же, перешагнув барьер с раздеванием, начала тараторить без умолку. Особенно разговорчивой она становилась при средней степени опьянения, в такие моменты заткнуть ее было просто невозможно, казалось, даже поставь ей на рот молнию, и та разойдется.

– Она рассказывала вам о своей личной жизни? – спросила Жань Дундун.

– Это был ее конек, о некоторых мужчинах она заговаривала по меньшей мере по десять с лишним раз, такие истории что чай в пакетиках, заварил раз, заварил другой, уже и вкуса не чувствуешь, а все завариваешь. Спросите, почему она все это вываливала мне? Во-первых, чувствовала, что никакого вреда я ей не причиню, никого из ее мужчин я все равно не знал. Во-вторых, от алкоголя у нее развязывался язык, поэтому едва она находила благодарного слушателя, то помимо своей воли начинала лить в его уши всякую дребедень. Ей требовалось облегчить душу, и, похоже, я был ее единственным слушателем. Чаще всего она произносила слово «отпад». Утопая в ее бесконечных монологах, я проникся тремя сферами употребления данного словечка: во-первых, это относилось к выпивке, во-вторых – к реальности, и в-третьих – к предвкушению будущего. Ощущала ли она «отпад», когда пила? Насколько я мог судить, ей, скорее, было больно, чем радостно, а если и радостно, то лишь самую малость и то только в нетрезвом состоянии. Был ли у нее «отпад» от реальности? На мой взгляд, она употребляла это слово в прямо противоположном значении, наподобие фейков. И только от предвкушения будущего она, как мне кажется, реально чувствовала «отпад», в смысле эйфории. Ее послушать, тот тип, насильно сделав ее любовницей, поставил ее в безвыходное положение, он словно изменил ее природу, отчего страдала каждая клеточка ее организма.

– Она делилась какими-то деталями насчет своего безвыходного положения? – спросила Жань Дундун.

– Говорила, что тот человек весьма хитер, она поняла это еще во время собеседования. Он нарочно не выбрал ее среди других, решив сперва усмирить ее гордыню, чтобы потом она с позиции проигравшей стала умолять его о работе. И действительно, пылая от гнева, она вернулась обратно со своим чемоданом и принялась наивно доказывать, что гораздо лучше отобранных кандидатов. Он же ответил, что хозяином компании является он, что отбор проходил на основе честной конкуренции, но даже если бы он набрал в команду скопище идиотов, это было бы его личным делом. Не желая мириться со своей участью, она уселась в номере, решив добиться справедливости. На это он заявил, что при открытых дверях никакого разговора у них не получится, но если двери закрыть, можно и договориться. Она испугалась и хотела было ретироваться, но он ее опередил – сам запер дверь, выключил свет, сгреб ее в объятия и овладел. В номере стояла кромешная тьма, ей даже показалось, что она умерла, она непрестанно колотила по стене, вопрошая, есть тут кто-нибудь? Только когда из коридора послышался чей-то смех, она поняла, что еще жива. Ей хотелось покинуть номер, но он ее не пускал. Едва она пришла в себя, то первой ее мыслью было сообщить обо всем в полицию, но он тут же дал слово, что разведется с женой и женится на ней. Только из-за этого она подавила мысль о полиции, точно так же, как только что он подавил ее самое, но чем дальше она эту мысль подавляла, тем сильнее та становилась, пока наконец не завладела ею целиком.

Кто же мог знать, что, предлагая контракт, он не только уберет фразу «сторона А обещает стороне В жениться», но, наоборот, – внесет в него пункт «запрещается разрушать семью стороны А». Она спросила, почему он бросает слова на ветер? Он же ответил, что вовсе не обещал на ней жениться, что она ослышалась, пропустив мимо ушей частицу «не», даром что в ней целых две буквы, а без этой самой частички смысл многих слов становится прямо противоположным. Разозлившись, она разорвала контракт в клочья. Она чувствовала полную безысходность, ее разрушили, словно стену, которая не просто упала, а еще и развалилась на отдельные кирпичики. Он заново напечатал два экземпляра контракта и сказал, что раз она считает себя обманутой, то ей тем более следует подписать этот контракт. Он объяснил это так: «Ты, может, этого не знаешь, но я испытываю к тебе кое-какие чувства. Без контракта я не смогу себя контролировать. Он связывает не столько тебя, сколько лично меня». Она наконец поняла, что он принимает ее за несмышленую девчонку, которая верит в сказки. И тогда подавленная ею мысль об обращении в полицию проросла словно травка сквозь каменную плиту. Но поскольку с тех пор прошла уже целая неделя, никаких доказательств она представить не могла, в номере уже давно был наведен полный порядок, так что жалоба на него грозила обернуться позором на ее собственную голову. Она раскаивалась, что не сохранила улики, но не сохранила она их исключительно потому, что хотела как можно быстрее забыть обо всем, и именно это сыграло ему на руку.

Так что донести на него она не могла, но уступать тоже не собиралась, а потому, стиснув зубы, подписала контракт. Она нуждалась в деньгах; кроме того, она хотела поддерживать с ним связь, чтобы потом или выйти за него замуж, или свести с ним счеты. Она рассудила так: «Раз уж он все равно перевернул все с ног на голову, то почему бы мне и не подписать эту лживую бумажку?» Страдания включают мозги, она словно одним махом повзрослела. Подписывая контракт, она хотела загнать себя в некоторые рамки правил, чтобы потом их разрушить – так же, как в свое время родители разрушили все ее планы на жизнь.

Устав разглагольствовать, У Вэньчао поднялся и заварил три чашки кофе – для Жань Дундун, Шао Тяньвэя и для себя. На вкус Жань Дундун, кофе оказался очень даже ничего, наслаждаясь напитком, она оглядывала помещение. Прежде всего она обратила внимание на стоящую рядом деревянную кушетку. Со слов У Вэньчао, Ся Бинцин всегда «висла» на стуле, но никак не «лежала»; из этого следовало, что кушетку он приобрел уже потом специально для ее удобства. Можно себе представить, сколько пьяных ночей она провела, бормоча на этой кушетке.

Рядом на стене было наклеено пять крупных постеров, рекламирующих акции студии, среди них особенно креативными Жань Дундун показались два. Один представлял рекламу путешествия, на нем с верхнего ракурса изображался в виде циферблата огромный карстовый провал. В центре циферблата находился канатоходец. Зажатый в его руке балансир, а также стальная проволока впереди и позади него имитировали часовую, минутную и секундную стрелки. Другой плакат рекламировал сахарные мандарины: на нем изображалось ветвистое, без единого листочка дерево, увешанное яркими плодами, каждый из которых напоминал аппетитную женскую грудь. Жань Дундун тут же вспомнился испанский художник-сюрреалист Сальвадор Дали, о котором ей как-то рассказывал Му Дафу. Дали напоминал шаловливого мальчишку, которому нравилось выкидывать нечто эдакое; единственное, чего он желал, – эпатировать публику. Неужели подобная склонность наблюдается и у хозяина студии, У Вэньчао? Надо бы потом это проверить.

Ее взгляд скользнул по наивному лицу У Вэньчао, после чего она повернулась к окну. До входа в микрорайон Баньшань было метров сто пятьдесят. При желании отсюда можно наблюдать за любым из соседей.

– Вечером семнадцатого числа прошлого месяца вы находились на работе? – спросила Жань Дундун.

– Да, – ответил он.

– Вы видели, как Ся Бинцин покинула микрорайон?

– Нет, она всегда старалась сделать это тайно. Иной раз, заметив, что она ждет машину, я ей махал, но она нарочно отворачивалась. Похоже, ей не хотелось, чтобы я видел, как она ждет машину, потому что иногда за ней приезжал тот самый мужчина. Она заходила на чашечку кофе только по вечерам, когда была одна, и чаще она уже была пьяна.

– Вы были знакомы с тем мужчиной?

– Не представилось случая.

– Как, по-вашему, Ся Бинцин действительно его ненавидела? Или со временем в ее отношении к нему наметились перемены?

– Меня тоже удивляла такая нестыковка, я даже специально спрашивал, почему после свиданий она едва не лопается от обиды, но в следующий раз снова бежит к нему, не чуя под собой ног? Помнится, когда я спросил, она вся застыла, словно ее огрели по голове. Потом крепко закусила губы, словно сдерживаясь изо всех сил, чтобы не заплакать, но буквально через полминуты все же залилась слезами. «Знаешь кротов? – спросила она. – Всю жизнь проводят под землей, полностью слепые. От любого света у них тут же наступает сбой в нервной системе, из-за этого отказывают все органы, и они помирают». По ее словам, она напоминала крота, выражаясь иначе, у нее была «смертельная светобоязнь», кроме этого типа она не могла встречаться ни с кем другим. Родители, одногруппники и друзья считали, что она уехала работать в Пекин, поэтому она виделась с ними лишь по праздникам, когда якобы возвращалась домой. О своих отношениях с этим мужчиной она также никому не рассказывала, все их свидания напоминали встречи разведчиков, потому как они боялись, что их застукают прямо на месте преступления. Она ненавидела его и в то же время встречалась только с ним. Встречаясь, устраивала скандалы, а расставаясь – скучала. Иногда он казался ей дьяволом, а иногда – Богом. Противостоя ему, она считала его врагом, но противостоя всему миру, они превращались в напарников. Она не могла войти в эти отношения целиком, как и не могла из них выйти, а потому напоминала маленького зверька, упавшего в яму, зверька, который никак не мог выползти наружу, даром что старался изо всех сил.

Когда Ся Бинцин говорила, я старался лишь слушать и, по сути, превращался в огромное ухо, поэтому не перебивал и не лез с советами. Я боялся спугнуть ее, боялся, что она перестанет делиться самым сокровенным и замкнется в себе.

Услышав от У Вэньчао такие слова, Жань Дундун волей-неволей повнимательнее присмотрелась к молодому человеку, она и подумать не могла, что этот сопляк способен так сильно кому-то сопереживать. Далее он признался, что, глядя на отчаянные слезы Ся Бинцин, он проникся к ней такой жалостью, что нарушил свое правило не перебивать и не давать советы. Он принялся говорить о том, что терпеть такую ситуацию один-два года еще можно, но чтобы положить на это всю жизнь – надо иметь стальные нервы.

«И что же мне делать?» – спросила она. «Раз и навсегда разорвать отношения или же как следует их отполировать», – ответил я. Она сказала, что уже и сама думала начать жизнь с чистого листа. «Но я слишком изранена, я словно наполовину раздавленный муравей, которому под силу лишь копошиться на одном месте. Я так настойчиво добивалась возможности стать его женой, то угрожая, то совращая, но все без толку. Иной раз он проявлял чуточку душевного тепла, а потом становился холодным, словно камень». – «Он нуждается в тебе лишь частично, целиком ты ему не нужна, – убеждал я, – если тебе не хватит мужества разбить чан с водой, ты просто-напросто захлебнешься». – «Ты же дизайнер? Придумай для меня дизайн наших с ним отношений, я заплачу тебе, сколько скажешь». Я объяснил, что умею создавать дизайн только каких-то изделий, но никак не отношений. «Почему, – спросила она, – почему с малых лет меня постоянно учат, как уважать пожилых, как заботиться о детях, как любить свое дело, как помогать людям, как разбогатеть, делая добро, как служить своему народу, но при этом никто не учит, как строить отношения?» У нее еще никогда не случалось романов – в школе ее мучили экзаменами, устроившись на работу, она вкалывала сверхурочно, поэтому ее успехи в любви были равны нулю. Я со своей стороны пошутил, что мои успехи не дотягивают и до нуля, я даже ушел в минус. Успокоившись, она вдруг спросила, возможен ли в ее отношениях третий вариант: чтобы не выходить за него замуж и в то же время всю жизнь поддерживать отношения? Я ответил, что это зависит от того, насколько сильное у нее сердце. Тогда она задала другой вопрос: «А можно ли поддерживать отношения с ним и при этом самой выйти замуж за другого?» Я называл это апгрейдом и добавил, что в таком случае сердце у нее должно быть как минимум стальным. «Ты веришь в вечную любовь?» – спросила она. Я сказал, что пока не готов рассуждать на эту тему. «Сейчас каких только отношений не бывает, – продолжала она – мужик с мужиком, женщина с женщиной, даже трансгендер с трансгендером, человек с андроидом, андроид с андроидом – словно в огромном супермаркете, ассортимент на любой вкус». Ей казалось, что общественный прогресс должен затрагивать и отношения людей, эти отношения изменяются, становясь, подобно вещам, все более разнообразными. За ее речами я уловил еле слышный намек на то, что она предпочтет найти тысячу причин успокоить себя, чтобы только не расстаться с тем типом.

«Не это ли называется стокгольмским синдромом, когда жертва попадает в зависимость от агрессора?» – подумала Жань Дундун.

– В тот вечер, – продолжал У Вэньчао, – мы, два профана, прикинулись знатоками и три часа подряд с чувством, с толком, с расстановкой говорили о любви. Все равно как если бы дилетанты обсуждали судебное разбирательство или тонкости бизнеса, или как какие-нибудь блогеры, которые бойко отвечали на любой вопрос, оставаясь неуязвимыми. Я даже сказал, что прочел несколько любовных романов, которые, вполне возможно, могли бы оказаться полезны и ей. Она тут же заинтересовалась и записала несколько названий прямо у себя на ладони.

Прошло достаточно много времени прежде, чем она снова пришла ко мне – причем еще засветло и совершенно трезвая. Она сказала, что прочла три рекомендованных мною романа и пришла к выводу, что все мужики – сволочи. Будь то Жюльен, Вронский, Родольф или Леон Дюпюи, все они относились к женщинам как к игрушкам и в конце концов их бросили. «Я поняла, – сказала она, – что женщине ни в коем случае нельзя отдаваться страсти целиком, иначе ее обязательно обманут. Госпожа де Реналь, Анна Каренина или та же Эмма Руо – все до единой были обмануты. И самое главное – женщина не должна быть любовницей, иначе ее ждет ужасная смерть. И госпожа де Реналь, и Анна, и Эмма, – все они покончили с собой». Она спросила, не было ли у меня злого умысла, когда я рекомендовал ей такие книги? Я сказал, что хотел лишь, чтобы она не строила иллюзий в отношении мужчин. Она выпила три чашки кофе, долго о чем-то думала и наконец изрекла: «Любовница, которая не хочет стать женой, – не есть хорошая любовница».

22

– Она встретилась с Шэнь Сяоин, – произнес У Вэньчао.

Жань Дундун тут же переглянулась с Шао Тяньвэем: оказывается, очень даже возможно, что Шэнь Сяоин им лгала.

– Она уже давно вынашивала мысль встретиться с его женой, но все как-то не решалась, боялась конфликта. Но как-то ранним утром в августе прошлого года она заглянула ко мне разодетая в пух и прах: длинное белое платье, на шее – дорогое ожерелье, слегка завитые волосы отливают золотом, золотистая сумочка, золотистые туфли на шпильке, в общем – шик, блеск, красота! Она сказала, что хочет повидаться с Шэнь Сяоин, и спросила, могу ли я ее подвезти. Я отшутился, сказав, что могу выступать лишь в роли слушателя. Тогда она вынула из сумочки пачку денег и аккуратно положила на стол. «Можно я тебя найму?» Я так же аккуратно взял деньги, ведь в таком случае я уже считался ее водителем, а не пособником.

По дороге я обмолвился, что за такие деньги она могла бы нанять тачку и пороскошнее. Но она пояснила, что в судьбоносный момент, который может повлиять на всю ее последующую жизнь, ей спокойнее было сесть в машину к знакомому человеку. Потом добавила: «Вдруг в случае скандала придется спешно убегать?» Я тут же ответил, мол, к чему тогда машина, развернулась да ушла. Она обиделась, потому как считала, что, дав мне деньги, она могла рассчитывать на мою помощь.

По ее указанию я припарковался рядом с красным автомобилем на стоянке у детского сада номер три. Это был самый обычный автомобиль, примерно той же ценовой категории, что и мой. И время, и место она рассчитала тютелька в тютельку, что наверняка требовало долгой подготовки. В девять двадцать из ворот детского сада вышла Шэнь Сяоин. Одетая по-простому, она шагала, погруженная в себя, словно хотела как можно скорее раствориться в толпе. Хотя ее прикид в сравнении с прикидом Ся Бинцин был совершенно несоизмерим, я сразу понял, что Ся Бинцин проиграла. Ся Бинцин облачилась в вечернее платье, которое никак не сочеталось с этой стоянкой. А ведь перед выходом я еще хотел ей подсказать, что ее козыри – это молодость и энергия, поэтому лучше придерживаться стиля кежуал или надеть что-то спортивное. Если бы она выбрала для себя тот же образ, что и героиня французского фильма «Любовник», то сердечко у Шэнь Сяоин наверняка бы екнуло. Но мне не хотелось лишний раз капать ей на мозги, поэтому все свои соображения я сглотнул, словно слюни. Ей бы все равно не понравились мои советы, как и большинству людей, которые не любят слушать других. В девять двадцать пять Шэнь Сяоин подошла к своему красному авто. Тогда Ся Бинцин открыла дверцу машины и шагнула ей навстречу. Шэнь Сяоин повернула к ней голову, всем видом выказывая удивление. Ся Бинцин назвала ей свое имя и сказала, что хочет поговорить. Шэнь Сяоин открыла машину и пригласила ее сесть. Ся Бинцин протиснулась на задний ряд, Шэнь Сяоин заняла водительское кресло. Они разговаривали минут пятнадцать. Потом Ся Бинцин вышла, а Шэнь Сяоин поехала по своим делам. Ся Бинцин еще минут десять стояла как вкопанная, словно переваривая полученную информацию. Я открыл окошко и окликнул ее, она медленно подошла и ни слова не говоря села в машину. На всем пути до микрорайона Баньшань она продолжала хранить молчание.

«Почему же Шэнь Сяоин никак не обезопасила себя от Ся Бинцин? – размышляла Жань Дундун. – Это говорит о том, что, зная о ее существовании, она понимала, что именно та из себя представляет. Она узнала Ся Бинцин, что наверняка также требовало долгой подготовки. В то же время на допросе Шэнь Сяоин открыто заявила, что не знакома с Ся Бинцин. Похоже, мы ее недооценили».

– Ся Бинцин рассказывала, о чем они говорили?

– Сперва нет, я тоже ее про это не спрашивал. После того случая она не появлялась в студии около месяца. Но спустя какое-то время, еле держась на ногах, она пришла. Я по обыкновению заварил ей кофе, и вот тогда она спросила, хочу ли я узнать, что за разговор тогда состоялся тогда между ними. Я покачал головой, давая понять, что уважаю ее тайну. Но она сказала, что я должен это услышать, потому как меня ждет интересное предложение. Не дождавшись моей реакции, она открыла на телефоне файл с записью их разговора. Я и подумать не мог, что эта наивная дуреха может втихаря провернуть такое дело.

– У тебя осталась эта запись? – спросила Жань Дундун.

– Нет.

– Помнишь ее содержание?

Он посмотрел в окно и вдруг закрыл лицо, скрывая накатившие на глаза слезы. «Наверное, – подумала Жань Дундун, – увидел вход в микрорайон и вспомнил про Ся Бинцин; именно туда чаще всего упирался его взгляд. Как говорится, глядя на вещь, вспоминаешь о хозяине. А может, вспомнил тот разговор, который вызывал не самые приятные чувства».

– Зерна привозные? – спросила Жань Дундун, попробовав кофе.

Он кивнул.

– Сначала были наши, но, когда завсегдатаем моей студии стала Ся Бинцин, я перешел на привозные. – С этими словами он опустошил сразу половину своей чашки.

– Что ж, продолжим. – Жань Дундун выжидающе посмотрела на него.

– Я помню только суть разговора, не гарантирую, что воспроизведу его слово в слово, но смысл от этого не пострадает. Первой разговор начала Ся Бинцин. Она спросила Шэнь Сяоин, знает ли та о ее связи с Сюй Шаньчуанем. Шэнь ответила, что Ся Бинцин не первая, кто явился устраивать разборки. «И какая же я по счету?» – поинтересовалась Ся. «Это тебе лучше спросить у него, но наверняка все его пассии не поместились бы даже за большим столом. Как минимум для этого пришлось бы задействовать целую аудиторию». – «И кто же они?» – спросила Ся. «Даже я, его законная жена, не могу взять этот процесс под контроль, думаешь, тебе это будет под силу?» – «Ну и сволочь, не удивительно, что он вечно ссылается на занятость, оказывается, он просто выбирает, с кем бы ему переспать». – «Мужские измены – это своего рода дипломатия, чем больше народу, тем лучше, а все для того, чтобы как можно шире распространить свой генофонд», – откликнулась Шэнь. «Почему ты с ним не разведешься?» – удивилась Ся. «А где гарантия, что он не испортит жизнь другим?» – «Кстати, он обещал жениться на мне», – тут же отреагировала Ся. «А мне он обещал, что всегда будет любить только меня». – «Но он меня изнасиловал», – сообщила Ся. «Изнасилование может быть признанным, только если оно доказано, иначе это называется роман на стороне», – заметила Шэнь. «Неужели тебе все равно, что ты у него не единственная?» – осведомилась Ся. «Ты же не я, почем тебе знать, что мне все равно?» – «Во время каждой нашей ссоры он говорит, что как только ты дашь добро на развод, он сразу женится на мне», – сказала Ся. «Этот человек всегда перекладывает ответственность на других. Неужели ты думаешь, что он пойдет на развод? Я ему родила двух милых деток, каждый день, что служанка, ухаживаю за ним, и при этом не контролирую его личную жизнь. Сможешь ли обеспечить ему такие условия ты?» – спросила Шэнь. «Не смогу, – призналась Ся. – Но если ты его не контролируешь, то значит, потакаешь ему». – «А смогла бы ты подцепить его, если бы я его контролировала?» – спросила Шэнь.

После этого они несколько секунд молчали.

«Я его не контролирую, потому что это без толку, это все равно что давать советы тому, кто не в состоянии их принять, – чем больше советов вы даете, тем большее раздражение они вызывают. К тому же я понимаю, что всю жизнь любить лишь одного человека невозможно», – продолжила Шэнь. «Но если я подам на него в суд, вам все равно придется развестись», – пошла ва-банк Ся. «А у тебя есть доказательства?» – снова спросила Шэнь. «Если бы у меня их не было, я бы не пришла», – ответила Ся. «Для начала скажу, что совершенно не против твоего доноса, но даже если ты выиграешь дело, на мою жизнь, на мое настроение это не повлияет никак. А вот ты должна четко осознавать, почему у тебя, в отличие от тех, кто зарабатывает деньги честным путем, есть возможность носить такие шикарные вещи. Не потому ли, что тебя спонсируют? И потом, что выиграешь лично ты? Поток денег тут же иссякнет, репутация будет испорчена, наслаждаться его обществом ты больше не сможешь». – «Мне теперь даже жить не хочется, а на остальное тем более наплевать», – заявила Ся. «Говоришь – жить не хочется? Так все мы в конце концов смертны. А то, что ты шантажируешь его своей смертью, означает лишь то, что тебе нужно гораздо больше. Это лишь на словах ты не хочешь жить, на самом же деле ты хочешь этого как никто другой. Ты пришла лишь для того, чтобы сцепиться со мной, причем заранее зная, что ничего от меня не получишь. У нашей схватки может быть лишь два исхода: или я пошлю тебя подальше, или ты получишь хоть какое-то душевное удовлетворение. Ты совершенно не осознаешь, что не хочешь выходить за него замуж. Он не тот человек, выходки которого ты готова терпеть. Пытаясь женить его на себе, первое, что ты собираешься сделать, – это бросить его, а то и предать. Тебе невдомек, что на самом деле ты хочешь помучить саму себя. И тем более ты не осознаешь, что не можешь простить его прежде всего потому, что не можешь простить саму себя. В том, что он тебя изнасиловал, есть и твоя вина – ведь ты могла убежать, другими словами, сама напросилась. А теперь, чтобы облегчить свою ношу, ты продолжаешь раздувать вину других».

Между ними вновь повисло молчание.

«Ты даже не представляешь, какой он подонок, – продолжила Ся, – на твоем месте я бы с ним уже давно развелась». – «А тебе-то самой зачем такой подонок?» – поинтересовалась Шэнь. Ся не нашлась с ответом. «Допустим, я с ним разведусь, и что? Как говорится, от перемены мест слагаемых сумма не меняется, после женитьбы на тебе он точно так же будет портить твою жизнь или чью-то еще. Пускай уж лучше пострадавшая останется одна. Секрет нерушимого брака состоит во взаимном соответствии друг другу, и ни в чем больше. Если ты умная, то не проси жениться, проси деньги». – «Но разве его деньги – и не твои тоже?» – удивилась Ся. «Все равно он сорит деньгами направо и налево, так пусть уж лучше тратит их на тебя, по крайней мере, лично мне ты симпатична». – «Раз ты так свободно смотришь на брак, то разведись с ним, позволь мне, мечтательнице, покомандовать им хотя бы несколько лет», – настаивала Ся. «Я бы с удовольствием, – откликнулась Шэнь, – нужна лишь его подпись, но я знаю, что ему будет очень жаль со мною расстаться. Людей привязывает друг к другу не физическая, а духовная близость. То, что можно купить за деньги, никогда не приобретешь за чувства. Я знаю, что твое решение встретиться со мной – не его идея. Узнай он про это, тотчас отвернулся бы от тебя на сто восемьдесят градусов, не веришь – проверь».

– После этих слов, – произнес У Вэньчао, – Ся Бинцин надолго погрузилась в молчание, я даже подумал, что запись на этом закончилась, но потом их диалог продолжился. Они еще долго несли всякую чушь, то и дело прерываясь на паузы, ничего другого я больше не запомнил, а самое основное передал практически дословно. Пока я слушал рассуждения Шэнь Сяоин, у меня так стучало в висках, что казалось, кожа вот-вот лопнет. Ее трезвый взгляд на вещи и абсолютная невозмутимость вызывали симпатию, так могла рассуждать лишь женщина, которая по-настоящему знает толк в любви. По сравнению с ее аргументами наши с Ся Бинцин домыслы выглядели как детский лепет, даром что как-то раз мы обсуждали эту тему битых три часа. Предполагаю, что именно такое впечатление Шэнь Сяоин произвела на Ся Бинцин, иначе, уже попрощавшись с ней, она не стояла бы как вкопанная еще несколько минут и не молчала бы всю дорогу обратно.

– Во время этого разговора Ся Бинцин упомянула, что у нее имеются доказательства, что Сюй Шаньчуань ее изнасиловал. Но до этого ты говорил, что она раскаивалась в том, что не сохранила никаких улик. Имелись у нее все-таки доказательства или нет? – спросила Жань Дундун.

– Не знаю, каждый раз она говорила по-разному. Возможно, она просто запугивала Шэнь Сяоин.

– То есть, по-твоему, она ее просто запугивала?

– Вы же тоже поступаете так, когда занимаетесь расследованием.

– О каком интересном предложении говорила Ся Бинцин?

– Она показала мне банковскую карту, сообщила ее код и сказала, что на ней лежит сумма, достаточная для покупки автомобиля среднего класса. От меня же требовалось разработать дизайн-проект, который бы помог ей выйти замуж за Сюй Шаньчуаня.

– Ты принял ее предложение?

– Хотя в любовных делах я человек неопытный, я понимаю, как заключаются браки. Это дело требует обоюдного согласия, такое нужно обустраивать самолично, не прибегая к помощи других. Она же, будучи под градусом, начинала хвататься за соломинку. Я эту карту не взял, и это ее разочаровало. Слава богу, что я отказался, иначе, протрезвев, она маялась бы, пытаясь забрать ее назад.

– Тебе нравилась Ся Бинцин?

– Мне нравилось с ней болтать.

– У вас были с ней физические контакты?