Текст книги "Черный Камелот"

– Это господин Раш? – сладким голосом осведомился Конуэй.

Ответом было молчание.

– Это я, Конуэй. Может быть, мне следовало попросить гауптштурмфюрера Раша?

Снова молчание. Конуэй слышал в трубке учащенное дыхание.

– Я журналист. Выдавать вас не собираюсь. Во всяком случае, пока.

Опять никакого ответа.

– Может быть, я смогу вам помочь, – добавил Конуэй. – А вы, в свою очередь, поможете мне.

Только тут Раш подал голос:

– Каким образом?

– Я же сказал вам, я репортер. Мне известно о вас практически все. Я знаю, кто вы, откуда вы, я подслушал ваш разговор с Берлином. Сейчас я поднимусь к вам в номер. Но учтите: если вы на меня нападете, вам конец. Это понятно?

Пауза, потом, секунду спустя, щелчок.

Конуэй пустился в дебаты с самим собой. Подниматься наверх было рискованно. Раш – профессиональный убийца, загнанный в угол. Он в два раза крупнее, сильнее, да еще, наверное, вооружен. Впрочем, для того чтобы расправиться с Конуэем, оружие ему не понадобится. Ирландец сглотнул слюну и все-таки направился к лифту. Возможно, Раш решил смыться и сейчас спускается по лестнице. Тогда истории конец. В глубине души такой исход Конуэя совсем не расстроил бы. Было бы совсем неплохо, чтобы Раш со своим скверным характером, эсэсовским воспитанием и опасным профессионализмом растаял в ночной тьме. Пусть его схватит шведская полиция, пусть девается куда хочет. Только бы не сидел в номере, поджидая, пока вернется хозяин! Несмотря на столь малодушные мысли, Конуэй вышел из лифта на своем этаже и зашагал вперед по коридору. Он чувствовал себя человеком, поднимающимся на эшафот.

* * *

Примерно о том же думал и немец, находившийся по другую сторону закрытой двери. Раш чувствовал себя так, словно его со всей силы ударили поддых. Ломило ъсе тело, голова раскалывалась. Слова Конуэя потрясли Раша. Откуда журналист мог так быстро все о нем разузнать? Может быть, он никакой не журналист? Давно известно, что разведчики охотно используют в качестве прикрытия профессию репортера. Не исключено, что Конуэй – сотрудник шведской службы безопасности. Фон дер Шуленберг сказал, что Конуэй – агент большевиков. Ну и что с того, что он ирландец? Многие разведслужбы используют иностранных подданных в качестве шпионов. Это бывает очень удобно. Одним словом, кто такой этот Конуэй, непонятно. Уж не из гестапо ли он? Вряд ли, подумал Раш, но некоторое сомнение все же осталось.

В первые секунды, повесив трубку, Раш и в самом деле намеревался немедленно сматываться. Выскочить в коридор, сбежать по лестнице, раствориться в темноте... Но что потом? Да и неизвестно, кто за ним следит. Фон дер Шуленберг, если он и вправду из гестапо, наверняка установил наружное наблюдение. Конечно, здесь не Германия, приходится придерживаться определенных правил, но агенты гестапо все равно не дремлют: сидят в машинах, прячутся за окнами, за развернутыми газетами. Раш огляделся по сторонам. Ему показалось, что стены номера смыкаются. Когда-то, в детстве, он читал страшный рассказ про опускающийся потолок. Куда податься? Ни друзей, ни денег. Только отчаяние и позор. В мозгу Раша возникло слово «самоубийство», но немец раздраженно встряхнул головой и изгнал недостойную идею прочь.

Тут раздался стук в дверь. Зачем Конуэй стучит, если у него есть ключ? Боится, догадался Раш. По телефону голос у ирландца слегка дрожал.

Раш открыл дверь. Все же ирландцу нельзя было отказать в определенном мужестве. Хоть все козыри и были у него на руках, он здорово рисковал.

– Давайте сядем, – первым делом предложил Конуэй.

– Не возражаю.

Раш опустился на кровать, предоставив кресло Конуэю.

– Итак ... – начал было ирландец, но Раш перебил его:

– Вы сказали, что не намерены выдать меня. Пока. Что означает «пока»? Когда именно собираетесь вы меня выдавать? Что для этого должно произойти?

Конуэй сидел в мягком кресле, прямой как палка. Лицо у него одеревенело, щеки застыли, словно покрытые гипсом.

– Я не выдам вас до тех пор, пока наши интересы будут совпадать.

– А они совпадают?

– Зависит от нас.

Раш разглядывал собеседника, нервно застывшего в кресле. Эсэсовец и сам чувствовал себя не в своей тарелке. Виной тому был Конуэй, и Раш смотрел на него недобрым взглядом.

– Сомневаюсь. По-моему, мистер Конуэй, у нас с вами нет ничего общего.

Конуэй увидел надменное выражение, появившееся на лице немца. Как все они похожи друг на друга, подумал он.

– Вы офицер СС, – сказал он.

– Я офицер боевых частей СС, – поправил его Раш.

Конуэй покачал головой:

– Союзники не входят в подобные тонкости. Они объявили СС преступной организацией. И всех ее членов тоже.

– Боевые части СС – это обычные солдаты, сражающиеся на фронте!

Конуэй снисходительно улыбнулся.

– Преступники, – пожал он плечами. Секунду выждал и с нажимом повторил: – Преступники. Для союзников разницы никакой нет.

– Что вы имеете в виду?

– Когда Германия потерпит поражение, преступникам воздадут по заслугам. Все члены СС, не важно, с фронта или из тыла, превратятся из сотрудников государственной машины в беглых преступников. Нацистское государство рухнет.

Раш свирепо разглядывал ирландца. Примерно так кошка смотрела бы на мышку, осмелившуюся ее дразнить. Конуэй не отвел взгляда, но все время помнил: главное – не переборщить.

– Но это не ваша проблема, – сказал он. – Во всяком случае, сейчас. Для вас главное – дожить до конца войны.

– Я сдамся шведским властям, – заявил немец. – Это нейтральная страна, я военнослужащий. Меня интернируют.

– А как только война закончится, передадут в руки союзников, – заметил Конуэй. – Шведы умеют держать нос по ветру.

На самом деле он вовсе не был уверен, что шведы поступят именно таким образом. Эта нация отлично умеет защищать свою независимость и нейтралитет, но нужно было загнать Раша в угол. Только бы не пережать, не то громила сорвется с цепи, и будет худо. Нельзя было терять чувства меры.

Но немец вовсе не собирался выходить из себя. Ледяным тоном он сказал:

– Не пытайтесь запугать меня, мистер Конуэй. Лучше объясните, в чем могут совпасть наши интересы.

– Вы можете дать мне материал.

– Какой материал?

– Человек из Берлина сказал, что вы были связаны с графом фон Штауфенбергом. Значит, вам многое известно о заговоре против Гитлера. Может получиться отличный репортаж.

– Я не имею ни малейшего отношения к заговору, – с нажимом произнес Раш.

– Как же, как же, – буркнул Конуэй. – Поэтому вас, очевидно, и возвращают в Берлин. Хотят вручить медаль за то, что вы не участвовали в заговоре. А в аэропорту вас встречал почетный караул... Насколько я понял, вас собирались арестовать, так?

– Ни черта вы не понимаете, – снисходительно бросил Раш.

От его высокомерного тона Конуэй чуть не заскрежетал зубами.

– Нет, это вы ни черта не понимаете! – воскликнул ирландец. – По-моему, до вас еще не дошло, в каком дерьме вы сидите. Представьте себе, что Берлин обратится к шведскому правительству с официальным требованием о выдаче.

– Швеция никогда не пойдет на это.

– А присяга? – парировал Конуэй. – Вы ведь не обычный солдат и присягу давали не обычную. Представляете, что с вами будет, когда вас доставят в Германию? Гауптштурмфюрер, кавалер Креста с дубовыми листьями – ничто вас не спасет.

– Я примерно представляю себе, что меня может там ожидать. Но давайте лучше вернемся к вашему предложению. Скажите, мистер Конуэй, как я могу сообщить вам подробности покушения на Гитлера, если не участвовал в заговоре?

– Что поделаешь, газеты питаются слухами. Немножко фактов, остальное вода.

– У меня нет никаких фактов.

– Наверняка вы слышали много интересного, – впился в него глазами Конуэй.

– Достоверность информации вас не смущает?

– Мы сидим тут в Швеции, питаемся разными сплетнями. Главное, чтоб было завлекательно.

– Но это ведь будет вымысел.

– Ничего. Представьте, что вы Киплинг или Конан Дойл. За вымысел, если он художественный, платят хорошо.

Они сидели и молча смотрели друг на друга. Пауза затягивалась. Конуэй вынул сигареты и предложил Рашу закурить. Дело явно шло на лад.

Раш затянулся и спросил:

– Ну хорошо, а что вы сделаете для меня?

– Помогу чем смогу.

Вид у немца был довольно скептический, и Конуэй добавил:

– Ведь это же в моих интересах, разве вы не понимаете?

– А деньги?

– Само собой.

– Будем делить пополам?

– Да.

– И о какой сумме идет речь?

– Трудно сказать.

Вновь воцарилось молчание. Раш раздумывал над идеей, только что возникшей у него в голове. Он прибыл в Швецию, чтобы передать пакет графу Бернадотту. Отлично. Фольке Бернадотт был одним из самых влиятельных людей в Швеции. Может быть, передать ему пакет и одновременно попросить политического убежища? Однако Конуэй уверен, что шведы выдадут его – если не нацистам, то союзникам, по окончании войны. Возможно ли такое? А это будет зависеть от содержимого пакета. Поскольку Бернадотт – глава шведского Красного Креста, вряд ли в конверте находятся чертежи ракеты «Фау-2». Скорее всего какая-нибудь гуманитарная информация. О военнопленных? Наверняка! Шелленберг вполне способен затеять сейчас какую-нибудь историю с обменом пленных – это на него очень похоже. Он надеется выйти из грязи чистеньким!

Раш нарушил паузу:

– Я расскажу вам все, что знаю. Правда, это немного. Взамен вы тоже кое-что для меня сделаете.

– Что именно?

– Подвезете меня на машине.

– Куда?

– К дому графа Фольке Бернадотта.

– А разве вы не застали его по телефону? – тихо спросил Конуэй.

Раш удивленно на него уставился, и ирландец невозмутимо заметил:

– Я знаю о вас почти все.

– Граф – мой друг.

– Как бы не так, – покачал головой Конуэй. – Друзьям звонят домой, вы же ограничились звонком в офис.

– По-моему, ваша специализация – абсурдные предположения, – сказал Раш. – Граф должен был находиться на работе.

– Я специализируюсь по вопросам информации, – ответил Конуэй. – Иногда из нее получаются неплохие сенсации.

– Кроме того, вы, очевидно, специализируетесь по шпионажу на большевиков, – огрызнулся Раш.

Конуэй засмеялся.

– Разве вы не шпион? – настаивал немец.

– Ох уж эти сплетни. Еще про меня болтают, что я работаю на американцев. Судя по всему, ваши ребята видели меня в советском посольстве, так?

Раш спросил:

– Вы отвезете меня к графу?

– Да. Но сначала выслушаю ваш рассказ.

* * *

На самом деле Раш довольно много знал о покушении на Гитлера в Растенбурге, а также о последовавших за этим репрессиях. Большую часть подробностей он утаил, а взамен сочинил специально для Конуэя всякие драматические эпизоды – например, про прекрасную белокурую графиню, отправившуюся вместе со своим возлюбленным на виселицу.

Конуэй слушал, затаив дыхание. Глаза его жадно сверкали, перо скользило по бумаге.

– Отлично, – повторял он. – Великолепно!

Раш подумал, что у журналистов хлеб очень легкий.

– Вот и все, что мне известно, – подытожил он.

Конуэй задал ему кое-какие вопросы, и Раш ответил на них. Теперь можно было отправляться в путь.

* * *

Конечно, Конуэй мог обмануть немца – назвать ему какой-нибудь липовый адрес, дать деньги на такси и распрощаться в освещенном, безопасном вестибюле, где вокруг полно народу. Но ирландец, повинуясь все тому же голосу инстинкта, подсказавшему ему еще в аэропорту, что немец – человек непростой, решил сдержать слово. К шестому чувству примешивались и логические соображения. Если Бернадотт не личный знакомый Раша, значит, эсэсовец послан к нему с чем-то важным. Не похож был граф на человека, принимающего малозначительные послания от беглых фашистов. В последний раз Конуэй видел Бернадотта на пресс-конференции, и аристократ смотрелся весьма внушительно. Конечно, граф был гуманистом, но в то же время опытным дипломатом, прирожденным аристократом и большим снобом. Конуэй готов был поклясться, что ночной визитер получит от ворот поворот.

Адреса Фольке Бернадотта в телефонной книге не было, но в пресс-зале найти координаты резиденции графа оказалось нетрудно. Конуэй и Раш потихоньку выскользнули из отеля через летнюю веранду, пустовавшую в зимнее время, немного прошли по улице и вскоре поймали такси – им повезло.

Машина мчалась по ночному Стокгольму, компаньоны сидели на заднем сиденье молча. Два раза Раш оглядывался назад и на вопросительный взгляд Конуэя отрицательно качал головой. Нет, слежки не было. Как-то слишком легко все получилось. Правда, возле дома Бернадотта в подворотне маячила какая-то фигура. Трудно сказать, кто это был – гестаповец, сотрудник шведской службы безопасности или обычный полицейский. Так или иначе при таком свидетеле идти к парадному входу не следовало.

– Остановите у какого-нибудь телефона-автомата, – сказал Конуэй шоферу.

Надо было позвонить еще из отеля, но Раш упрямился, хотел предстать перед графом самым драматическим образом – неожиданно, без звонка.

Немец не пустил Конуэя в телефонную будку – заставил ждать снаружи. Только попросил мелочь и запер за собой дверь. Несколько секунд Конуэй топтался на холоде, пытаясь подслушать, что будет говорить немец. Но слышно не было, и ирландец, вздохнув, вернулся в такси.

Разговор получился недолгий, и выражение лица у Раша, когда он присоединился к ирландцу, было довольно кислое. Все было ясно без слов, но Конуэй не удержался от ехидного вопроса:

– Надеюсь, граф безумно обрадовался.

– Мне сказали, что он в отъезде.

– Так всегда говорят, – заметил Конуэй, руководствуясь собственным опытом. – Они сказали, куда он уехал?

– За границу. На несколько дней, – тусклым тоном ответил Раш.

– Неужели?

Может быть, из этого можно состряпать статейку. Бернадотт – хорошая тема.

– И когда он вернется?

– Они не знают.

– Еще бы. Кто с вами говорил, мужчина или женщина?

– Со мной говорила его жена, – соврал Раш.

Он почти не слушал Конуэя, весь кипя от ярости. Секретарь Бернадотта сказал, что впервые слышит его имя, что господин граф не ожидает никаких посланцев от господина Шелленберга. Как могло получиться, что Шелленберг ничего не знал об отъезде Бернадотта?

Конуэй немного подумал и сочувственно сказал:

– Да, нехорошо так обходиться с другом мужа. Но ничего, все шведки таковы. Она не хуже и не лучше.

– Это уж точно.

– Лучше иметь дело с американкой, – продолжал Конуэй.

Раш угрожающе взглянул на него:

– С какой еще американкой?

– А с той, на которой женился Бернадотт. Да будет вам известно, у него жена американка. Давайте потолкуем, как нам жить дальше. Насколько я понимаю, вы остались один-одинешенек, без друзей.

* * *

Они сидели в тихом кафе и пили какую-то бурду, по вкусу напоминавшую пиво, она даже называлась пивом, но градусов не имела. Конуэй заплатил сначала за такси, потом за «пиво». На следующий день, тоскливо подумал он, придется еще платить за номер в «Гранд-отеле». Ирландец уже забыл о том, что у него заготовлена отличная статья про покушение на фюрера. Увы, Конуэй был жаден.

Было жалко денег, к тому же ирландец испытывал разочарование. Немец ничего не рассказывал, сидел, уставившись в стакан, на вопросы почти не отвечал – в лучшем случае пожмет плечами или нахмурится. Раш думал о своем, но вопросы репортера мешали ему сосредоточиться. Где вы родились? В памяти воскрес восточно-прусский пейзаж – старые деревья, дома, которые он никогда больше не увидит. Где вас ранили? Раш вспомнил, с каким энтузиазмом участвовал в рейде через Арденнские леса. Они, переодевшись в американскую военную форму, мчались по дорогам на трофейных джипах, убивали, пьянели от ощущения опасности. Точно так же, весело и дерзко, совершили они налет на Гран-Сассо. Но в Арденнах все получилось иначе. Там было совсем как в России: снег, грязь, скопления вражеских войск. Перехитрить врага не удалось, он был гораздо многочисленнее, лучше вооружен, лучше оснащен. Вопрос Конуэя о семье вызвал в памяти Раша образ Лизель, его жены. Давно уже Раш не заглядывал за эту запертую дверь. Жена возникла перед ним как живая – веселая, сияющая, со светлыми волосами. Бомба разорвала ее на куски.

Конуэй с удивлением увидел, что холодные глаза Раша подергиваются влагой. Ирландец почувствовал, что собеседник находится в последней стадии отчаяния, но неправильно истолковал эту слабость. Он все еще пытался подчинить Раша своей воле, не зная о том, что эсэсовец уже взял себя в руки и концентрирует энергию. Тренированная психика Раша пришла ему на помощь, помогла восстановить душевный баланс.

Конуэй с нажимом сказал:

– Вам некуда идти, некуда спрятаться.

Но его слова имели неожиданный эффект – они не загнали Раша в угол, а лишь подтолкнули его к единственно возможному выходу.

– Я могу отправиться к русским, – внезапно заявил Раш.

Появилась новая тема для разговора. Вообще-то Конуэю было наплевать, что будет с Рашем – пусть хоть сдается африканским дикарям, но предварительно следовало выдоить его до последней капли. Поэтому ирландец забеспокоился и принялся переубеждать своего собеседника. Он рассказал немцу о чудовищной жестокости русских (на эту тему Конуэй мог рассуждать сколько угодно), да и фантазировать особенно не пришлось.

У Раша были свои контраргументы. Совершенно очевидно, что русские примут его хорошо: ведь нацисты утверждают, будто Раш участвовал в заговоре против Гитлера. Разве не призывает русская пропаганда «всех честных немцев» вступить в борьбу против фашизма? Русские с большим удовольствием встретят героя войны, не побоявшегося посягнуть на жизнь самого фюрера. В России уже существует комитет «Свободная Германия», которым руководит генерал фон Зейдлиц. Ветераны Сталинграда, попавшие в русский плен, будут счастливы, если ряды антифашистов пополнятся столь именитым воином. Идея перебежать к русским пришла Рашу здесь, в кафе, и покорила его своей логичностью. Как и предсказывал бригаденфюрер Вальтер Шелленберг во время беседы с доктором Эрнстом Кальтенбруннером, все прочие пути для Раша были отсечены – оставался только один. Шелленберг не сомневался, что Раш очень быстро придет к единственному возможному решению – сдаться русским. И действительно, в первый же день пребывания в шведской столице посланец Шелленберга оправдал надежды своего шефа. Расчет бригаденфюрера оказался безошибочным. Однако есть разница между принятием решения и его осуществлением. Гауптштурмфюрер Раш поднял стакан, собираясь допить пиво и отправиться в русское посольство, но тут произошло нечто неожиданное: с улицы донесся звук, заставивший немца замереть на месте.

Глава 5

Уже несколько месяцев Раш не видел лошадей – во всяком случае, породистых. В Берлине в последнее время на улице вновь появились извозчики и грузовые телеги – сказывался бензиновый кризис. Но сейчас, судя по стуку копыт, по ночному Стокгольму рысью скакало настоящее благородное животное, а не какая-то усталая кляча. Раш заслушался легким цоканьем копыт. Лошадь крупная – пятнадцать, а то и пятнадцать с половиной вершков в холке; копыта легкие, для верховой езды. Скорее всего, это был конный полицейский. Возможно, в полицейскую конюшню забрали скаковую или охотничью лошадь. Рашу неудержимо захотелось посмотреть на настоящего чистокровного скакуна. Он встал и быстро направился к двери. Конуэй, дернувшись, кинулся за ним.

Это и в самом деле был полицейский. Раш с восхищением посмотрел на вороного жеребца – лебединая шея, лоснящиеся бока, отменная посадка головы. Конуэй услышал, что немец вздыхает, но не удивился – как-никак он тоже был ирландцем и понимал толк в лошадях. Репортер с восхищением проводил взглядом гордого скакуна, скрывшегося за углом, а потом сказал:

– В России таких лошадей нет.

Раш усмехнулся, и Конуэй мысленно отметил еще одну способность загадочного немца: тот стремительно переходил от одного настроения к другому. Только что был в отчаянии, и вот уже сияет. Только что пребывал в нерешительности, а теперь выглядит совершенно спокойным. За вами не поспеешь, мистер Раш, подумал он. Но ничего, я научусь.

– Садитесь, выпьем еще пивка, – предложил ирландец, а когда на стол поставили новые стаканы, заметил: – Я тоже люблю лошадей. Знаете, ирландцы в конях разбираются.

Раш улыбнулся:

– Вы видели, какой аллюр? Какой круп?

– Главное – ширина груди. – Конуэй умел поговорить о чем угодно, в том числе и о лошадях. – Должно быть, хорош на скачках. Но только не с препятствиями – ноги тонковаты.

– Я бы не побоялся на таком и барьер взять, – возразил Раш и внимательно посмотрел на Конуэя. – Вы действительно разбираетесь в лошадях?

– Немного.

– И у вас есть знакомые тренеры-ирландцы?

– Кое-кого знаю.

Конуэй был знаком с двумя тренерами. Один много лет прожил в Германии, другой давно уже не считал себя ирландцем и занимался всякими темными делишками на ипподроме. Его вот-вот должны были выставить из клуба жокеев.

– Пэта Доннели знаете?

Теперь настала очередь Конуэя улыбнуться.

– Оказывается, у нас с вами и в самом деле есть кое-что общее.

– Неужели знаете?

– Еще бы.

– Я отдал ему своего коня. Гренадера.

– Когда, в Германии?

Раш скорбно пожал плечами:

– Да. Русские наступали, Доннели подался в Швецию, но я не знаю, где он теперь.

– Здесь. Приехал перед самым Рождеством. Он арендует конюшню возле ипподрома в Ульриксдале.

Конуэй поперхнулся и скривился – немец стиснул его локоть с такой силой, что ирландец чуть не подпрыгнул. Жесткие глаза Раша загорелись огнем.

– Это далеко отсюда?

Ирландцу показалось, что если он ответит, что Доннели в данный момент находится на планете Марс, Раш немедленно отправится туда и потащит его с собой.

Репортер мысленно обругал сам себя – как можно было связаться с этим психом. Возможно, эсэсовец свихнулся еще в Германии. Или, может быть, его психика не выдержала потрясений минувшего дня. Такая нечеловеческая сила! Причем не только физическая – немец пугал Конуэя своей напористостью. Конуэй подумал, что примерно такое же ощущение должен испытывать человек, привязанный к хвосту дикого мустанга. Репортер заплатил за пиво, они вышли из кафе и нашли другое такси, причем Раш сгорал от нетерпения и все время торопил своего спутника.

Таксист не желал ехать в Ульриксдаль, и Конуэй отлично его понимал. Ему и самому не хотелось тащиться в такую даль, хотя у Доннели наверняка нашлось бы приличное виски. Но остановить Раша было невозможно, а бросать его тоже было бы глупо.

– Может быть, туда ходит автобус? – спросил он.

– Уже нет, слишком поздно, – без тени сочувствия ответил таксист. – Последний ушел в восемь часов, а сейчас уже половина десятого.

– Может быть, все-таки повезете? – спросил Конуэй. – Мы отблагодарим.

Он и сам понимал, что такое обещание звучит недостаточно убедительно. Таксист хмыкнул:

– А обратно порожняком поеду, да? Да и бензину у меня маловато. Вы не представляете, как мало горючего нам выдают. Мне тоже на что-то жить надо.

Прежде чем Конуэй успел вмешаться, Раш вытащил из кармана пресловутый платок и помахал перед носом таксиста бриллиантовой брошью.

– Не валяйте дурака! – запротестовал Конуэй, но немец не слушал.

– Это бриллианты, – сказал он пораженному шоферу. – Отвезешь нас в Ульриксдаль – получишь один.

Шофер перешел от удивления к подозрительности, и Конуэй решил, что пора вмешаться.

– Мой приятель выпил, – объяснил он.

– Я пьяных не вожу, особенно в такую глушь.

– Даже за бриллиант? – не отставал Раш. Было видно, что так просто он не отвяжется. Пальцем в перчатке немец ткнул в камень, тянувший не меньше, чем на четверть карата.

– Если у тебя есть карманный нож, я его сейчас выковыряю.

Конуэй сдался.

– Не бойтесь, брошь действительно принадлежит ему. Если он хочет отдать его тебе, это его дело.

– Ладно, едем в Ульриксдаль, – согласился таксист и вытащил нож. – Но камешек вперед.

* * *

То, что Конуэй и Раш были знакомы с одним и тем же тренером, не так уж удивительно. Мир верховой езды достаточно тесен – каждый конь ведет свое происхождение от какой-нибудь знаменитой английской конюшни, а ирландцы испокон веков работали в господском стойле, дрессируя лошадей и обучая верховой езде. Этим ремеслом они занимались чуть ли не во всех странах планеты. От Дублина до Дели, от Эдинбурга до Мадрида ирландские тренеры ценились очень высоко. Тот, кто хотел победить на скачках, нанимал на работу ирландца.

Таким образом, Пэт Доннели был самым что ни на есть обычным ирландским эмигрантом. С тем же успехом он мог оказаться в Кентукки или Мельбурне. Но так уж вышло, что значительную часть своей жизни он провел в Германии, а перед ним – его отец. Доннели-старший открыл конюшню в Пруссии еще в девяностых годах прошлого века. В ту эпоху в государстве кайзера верховая езда и скачки были в большой моде. Однако, когда началась Великая война, Доннели-старшему пришлось на время прервать свое дело. Сразу после перемирия, в 1918 году, он вновь вернулся в Германию – в военные годы с его конюшней ничего не случилось, поскольку Ирландия считалась нейтральной державой. Доннели-старший, если бы это было возможно, уехал бы на родину еще в сорок втором или сорок третьем году, но такой возможности у него не было. То есть сам он, конечно, смог бы репатриироваться, но для этого пришлось бы бросить лошадей. К тому же конное дело в Ирландии совсем пришло в упадок.

Тренер открыл дверь своего деревянного дома, находившегося неподалеку от ульриксдальского ипподрома, и увидел того, кого никак не ожидал здесь встретить. Появление Конуэя его не поразило бы – репортер вечно что-то разнюхивал, пытался выведать подробности предстоящих скачек то у жокеев, то у владельца лошадей. Но откуда тут взялся Раш? Здесь, в Швеции! В то же время Доннели понимал, что Франц Раш такой человек, которому свойственно неожиданно появляться в самых непредвиденных местах. При этом можно было рассчитывать на какой-нибудь крайне неприятный сюрприз.

Удивительнее же всего было то, что два этих совершенно разных человека появились у него на пороге вместе.

– Если я не ошибаюсь, герр Раш?

Раш ухмыльнулся.

– Да, пришел проведать Гренадера.

– Ничего не получится. Во всяком случае, сейчас, ночью. Я не могу допустить, чтобы в стойло попал холодный воздух. Но вы можете войти ко мне в дом.

Гости уселись, и, как надеялся Конуэй, хозяин предложил им виски – настоящего ирландского виски «Джон Джеймсон», терпкого и крепкого.

Доннели выглядел так, словно всю жизнь играл роль гнома. Конуэю тренер напоминал Барри Фицджеральда, знаменитого ирландского актера, – такой же маленький, щупленький, с подвижным и выразительным лицом. Горестно наморщив лоб, Доннели сказал:

– Какие ужасные времена, господин Раш. Но я рад, что вы выбрались в Швецию. Неужели вам придется возвращаться?

– Нет.

– Если он вернется, его убьют, – пояснил Конуэй. – Он в бегах.

– Правда? – взглянул Доннели на немца, удивленно вскинув брови.

– Он участвовал в заговоре против Гитлера, – добавил Конуэй. – А может, и не участвовал, но гестапо в этом уверено.

– Расскажите мне лучше про Гренадера, – вмешался Раш.

– Отличный крупный конь, попусту теряющий свои лучшие годы. Мог бы брать призы на скачках. Но ничего, еще возьмет. – Тренеру хотелось поговорить о Раше. Офицер ему нравился – жесткий, бесстрашный, отличный наездник. – А чем вы собираетесь заняться, господин Раш?

– Еще не знаю.

Раш как раз предпочел бы поговорить о Гренадере. Хорошо было бы повидать любимого коня, а завтра проехаться на нем.

– На какую дистанцию может скакать Гренадер?

– Уже на целую милю. Он с каждым днем становится все сильнее.

– Лучше бы спросили, сколько можно выручить за вашего коня, – бесцеремонно заявил Конуэй.

– Довольно приличную сумму, – тут же ответил тренер. – Несмотря на неважную конъюнктуру. У вас нет денег, господин Раш?

– Нет.

– У меня тоже. Приходится содержать шестнадцать лошадей, а доходов почти никаких.

– Зато у него есть драгоценности, которые кое-чего стоят, – сообщил Конуэй.

– Скоро ли можно будет пускать Гренадера на скачки? – поинтересовался Раш.

– Здесь, в Швеции? Не раньше, чем в мае. Здесь и скачек-то настоящих нет, ходят только рысью. У меня есть возможность вернуться в Ирландию, но если брать с собой лошадей, то я разорюсь на перевозке. С другой стороны, если приеду пустой, то нечего будет показать. А каковы ваши планы, господин Раш?

– Он собирается сдаться русским, – сказал Конуэй, и Доннели опять удивленно поднял брови. – Я пытаюсь ему втолковать, что это безумная затея. Может, хоть вас он послушает.

Доннели не хотелось ни в чем соглашаться с Конуэем, но в данном случае репортер был прав.

– С ними нельзя иметь ничего общего, сэр, – сказал он. – Русским доверять нельзя.

– Больше мне податься некуда.

Доннели зажег трубку, помолчал, потом внезапно сказал:

– Но есть еще Ирландия. Сколько стоят ваши драгоценности?

– Британцы его не пропустят, сразу зацапают, – возразил Конуэй.

– Можно выйти в плаванье на нейтральном судне, – пожал плечами Доннели. – А из Ирландии ничего не стоит перебраться в Южную Америку.

Рашу хотелось говорить только о Гренадере, но ирландцы уже увлеклись новой темой. Если бы проблема будущего стояла только перед немцем, остальные двое скорее всего моментально утратили бы к ней интерес, но у каждого из присутствующих были свои проблемы и сомнения относительно завтрашнего дня.

Через несколько минут Доннели уже записывал на листке бумаги описание драгоценных камней, еще оставшихся на обеих брошках. Все трое пытались прикинуть, хотя бы примерно, сколько могут стоить камни. Но выпитое виски и чрезмерный оптимизм мешали объективности оценок. Вскоре выяснилось, что ни один из троих ничего не понимает в ювелирном деле, да и цену на лошадей в нынешней Швеции представить себе было довольно трудно.

– Пустая трата времени, – резюмировал Конуэй.

– Это замечание – ваш единственный вклад в наши планы, мистер Конуэй? – ехидно спросил Доннели. – Если так – идите своей дорогой. Но держите язык за зубами.

– А что еще я могу сказать? – насупился Конуэй. – Информацией располагаю не я, а ваш немецкий друг. У него голова напичкана ценными фактами. А факты стоят денег.

– Что вы имеете в виду?

– Он хочет сказать, что из моих рассказов получатся газетные статьи, – объяснил Раш.

– Хотелось бы узнать, зачем вам понадобилось встречаться с Бернадоттом? – взял быка за рога Конуэй.

– Так вот зачем вы приехали? – повернулся к Рашу Доннели. – Нужно встретиться с Бернадоттом?

– Я всего лишь хочу выяснить, не поможет ли он мне с политическим убежищем.

Раш решил не вдаваться в подробности. От виски и пылающего камина его клонило в сон, во всем теле чувствовалась усталость.

– Думаю, у него при себе послание или пакет, – сказал Конуэй.

Доннели нахмурился.

– Что-то я вас не пойму. То господин Раш в бегах, то вдруг выясняется, что он прибыл для встречи с Бернадоттом.

– Понимаете, сегодня утром, когда он вылетал из Берлина, он был курьером, – стал рассказывать Конуэй. – Пока самолет находился в воздухе, немцы решили, что он – предатель, и попытались его арестовать.