Текст книги "Двенадцать"

– Приятного аппетита.

От первой ложки его едва не стошнило. Это даже не было похоже на еду. Преодолевая все свои инстинкты, он заставил себя проглотить. Сидящая напротив Лайла, похоже, даже не заметила его проблем, разламывая крекеры. Насыпала их в суп и принялась есть. Усилием воли Грей заставил себя съесть вторую ложку. Потом третью. Он ощутил, как суп улегся внизу его желудка, будто некая инертная масса. Когда он попытался съесть четвертую ложку, живот сдавило, будто тисками.

– Прошу прощения.

Стараясь не бежать, он вышел в подсобку и добрался до раковины как раз вовремя. Обычно его тошнило громко, но не в этот раз. Суп вылетел из него совершенно беспрепятственно. Боже, что же такое с ним? Он ополоснул рот, немного постоял, чтобы прийти в себя, и вернулся за стол. Лайла смотрела на него с тревогой.

– С супом все нормально? – опасливо спросила она.

Он на него даже смотреть не мог. Интересно, в состоянии ли она почувствовать запах рвоты.

– Все в порядке, – с трудом сказал он. – Я просто… не очень голоден, наверное.

Похоже, этот ответ ее удовлетворил. Она долго смотрела на него, прежде чем снова заговорить.

– Надеюсь, что вы не обидитесь, Лоуренс. Вы, случайно, не ищете работу?

– В смысле еще что-то покрасить?

– Ну, наверное, и это. Но есть и другие дела. У меня такое впечатление, простите, если я поспешна в выводах, что вы немного… не у дел. Ничего страшного. Не поймите меня неправильно. С людьми всякое случается.

Она прищурилась, глядя на него.

– Но вы ведь действительно не работаете в «Хоум Депо», не так ли?

Грей покачал головой.

– Я так и думала! Правда, вы нашли меня, когда я там уже некоторое время ходила. В любом случае вы прекрасно выполнили работу. Прекрасно. И это лишь подтверждает мои слова. Если понимаете, о чем я. Потому что я хотела бы помочь вам снова стать на ноги. Вы очень мне помогли, и я хочу отплатить вам за это. Господь свидетель, тут очень много нужно сделать, поскольку Дэвида нет, где бы он там ни был. Наклеить бордюр, еще, конечно же, проблемы с электричеством, а еще газон, ну, вы видели газон…

Если он не остановит ее прямо сейчас, понял Грей, то он отсюда никогда не выберется.

– Леди…

– Прошу.

Она подняла руку и тепло улыбнулась ему.

– Лайла.

– О’кей, Лайла.

Грей сделал глубокий вдох.

– Вы не заметили ничего… странного?

Она удивленно нахмурилась.

– Не понимаю, что вы имеете в виду.

Потихонечку, главное потихонечку, подумал Грей.

– Типа, например, электричества.

– А, это, – ответила она и небрежно махнула рукой. – Вы уже упоминали об этом в магазине.

– Вам не кажется странным, что оно до сих пор не включилось? Вы не думали, что все уже должны были починить?

На ее лице появилось еле заметное беспокойство.

– Ни малейшего понятия. Если честно, я не понимаю, к чему вы клоните.

– И Дэвид, вы говорили, что он не звонил. Как долго?

– Ну, он человек занятой. Очень занятой человек.

– Я не думаю, что это причина того, что он не звонил.

– Не думаете, – абсолютно ровным голосом сказала она.

– Нет.

Лайла прищурилась и поглядела на него с подозрением.

– Лоуренс, вы знаете что-то, но не говорите? Поскольку, если вы друг Дэвида, надеюсь, что вы проявите себя достойно и скажете мне.

С тем же успехом Грей мог попытаться муху на лету поймать.

– Нет, он не мой друг. Я просто хочу сказать…

Ничего не поделаешь, придется сказать все как есть.

– Вы заметили, что вокруг нет людей?

Лайла напряженно смотрела на него, скрестив руки поверх выпуклого живота. В ее глазах горела едва сдерживаемая ярость. Потом она резко встала, схватила пустую чашку со стола и понесла к раковине.

– Лайла…

Она резко дернула головой, даже не поглядев на него.

– Я не желаю, чтобы вы так говорили.

– Нам надо выбираться отсюда.

Она с грохотом кинула чашку в раковину и повернула рычаг. Принялась резко дергать его вверх-вниз, без особого эффекта.

– Проклятье, воды нет. Почему долбаной воды нет?

Грей встал. Она резко развернулась к нему, сжав кулаки в гневе.

– Как вы не понимаете! Я не могу снова ее потерять! Не могу!

В ее словах не было смысла. Она имеет в виду ребенка? Что она имеет в виду, говоря «снова»?

– Мы не можем остаться.

Он сделал шаг вперед осторожно, так, будто подходил к испуганному животному.

– Здесь небезопасно.

По ее щекам потекли слезы ярости.

– Почему вы сделали это? Почему?

Она принялась молотить его кулаками. И Грей притянул ее к себе, как боксер, входящий в клинч, обхватил ее руками. Это было рефлекторное движение, он просто не знал, что еще сделать.

– Не говорите так, – повторяла она снова и снова, извиваясь в его объятиях. – Не говорите так.

И тут дыхание будто оставило ее, и она повисла на нем.

Они стояли так не одну минуту, неловко обнявшись. Как давно Грей не прикасался к другому человеку? Он и вспомнить не мог. Грей чувствовал ребенка между ними, в ее животе, настойчиво пытающегося привлечь внимание. Ребенок, подумал он. У этой бедной женщины будет ребенок.

Наконец Грей разжал руки и сделал шаг назад. Навязчивой женщины, говорящей отрывисто и снисходительно, той, которую он встретил в «Хоум Депо», больше не было. Вместо нее перед ним стояло хрупкое ранимое создание, едва не ребенок.

– Могу я тебя кое о чем попросить, Лоуренс? – еле слышно спросила она.

Грей кивнул.

– Чем ты раньше занимался?

У него ушла секунда, чтобы понять, что речь идет о работе.

– Убирался, – сказал он, как на исповеди. – Я был уборщиком.

Лайла на мгновение задумалась, глядя на грязный пол.

– Ну, полагаю, в этом ты меня превзошел, – сказала она и вытерла слезы с глаз. – Если по правде, думаю, что я вообще была никем.

В комнате снова воцарилась тишина. Интересно, подумал Грей, что еще она скажет. Никогда в жизни он еще так ужасно не переживал за кого-либо.

– Я уже один раз потеряла ребенка, понимаешь, – сказала Лайла. – Девочку.

Грей ждал.

– В этом не было ничьей вины. Просто так иногда случается.

Как странно. Стоя здесь, в тишине, Грей чувствовал, будто он уже знает все это о ней. Если не в конкретных деталях, то в общем. Все будто разом сложилось, будто в одной из тех картин, которые выглядят бессмысленными вблизи, а потом отходишь назад и все видишь.

– Что ж, – наконец сказала Лайла и протяжно выдохнула. – Полагаю, лучше мне сказать все сразу. Я так понимаю, что ты предлагаешь уезжать завтра же, с утра пораньше. Если я тебя правильно поняла.

– Думаю, так будет лучше всего.

Лайла с тоской поглядела по сторонам.

– Очень плохо на самом деле. Я хотела закончить детскую.

Она снова посмотрела на него.

– Только одно условие. Ты не заставляешь меня думать об этом.

Грей кивнул.

– Мы просто… просто едем на природу. Это понятно?

– О’кей.

Грей ждал, что она скажет что-то еще, но не дождался. Она оставила эту тему так же быстро, как и затронула.

И тут совершенно внезапно ее настроение снова стало хорошим. Ее глаза резко расширились, она едва не смеялась.

– О боже мой, что за сцену я устроила! Поверить не могу!

Ее руки дернулись, касаясь лица и волос.

– Я, должно быть, ужасно выгляжу. Я ужасно выгляжу?

– Думаю, ты хорошо выглядишь, – выпалил Грей.

– Вот приехали, у меня гость дома, а я слезами заливаюсь. Брэда это всегда с ума сводит. Он всегда говорит, Лайла, ради бога, не надо все время столько эмоций выплескивать.

«Снова это имя», – подумал Грей.

– А кто такой Брэд?

Лайла недоуменно нахмурилась.

– Конечно же, мой муж.

– Я думал, твой муж Дэвид.

– Ну да. В смысле Дэвид.

– Но ты сказала…

– Я много чего говорю, Лоуренс. К этому тебе придется привыкнуть. Возможно, ты думаешь, что я просто безумная.

– Я вовсе так не думаю, – солгал Грей.

Она иронически улыбнулась.

– Мы оба знаем, что ты говоришь это только из вежливости. Но я это ценю.

Она снова огляделась и тяжело вздохнула.

– Тяжелый день был, не думаешь? Боюсь, у нас нет подходящей комнаты для гостей, но я тебе на диване постелю. Если не возражаешь, то посуду до утра оставлю и пожелаю тебе доброй ночи.

Грей понятия не имел, что и думать. Будто она на мгновение вышла из транса, а потом рухнула обратно. В дверях она обернулась и снова посмотрела на него.

– Ева, – сказала она.

Грей поглядел на нее.

– Моя дочь, которая умерла, – объяснила Лайла. – Ее звали Ева.

И она ушла. Грей слышал, как она медленно топает по коридору, а потом по лестнице. Убрал со стола тарелки. Хотелось бы их вымыть, чтобы утром она пришла на прибранную кухню, но тут ничего не поделаешь, просто придется сложить в мойку, к остальным.

Взяв со стола свечу, он пошел в гостиную. Но лишь он лег на диван, как понял, что спать он не будет. Мозг пребывал в полной готовности, а еще он до сих пор чувствовал тошноту от супа. Он снова вспомнил то, что произошло на кухне, тот момент, когда он обнял ее. Не обнял по-настоящему на самом деле. Тогда Грей просто хотел, чтобы Лайла не могла дальше колотить его. Но через какое-то время это стало похоже на объятия. Это было хорошо. Больше, чем просто хорошо, на самом деле. В этом ощущении не было ничего сексуального, по крайней мере в том смысле, как Грей это помнил. Прошли многие годы с тех пор, как Грей ловил себя на мыслях, хоть отдаленно напоминающих сексуальные. Антиандрогены об этом позаботились. Ко всему женщина еще и беременная, ради всего святого. Что, если задуматься, было, наверное, самым лучшим во всем этом. Беременные женщины не обнимаются направо и налево без причины. Обнимая Лайлу, Грей ощутил, что вступил в некий круг, и внутри этого круга не двое, а трое – ребенок, который тоже был с ними. Может, Лайла безумна, может, и нет. Уж не ему о таком судить. Но он не считал, что это что-то меняет. Она выбрала его, чтобы он ей помог, и он делал именно это.

Грей едва не начал говорить сам с собой, размышляя об этом, и уже почти уснул, когда тишину прорезал звериный визг. Он резко сел на диване, приходя в себя. Звук снаружи. Он быстро подошел к окну.

И только тогда вспомнил про револьвер Игги. Так отвлекся, что оставил его в «Хоум Депо». Как он мог так ступить?

Он прижался лицом к стеклу. Посреди улицы лежал темный комок, размером с лабрадора. И похоже, не шевелился. Грей подождал, затаив дыхание. По верхушкам деревьев скакал какой-то серый силуэт, который вскоре пропал.

Грей понимал, что теперь он всю ночь глаз не сомкнет. Хотя какая разница. Это ощущение будто обдало его холодным душем. Наверху спит Лайла, ей снится мир, которого больше нет, а за стенами дома притаилось чудовищное зло. Зло, частью которого является сам Грей. Перед его глазами снова встала сцена на кухне, Лайла, стоящая у раковины, со слезами отчаяния, льющимися по ее щекам, со сжатыми в гневе кулаками. Я не могу снова потерять ее, я не могу.

Он будет сторожить всю ночь, стоя у окна, до утра, а потом, с рассветом, увезет их отсюда к чертям.

Лайла Кайл пребывала в раздумьях в темноте.

Она слышала визг снаружи. Собака, поняла она. Что-то случилось с собакой. Какой-нибудь безмозглый водитель, мчащийся по улице? Наверняка именно это и произошло. Людям нужно получше следить за своими любимцами.

Не думай, сказала она себе. Не думай не думай не думай.

И Лайла задумалась. Как это, быть собакой. Наверное, в этом есть некоторые преимущества. Существование, полностью лишенное мыслей, в голове ничего, вот тебя еще раз погладили, вот ты погулял по кварталу, вот у тебя еда в животе. Наверное, Роско (потому что это точно Роско, его она слышала, бедный Роско) даже не понял, что с ним произошло. Может, совсем чуть-чуть, в самом конце. Только что он шел по улице, все обнюхивая, разыскивая, что съесть – Лайла вспомнила, как видела его сегодня утром, когда у него во рту что-то болталось, но тут же выбросила из головы этот неприятный образ – а потом… ну, потом просто не было. Роско отправился в небытие.

А теперь этот мужчина. Этот Лоуренс Грей. О котором, вдруг поняла Лайла, она вообще ничего не знает. Он был уборщиком. Убирался. Что он убирал? Наверное, у Дэвида бы истерика случилась, если бы он узнал, что она пустила в дом совершенно незнакомого человека. Она бы с удовольствием поглядела на лицо Дэвида. Лайла предполагала, что вполне могла и ошибиться в этом человеке, этом Лоуренсе Грее, но ей так не казалось. Она всегда хорошо разбиралась в людях. Конечно, Лоуренс говорил некоторые странные вещи – очень тревожные. Насчет выключенного света, пропавших людей, все прочее. (Мертвы, мертвы, все мертвы). Он определенно вывел ее из себя. Но если честно, он прекрасно поработал в детской, а еще, глядя на него, она поняла, что у него сердце не камень. Еще одно любимое выражение ее отца. Что оно может означать? Разве может сердце быть камнем?

«Папа, я же медик, – однажды сказала она ему со смехом. – Говорю тебе, сердце не может быть камнем, не может быть не на месте».

Как тяжело, оказывается, просто думать по-нормальному. А именно это и необходимо. Смотреть на вещи именно так, а не иначе, что бы ни случилось, не отводить взгляд. Иначе мир обрушится, утопит тебя, как волна, и где ты окажешься? Сам по себе дом – не то, о чем она станет тосковать. Она втайне ненавидела его, с того самого момента, как переступила его порог. Показушный размер, слишком много комнат, желтоватое, как от газового фонаря, освещение. Совсем не такой, в каком она и Брэд жили на Мэрибел-стрит – тесном, но очень родном, заполненном всем, что они любили, – как такое может быть? Было дело в доме или в том, кто в нем живет? А здесь чудовищная помпезность, музей небытия. Конечно, это Дэвид придумал. Дом Давидов. Случайно, не из Библии? В Библии много про дома, дом того, дом этого, дом такого, дом сякого. Лайла вспомнила, как маленькой девочкой лежала клубочком на диване и смотрела «Рождество Чарли Брауна». Она любила Снупи не меньше, чем Кролика Питера. Тот момент, когда Линус, умник, тот, что был взрослым, лишь прикидывающимся ребенком, со своим одеялом рассказал Чарли Брауну, по поводу чего вообще Рождество празднуют. В той стране были на поле пастухи, которые содержали ночную стражу у стада своего. Вдруг предстал им Ангел Господень, и слава Господня осияла их; и убоялись страхом великим. И сказал им Ангел: не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям: ибо ныне родился вам в городе Давидовом Спаситель, Который есть Христос Господь.

Город Давидов, Дом Давидов. Дэвид, Дэвид, Дэвид.

Ребенок, подумала Лайла. Ее мысли должны быть только с ребенком. Не с домом, не со звуками снаружи (там чудовища), не с Дэвидом, который не вернулся домой (мертвый Дэвид), ни с чем иным. Все источники четко свидетельствуют о том неоспоримо, что негативные эмоции влияют на плод. Он думает о том, о чем думаешь ты, он чувствует то, что чувствуешь ты, если ты все время боишься, что тогда? Эти тревожные слова, которые Лоуренс говорил на кухне. Он хотел, как лучше, он просто пытался сделать то, что будет, как он думал, лучше для нее и Евы (Евы?), но должно ли все это быть правдой лишь потому, что он это сказал? Это теории. Это его воззрения. Не то чтобы она не была согласна. Вероятно, действительно пора уходить. Вокруг стало ужасающе тихо (бедный Роско). Будь здесь Брэд, он бы сказал ей то же самое. Лайла, пора уходить.

Потому что она все время ощущала, что ребенок, которого она носит, – не новый человек в этом мире. С того самого дня, когда она сидела в туалете, зажав меж бедер полоску теста, эта мысль поглощала ее все сильнее. Этот ребенок – не новая Ева, не другая Ева, не замена Еве, она и есть Ева, их маленькая девочка, вернувшаяся домой. Будто мир решил исправить свою ошибку, ужасающую, вселенскую ошибку в виде смерти Евы.

Ей хотелось рассказать об этом Брэду. Больше, чем хотелось. Даже просто произнеся его имя, она ощущала тоску, такую сильную, что на глазах выступали слезы. Она же не собиралась замуж за Дэвида! Зачем Лайла вышла замуж за Дэвида – лицемерного, властного, вечного доброхота Дэвида, – когда она уже замужем за Брэдом? Да еще теперь, когда Ева скоро родится и они снова станут семьей?

Потому что Лайла все еще любила его, вот что. Это самая грустная и печальная загадка во всем этом. Она никогда не переставала любить Брэда, как и он ее, ни на секунду, даже тогда, когда их любовь превратилась в боль, непереносимую для них обоих, когда их маленькой девочки не стало. Они расстались, чтобы забыть это, будучи не в состоянии сделать это, пока они вместе. Скорбная, но неизбежная разлука, как континенты, в незапамятные времена разделившиеся из одного. Они сопротивлялись до самого конца. Лайла вспомнила тот вечер, перед тем как ушел Брэд. Чемоданы в коридоре дома на Мэрибел-стрит, все улажено с юристами, столько слез пролито, что они уже не понимали толком, по ком плачут. Общее состояние, будто ненастье. Мир непрекращающихся слез. Тогда он пришел к ней в спальню, куда уже давно не приходил, залез под одеяло, и еще на один час они снова стали парой, молча двигаясь в темноте, их тела, которые все еще желали того, что уже не могли вынести их сердца. Они не сказали друг другу ни слова. Наутро Лайла проснулась одна.

Но теперь все изменилось. Ева родится! Ева уже почти тут! (Мертвы, мертвы, все мертвы.) Ей надо написать Брэду письмо, вот, она точно это сделает. Конечно, он же должен прийти и увидеть ее, уж такой он человек. На Брэда всегда можно положиться, когда весь мир летит к чертям собачьим. Что, если он придет, а ее здесь нет? Воодушевленная своим решением, Лайла подползла к небольшому столику, не вставая, чтобы ее не было видно в окно. Не сразу нашла в ящике карандаш и пачку листов бумаги для блокнота. Ну, как же это написать? «Я уезжаю. Я точно не знаю куда. Жди меня, мой дорогой. Я люблю тебя. Скоро здесь будет Ева». Коротко и ясно, изящно и по сути дела. Удовлетворенная, она сложила листок втрое, сунула в конверт, написала снаружи «Брэд» и положила на стол, чтобы не забыть про него утром.

Снова легла. Письмо словно смотрело на нее из другого конца комнаты, светящийся в темноте белый прямоугольник. Закрыв глаза, Лайла провела руками вниз по круто вздымающемуся животу. Ощущение полноты, а потом изнутри еле ощутимый толчок, потом еще один, и еще. Ребенок икал. Ик! Крохотный малыш. Не открывая глаз, Лайла позволила этому ощущению поглотить ее. Внутри ее, ниже ее сердца ожидала своего рождения крохотная жизнь, но, более того: она, Ева, возвращалась домой. Этот день приближается, Лайла понимала это. Ее сознание скользило по волнам сна, будто серфер по волнам океана. В любой момент волна может захлестнуть ее, и она окажется под водой. От прикосновения пальцев к животу Ева успокоилась. «Я люблю тебя, Ева», – подумала Лайла Кайл. И с этой мыслью она уснула.

9

Было уже почти десять утра, когда они добрались до Майл Хай. Проезжая по центру города, Дэнни пришлось лавировать между баррикадами, как в лабиринте. «Хамви», пулеметные точки, обложенные мешками с песком, даже пара танков. Ему много раз приходилось сдавать назад и искать пути объезда, и каждый раз он снова видел, что проезд перекрыт. Наконец, когда утренний туман уже окончательно рассеялся под лучами солнца, он нашел проезд, под развязкой, и выехал к стадиону.

На стоянке, под лучами утреннего солнца выстроились ряды палаток цвета хаки. Стояла зловещая тишина. Палатки окружало кольцо из машин, легковых, «Скорой помощи» и полицейских. Многие выглядели как после аварии – с разбитыми стеклами, оторванными бамперами, сорванными с петель дверьми. Дэнни остановил автобус.

Они вышли и сразу же погрузились в смрад разложения, такой сильный, что Дэнни едва не стошнило. Хуже, чем у мамы, хуже, чем все эти тела, которые он увидел за это утро, пока шел на автостанцию. Этот запах будто сам проникал внутрь, оседая во рту и в носу, чтобы остаться там не на один день.

– Привет! – крикнула Эйприл. Ее голос эхом отдался над стоянкой. – Есть здесь кто-нибудь? Эгей!

У Дэнни скрутило живот от нехорошего предчувствия. От запаха, но и от чего-то еще. Очень хреновое предчувствие.

– Эгей! – снова крикнула Эйприл, сложив руки рупором. – Кто-нибудь меня слышит?

– Может, нам стоит уйти, – предложил Дэнни.

– Здесь должны были быть военные.

– Возможно, они уже ушли.

Эйприл сняла рюкзачок, расстегнула молнию и достала молоток. Взмахнула, будто оценивая его вес.

– Тим, держись рядом со мной. Понял? Никуда не отходи.

Мальчик так и стоял у ступенек автобуса, продолжая тереть нос.

– Но пахнет отвратно, – в нос сказал он.

Эйприл надела рюкзачок на плечи.

– Во всем городе пахнет отвратно. Просто смирись с этим. А теперь пошли.

Дэнни тоже никуда не хотелось идти, но девушка была настроена решительно. И он пошел следом за ними, пробираясь между машин. Шаг за шагом, Дэнни начинал осознавать, что он видит перед собой. Машины расставили вокруг палаток в качестве линии обороны. Как во времена пионеров, когда поселенцы ставили в круг фургоны, чтобы обороняться от индейцев. Но Дэнни знал, что тут не было никаких индейцев. И похоже, то, что здесь случилось, уже закончилось давным-давно. Где-то здесь трупы – запах становился все сильнее, по мере того как они шли дальше, но пока они ни одного не увидели. Так, будто все попросту исчезли.

Они дошли до первого ряда палаток. Эйприл откинула клапан, вскинув молоток, готовая ударить. Внутри была мешанина из опрокинутых носилок, стоек для капельниц и мусора – бинтов, шприцев и медицинских лотков. Но ни одного тела.

Они заглянули в другую палатку, потом в еще одну. Все то же самое.

– Так, куда, черт подери, все подевались? – спросила Эйприл.

Оставалось лишь осмотреть сам стадион. Дэнни не хотел идти туда, но для Эйприл ответа «нет» не существовало. Если военные сказали, чтобы все шли сюда, настаивала она, значит, этому была причина. Они начали подниматься по наклонной дороге, ко входу. Впереди шла Эйприл, одной рукой притянув к себе Тима, а в другой сжимая молоток. И тут Дэнни заметил птиц. Огромное черное облако, кружащее над стадионом, пронзительные крики, которые нарушили тишину и в то же время сделали ее еще более отчетливой.

И тут они услышали позади мужской голос.

– На вашем месте я бы туда не ходил.

«Феррари» заглох в тот самый момент, когда Китридж уже подъезжал к стоянке. Машина ехала рывками, будто захромавшая лошадь, из-под капота и по бокам вырывались струи маслянисто-черного дыма. Можно и не гадать, что произошло. Когда Китридж взлетел на выезде из подземного гаража, будто на ракете, взлетел и с грохотом обрушился на асфальт, треснул поддон двигателя. Постепенно масло вытекло, мотор стал перегреваться, а потом поршни просто расширились настолько, что их заклинило в цилиндрах.

Прости за машину, Уоррен. Она была так хороша, пока держалась.

Китриджу потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя после увиденного на стадионе. Боже, какой кошмар. Не то чтобы он такого не ожидал, но увидеть это воочию было слишком. Это потрясло его до глубины души. У него дрожали руки, как от лихорадки. За свою жизнь Китридж всякое повидал, такие ужасы, какие мало кому доводится видеть. Тела в ямах, сложенные штабелями, будто доски на складе. Целые деревни погибших от ядовитого газа, семьями, лежащими прямо там, где застала их смерть; протянутые руки в тщетной попытке в последний миг коснуться своих родных. Обезображенные до неузнаваемости останки мужчин, женщин и детей, которых разорвала на куски взорванная на рынке бомба, та, что принес на своем теле безумец. Но бойни такого масштаба он не видел никогда.

Он сидел на капоте «Феррари», пытаясь решить, что делать дальше. Очевидно, для начала найти машину с ключами в замке. И тут он услышал вдали звук мотора. Нервы Китриджа сразу же вытянулись по стойке смирно. Большой мотор, дизель. БТР? И тут, будто в сюрреалистическом видении, на рампу медленно въехал большой желтый школьный автобус.

«Ну как тебе, а? – подумал Китридж. – Бога душу мать. Долбаный школьный автобус. Экскурсия на тему “Конец света”».

Китридж смотрел на автобус. Машина остановилась, и из нее вышли люди. Девушка с выкрашенными в розовый прядями волос на голове, голенастый мальчишка в шортах и футболке и мужчина в смешной кепке, судя по всему, водитель. «Эгей! – крикнула девушка. – Эгей, есть здесь кто-нибудь?» Немного переговорив, они пошли вперед, в гущу стоящих машин. Девушка шла первой.

Наверное, пора бы что-то сказать, подумал Китридж. Но если он обнаружит свое присутствие, это породит целую кучу обязанностей, а он с самого начала поклялся себе избегать этого. Другие люди не входили в его план. План один – суметь выбраться. Идти налегке, остаться в живых, сколько получится, забрать с собой столько Зараженных, сколько получится, до того момента, когда придет время умирать, а оно наверняка придет. Стоящий Насмерть в Денвере падает в бездну, быстро и ярко, как метеор.

Но потом Китридж понял, что сейчас произойдет. Эти трое шли прямиком на стадион. Конечно, именно туда. Китридж только что сделал то же самое. Но это дети, бога ради. План, не план, нельзя позволить им увидеть то, что увидел он.

Схватив автомат, Китридж спешно пошел наперерез.

Услышав его голос, водитель среагировал настолько бурно, что Китридж замер на месте. У мужчины вырвался крик, и он рванулся вперед, спотыкаясь и одновременно прикрывая глаза согнутой в локте рукой. Двое других отскочили в сторону, девушка дернула мальчишку за руку и прижала к себе инстинктивно и взмахнула молотком, резко разворачиваясь к Китриджу.

– Эй, потише там, – сказал Китридж. Развернул автомат дулом вверх и поднял руки. – Я из хороших парней.

Сейчас Китридж разглядел, что девушка постарше, чем ему сначала показалось. Лет семнадцать, около того, чудные волосы, выкрашенные в розовый цвет, столько сережек и гвоздиков в ушах, что они, казалось, прибиты к ее голове. Однако она смотрела на него холодно, без единого намека на страх, и Китридж понял, что она не так проста, как кажется на первый взгляд. Несомненно, она ударит его молотком, хотя бы попытается, сделай он еще хоть шаг. Одета она была в облегающую черную футболку и протертые на коленях джинсы, на ногах кеды «Чак Тейлор», на руках браслеты до самых локтей, кожаные и серебряные. Рюкзачок, желтый, как лента, которой огораживают место преступления. Мальчишка, очевидно, ее брат, – это понятно не только по схожим чертам лиц – маленькому носу, слегка вздернутому, высоким резким скулам, глазам одинакового темно-голубого цвета – но и по тому, как она среагировала, мгновенно прикрывая его, будто мать.

А вот третьего, водителя, оценить было трудно. Что-то с этим парнем не так, это точно. Брюки цвета хаки с белой сорочкой, застегнутой на все пуговицы, светло-рыжие волосы копной, выбивающиеся из-под дурацкой кепки, неровно стриженные, будто ножницами для стрижки овец. Но не это было главным. То, как он держал себя.

Первым заговорил мальчишка. Хохолок у него умора, Китридж в жизни таких не видел.

– Это настоящий АК? – спросил он, показывая на автомат.

– Тихо, Тим, – сказала девушка, еще крепче прижимая к себе брата и вскидывая молоток, готовая ударить. – Кто ты, черт побери?

Китридж все так же стоял с поднятыми руками и делал вид, что воспринимает молоток как реальную угрозу.

– Меня зовут Китридж. Да, это настоящий АК. Только не думай, юноша, что я дам тебе его подержать.

– Это круто, – сказал мальчишка и просиял.

Китридж дернул подбородком в сторону водителя, который напряженно смотрел в землю.

– Он в порядке?

– Не любит, когда к нему прикасаются, а так, да, – ответила девушка, продолжая настороженно оглядывать Китриджа. – Сказали, что сюда должны были военные прибыть. Мы по радио слышали.

– Полагаю, так они и сделали. Но похоже, уже смылись. Не расслышал, как вас зовут.

Девушка замешкалась.

– Я Эйприл. Это Тим, мой брат. А второй – Дэнни.

– Рад познакомиться, Эйприл, – ответил Китридж, постаравшись убедительно улыбнуться. – Ты не возражаешь, если я руки опущу? Раз уж мы все друг другу представились.

– Откуда у тебя это оружие?

– «Оутдор Уорлд». Я там продавцом работал.

– Ты оружие продавал?

– Туристическое и рыболовное снаряжение, – ответил Китридж. – Но у них хорошая скидка была. Так что скажешь? Мы теперь в одной команде, Эйприл.

– Что за команда?

– Я бы сказал, команда людей, – ответил Китридж, пожимая плечами.

Девушка снова внимательно оглядела его. Осторожная эта Эйприл. Китридж напомнил себе, что она не просто девушка. Она та, что выжила. Как бы то ни было, она заслужила, чтобы ее воспринимали всерьез. Прошла пара секунд, и она опустила молоток.

– Что на стадионе? – спросил Тим.

– Поверь мне, это не то, на что тебе стоит смотреть, – ответил Китридж и снова посмотрел на девушку. Да, действительно, апрель, воплощенная весна. Смешно, когда людям так подходят их имена. – Как вам удалось уцелеть?

– Прятались в винном погребе.

– А с остальными вашими что?

– Мы не знаем. Они были в Теллерайде.

Боже, подумал Китридж. Теллерайд был эпицентром, местом, откуда все и началось.

– Что ж, правильно сделали. Умно.

Он снова кивнул в сторону Дэнни. Тот стоял метрах в трех, сунув руки в карманы и глядя в землю.

– А что ваш друг?

– Дэнни нас нашел. Мы услышали, как он сигналит.

– Ну, хорошо, что ты это сделал, Дэнни. Я бы сказал, что ты у нас нынче герой.

Парень посмотрел на Китриджа мельком, искоса. Его лицо не выражало ничего, абсолютно.

– О’кей.

– Почему мне нельзя посмотреть на стадион? – снова встрял Тим.

Эйприл и Китридж переглянулись. Плохая мысль.

– Забудь про стадион, – сказала Эйприл и снова посмотрела на Китриджа. – Кого-нибудь еще видел?

– Нет, уже некоторое время. Это не значит, что никого нет.

– Но ты так не думаешь.

– Вероятно, безопаснее всего считать, что мы одни.

Китридж понимал, к чему все идет. Еще час назад он мчался мимо домов, спасая свою жизнь. А теперь перед ним перспектива присматривать за двумя детьми и парнем, который ему даже в глаза посмотреть не может. Ситуация такова, какова она есть.

– Это твой автобус, Дэнни? – спросил он.

Парень кивнул.

– Я езжу по синему маршруту. Номер двенадцать.

Было бы лучше иметь средство передвижения поменьше, но у Китриджа возникло ощущение, что парень никуда без него не двинется.

– Может, сможешь увезти нас отсюда?

Лицо девушки стало жестким.

– С чего ты взял, что ты с нами едешь?

Китридж опешил. Ему и в голову не могло прийти, что эти трое не захотят, чтобы он им помог.

– На самом деле, нет, просто твои слова так понял. Мне показалось, ты мне это предложила.

– Почему мне нельзя посмотреть? – заныл Тимми.

Эйприл закатила глаза.

– Блин, Тим, заткнись насчет стадиона наконец, а?

– Ты слово нехорошее сказала! Я расскажу!

– И кому ты собираешься рассказать?

Мальчишка едва не расплакался.

– Не говори так!

– Слушайте, – перебил их Китридж. – Время неподходящее. По моим прикидкам, у нас осталось десять часов светлого времени суток. Я не думаю, что нам стоит быть где-то здесь, когда стемнеет.