Текст книги "Преисподняя"

7
Миссия

Нет ничего сильней, чем это притяжение бездны.

Жюль Верн. Путешествие к центру Земли

Манхэттен

Али была в сандалиях и легком платье, словно надеялась оттянуть этим приход зимы. Охранник отметил имя в списке, поворчал, что она слишком рано – других, мол, еще нет, но все-таки провел ее через металлодетектор. Выпалил пару указаний. И она осталась одна в музее искусств Метрополитен.

С чувством, что она единственный человек на земле, Али остановилась у маленького полотна Пикассо. Потом у огромной картины Бирштадта с видом Йеллоустоунского национального парка. Подошла к главной экспозиции, которая называлась «Дары преисподней». Подзаголовок гласил: «Искусство секонд-хэнд». Посвященная изделиям преисподней, выставка демонстрировала в основном предметы, которые вновь оказались наверху благодаря солдатам или шахтерам. Почти все экспонаты были когда-то так или иначе похищены у людей. Отсюда и название.

Корделия Дженьюэри назначила Али встречу, и та пришла заранее – отчасти полюбоваться музеем, отчасти посмотреть, на что способен homo hadalis. Или на что не способен. Идея выставки была такова: homo hadalis – запасливые воришки ростом с человека. Порождение подземного мира, они веками воруют у людей их изобретения. От древних горшков до пластиковых бутылок из-под кока-колы, от вудуистских амулетов до фарфоровых статуэток династии Тан, от архимедовых винтов до скульптур Микеланджело, считавшихся утраченными.

Кроме творений человеческих рук были также изделия из людей. Али подошла к известному «Надувному мячу», сшитому из разноцветных лоскутов человеческой кожи. Назначения его никто не знал, но окаменевшая идеальная сфера была для гомо сапиенс зрелищем оскорбительным: уж очень цинично ее создатель использовал расовые различия представителей этого вида – словно речь шла о лоскутах ткани.

Гораздо интереснее был кусок камня, выломанный из какой-то подземной стены. Его покрывали неизвестные письмена, почти каллиграфические. Организаторы, по-видимому, считали, что надпись сделана человеком, а потом попала в подземный мир, потому и включили ее в экспозицию. Задумчиво рассматривая каменную плиту, Али засомневалась. Надпись не походила ни на что, виденное ею раньше.

До нее донесся голос:

– Вот ты где, детка!

– Корделия? – сказала она и повернулась.

Стоящая перед ней женщина казалась чужой. Дженьюэри всегда была неукротимой – темнокожая амазонка с размашистыми жестами. А сейчас предстала неожиданно старой, словно съежившейся. Опираясь на трость, Корделия обняла Али – только одной рукой. Али прижала ее к себе и почувствовала, как у Корделии выступают ребра на спине.

– Деточка моя, – счастливо прошептала Дженьюэри.

И Али прижалась щекой к волосам – седым и коротко подстриженным. Вдохнула знакомый запах.

– Мне охранник сказал, что ты уже час как пришла. – Дженьюэри повернулась к высокому мужчине, который приблизился вслед за ней. – Что я тебе говорила? Всегда-то она бежит впереди паровоза, с детства такая. Не зря ее прозвали Али-мустанг. Легенда графства Керр. И видишь, какая красавица?

– Корделия! – упрекнула Али.

Дженьюэри была самой скромной на свете женщиной, но и самой хвастливой. Своих детей она не имела и за несколько лет усыновила несколько сирот; всем им приходилось терпеть ее приступы материнской гордости.

– Ну, ясно, говорю же, – не унималась Дженьюэри. – Никогда и в зеркало не смотрится. Когда она ушла в монахини, в Техасе был траур – крутые техасские парни рыдали под техасской луной, словно безутешные вдовы.

И сама Дженьюэри плакала, вспомнила Али. Плакала и снова и снова просила прощения, что не может понять призвания Али. По правде сказать, теперь Али и сама его не понимала.

Томас держался в стороне. Близкие люди встретились после долгой разлуки, и он старался не мешать. Али хватило одного взгляда, чтобы его рассмотреть.

Высокий, поджарый, под семьдесят. Глаза ученого, но телосложение крепкое. Али его раньше не видела, однако, несмотря на отсутствие белого воротничка, узнала священника: она их чувствовала. Наверное, потому, что и сама стояла особняком от других.

– Али, ты должна меня простить, – сказала Дженьюэри. – Я тебе говорила о дружеском свидании, а сама привела людей. Но так нужно.

Али увидела двоих мужчин, прохаживающихся в другом конце зала. Худощавый слепой старик и с ним высокий юноша. В дальние двери вошли еще несколько человек постарше.

– Это я виноват.

Томас протянул руку. Вот и конец. Али рассчитывала провести с Дженьюэри впереди целый день, а тут, оказывается, какие-то дела.

– Вы даже не представляете, как мне нужно было с вами познакомиться. Тем более что вы отбываете в аравийские пески.

– Речь о твоем академическом отпуске, – сказала сенатор. – Я подумала – об этом можно рассказать.

– Саудовская Аравия, – продолжал Томас. – Не самое подходящее место для молодой особы, особенно в наше время. С тех пор как к власти пришли фундаменталисты, там в большом почете шариат. Не завидую вам – целый год проходить в абае.

– Перспектива одеваться по-монашески меня не пугает.

Дженьюэри расхохоталась.

– Я тебя никогда не понимала, – призналась она. – Тебе дают целый год, а ты снова отправляешься в пустыню.

– Мне знакомо это чувство, – сказал Томас. – Вам, должно быть, не терпится увидеть иероглифы.

Али насторожилась. О наскальных надписях она Корделии не сообщала. Томас объяснил, обращаясь к Дженьюэри:

– В южных окрестностях Йемена их особенно много. Протосемитские письмена. Саудовский век тьмы.

Али пожала плечами, словно речь шла об известных всем фактах, но внутренне напружинилась. Иезуит как-то проведал о ее планах. Что еще ему известно? Знает ли Томас о другой причине ее отпуска, о том, что она оттягивает принятие окончательного обета? Отсрочка понадобилась как для занятий наукой, так и для нее самой – для испытания веры. Быть может, его прислала мать-настоятельница, чтобы он исподволь ее направлял? Али тут же прогнала эту мысль. Они бы не посмели. Такой выбор – ее дело, а не какого-то иезуита.

Томас словно прочел опасения Али.

– Видите ли, я слежу за вашей карьерой, – объяснил он. – Я и сам балуюсь антропологией и лингвистикой. Ваша работа о неолитических надписях и праязыке написана… как бы это сказать… весьма изящно для вашего возраста.

Он явно старался, чтобы его слова не прозвучали лестью, и правильно делал. Али нелегко заморочить.

– Я прочитал все ваши работы, которые смог найти, – продолжал Томас. – Смело и весьма, особенно для американки. Большинство исследований по праязыкам пишется в Израиле русскими евреями. Но им просто деваться некуда. А вы-то молоды, перед вами все дороги, и все же вы взялись за такое неортодоксальное исследование. Происхождение языка.

– Не понимаю, почему люди так рассуждают, – сказала Али. Томас задел ее за живое. – Находя путь к первым нашим словам, мы возвращаемся к нашим истокам. И это приближает нас к Господу.

«Да, именно так», – подумала она. При всей наивности подобных рассуждений. Такова сущность ее исследований, ее разума и души. Иезуита ответ, казалось, вполне удовлетворил. Впрочем, для Али это значения не имело.

– Скажите мне как профессионал, – попросил он. – Что вы думаете о выставке?

Ее явно проверяли, и без Дженьюэри тут тоже не обошлось. Али решила уступить, но осторожно.

– Я немного удивлена, – отважилась она признаться, – их вкусом к священным реликвиям.

И Али показала на стенд с четками – из Тибета, Китая, Сьерра-Леоне, Перу, Византии, страны викингов, Палестины. Рядом – витрины с распятиями, потирами, изображениями для медитации, сделанными из золота и серебра.

– Кто бы мог подумать – хейдлы собирают такие изящные изделия. Я такого от них не ожидала.

Монахиня подошла к монгольским доспехам двенадцатого века; на них, исколотых, до сих пор оставались пятна крови. Повсюду висело и лежало оружие, носившее следы долгого применения, доспехи, пыточные орудия… хотя в описании экспозиции сказано, что эти предметы были изготовлены людьми.

Они остановились перед известной фотографией хейдла, который замахнулся дубиной на робота-разведчика. Первая встреча современного человека с «ними» – событие из тех, что не забываются. Люди навсегда запоминают, где они были и чем занимались в тот момент. Существо на фотографии выглядело разъяренным и походило на демона; на белой голове торчали наросты, напоминающие рога.

– Какая жалость! – сказала Али. – Может случиться, что мы так и не узнаем, кто же на самом деле были хейдлы. Будет слишком поздно.

– Возможно, и сейчас уже поздно, – предположила Дженьюэри.

– Не верю, – ответила Али.

Томас и Дженьюэри обменялись взглядами. Томас принял какое-то решение.

– Я думаю, нам стоит кое-что обсудить, – предложил он.

Али сразу же поняла, что именно ради этого и затеяна ее поездка в Нью-Йорк, которую организовала и оплатила Дженьюэри.

– Мы принадлежим к некоему сообществу, – начала объяснять Корделия. – Томас долго собирал нас по всему миру. Мы называем себя «Братство Беовульфа». Это неофициальная организация, и собираемся мы очень редко. Встречаемся в каком-нибудь месте, чтобы поделиться собранными сведениями и…

Прежде чем она успела продолжить, раздался крик охранника.

– Положите на место!

Охранники бросились на шум. В центре событий оказались те двое, что вошли вслед за Дженьюэри и Томасом. Виновником был молодой человек. Он поднял с одной из витрин железный меч.

– Это он для меня, – оправдывался его слепой спутник, принимая меч в протянутые ладони. – Я попросил Сантоса…

– Джентльмены, все в порядке, – сказала охранникам Дженьюэри. – Доктор де л'Орме – известный специалист.

– Бернард де л'Орме? – прошептала Али.

Этот легендарный ученый пересек реки и джунгли, проводил раскопки в Азии. Читая о нем, Али представляла его человеком огромной физической силы.

Де л'Орме продолжал невозмутимо ощупывать древнесаксонский клинок и обернутую кожей рукоятку, «рассматривать» их кончиками пальцев. Он понюхал кожу, лизнул железо.

– Великолепен, – произнес ученый.

– Что ты делаешь? – спросила Дженьюэри.

– Вспоминаю кое-что, – ответил он. – Один аргентинский поэт рассказал о двух гаучо, вступивших в смертельный поединок на ножах, потому что их заставил сам клинок.

Слепой держал меч, которым когда-то бился человек, а потом демон.

– Я просто подумал – а может ли железо помнить? – сказал он.

– Друзья мои, – обратился ко всем Томас, – пора начинать.

* * *

Из-за темных стеллажей с книгами выступили фигуры. Али вдруг почувствовала себя полуголой. В Ватикане зима все еще изводила мощеные улицы слякотью. По контрасту ее рождественские каникулы в Нью-Йорке казались истинно римскими, благословенными, словно позднее лето. Однако летнее платье Али подчеркивало дряхлость собравшихся: все остальные мерзли, несмотря на теплую погоду. Некоторые были в элегантных спортивных куртках, прочие, дрожа, кутались в кофты и плащи.

Все общество собралось за столом английского дуба, изготовленным до эпохи великих соборов. Он пережил войны и террор, королей, пап, буржуа и даже исследователей.

На стенах висели морские карты, на которых еще не было Америк.

Тут же стояли сверкающие приборы, которыми когда-то пользовался капитан Блай, чтобы отыскать дорогу назад, к цивилизации.

За витриной была карта из веточек и ракушек – по таким микронезийские рыбаки отыскивали между островами океанские течения. В углу стояла мудреная Птолемеева астролябия, которую использовали в судебном процессе Галилея. На одной из стен висела Колумбова карта Нового Света, необычная, с белыми пятнами, выполненная на пергаменте из овечьей шкуры – ноги животного указывали главные румбы.

Были тут и огромные распечатки снимков Луны, сделанных астронавтом Бадом Персивелом, – исполинская голубая жемчужина, висящая в пустоте. Бывший астронавт довольно нескромно уселся прямо под своим фото, и Али сразу его узнала. Дженьюэри сидела рядом с Али и шепотом называла имена присутствующих. Али радовалась, что Дженьюэри с ней.

Когда все сели, дверь открылась, и, прихрамывая, вошел последний участник заседания. Али сначала решила, что это хейдл. Казалось, вместо кожи у него расплавленный и застывший пластик. На глазах – темные горнолыжные очки, непроницаемые для искусственного света. Пораженная, Али отпрянула – ей еще не случалось видеть хейдла, ни живого, ни мертвого. Он сел на соседний стул, и Али услышала его тяжелое дыхание.

– Я уж думала, ты не соберешься, – обратилась к нему Дженьюэри через плечо Али.

– С желудком что-то неладно, – отозвался он. – Вода, наверное. Обычно несколько недель проходит, пока привыкну.

Али поняла, что он – человек, а дышит тяжело, потому что недавно поднялся на поверхность. Ей еще не приходилось видеть людей, настолько изуродованных субтеррой.

– Познакомься Али, майор Бранч. Засекреченная личность. Служит в армии, наш тамошний связной. Мой старый друг. Я нашла его в госпитале несколько лет назад.

– Иногда я думаю, нужно было меня там и оставить, – поддразнил он и протянул Али руку: – Просто Элиас.

Он состроил странную гримасу, и Али поняла, что это улыбка – без участия губ. Рука была словно камень. Мускулы как у быка, но сколько ему лет – понять невозможно. Огонь и шрамы уничтожили признаки возраста.

Кроме Томаса и Дженьюэри Али насчитала одиннадцать человек, включая и молодого протеже де л'Орме. За исключением Сантоса, самой Али и таинственной личности рядом с ней, присутствующие были стары. Вместе они представляли семьсот лет жизненного опыта и памяти – если не говорить о документированной человеческой истории. Почтенные старики. Многие оставили университеты, компании или правительства, где занимали важные посты. Их награды и репутация стали им не нужны. Теперь эти люди жили жизнью разума, изо дня в день поддерживаемые лекарствами. Старики с тонкими костями.

«Братство Беовульфа» оказалось удивительным сборищем энтузиастов.

Али обозревала немощную компанию, разглядывала лица, запоминала имена. Собравшиеся представляли больше наук, чем существует колледжей в иных университетах.

Монахиня опять пожалела о своем легком наряде. Он висел на ней, словно тяжкая ноша. Длинные волосы щекотали спину. Она чувствовала свое тело под одеждой.

– Могли бы предупредить, что забираете нас от семей, – проворчал человек, чье лицо Али знала по старым журналам «Таймс».

Десмонд Линч, специалист по Средневековью и убежденный пацифист. В тысяча девятьсот пятьдесят втором году получил Нобелевскую премию за биографию Дунса Скота, философа тринадцатого века. Он использовал ее как финансовые подмостки для борьбы буквально со всем – от «охоты на ведьм», которую устроил генерал Маккарти в отношении коммунистов, до ядерной бомбы и, позже, войны во Вьетнаме. Это уже история!

– Так далеко от дома, – пожаловался он, – и в такую погоду. Да еще в Рождество!

Томас улыбнулся:

– Что, так плохо?

Линч убийственно взглянул на иезуита из-за набалдашника трости.

– Не будь так уверен, что мы в твоем распоряжении, – предостерег он.

– Об этом можешь не беспокоиться, – серьезно заверил Томас. – Я слишком стар и не уверен даже в следующем дне.

Все слушали. Томас обвел взглядом лица.

– Если бы ситуация не была критической, – сказал он, – я никогда бы не злоупотребил вашей помощью для столь опасной миссии. Но – ситуация именно такова. И потому вы здесь.

– Но почему именно здесь? – спросила крошечная женщина в детском инвалидном кресле. – И именно теперь – это как-то… не по-христиански, отец.

Вера Уоллах, вспомнила Али. Врач из Новой Зеландии. Она в одиночку противостояла и Церкви, и никарагуанским властям, настояв на введении контроля над рождаемостью. Против нее были штыки и распятия, и все же Вера принесла беднякам спасение – презервативы.

– Да, – проворчал худой мужчина, – время унылое. Почему сейчас?

Хоук, математик. Али видела, как он развлекался с картой, на которой материки были как бы вывернуты наизнанку и видны изнутри.

– И всегда-то так, – сказала Дженьюэри, недовольная его сарказмом, – Томас вечно нам навязывает таким манером свои тайны.

– Могло быть и хуже, – прокомментировал Pay, другой нобелевский лауреат.

Родился в Индии, в штате Уттар Прадеш, в семье неприкасаемых и ухитрился попасть в нижнюю палату индийского парламента. Там он много лет был спикером от своей партии.

Позже Pay почти решил уйти от мира, отказаться от своего имени – и одежды – и встать на путь садху, отшельника, живущего подаянием: горстка риса в день.

Томас дал им еще несколько минут – поприветствовать друг друга и побранить его самого. Дженьюэри продолжала шепотом рассказывать Али о присутствующих. Вот Мустафа, александриец из древнего коптского рода; его мать ведет род от самого Цезаря. Христианин по вероисповеданию, он отлично разбирался в шариате – мусульманском законодательстве – и один из немногих умел объяснить его людям Запада. Мустафа страдал от эмфиземы и мог говорить только обрывочными фразами.

На противоположном конце стола сидел промышленник Фоули, сколотивший помимо основного состояния несколько побочных: одно – на пенициллине во время корейской войны, другое – на плазме и крови; потом он увлекся борьбой за гражданские права и облагодетельствовал нескольких страдальцев. Сейчас он спорил о чем-то с астронавтом Бадом Персивелом. Али вспомнила и его историю: сделав свой первый шаг по Луне, Персивел отправился на Арарат искать Ноев ковчег, обнаружил геологические свидетельства того, что много веков назад воды Красного моря действительно расступились, а потом изучал прочие бредовые идеи.

Ясно – «Беовульф» состоит из кучки анархистов и неудачников.

Наконец все успокоились. Наступила очередь Томаса.

– Я счастлив иметь таких друзей, – сказал он Али. Она удивилась. Слушали все, но обращался иезуит именно к ней. – Редкие души. Много-много лет во время моих странствий я наслаждался их обществом. Каждый из присутствующих немало потрудился, чтобы отвратить человечество от наиболее разрушительных идей. Их награда… – Томас криво улыбнулся, – это их призвание.

Последнее слово он употребил не случайно. Видно, каким-то образом прознал, что монахиня не тверда в своем обете. Но ведь ее призвание не ослабло, только… изменилось.

– Мы прожили достаточно долго, чтобы понять: зло – реально и не случайно, – продолжал Томас. – И последние годы мы пытались его найти. Мы поддерживали друг друга, собирали вместе наши знания и плоды наблюдений. Это было нетрудно.

Казалось, действительно просто. Немолодые люди посвящают свободное время борьбе со злом.

– Наше самое сильное оружие – знания, – добавил Томас.

– Значит, вы – научный кружок, – сказала Али.

– Мы – рыцари круглого стола, и даже более того, – ответил Томас. Некоторые заулыбались. – Видите ли, я намерен найти Сатану. – Иезуит встретился глазами с Али, и монахиня поняла, что он не шутит. Как и остальные.

Али не сдержалась:

– Найти черта?

Группа нобелевских лауреатов и книжников свела поиски Зла к игре в прятки!

– Черт, – с трудом выдохнул египтянин Мустафа, – бабьи сказки!

– Не черта, а Сатану, – поправила Дженьюэри.

Теперь все смотрели на Али. Никто не спрашивал, почему она здесь – значит, им про нее известно. Неспроста Томас знает о ее планах поездки в Аравию, об изучении доисламской письменности, о поисках протоязыка. Члены общества собирали об Али информацию. Ее хотят завербовать. Что же здесь происходит? Чего ради Дженьюэри втянула ее в это дело?

– Сатану? – переспросила Али.

– Именно, – подтвердила сенатор. – Такова наша главная цель. И это – реальность.

– О какой реальности вы говорите? О черте, который является недоедающим и недосыпающим монахам? Или о бунтаре, описанном Мильтоном?

– Успокойся, – сказала Дженьюэри. – Мы, может быть, и старые, но не глупые. Сатана – понятие растяжимое. В данном случае оно отражает наши представления о централизованном руководстве хейдлов. Назовем его как угодно – верховным вождем, главнокомандующим, Чингисханом или Аттилой. А возможно, тут действует совет мудрецов или полководцев. Такая концепция вполне логична.

Али предпочла отмолчаться.

– Конечно, это слова, не более, – снова вступил Томас. – Наименование «Сатана» относится к историческому персонажу. К недостающему звену между нашими сказками про ад и геологически подтвержденным фактом его реальности. Подумайте сами. Если существовал исторический Христос, почему не мог существовать исторический Сатана? Подумайте – что такое ад? Недавние события говорят нам, что старые предания лгали – и в то же время говорили правду. Преисподняя полна вовсе не мертвых душ и демонов, однако там действительно есть люди-узники, а также местное население, которое до недавнего времени яростно отстаивало свою территорию. И хотя тысячи и тысячи лет хейдлов демонизировали в человеческом фольклоре, они, по-видимому, очень похожи на нас. У них, как вы знаете, есть письменность, во всяком случае была. Судя по руинам, они создали выдающуюся цивилизацию. Возможно, у них даже есть душа.

Али не могла поверить, что такое говорит священник. Права человека – это одно, а Божья благодать – совсем другое. Даже если у хейдлов есть генетическое родство с людьми, возможность наличия у них души маловероятна с точки зрения теологии. Церковь не признает души у животных, даже у высших приматов. Только человека ждет Спасение.

– Никак не пойму, – сказала Али. – Вы пытаетесь найти существо, называемое Сатаной?

Никто не возразил.

– Но зачем?

– Ради мира, – сказал Линч. – Если он – верховный вождь и с ним можно вступить в переговоры, мы попробуем добиться вечного мира.

– Ради знаний, – сказал Pay. – Представьте только, что он может знать, куда может нас повести.

– А если он военный преступник, – вступил Элиас, который и тут оставался солдатом, – тогда ради справедливости. Ради наказания.

– Так или иначе, – заключила Дженьюэри, – мы стремимся принести свет во тьму. Или тьму в свет.

Так наивно. Так по-детски. Так притягательно и исполнено надежды. И почти убедительно – гипотетически. Новый Нюрнбергский процесс – для царя преисподней. Али погрустнела. Конечно, их втянут в сражение с ветряными мельницами. Томас притащил их всех обратно в мир, из которого они почти уже ушли.

– И как вы намерены отыскать это создание – или существо, или воплощение чего-то, или кто он там? – спросила Али. Вопрос был риторический. – Как вы надеетесь найти именно этого, единственного, если войска не могут найти вообще ни одного хейдла? Говорят, что они полностью вымерли.

– Вы настроены скептически, – сказала Вера, – но иначе и быть не могло. Ваш скепсис для нас очень важен. Без него вы бы нам не пригодились. Поверьте, и мы были настроены так же, когда Томас впервые изложил нам свою концепцию. Но вот прошли годы, а мы являемся по его первому требованию.

Вступил Томас:

– Вы спросили, как мы надеемся найти исторического Сатану? Сунуть руку в нору, нащупать и вытащить.

– С помощью наших знаний, – сказал математик Хоук. – Исследуя поднятые материалы, перепроверяя свидетельства, мы составим полную картину. Изучим его поведенческий профиль.

– Я это называю универсальной теорией Сатаны, – заявил Фоули. У него был разум делового человека, стратегический, нацеленный на получение максимальной отдачи. – Некоторые из нас бывают в библиотеках, посещают археологические раскопки, научные центры по всему миру. Другие опрашивают выживших, ищут зацепки. Таким образом мы надеемся выявить психологические шаблоны, обнаружить слабости, которые можно будет использовать на переговорах. Если повезет, мы даже сумеем составить описание внешности.

– Ваша затея похожа на… на авантюру, – сказала Али. Ей не хотелось никого обижать.

– Взгляните на меня, – попросил Томас.

Наверное, это была игра света. Или что-то еще. Али вдруг показалось, что ему тысяча лет.

– Он там, он существует. И уже много лет я не могу его поймать. Так не может больше продолжаться.

Али колебалась.

– Да, такова дилемма, – сказал де л'Орме. – Для неверия жизнь слишком коротка, для веры – слишком длинна.

Али вспомнила о его отлучении и подумала, что для него, наверное, это было мучительно.

– Трудность в том, что Сатана прячется на виду, – сообщил де л'Орме. – И всегда прятался. Он прячется в нашей реальности. Даже в виртуальной реальности. А мы пытаемся проникнуть в иллюзию. Надеемся таким образом его найти. Покажи, пожалуйста, мадемуазель фон Шаде фотографию, – обратился он к помощнику.

Сантос вынул рулон глянцевой фотобумаги. На фотографии была изображена старинная карта. Чтобы разглядеть ее, Али пришлось подняться. Остальные собрались вокруг.

– Остальные имеют преимущество – изучали ее несколько недель, – пояснил де л'Орме. – Это маршрутная карта, известная под названием Петингерова таблица. Оригинал имеет ширину один фут и длину двадцать один фут. На карту нанесена сеть средневековых дорог общей протяженностью семьдесят тысяч миль – от Британских островов до Индии. Кроме дорог – источники, мосты, реки, моря. Правда, соотношение долготы и широты не соблюдено. Главное там – сама дорога. – Археолог сделал паузу. – Я всех просил найти на фотографии что-либо необычное. Особенно обращаю ваше внимание на латинскую фразу «Здесь драконы» в середине карты. Никто не заметил ничего особенного?

– Половина восьмого утра, – заявил кто-то. – Заканчивайте свою лекцию, чтобы мы могли наконец позавтракать.

– Прошу, – сказал де л'Орме своему помощнику.

Сантос поставил на стол деревянный ящик, вынул из него толстый свиток и стал осторожно его разворачивать.

– Это оригинал, – пояснил де л'Орме. – Он хранится в музее.

– Так вот почему нас собрали в Нью-Йорке! – догадался Персивел.

– Пожалуйста, сравните, – предложил де л'Орме. – Как видите, фото повторяет оригинал в масштабе один к одному. Я хочу продемонстрировать, что не всегда можно доверять глазам. Сантос!

Молодой человек достал резиновые перчатки, хирургический скальпель и склонился над картой.

– Что вы делаете? – тревожно воскликнул какой-то изможденный мужчина. Его звали Гольт; позже Али стало известно, что он энциклопедист и придерживается взглядов Дидро, что все на свете можно исследовать и расположить в алфавитном порядке. – Эту карту запрещено трогать! – протестовал он.

Акт вандализма, совершающийся прямо на глазах, заставил всех проснуться. Все подошли ближе.

– Тот, кто изготовил карту, – сказал де л'Орме, – сделал ее хранилищем некоей тайны. Надежным хранилищем. Если бы не мои чувствительные пальцы – пальцы слепого, тайну бы никогда не раскрыли. В нашем благоговении перед древностью есть что-то нездоровое. Мы стараемся обращаться с вещами так осторожно, что они утрачивают свое первоначальное предназначение.

– Так что там? – выдохнул кто-то.

Сантос отыскал на карте небольшую поросшую лесом гору, из недр которой вытекала река, и провел по этому месту скальпелем.

– Я не вижу, – продолжал де л'Орме, – и мне иногда доступны некоторые вольности. Я могу прикасаться к вещам, до которых прочие люди дотронуться не могут. Несколько месяцев назад я нащупал на карте небольшое уплотнение. Мы просветили пергамент рентгеновскими лучами и увидели внутри фантомное изображение. Пришлось нам прибегнуть к хирургическому вмешательству.

Сантос открыл на пергаменте маленькую потайную дверцу в горе – на петлях, сделанных из ниток. Под горой оказался дракон. Грубо сделанный, но, несомненно, дракон. В лапах он сжимал букву «В».

– «В» означает «Beliar», или «Велиал», – пояснил де л'Орме. – То есть «не-бог». Другое имя Сатаны. Это означает, что он принимал участие в составлении Петингеровой карты. В Евангелии от Варфоломея, трактате, относящемся к третьему веку, говорится о том, как вызванный из ада Сатана рассказывает о своем низвержении с небес.

Всех удивило мастерство и изобретательность изготовителя карты. Де л'Орме поздравляли с успехом.

– Ничего особенного. Очень просто. Гора с дверцей расположена в карстах бывшей Югославии. Река – подземная река Пивка, вытекающая из пещеры, называемой Постойнска-Яма.

– Постойнска-Яма? – рявкнул Гольт. – Так это же пещера Данте!

– Да, – подтвердил де л'Орме и предоставил Гольту продолжать.

– Постойнска-Яма – огромная пещера. Уже не первый век она привлекает туристов. Знать, землевладельцы спускались туда с местными проводниками. Данте посетил ее, когда изучал…

– Господи! – сказал Мустафа. – Целую тысячу лет доказательство легенды о Сатане располагалось прямо на виду. И вы говорите – «ничего особенного»?

– Потому что эта пещера больше не ведет туда, где мы еще не бывали, – пояснил де л'Орме. – Сейчас Постойнска-Яма – главный терминал для транспорта, идущего в подземелье и обратно. Реку подорвали. К входу ведет асфальтовое шоссе. А дракон – исчез. Тысячу лет эта карта подсказывала нам, где он когда-то жил или где был один из входов в его царство. Теперь Сатана может быть где угодно.

Томас опять взял слово:

– Здесь перед нами еще одно указание на то, что мы не можем сидеть дома и думать, будто все знаем. Мы должны позабыть об интуиции, пусть даже во многом от нее зависим. Мы должны прикоснуться к недосягаемому. Прислушаться к его шагам. Он – здесь, в старых книгах, в древних развалинах, произведениях искусства. В нашем языке, наших снах. Но понимание к нам не придет. Мы должны прийти к нему сами, куда бы нас это ни завело. Иначе мы просто будем смотреть в зеркала нашего собственного изобретения. Вы понимаете? Нам нужно изучить его язык. Изучить его мысли. И, быть может, привести его к людям.

Томас нагнулся. Стол слегка скрипнул под его весом. Иезуит посмотрел на Али.

– Правда в том, что мы должны выйти в мир. Должны рискнуть всем. И не возвращаться без победы.

– Даже если бы я верила в существование исторического Сатаны, – сказала Али, – это не моя битва.

* * *

Собрание закончилось несколько часов назад. «Братство Беовульфа» разошлось, Али осталась с Дженьюэри и Томасом. Она чувствовала себя усталой и в то же время как будто наэлектризованной, но старалась выглядеть невозмутимой. Томас был для нее загадкой. Из-за него она и сама себе казалась загадкой.

– Согласен, – ответил Томас. – Но ваша страсть к праязыку может помочь в нашей борьбе. Таким образом, наши интересы пересекаются.

Али посмотрела на Дженьюэри. В ее глазах было что-то незнакомое. Али ждала от нее поддержки, но видела только признательность и озабоченность. Что же вам от меня нужно?

То, что рассказал Томас, превосходило любое воображение. Он покрутил в руках глобус, потом остановил. Указал на Галапагосские острова:

– Через семь недель в субтерру через туннельную систему плиты Наска на дне Тихого океана отправится научно-исследовательская экспедиция. В ее составе около пятидесяти ученых – в основном из американских университетов и научных лабораторий. В течение следующего года они будут работать как исследовательский институт, созданный по модели Вудсхоулского института океанографии. Располагаться он будет в каком-то городе на подземных рудниках. Мы пытаемся узнать, в каком именно и существует ли он вообще. Майор Бранч весьма нам помог, но даже военная разведка не может объяснить, почему за этот проект взялся «Гелиос» и какие у них планы.