Текст книги "Изгнанница Муирвуда"

Глава десятая

Кошмары

– Проснитесь, леди Майя! Проснитесь!

Она проснулась от того, что чужие руки схватили ее за плечи и грубо встряхнули, а на груди полыхал раскаленный уголь. Сон был так ярок, что, в страхе открыв глаза, она не сразу поняла, где она и сколько ей лет. Кистрель жег ее кожу, и сила Истока текла сквозь Майю, могучая, пульсирующая, неудержимая, словно прилив.

Это Джон Тейт, поняла Майя, и он трясет ее за плечи.

Его лицо было совсем близко.

– Уберите магию! – взмолился Джон.

Рядом стоял на коленях кишон – рука на рукояти кинжала, взгляд напряженный, как будто убийца готовился перерезать ей горло, чтобы оборвать колдовство.

Неудержимая сила и ярость Истока грохотала у нее в ушах. Мир покоился у нее в руках, и в тот миг она могла распахнуть руки и забрать в охапку все земли и королевства, как прачка сгребает груду высушенного белья.

– Уберите! Пожалуйста! – Джон смотрел бешеным взглядом, в котором благоговение мешалось со страхом, и в зеркале его зрачков она увидела собственные глаза, налитые светящимся серебром.

Она была обессилена, но не сразу смогла отпустить магию. Воющий ветер рвал ее волосы и плащ. Порожденный ею удар стихии, могучий шторм, не знал жалости и был все ближе.

«Хватит! – подумала Майя, задавив в себе страх. – Успокойся!»

Висящий на шее кистрель стал остывать. Мало-помалу ветер стих. Майя сконфуженно огляделась. Привязанные к упавшему дереву лошади в ужасе ржали, взбрыкивали и поднимались на дыбы.

Джон Тейт облегченно вздохнул, отпустил Майю и бросился успокаивать лошадей. Три имени: Мститель, Ручеек и Присли. Они не из отцовских конюшен ее детства. Этих лошадей добыл для них Финт Кольер. Майя часто заморгала, разгоняя сонный морок.

– Каждый раз все хуже, – негромко произнес кишон.

– Ты о чем? – спросила Майя, поплотнее закутываясь в плащ. Она знала: после этого выброса магии татуировка вырастет еще больше. Близок ли тот день, когда ее будет уже не спрятать?

– О кошмарах.

Не глядя на него, она принялась возиться с подолом темно-красного платья, стряхивая с него налипшую грязь.

– Что вам снится?

Она наконец посмотрела ему в глаза:

– Это тебя не касается, кишон.

Он покачал головой, но не отступил:

– Госпожа моя, на этот раз во сне вы вызвали настоящую бурю, которая распугала всю дичь вокруг. Лошади бились так, что едва не переломали себе шеи.

– Это ужасно, – сказала Майя сквозь сжатые зубы. – Но я не могу управлять своими снами. Это не в человеческих силах. Магию я усмирила, видишь? Джон Тейт сейчас успокоит лошадей, и все будет хорошо.

Кишон покачал головой.

– И все-таки вам становится хуже.

Волевым усилием Майя взяла себя в руки. Ей хотелось кричать, браниться, излить детские чувства, которые принес с собой сон. Но распускаться было нельзя. Она прижала ладонь ко рту, словно так могла удержать в себе слова, которые нельзя было выпускать наружу.

Она никогда не давала воли чувствам. Так было принято среди мастонов. И в ордене Дохту-Мондар – тоже. Она знала, что бывает с человеком, если он утрачивает контроль над своими прихотями, чувствами и желаниями – достаточно было взглянуть на отца. Она твердо решила, что такая судьба не для нее. Пусть жизнь бьет как может – Майя не вздрогнет. Пусть жалит – она не отступит. И все же в душе у нее таился бездонный колодец гнева и негодования, грозивших однажды вырваться наружу. Нет, она этого не допустит.

Майя закрыла глаза и постаралась совладать с бурлившими чувствами. Один дрожащий вздох, второй, дыхание выравнивается… Наставления канцлера Валравена были свежи в ее памяти. Она знала, какая опасность таится в ее собственной силе. По ее воле крысы и мыши могли броситься из окна башни на верную погибель; точно так же по ее воле мог умереть человек. Воистину, сила столь могучая должна быть уравновешена железным самоконтролем.

– Все будет в порядке, кишон, – уже тише сказала Майя и посмотрела ему в глаза спокойным открытым взглядом.

– А если станет еще хуже? – с нажимом спросил кишон.

– Тогда разбуди меня, как сейчас Джон Тейт, – ответила она. – Это просто плохие сны. Мне снится детство.

– Вы и сейчас ребенок, – упрямо фыркнул кишон.

– Мне восемнадцать, – напомнила она. – У меня есть кузины, которых выдали замуж в тринадцать – четырнадцать. Они были обручены с младенчества, как я когда-то. Я, правда, не замужем, но я все равно не ребенок.

– Но невинны как дитя? – произнес он со странным выражением лица. – Что ж, я сам разбужу вас в следующий раз. Котелком холодной воды.

Она покачала головой и подавила кашель. Кишон начал вставать, собираясь уйти, но Майя схватила его за руку. Убийца остановился и внимательно посмотрел на нее.

– Мне снится детство, – прошептала Майя. – Почему-то во снах ко мне приходят самые тяжкие воспоминания. Я не знаю, зачем Исток посылает их мне, но он ничего не делает зря. Ах, если бы мне снились те времена, когда мне не было еще девяти! О них я помню только хорошее.

Кишон кивнул.

– В девять ваш отец отрекся от вас.

– Честно говоря, – сказала, оглядевшись, Майя, – я даже не помню, как заснула. Где мы?

– В развалинах. Мы нашли их после заката, – ответил кишон и встал.

Оглядевшись, она увидела проступающие сквозь рассветный туман камни и поняла, что они находятся в разрушенном аббатстве. Вокруг валялись расколотые на куски каменные колонны. Лужайки заросли сорняками, однако Майе показалось, что среди них она разглядела обугленное основание майского дерева, некогда стоявшего посреди зелени.

– Вы уснули еще в седле, – сказал кишон, наклонился, протянул Майе руку и помог встать. – Когда мы остановились, вы свернулись калачиком прямо на земле и закутались в плащ. Зато у нас с Джоном Тейтом был королевский пир. Мы и вам оставили, хоть еда уже давно остыла.

Майя покачала головой и покаянно улыбнулась:

– Ничего не помню. Вчера был такой длинный день, и я очень устала.

В животе у нее заурчало так громко, что услышал даже кишон. Майя рассмеялась:

– Если верить моему аппетиту, я и впрямь не ужинала.

Губы кишона тронула легкая улыбка.

– Утром я обошел окрестности и поискал плодовый сад. Помните, как мы нашли сад в затерянном аббатстве?

Нахлынули воспоминания. Присутствие кишона привычно не позволяло расслабиться.

– Мастонский сад, – с усилием улыбнулась Майя. – И плоды в нем были спелые. А здесь есть сад?

Кишон покачал головой:

– Здешние деревья почти не плодоносят. Дички, что с них взять.

– И яр-камней нет, – сказала Майя, подходя к уходящей ввысь каменной опоре. Девушка провела рукой по грубому камню, но, как ни прислушивалась, не смогла уловить ни единого зова на всем этом кладбище камня. – Нессийцы убрали яр-камни. Видишь царапины? Здесь было лицо, но его стесали.

– Зачем? – спросил кишон.

Майя не сводила взгляд с изрытой зубилом поверхности камня.

– Нессийцы так часто находили яр-камни, что в конце концов научились с ними управляться, – сказала она, непроизвольно коснувшись спрятанного на груди кистреля. – Но для того чтобы вырезать новые яр-камни или изготавливать собственные медальоны, нужны знания, которых у нессийцев не было. Они пытались подражать мастонам. Они вырезали в камнях лица. С виду было очень похоже.

Она уронила руку и пошла к Джону Тейту, который уже начал седлать лошадей, но обернулась и бросила последний взгляд на кишона.

– Они могли вырезать точное подобие яр-камня, но не обладали силой мастонов и не могли его оживить.

Кишон пошел следом за ней.

– А вы не мастон?

Майя покачала головой.

– Мне не позволено было учиться. Я знаю, я прошла бы испытания. Я могу разбудить яр-камень без кистреля, а на это способны немногие. Способность взывать к Истоку передается по наследству, а все мои предки были великими мастонами. Может быть… может быть, однажды и я стану мастоном.

Джон Тейт туго затянул подпругу.

– А, – пропыхтел он, услышав ее последние слова, – это вам надо в аббатство Тинтерн, что в Прай-Ри. Тамошний Альдермастон вас как пить дать примет. А станете мастоном – так и обойдетесь без побрякушек, – он поглядел на нее искоса. – А коняшки-то наши успокоились, можно седлать. Тут ведь как: можно по-правильному, а можно иначе. Вот Кольер, он знает, как надо, а я вам вот что скажу: ежели вот так вот устроить сбрую, – Джон даже закряхтел от усилия, – лошадке будет полегче. Вчера мы их гнали почем зря, так что сегодня пускай отдохнут. Пойдем пешком. А как будет нужда, так и погоним снова.

Майя подошла к Присли, похлопала ее по боку, ласково заговорила с лошадью.

– Ты проверил подковы? – спросила она. – Камушков нет?

– Это я завсегда, – строго кивнул Джон. – Ну как охромеет лошадка, и что с нее тогда проку? Нет там никаких камушков, и подковы что надо. У короля в конюшнях еще дюжина таких же, все как на подбор. Любит он хороших лошадей.

Майя сняла с седла торбу с овсом и принялась кормить лошадь. Себе она достала краюху хлеба. Присли залезла мордой в торбу и с удовольствием захрумкала. Майе захотелось угостить ее яблоком, но яблока не было.

– Я б и сам все сделал, моя госпожа, – смущенно улыбнулся Джон Тейт.

– У меня когда-то были лошади, – объяснила Майя. – Я всегда сама за ними ухаживала. И седлать правильно тоже умею, мастер Тейт.

– А топор кинуть правильно вы тоже умеете, моя госпожа?

Она оглянулась через плечо и сжала губы.

– Вижу, не умеете, – усмехнулся охотник. – То ли дело языки, танцы, верховая езда, соколиная охота, дипломатия да лютня или, может, клавесин.

– Лютня, клавесин и маленький орган, – поправила Майя. – И фехтование, пайзенийская школа.

Джон Тейт хрюкнул.

– О, так это вам прямая дорога к Кольеру. Он большой любитель пайзенийского фехтования – оттого и прозвище получил. Да только я любого фехтовальщика с тридцати шагов завалю своим топориком. Ей-же-ей, что вам тот клавесин? Учились бы лучше с топором!

Он ухмыльнулся и расхохотался.

– Пожалуй, вы правы, – согласилась Майя, с удовольствием глядя на его веселье. – Мое образование явно не завершено. Научите меня обращаться с топором.

Джон похлопал Ручейка по спине и стал быстро обтирать ему бока.

– Доседлаю вот, и тогда сколько угодно. Ну как придется бежать? Наготове надо быть. Вы пока топорики мои возьмите да ступайте к тому вон пню, где было майское дерево, а уж там я вам все покажу. Ну, тише, тише, забияка ты эдакий.

Майя подобрала два топора, лежавших рядом с Джоновым заплечным мешком, и понесла их через весь луг к обугленным остаткам майского дерева. Кишон с привычным хмурым и озабоченным видом оглядывал окрестности. Впрочем, за последние недели Майя стала иначе относиться к его суровой непреклонности и независимости. Пусть общаться с ним было куда тяжелей, чем с тем же Джоном Тейтом, но целеустремленность, умение выживать в любых обстоятельствах и даже опостылевшая готовность повсюду следовать за охраняемым вызывали у Майи уважение. Теперь защитников у нее было двое, и она была рада этому.

Подбежал Аргус. Майя присела на корточки и принялась играть с собакой. Пес вел себя как-то скованно, на подначки отзывался неохотно, и Майя не сразу поняла, что его испугала магия кистреля.

– Все хорошо, Аргус, – успокоила она пса. – Я тебе ничего не сделаю.

Аргус с фырканьем обнюхал траву у ее ног, а потом полез мордой ей в лицо. Она потрепала пса, как трепала когда-то в детстве собственных спаниелей и борзых. Когда-то у нее были лакеи, носившие ее герб и ливрею ее цветов – голубой с темно-зеленым, – лошади, служанки, советники, повара, соколы, луки и стрелы, оперенные, как то было принято в Прай-Ри. У нее было все, чего она только могла пожелать. Но отец отрекся от нее, и Майя потеряла все. Если бы после этого он отослал ее в далекий замок или отправил в аббатство, где она могла бы стать мастоном! Но он заставил ее остаться, и на ее глазах все, что было у нее отнято, перешло к дочерям леди Деорвин.

Аргус тяжело дышал, вывалив язык. Майя еще раз погладила его и позавидовала тому, как просто устроена жизнь Джона Тейта.

– Опять вы его балуете, – проворчал, подходя, Джон. – С собаками надо строго: раз погладил, на другой дай пинка.

– Что-то я не видела, чтоб вы его пинали, – вставая, лукаво заметила Майя.

В голосе Джона звучала улыбка:

– Еще чего! Он мне жизнь спас. И не раз, если уж по правде. Кто ж это пинает такую собаку! Нет, это вы его пните разок-другой, чтобы не лез со своими нежностями. Пристал, как банный лист! Что, Аргус, думал, я не вижу? У, позорище!

Он бросил псу кусок вяленого мяса. Аргус поймал угощение, унес в сторону и принялся его жевать.

– С собакой оно как-то проще, чем с людьми, – признался Джон Тейт, снимая с пояса топорик. Подброшенный, топорик взлетел и лег рукоятью в подставленную ладонь. – Я люблю поговорить, а Аргус слушает.

– Вы нашли друг друга, – согласилась Майя.

Джон улыбнулся.

– А вы мне нравитесь, леди Майя. Не хнычете, ни скулите, а уж сколько мы прошли с тех пор, как из деревни удрали. Только во сне чудите.

Он сделал шаг вперед и метнул топор. Стремительно вращаясь, топор полетел вперед и с глухим стуком вонзился в обугленное основание майского дерева.

– Коли бросаете правой рукой, сначала левой ногой шаг вперед. По первости встаньте в пяти шагах, больше незачем. Как научитесь точно бить в цель, отойдете подальше. Можете сразу оба бросать.

Джон метнул второй топор, и через мгновение он вонзился в дерево рядом с первым. Удовлетворенно ухмыляясь, Джон подошел к мишени и вытащил топоры.

– На лету надо, чтоб топор два раза кувыркнулся. Встанете слишком близко – ударит топорищем. Оно, конечно, чтобы нос сломать, хватит и топорища, только вы ж, небось, захотите голову человеку развалить.

Джон вернулся туда, где стояла Майя.

– Еще раз глядите. Рука вот тут, – он поднял топор повыше. – Вес прикиньте. Я свои топоры точу через день, чтоб как в масло входили. От тупого топора что толку? А так можно даже меч отбить.

Он вскинул топор, парируя воображаемое оружие. Когда острие оказалось рядом с Майей, Джон замедлил движение.

– Всегда имейте при себе штуки три-четыре. И потом еще можно из трупа выдернуть и снова метнуть.

– Вы опасный человек, – сказала Майя. Сказанное им заставило ее заморгать, однако она не могла не признать, что таланты Джона ее впечатлили.

– Топор надо метать с умом. Кое-кто вам скажет, что тут все как с кинжалом, но уж это враки. С кинжалами пусть вам ваш головорез показывает. А у меня – лук и топор. Я любого завалю за тридцать шагов. Хватайся за меч, не хватайся, все едино ты покойничек.

– Разумно, – согласилась Майя.

– Вот, держите, как я показал.

Джон встал за спиной у Майи и развернул девушку лицом к пню, заставив принять стойку. Майя как наяву увидела танцующих вокруг майского дерева детей, ленты, которые плавно плыли по воздуху, лаская цветными кончиками темную древесину. Танцы, хлопки, смех и веселье. Еще немного – и она услышала бы рожки и лютни, что пели тогда, в четырнадцать, когда она впервые вышла танцевать у майского дерева. Они плясали вокруг шеста все вместе – благородные Семейства в ярких, отороченных мехом одеждах, слуги и простолюдины в нарядах попроще, но все одинаково веселые и самозабвенно счастливые.

Все, кроме нее. Внутренним оком она увидела себя, себя четырнадцатилетнюю. Она стояла в стороне, и ей отчаянно хотелось танцевать. Про себя она молила Исток – пусть хотя бы один из юношей, хоть самый распоследний мальчишка на посылках наберется духу и пригласит ее танцевать. Музыка гремела в памяти, все громче становились хлопки в ладоши, в освещенное факелами ночное небо летели веселые выкрики и смех, и поднимался сладкий запах медовых кушаний…

Леди Деорвин говорила правду. Прогневать короля не осмелился никто. Майю так и не пригласили на танец. Ни разу.

Майя взвесила в руке топор, и в следующую секунду он уже летел в цель. Лезвие глубоко вошло в пень.

– Хм, – ворчливо сказал Джон Тейт. – Ну-ка, еще пару раз. Силенок у вас, я гляжу, хватает.

Глава одиннадцатая

Граф Дэйре

В полдень они устроили привал в тополиной роще у чистого ручья, чтобы напоить лошадей и дать им отдых, а сами подкрепились содержимым переметных сум. Кишон ушел проверить окрестности. Майя полезла в мешок за обернутым в тряпицу хлебом и тут на самом дне заметила что-то светлое. Там, между трех груш, лежал цветок. Девушка протянула руку и извлекла из мешка белую лилию, маленькую, но красивую, явно не случайно угодившую в мешок с провизией.

Майя держала на ладони лилию – шесть изящных лепестков, – и щеки у нее наливались краской. Этот цветок оставил для нее Финт Кольер. Мелочь, красивый жест, и все же он тронул Майю до глубины души. Вздохнув, она убрала цветок обратно в мешок и на мгновение застыла, пытаясь разобраться в тех сложных чувствах, что переполняли ее сердце. Она не верила им. Она не верила ему. И все-таки эта мимолетная забота сделала чуть светлее ее затянутый черными тенями путь.

– Слышите? – стоявший на коленях у ручья Джон Тейт резко поднялся, вытер рот и бороду и бросился к краю рощи. Спустя несколько мгновений Майя тоже услышала встревоживший его звук. И кишон тоже наверняка услышал. Это был стук копыт.

Судя по звуку, лошадь шла галопом. Спустя несколько мгновений из-за поворота дороги, оттуда, куда лежал их путь, вылетел взмыленный конь. Всадник спешил в Рок-Адамор. Из укрытия в тени деревьев Майя разглядела цветную куртку и черную войлочную шляпу. Это был королевский гонец. Не Кольер – тот был повыше ростом, да и не носил ничьей формы.

Всадник пролетел мимо и был таков. Поднятая им пыль медленно опускалась на дорогу.

– Это не разведчик, – сказал Джон Тейт, почесывая заостренную бороду. – Гонец. Не себе шею, так коню ноги переломает, коли дальше так гнать будет, дубина. Жаль конягу.

– Он был в королевской форме, – заметила Майя.

– Видел. Кольер сказал, армия на севере. Мы идем на восток. Кольера он, что ли, ищет, этот торопыга? Ну да что бы он там ни задумал, наше дело – оставить коняшек в Бриеке, да и топать себе дальше, пока не сцапали. А оттуда два дня пути до перевала, и вот он, Мон.

– Чем скорей мы выберемся из Дагомеи, тем лучше, – решительно сказала Майя.

– Это что ж вам так понравилось-то в нашем славном королевстве – гадюки, клещи-мясоеды или, может, мошка? – ухмыльнулся Джон Тейт. – Эх, я и сам порой скучаю по Прай-Ри.

На краю разума снова зашелестел черный шепот: «Здесь вы останетесь навеки. Здесь родилась сама смерть».

– Чтой-то вы помрачнели так? – озабоченно спросил Джон Тейт. – Случилось что?

Майя не могла рассказать ему о шепотке Истока, который звучал в ее голове снова и снова, в последний раз – несколько дней назад. Когда приближалась опасность, Исток говорил с ней чаще. Он предупреждал ее, и Майя привыкла верить этому шепотку. Из книги канцлера она узнала, что голос Истока может быть едва слышен, и люди часто принимают его за собственные мысли. Впоследствии она убедилась в этом на своем опыте.

– Просто вспомнила кое-что, – солгала она и весело похлопала спутника по толстому плечу. – Знаешь, а я едва не стала королевой этой страны.

– Как это? – удивленно уставился на нее Джон Тейт.

– Когда родился Проглот, я была еще совсем маленькая, и наши отцы уговорились о браке, чтобы скрепить союз между королевствами. В два года меня начали учить дагомейскому. Я всегда любила учить языки. Помолвку разорвали задолго до отречения, но я-то помню, что моим будущим супругом когда-то считали Проглота.

– Вы ведь знаете, что у них за история была, а? – спросил Джон Тейт.

Майя улыбнулась, вернулась к Присли и потрепала ее по мягкой шее, жалея, что нельзя оставить лошадь себе. Впрочем, это была глупая мысль, достойная разве что капризной принцессы, какой когда-то была Майя.

– Эту историю знают все, Джон. И я знаю.

Подошел кишон.

– А я не знаю. Расскажите.

Майю его слова не удивили. Кишона учили драться и убивать, а вот историю ему преподавали вряд ли. Девушка отвела волосы с глаз, повернулась к кишону, взялась за луку и приготовилась вскочить в седло.

– Незадолго до Скверны мастоны покинули эти берега, и тогда моя прапрабабка Лийя Демонт сделала предсказание. В нем говорилось о графе Дэйре. Лийя прокляла его и сказала, что он переживет Скверну, станет последним человеком на этих землях и будет жить до тех пор, пока своими глазами не увидит свершившееся проклятье. Дэйре был дворянин из Комороса. После прихода Скверны он сражался в гражданских войнах и в Дагомее получил титул. Он всю жизнь любил Марсиану Прайс, невестку Лийи, но не нашел ее и женился на другой. Марсиана уплыла за море вместе с мастонами. Дэйре взял в жены дворянку из Дагомеи, младшую сестру королевы Довагеры, и в приданое за ней получил земли в этом королевстве. Он успел показать себя в бою и потому получал титул за титулом, а потом свергнул короля Комороса и постепенно, по одному, захватил близлежащие земли и объявил себя императором семи королевств.

Мужчины не сводили с нее глаз, ловя каждое слово. Майя говорила, и ей казалось, что она наяву слышит звон мечей и далекие крики – память земли, впитавшей в себя пролитую кровь. Девушка содрогнулась.

– И что было дальше? – не выдержал Джон Тейт.

– В старых королевствах тогда бушевала Скверна, и люди гибли от нее, как от чумы. А Дэйре все сражался. Его трижды свергали, и трижды он возвращался с армией и вновь завоевывал трон. Считается, что последняя битва произошла в Дагомее, и в случившейся там резне выжил он один. На нем не было живого места, от потери крови он едва держался на ногах, и все же выжил, как и предсказывала Лийя. В поисках живой души он бродил по всем семи королевствам, но никого не находил. Всех убил либо его меч, либо Скверна.

На сердце у Майи стало темно. Какая страшная история! Думая о ней, она всякий раз содрогалась от ужаса. Каково это – быть последним человеком на земле, видеть, как неотвратимо исполняется мастонское пророчество? Майя содрогнулась, и в душе у нее проснулось сочувствие к этому одинокому человеку.

Девушка вскочила в седло, но на душе у нее было черно от старой истории. Кишон и Джон Тейт не сводили с нее мрачных взглядов, явно ожидая продолжения истории. А продолжение у нее было.

– Ну и вот, император Дэйре – он так себя называл – был последним человеком в этих землях… покуда не явились нессийцы. Сначала они обнаружили разрушенный Коморос и Прай-Ри. Потом стали присылать все новые корабли и исследовать павшие королевства. У них были не парусные суда, как у мастонов, а длинные ладьи с гребцами. И вот однажды в Отландии они наткнулись на развалины уединенного замка и нашли Дэйре. Он тогда уже был стар. Он прожил с ними девять месяцев, а потом умер. Это он научил их читать книги из разграбленных аббатств. Среди этих книг были и тайные труды мастонов, и творения ордена Дохту-Мондар. Нессийцы объединили полученные знания в одно целое и научились управлять Истоком с помощью кистрелей. Нынешние дохту-мондарцы – давно уже не те, что были до Скверны. От ордена осталось лишь имя.

– Клянусь Чишу, – охрипшим голосом сказал Джон Тейт, – вот это история. Да только не выдумка ли это?

– Даже мастоны верят, что все так и было, Джон Тейт. Вернувшись, они обнаружили, что их земли захвачены нессийцами. Многие из них знали древние языки, по крайней мере, настолько, чтобы вступить в контакт, – Майя потрепала Присли по гриве. – Но Дэйре перед смертью тоже оставил пророчество. Он сказал нессийцами, что с мастонцами уплыла женщина, ребенок которой нес в себе его кровь. Он назвал потомков этого ребенка своими наследниками и сказал, что они унаследуют его империю.

– Клянусь кровью, – тихо выругался кишон. – Так жадный Проглот – потомок Дэйре?

Майя кивнула.

– Теперь вы понимаете, почему мне нужно как можно скорей выбраться из Дагомеи? Если я попаду в руки Проглота, он объявит меня наследницей моего отца и воспользуется этим, чтобы захватить Коморос. Проглот хочет править всеми королевствами, как некогда Дэйре. А я вам уже рассказала, что из этого вышло.

– Все померли, – бесцветным голосом произнес Джон Тейт.

* * *

Остаток дня прошел в бешеной скачке, зато в Бриек они въехали задолго до заката. Город был обнесен низкой полуразрушенной стеной, которая не сумела бы остановить даже самую бестолковую армию. Джон Тейт объяснил, что дальше к северу города укреплены лучше и много лет ведут войну друг с другом, поскольку короли то и дело норовят напасть на соседей.

Бриек же был невелик и не имел ни аббатства, ни замка. В самом высоком и самом приметном здании города располагалась таверна. Майя насчитала штук шесть островерхих крыш, в точности как виденные ею в Рок-Адаморе, за тем лишь исключением, что здесь все шесть принадлежали одному и тому же строению, словно бы сложенному из нескольких поменьше. Крыши разнились размером и формой, а кое-где торчали под довольно странным углом. Высоко над этой мешаниной вздымалась плевавшаяся дымом труба. К таверне были пристроены конюшни, и конюшенный мальчик охотно принял у путников лошадей.

Внутри гостиница состояла из огромного зала с грубо срубленными столами и единственным камином. Зал был полон путников в тяжелых башмаках, с заплечными мешками и посохами. Путники ненадолго заходили выпить и отдохнуть, а потом шли дальше. В дальнем углу комнаты располагалось небольшое возвышение, рядом с которым настраивали свои инструменты музыканты. Майя задержала на них тоскливый взгляд – очень уж хотелось послушать музыку. Кое-кто из посетителей приветствовал Майю и ее путников радостными взмахами руки. На Майю поглядывали, и некоторые – слишком пристально, и девушка пожалела, что не надела капюшон.

– Надолго мы здесь? – спросила она Джона.

– Я пройдусь по деревне, послушаю, что говорят, – ответил Джон, кивая какому-то своему знакомцу. – Если армия Проглота и впрямь так близко, ночевать здесь мы не станем. Закажите поесть и выпить. Я скоро вернусь. Сидите тише мыши.

Майя кивнула и вслед за кишоном пошла к свободному столу. Служанка принесла им поднос, уставленный плошками с мясом, хлебом и маслом – заморить червячка, – приняла несколько монет и спустя небольшое время вернулась с горшочком расплавленного сыра и еще одним, в котором исходил паром бульон. Успевшая привыкнуть к здешним обычаям Майя уверенно взялась за мясо и принялась купать его в бульоне. Кишон, как всегда, был неразговорчив, и спутники молча поедали хлеб, макая его в сыр.

Музыканты заиграли что-то веселое. Гости помоложе принялись растаскивать столы, чтобы освободить место для танцулек. По всей видимости, горожане помоложе давно облюбовали это местечко и теперь рассчитывали хорошо повеселиться. Танцы были самые обычные, из тех, что Майя знала с детства, и вскоре пол уже гудел под башмаками, а музыке вторили громкие хлопки. Беззаботная атмосфера напоминала дворцовые празднества, которыми славился отец Майи. Он и сам любил потанцевать, и Майя тоже никогда не упускала такого случая.

Кишон фыркнул и опрокинул в себя кружку вина.

В надежде раздобыть сведения Майя попросила служанку позвать хозяина, того самого Клема Прайка, к которому им велел обратиться Кольер. Девчонка кивнула и исчезла в толпе. Спустя несколько минут к столу подошел мужчина. В руках у него была тяжелая кружка, которую он яростно натирал полотенцем.

– Добро пожаловать в Гейблз, – объявил он. – Свободных комнат нет, зато поесть и потанцевать – всегда пожалуйста.

– А почему нет комнат? – с любопытством спросила Майя, удивившись такой популярности этой таверны.

– Королевская армия рядом. Мне велено придержать комнаты на всякий случай. Уж простите, моя госпожа.

– А если королевская армия здесь так и не появится? – поинтересовался знакомый голос.

Даже не видя его обладателя, Майя немедленно узнала голос Финта Кольера и вздрогнула. Финт обнял хозяина таверны за плечи, и сразу стало видно, насколько трактирщик был ниже Кольера.

– Ты не хуже моего знаешь, мастер Кольер, что мне за эти комнаты уплачено, а придет король или нет – дело десятое. Он мне и денег прислал. А ты что-то рано в этот раз. Мы тебя ждали через день-другой.

– Планы изменились, – широко улыбнулся Кольер, и Майе показалось, что улыбка эта предназначалась ей. – Послушай, если комнаты все равно пустуют до прибытия армии, позволь ты ей там переночевать. В самом деле, Клем, не будь свиньей. Пусть забирает мою комнату. А я и в конюшне неплохо устроюсь.

Перспектива была заманчивой, но Майя сдержалась и покачала головой:

– Мы скоро уходим. Я спросила просто из любопытства. У вас очень милая таверна, мастер Прайк.

Финт Кольер хлопнул трактирщика по спине.

– Ну, леди приказала – я спорить не стану. Гляжу, ты нашел себе толкового парнишку в конюшню? С лошадьми он обращаться умеет. Держи крону, это для него. А кто у тебя нынче играет? Откуда эти ребята?

– Из Пинновии, – ответил трактирщик. – На хорошую музыку охотники всегда найдутся. Ну, приятно оставаться.

С этими словами он улыбнулся, кивнул и был таков.

Когда спина трактирщика исчезла в толпе, Финт Кольер тут же перестал улыбаться и сделался очень серьезен.

– Деревушку в горах вырезали всю до последнего жителя, – прошептал он, не размыкая губ.

Сердце у Майи упало.

– Это был Корриво, – шепотом ответила она. – И с ним солдаты в королевских мундирах.

Во взгляде Финта мелькнула ярость.

– Когда король об этом узнает… – начал он. – Клянусь, они зашли слишком далеко. В темноте многие жители деревни сумели ускользнуть и добрались до Рок-Адамора. Они утверждают, что резню устроили дохту-мондарцы. Как в старые времена. Они пришли из проклятых земель за горами. Они за кем-то гнались.

Его острый взгляд остановился на Майе.

– Это вы и так уже знали, – сказала Майя. В животе у нее засосало. – Зачем вы приехали?

– Например, повидать вас, пока вы не исчезли навсегда, – негромко ответил Финт.

Майя сглотнула. Живот свернулся в холодный комок.

– Мне просто необходимо исчезнуть, – прошептала она. – Рядом со мной опасно находиться. Нам надо уходить.

Кишон отодвинул стул и встал, с угрозой глядя на незваного сотрапезника.

Кольер покачал головой.

– Я сбил их со следа, – ответил он. – Они все еще обыскивают Рок-Адамор, дом за домом, и останавливают любого, кто пытается выйти из города. Они убеждены, что вы все еще там, – Финт успокаивающе улыбнулся: – Я купил вам время, моя госпожа. Не спешите убегать.

– Спасибо, – ответила Майя. – Но нам и тут небезопасно находиться.

– Сударь, – повернулся Кольер к кишону, – не спешите и доешьте свой ужин. Можете воспользоваться моей комнатой. А я, как уже было сказано, переночую на конюшне или здесь, в зале.

Майя покачала головой.

– Вы и без того уже очень много для нас сделали, – сказала она. – Лошадей мы вернули, как и договаривались, но вам вовсе незачем рисковать собой ради того, чтобы помочь нам. Вы ведь уже теперь подвергаете себя опасности.