Текст книги "Консолидация"

Некоторых из ответственных за это лиц уволили, а остальных перевели. Но теперь, более пятнадцати лет спустя, здесь сидят их близнецы, благородные останки научного отдела, показывающие ему с нарочитым энтузиазмом то, что всего десятилетие назад считалось полнейшим провалом. Очевидно, флер времени превращает фарс в икону. У них было и еще что показать – данные и образцы из Зоны Икс под стеклом, – но все это ровным счетом ничего не добавляло к уже написанному в досье, и эту информацию он может почерпнуть позже, когда заблагорассудится.

В каком-то смысле Контроль был отнюдь не против просмотра этого видео. Оно стало своеобразной передышкой, учитывая, что еще поджидало его в этом отделе. Видоматериалы из первой экспедиции, члены которой погибли, не считая одного выжившего, ему еще предстояло изучить неделей позже, как главные материальные свидетельства. Но еще ему не понравилось эхо своеобразного студенческого задора в отношении презентации, подспудный вой вроде: «Поглядите-ка на это дерьмо, которое мы послали на границу! Поглядите-ка, какой трюк мы откололи!». Передайте-ка дешевого пивка. Тяпните глоточек всякий раз, как увидите белого кролика.

Когда он уходил, все они выстроились в неровную шеренгу, словно для групповой фотографии, и один за другим трясли ему руку. Лишь когда они с Уитби снова оказались на лестнице, миновав чудовищные черные перчатки, Контроль сообразил, что в этом всем было необычным. Все они стояли буквально навытяжку, с чрезвычайно серьезными лицами. Должно быть, думали, что он явился еще больше урезать их отдел. Что он явился судить их. А еще позже, выгребая толику жучков из ящика письменного стола с намерением совершить дурной поступок, прежде чем звонить Голосу, задумался, не боялись ли они вместо того чего-то совершенно иного.

Изрядную часть этого Контроль поведал Голосу с нарастающим ощущением тщетности происходящего. Очень немногое из сказанного наделено было особым смыслом или являло собой новость – он просто мусолил слова, чтобы хоть что-то сказать. Он не сообщил Голосу, что некоторые из ученых употребляли в отношении Зоны Икс выражение «экологическое благо» с тревожным и деморализующим подтекстом: «А надо ли с этим бороться?» Как ни крути, это «первозданные пустоши».

– ЧЕРТ! – рявкнул Голос под конец его научного отчета, прервав собственное нескончаемое фоновое бубнение… и Контроль на секундочку отвел мобильник подальше от уха, не зная толком, чем это спровоцировано, пока не услышал: – Извините. Чашка кофе опрокинулась, прямо на меня. Продолжайте.

Кофе несколько подпортило образ мегалодона в голове Контроля, и он на миг потерял нить повествования.

Когда он с этим покончил, Голос прямо-таки ринулся вперед, словно начиная по новой:

– Каков ваш психологический настрой на данный момент? Дома у вас все в порядке? Как, по-вашему, чего это потребует?

На какой же вопрос отвечать?

– Оптимистический? Ну, пока они не получат дополнительных директив, структуры и ресурсов, не знаю.

– Каково ваше впечатление о предыдущем директоре?

Барахольщица. Чудачка. Загадка.

– Ситуация здесь сложная, а я тут только первый полный де…

– КАКОВО ВАШЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ О ПРЕДЫДУЩЕМ ДИРЕКТОРЕ?! – с подвыванием, будто щебенка, вздымаемая грозовым ливнем.

Контроль ощутил, как учащается пульс. У него бывали начальники, не слишком владеющие собой, и факт, что один из них находится по ту сторону мобильника, ситуации отнюдь не улучшил.

И тут формирующееся мнение прорвало.

– Она утратила всякое восприятие перспективы. Потеряла нить. Под конец методы ее были эксцентричны, и потребуется время, чтобы распутать…

– ХВАТИТ!

– Но я…

– Не надо поносить погибшую, – на сей раз перешептывание гальки. Ощущение скорби пробилось даже сквозь фильтр, а может, Контроль просто домыслил это.

– Есть. Сэр.

– В следующий раз, – заявил Голос, – я рассчитываю услышать от вас нечто более интересное. Нечто такое, что мне неизвестно. Спросите заместителя директора о биологе. Например.

– Есть, сэр, – отчеканил Контроль и: – Ах да, говоря о заместителе директора…

Он обрисовал утренние перипетии с отсылкой антрополога и топографа и проблему, что у Грейс вроде бы есть контакты в Центре, которые могут причинить вред.

– Разберусь, – отозвался Голос. – Улажу, – а потом пустился в рацею, из-за своей тягомотности казавшуюся записанной заранее: – И помните, я всегда за вами слежу. Так что хорошенько подумайте, чего именно я могу не знать.

Отбой.

Одна из вещей, сказанных ему учеными, оказалась полезной и неожиданной, но Голосу Контроль ее не открыл, потому что она вроде бы подпадала под категорию Всем Известных Тайн.

В попытке отвлечься от провалившегося эксперимента с белыми кроликами Контроль спросил их о нынешних гипотезах на предмет границы, пусть даже самых нелепых.

Чейни, кашлянув раз-другой, огляделся и наконец заговорил:

– Хотелось бы мне говорить об этом более однозначно, но, знаете ли, мы много об этом спорим, потому что так много неизвестных… но… ну, лично я не верю, что граница непременно исходит из того же источника, который преобразует Зону Икс.

– Как?

– Распространенная реакция, – поморщился Чейни, – и я вас не виню. Но я имею в виду… нет свидетельств того, что… сущность… в Зоне Икс порождает также и границу.

– Это я понял, но…

Тут вступила Дэвидсон:

– Мы не в состоянии исследовать границу тем же способом, что и образцы, изъятые из Зоны Икс. Но зато смогли снять показания, и – чтобы не грузить вас данными – граница достаточно отличается по строению, чтобы поддержать эту гипотезу. Представляется довольно очевидным, что произошло некое Явление, породившее Зону Икс, а затем произошло второе Явление, породившее невидимую границу, но это…

– Они не связаны? – недоверчиво перебил Контроль.

Чейни покачал головой:

– Ну, только в том, что это Явление-два почти наверняка является реакцией на Явление-один. Но, может быть, границу создал некто (Контроль снова отметил нежелание сказать «пришельцы» или «нечто») другой.

– А это означает возможность, – подхватил Контроль, – что эта вторая сущность пыталась изолировать последствия Явления-один?

– Именно, – подтвердил Чейни.

Контроль снова подавил сильнейший порыв просто встать и уйти.

– И, – сказал он, углубляясь в тему, – как насчет прохода в Зону Икс через границу? Как вы его сделали?

Чейни нахмурился, бросил на коллег беспомощный взгляд, и, когда никто из них не лег грудью на амбразуру, насупился и поджал губы еще больше.

– Мы его не делали. Мы его нашли. Однажды он просто… появился.

И тут Контроля охватил гнев. Отчасти из-за того, что первоначальная информация заместительницы директора была чересчур расплывчатой, а может, он сам чересчур пустился в домыслы. Но главным образом потому, что Южный предел слал экспедицию за экспедицией – через дверь, которую создал не он, – бог весть куда в надежде, что все обойдется, что все вернутся, что те белые кролики не распылились на атомы, а, может, в жутких муках вернулись к первозданному состоянию.

– Сущность-один или Сущность-два? – спросил он у Чейни, жалея, что никак нельзя привлечь к этому разговору биолога, уже прикидывая в уме новые вопросы для нее.

– Что?

– Какой творец Событий открыл дверь в границе, как вы думаете?

– Ну, – развел Чейни руками, – боюсь, тут уж не скажешь. Потому что мы не знаем, каково ее главное предназначение – впускать что-то внутрь или выпускать изнутри.

А может, и то и другое.

Заместительницу директора Контроль настиг, прокладывая путь по бесчисленным коридорам, еще не вполне увязавшимся у него в голове между собой. Пытался отыскать отдел кадров, чтобы сбыть документы, но в голове целостная карта здания еще не сложилась, да вдобавок он оставался чуток не в себе после телефонного разговора с Голосом.

Обрывки разговоров, мельком подслушанные в коридорах, ясности отнюдь не вносили, апеллируя к вещам, пребывающим пока вне смыслового поля Контроля. «Как, по-твоему, насколько вглубь она уходит?» «Консолидация власти». «Хочешь верь, хочешь не верь». Грейс тоже не очень-то помогла. Едва он пристроился рядом, как Грейс начала его теснить – наверное, чтобы подчеркнуть, что силой и ростом ничуть ему не уступает. От нее так пахло каким-то настолько синтетическим ароматом лаванды, что Контроль едва не чихнул.

Парировав вопрос о посещении ученых, Контроль развернулся и попер на нее, не дав шанса отвертеться.

– Почему вы не хотели участия биолога в двенадцатой экспедиции?

Грейс остановилась, выдерживая дистанцию:

– Кто вам сказал?

Хорошо – она готова вступить в пикировку.

– Что у вас тогда было на уме? Почему вы не хотели участия биолога в той экспедиции?

Сотрудники обходили их справа и слева.

– У нее не было надлежащей квалификации, – приглушенным голосом сообщила Грейс. – Ее вытурили с полудюжины должностей. Да, у нее есть прирожденный талант, этакая искра, но она неквалифицированна. И участие ее мужа в предыдущей экспедиции тоже было ей в минус.

– Директриса была с этим не согласна.

– Кстати, а как Уитби все это разведал? – спросила она как бы между прочим, и Контроль понял, что выражением лица подтвердил ее предположение о своем источнике. Прости, Уитби, что я тебя сдал. Зато это же поведало ему, что Грейс обеспокоена тем, что Уитби с ним говорил. Не означает ли это, что Уитби – креатура Чейни?

– Но директриса была не согласна, – продолжил он натиск.

– Да, – признала она. Контролю было любопытно, какого рода это было предательство. – Не согласна. Она думала, что все это – плюсы, что мы чересчур озабочены обычными критериями пригодности. Так что мы пошли у нее на поводу.

– Даже несмотря на то, что она распорядилась эксгумировать членов предыдущей экспедиции и подвергнуть их повторному исследованию?

– Где вы об этом услыхали? – с искренним изумлением спросила Грейс.

– Не говорит ли это о пригодности самой директрисы?

– Нет, – отрезала Грейс. – Нет, не говорит.

Восхитительная преданность.

– Она что-то заподозрила, не так ли? – Согласно досье, Центр считает, что даже если уникальное состояние полной прочистки мозгов предыдущей экспедиции и не сигнализирует ни о каких сдвигах ситуации в Зоне Икс, это может сигнализировать о сдвигах в директрисе.

Грейс вздохнула, словно он ее уже утомил:

– Она подозревала, что они могли… измениться… с момента аутопсии. Но раз вы спрашиваете, то уже знаете.

– И как? Изменились?

Исчезли. Воскресли. Вознеслись на небо.

– Нет. Они разлагались чуточку быстрее, чем следовало ожидать, но в общем – нет, не изменились.

Интересно, в какую долю уважения и любезности обошлось это директрисе. Не сложилось ли так, что к моменту, когда она заявила, что отправляется в двенадцатую экспедицию, кое-кто из сотрудников испытал не тревогу или озабоченность, а странное облегчение с примесью чувства вины, гадал Контроль.

У него был еще вопрос, но Грейс подвела черту, уже развернувшись на пятке и увильнув в другой коридор этого лабиринта.

В конце дня, уже собираясь уходить, Контроль снова натолкнулся на Уитби в кафетерии, в районе которого тот слонялся, словно не желая спускаться в казематы к остальным ученым. Или словно его выслали в бессрочную командировку с заданием держать Контроля подальше. В помещение залетела и никак не могла выбраться небольшая черная птичка, и Уитби, задрав голову, смотрел вверх, где она перелетала от одного потолочного окна к другому.

Так что вопрос, заготовленный для Грейс, достался Уитби:

– Уитби, а почему так мало дневников возвращено из экспедиций – в разы меньше, чем людей?

Уитби был все еще зачарован полетом птицы, вертя головой, как кот, чтобы уследить за каждым движением. Пристальность его взора прямо-таки обескураживала, приводя в некоторое замешательство.

– Неполные данные, – ответил Уитби. – Но большинство вернувшихся говорили, что им просто не пришло в голову их прихватить. Или не считали, что это важно, или не чувствовали такого желания. Чувства тут играют важную роль. Они утрачивали потребность в диалоге, в общении, на манер того, как астронавты теряют мышечную массу. Большинство дневников вроде бы обнаружилось на маяке. Какое-то время этому особого значения не придавали, но когда мы просили последующие экспедиции достать их, те обычно даже и не пытались. Теряешь волю, стремления, а может, на первое место выступает нечто иное. А потом уже слишком поздно.

Отчего у Контроля возник неуютный образ, как некто или нечто в Зоне Икс входит в маяк и, сидя на груде дневников, читает их вместо Южного предела.

– Я могу показать вам кое-что интересное в одной из комнат рядом с научным отделом, имеющее к этому отношение, – мечтательным тоном проронил Уитби, по-прежнему отслеживая взглядом траекторию птицы. – Хотите посмотреть? – Его отсутствующий взгляд вдруг резко сфокусировался, упершись в Контроля. У того возникло ощущение, что перед ним два Уитби, один из которых притаился внутри другого. А то и три, вложенных друг в друга. Отчего тут же сработал сигнал тревоги.

– А почему бы вам просто не рассказать?

– Нет. Это надо показать. Это малость странновато. Чтобы понять, вы должны это видеть. – Теперь Уитби вроде бы и не волновало, увидит ли Контроль странную комнату, и в то же самое время волновало до чрезвычайности.

Контроль рассмеялся. С тех пор как он пришел во внутренний терроризм, уйма народу показывала ему безбашенные штуковины. А сегодня ему говорят сплошь безбашенные вещи.

– Завтра, – сказал он. – Посмотрю завтра.

Или нет. Никаких сюрпризов. Никакого удовольствия хранителям странных секретов. Никаких странностей раньше времени. На один день с него довольно, и так придется препоясать чресла за ночь, чтобы набраться духу для повторного столкновения. С людьми, желающими тебе что-то показать, штука в том, что порой их стремление наделить тебя знанием сдобрено толикой вуайеристического садизма. Они ждут Взгляда или Реакции, и им плевать, что это, если только оно вызвало некий дискомфорт. Интересно, не подставила ли Грейс Уитби после разговора, подстроив какой-нибудь розыгрыш, заставив сунуть руку куда-нибудь, чтобы обнаружить, что та покрыта дождевыми червями, или открыть коробку, из которой выскочила пластиковая змея.

Теперь птица хаотически заметалась, спустившись пониже, так что разглядеть ее в свете заходящего солнца стало трудновато.

– Вам надо увидеть это сейчас, – заявил Уитби тоскливо-уязвленным тоном. – Лучше поздно, чем никогда.

Но Контроль уже повернулся к Уитби спиной, направляясь к выходу, а оттуда к (благословенной) стоянке.

Поздно? И насколько же он опоздал, по мнению Уитби?

004: Возвращение

В машине было тесновато, чтобы перевести дух, пройти декомпрессию и трансформироваться из одного качества в другое. Городок Хедли расположен в сорока минутах езды от Южного предела на берегах реки, всего через двадцать миль вливающейся в океан. Хедли достаточно велик, чтобы обладать собственным лицом и культурой, но не настолько, чтобы превратиться в приманку для туристов. Люди переезжают туда, хоть он и малость не дотягивает до «города, где славно растить детей». Между бурлящими магазинчиками, сгрудившимися на одном конце короткой набережной, и дорогами, тянущимися под кронами деревьев, как под сводом, рассыпаны намеки на определенное качество жизни, несколько завуалированные торговыми пассажами, лучащимися вовне от окраин города. В нем есть маленький частный колледж с центром исполнительских искусств. Можно пробежаться вдоль реки или отправиться в поход по зеленой зоне. И все же при этом Хедли заодно не лишен своеобразной апатии, особенно летом, и может за одну ночь растерять обаятельность, став вялым и равнодушным. Перемену в настроении предвещает тишь и покой, когда бриз с реки стихает, и некоторые бары у самой набережной издавна стали притчей во языцех за внезапные, бессмысленные вспышки насилия – в такие места лучше не соваться, если ты не белый или не сойдешь за белого, да и тогда вряд ли стоит. Городишко будто увяз в прошлом, почти не переменившись с той поры, когда Контроль был подростком.

Местоположение Хедли пришлось Контролю кстати. Ему хотелось быть поближе к морю, но не на побережье. Некая неопределенность Зоны Икс породила в нем настоятельную потребность в этом отношении. Его сновидение каким-то образом возбраняло это. Сон вещал, что ему нужно держаться поодаль. В полете к месту нового назначения ему пришла в голову странная мысль, что жители прибрежных городков по обе стороны от Зоны Икс каким-то образом внутренне мутировали. Целые общины стали не такими, как прежде, хоть с виду и не скажешь. Подобные мысли следует и держать под спудом, и в то же время взращивать, если только ухитришься проделать подобный фокус. Нельзя позволить им снедать себя, но прислушиваться к ним надо. Потому что опыт Контроля подсказывал, что они отражают нечто подсознательное, некий инстинкт, перечить которому не стоит. Тот факт, что Южный предел даже три десятка лет спустя знает о Зоне Икс настолько мало, подсказывает, что даже иррациональные предосторожности могут оказаться не такими уж неразумными.

А уж Хедли-то ему знаком. В этот город они с друзьями начали приезжать поразвлечься на выходные, как только хоть один из них мог сесть за руль, даже зная, что это тоже дыра, вот только побольше, чем та, где жили они сами. Глухомань вдали от моря. Мать даже упомянула о городке при последней встрече. Залетела к нему на прежнее место работы на севере, где он мало-помалу съехал от анализа и руководства к более ситуационной и административной роли. Благодаря собственному багажу, как он догадывался. Благодаря тому факту, что всегда начинал резво, но потом, если засиживался на месте чересчур долго… когда-нибудь случалось что-нибудь – что-нибудь эдакое, с чем он не вполне мог совладать. Он становился чересчур вовлеченным. Чересчур проникался сочувствием – или чуть меньше, чем следовало. И впадал в замешательство, когда все шло прахом, потому что не мог припомнить момент, когда дело покатилось под уклон, и был по-прежнему убежден, что у него все схвачено.

Но мать приехала из Центра, и они встретились в конференц-зале – вероятно, нашпигованном жучками, как он понимал. Не путешествовал ли вместе с ней и Голос, устроившись в резервуаре с соленой водой в смежной комнате?

На улице стоял холод, и она была одета в пальто с шарфом поверх делового костюма и черные туфли на высоких каблуках. Сняв пальто, она держала его на коленях. Но шарфа не сняла. Вид у нее был такой, будто она готова сорваться с места в любой момент и упорхнуть за дверь, прежде чем он успеет щелкнуть пальцами. Он уже пять лет с ней не виделся – мать оказалась предсказуемо недостижима, когда он пытался передать ей сообщение о похоронах бывшего мужа, – но она почти не состарилась, каштановые волосы по-прежнему окружали лицо огромной копной, как у фотомодели, а голубые глаза расчетливо глядели с лица, на котором морщины притаились лишь в уголках глаз и, скрытые волосами, поперек лба.

Она сказала:

– Это будет вроде возвращения на родину, Джон, а? – подталкивая сына, желая, чтобы он это произнес, словно он морской желудь, прильнувший к скале, а она – чайка, пытающаяся убедить его ослабить хватку. – Тебе будет уютно в той обстановке. Тебе будет уютно с тамошним народом.

Ему пришлось подавить гнев с неуверенностью пополам. Откуда ей знать, права она или заблуждается? Она редко там бывала, хоть и не лишена была права посещения. Только они с отцом. Папа к тому времени уже начал опускаться: ел слишком много, пил лишнее. Вереница мимолетных увлечений, как только развод состоялся, а может, и еще до того (быть может, он был наивен), а после – нечто вроде строжайшего целибата, насколько Контроль мог судить, когда он вновь отдался искусству… вот только никому оно не было нужно. Наведя в его доме порядок и уехав в колледж, Контроль испытал виноватое облегчение, оттого что можно больше не жить в этой атмосфере.

– И, уютно устроившись в этом мирке, столь мне знакомом, чем же я займусь?

Она ему улыбнулась. Искренне. Контроль знал разницу, страдая несчетное число раз под тусклым желтым сиянием фальшивок, пытавшихся разогреть его любовь к ней. Когда она улыбается по-настоящему, когда это идет от души, лицо матери преисполняется красотой, изумляющей всякого, кто ее видит, словно она прячет свою истинную натуру под маской. В то время как люди, не кривящие душой, редко удостаиваются признания за то же самое.

– Это шанс исправиться, – сказала она. – Шанс стереть прошлое.

Прошлое. Какую часть прошлого? Работа на севере была его десятым постом лет за пятнадцать, что делает Южный предел одиннадцатым. Имелся ряд причин, причины есть всегда. Или – в его случае причина.

– И что я должен делать? – раз приходится все вытягивать из нее клещами, значит, это вряд ли придется ему по душе. Но он уже устал от однообразия на нынешнем посту, связанного не столько с наладкой, сколько с подмалевкой фасадов. Да и конторские интриги ему поднадоели. Может, по сути, именно это всегда и было его проблемой.

– Ты слыхал о Южном пределе?

Слыхал, по большей части от коллег, работавших там одно время. Смутные аллюзии, придерживающиеся легенды об экологической катастрофе. В лучшем случае слухи о веренице чудачеств руководства. Крайне разнящиеся слухи о том, что это далеко не все. Но, с другой стороны, оно всегда так. И услышав, как мать говорит эти слова, он не знал, взволнован или нет.

– А почему я?

В улыбке, предшествовавшей ее ответу, сквозила легкая печаль, сожаление или нечто вроде, заставившее Контроля отвести глаза. Когда она отправлялась на задание, прежде чем скрыться надолго, у нее выпадал короткий период, когда она писала ему от руки длинные письма – а он с почти равным успехом не находил времени или желания их читать. Однако хранил их, понимая, что профессия у нее опасная, и может сложиться, что когда-нибудь письма могут стать единственным, что от нее осталось. Но теперь он чуть ли не жалел, что она не написала ему о Южном пределе в письме, вместо того чтобы сказать это лично.

– Потому что этот департамент сокращают, хоть тебе это может быть и неизвестно, и тебя кладут на плаху. И как, тебе это подходит?

От этого под ложечкой пронзительно засосало. Очередная перемена. Очередной город. Правда в том, что после того, как Контроль вступил в контору, у него редко возникали озарения. Зачастую он чувствовал тяжесть и понимал, что мать, наверное, тоже ее чувствует, что она только разыгрывает равнодушие и легкость, скрывая от него бремя информации, истории и контекста. Все то, что изводит, даже если уравновешено электризующим ощущением, что пребываешь по ту сторону границы, где знаешь вещи, не ведомые больше никому.

– Это единственный вариант?

Ну конечно, единственный, раз она не упомянула никаких других. Конечно, единственный, раз она проделала весь этот путь лишь затем, чтобы поздороваться. Он знал, что он – паршивая овца, что его топтание на месте скверно отражается на ней. Он даже не догадывался, какие междоусобные сражения ведет она на высших уровнях конспиративных департаментов, настолько отдаленных от уровня его допуска, что с равным успехом могли бы парить в облаках, среди ангелов.

– Это было бы нечестно, Джон, я знаю. Но это может быть для тебя последним шансом, – проговорила она уже без улыбки. Без малейшего намека на улыбку. – По крайней мере, это последний шанс, который я смогла выбить для тебя.

Последний шанс получить постоянную должность, покончить с кочевой жизнью, или вообще? Удержаться в агентстве?

Спросить он не осмелился, уж слишком глубоко в него вселила она холодный клубящийся страх. Он и не знал, что нуждается в последнем шансе. Страх угнездился настолько глубоко, что вытолкнул из его головы большинство прочих вопросов. Значит, у него нет и минутки, чтобы поразмыслить, не явилась ли она не только ради того, чтобы сделать сыну любезность. Может, ей нужно, чтобы он сказал «да».

И крючок соблазна, чтобы уравновесить его страх, заброшенный беззаботно и в самый подходящий момент, и он ничегошеньки не мог поделать со своей реакцией:

– Ты разве не хотел бы знать больше, чем я? Прими этот пост – и будешь.

Это правда. Хотел бы.

И когда он согласился на Южный предел, она его обняла, чем сильно удивила.

– Чем ближе, тем безопаснее, – шепнула она ему на ухо. Ближе к чему?

От нее исходил легкий аромат дорогих духов, чуточку напоминающий запах сливовых деревьев на заднем дворе старого дома, в котором они жили все вместе на севере. Крохотный садик, о котором Контроль до этого мгновения и не вспоминал. Качели. Соседский маламут, вечно без особого усердия гонявший его по тротуару.

К моменту, когда вопросы в нем наконец вызрели, было уже поздно. Она уже надела пальто и скрылась без следа.

Разумеется, не было даже никаких записей о ее прибытии или убытии.

Ко времени, когда он свернул на подъездную дорожку, на Хедли уже опустились сумерки, сулящие ночную передышку от жары. Арендованный им дом расположился примерно в миле вверх по пологому склону холма, сбегавшему к реке. Маленький, в 1300 квадратных футов, кедровый домик, покрашенный в голубой цвет, с белыми ставнями на окнах, слегка покоробившимися от жары. Две ванных, хозяйская спальня, гостиная, кухня-столовая, кабинет и просторная летняя терраса в глубине. Внутренний декор целиком выдержан в приторном, но комфортабельном стиле «фамильного шика». Перед фасадом клумбы с травами и петуньями, переходящие в короткий отрезок газона рядом с подъездной дорожкой.

Когда он уже поднимался по ступенькам крыльца, из кустов сбоку выпрыгнул Эль Чоризо, тут же подвернувшийся под ноги. Эль Чоризо[4]4
  Ч о р и з о – копченая свиная колбаса.


[Закрыть] – громадный черно-белый кот, этакий ломовой конь кошачьей породы, названный так отцом. Семья раньше откармливала свинью по кличке Эль Гато[5]5
  G a t o (исп.) – кот.


[Закрыть], так что отец таким образом пошутил. Контроль забрал питомца к себе года три назад, когда рак отца зашел уже достаточно далеко и Эль Чоризо стал обузой. Он всегда был дворово-домашним котом, и Контроль решил позволить ему оставаться таким и в новой обстановке. Очевидно, решение правильное: Эль Чоризо, или Чорри, как называл его Контроль, выглядел бойким и уверенным, хоть его длинный мех уже свалялся и перепачкался.

Они вместе зашли в дом, Контроль на кухне дал коту консервов, погладил его пару минут, потом прослушал сообщения на автоответчике – проводном телефоне только для «штатских». Сообщение было только одно – от Мэри Филлипс, бывшей его девушкой до разрыва месяцев шесть назад, желавшей убедиться, что его переезд прошел успешно. Она пригрозила нагрянуть с визитом, хоть он и не сообщил ей своего точного местонахождения и только-только снова привык спать один. «Без обид», и теперь он даже не мог толком припомнить, кто с кем порвал – он с ней или она с ним. Обиды случались редко, что казалось ему диковинным и неправильным. Ведь должны же быть обиды? Девушек было почти столько же, сколько и постов: обычно они не могли пережить или переезда, или его бдительности, или его свободного графика, а может, ему встречались не те, кто нужен. Уверенности он не питал, и по мере повторения циклов пытался выжать из первых месяцев как можно больше накала и близости, предчувствуя, чем все кончится. «Ты странный игрок», – сказала Мэри однажды, оставшись у него на ночь, когда он уже сделал на нее заход. Но на самом деле он не игрок. Он и сам не знает, кто он такой.

На звонок он отвечать не стал, вместо того пройдя в гостиную и усевшись на диван. Чорри тут же свернулся рядышком, и Контроль рассеянно погладил коту голову. Так он сидел довольно долго, слушая, как крапивник или кто-то вроде копается в земле под самым окном. Кроме того, послышался клич пересмешника и долгожданный писк летучих мышей, отправившихся на ночной промысел за насекомыми. Летучие мыши теперь стали в диковинку.

Все так похоже на то, что знакомо с юных лет. Он решил позволить себе считать это чувство комфортным, как и дом, тем самым помогая себе поверить, что эта работа надолго. Но «всегда надо располагать стратегией отхода», как вдалбливала ему мать до тошноты с первого же дня обучения, так что он припрятал в двойном дне чемодана стандартный пакет, прихватив с собой не только стандартное личное оружие, но и один из пистолетов, лежащих вместе с паспортами и деньгами.

Контроль уже распаковался – еще повод для него не желать останавливаться в гостиничном номере или апартаментах. Одна лишь мысль о необходимости оставлять изрядную часть своих вещей в камере хранения причиняла ему муку. На кирпичный камин, сооруженный более для виду, он поставил шахматную доску с маленькими, ярко раскрашенными деревянными фигурками, ставшими последним редутом отца. Когда его карьера забуксовала, отец продавал их в местные сувенирные лавки и работал в общественном центре. Время от времени за последнее десятилетие жизни отца какой-нибудь коллекционер произведений искусства покупал ту или иную из громадных художественных инсталляций, ржавевших под брезентом на заднем дворе, но это больше смахивало на явление призрака, путешественника во времени, нежели на возрождение интереса. Шахматная доска, застывшая во времени, показывала ход их последней совместной игры.

Если бы он не заставил себя стащиться с дивана, то просидел бы там всю ночь. Так что отправился в спальню, переоделся в шорты, футболку и кроссовки. Чорри поглядел на него, будто собирался составить компанию.

– Да знаю, знаю, я только что пришел домой. Но я вернусь.

Он выскользнул через входную дверь, решив оставить Чорри в доме, надел наушники, включил одно из любимых классических произведений и рванул вдоль по улице с вереницей тусклых фонарей. К этому времени сумерки сгустились окончательно, осталась лишь синяя дымка внизу над рекой да огни в окнах, а над отраженным сиянием города в высоте небес проглянули первые звезды. Жара спала, но неумолчный стрекот сверчков и прочих насекомых возвращал ее призрак.

Правую четырехглавую тут же слегка свело, но он знал, что скоро отпустит. Начал не спеша, давая себе время оглядеть окрестности, по большей части небольшие домики вроде его собственного, с рядами кустов вместо изгородей, и улицы, тянущиеся параллельно гребню холма, с пересекающими их улочками, сбегающими прямо вниз. Он был отнюдь не против их петляний, ему хотелось отмахать добрых три-пять миль. Возле некоторых домов на него волнами накатывал насыщенный аромат жимолости. Кроме сидящих на качелях и выгуливающих собак, да парочки скейтбордистов, народу на улицах почти не было. Большинство кивали ему, когда он пробегал мимо.

Ускорившись и войдя в ритм, направляясь все вниз и вниз, к реке, Контроль оказался в пространстве, где мог обмыслить этот день. Он все продолжал проигрывать в уме встречи, особенно допрос биолога. Все прокручивал бездну информации, обрушившейся на него сегодня. Завтра будет новая, и послезавтра тоже. Новая информация наверняка будет поступать еще какое-то время, прежде чем начнут напрашиваться какие-либо выводы.