Текст книги "Исцеленные. Вселяющие надежду истории необъяснимого выздоровления"

Благодаря этому эксперименту Пастер развенчал теорию «самопроизвольного зарождения» и доказал другую – теорию микробов – ту концепцию, за которую так упорно боролся Земмельвейс. Как и «спонтанная ремиссия», термин «спонтанная генерация» – некогда общепринятый факт медицины – оказался своего рода ящиком с двойным дном, таящим огромное количество спасительных знаний. В последующие годы целый каскад исследований и достижений помог доказать гипотезу Пастера: были разработаны более мощные микроскопы, которые могли визуализировать тех самых крошечных невидимых «существ». Существование микробов больше нельзя было отрицать.

Истории Игнаца Земмельвейса и Луи Пастера, как и история развития микробной теории, показывают нам не только то, с какой неохотой медицинское сообщество реагировало (и продолжает реагировать!) на новаторские подходы, но и то, какое глубокое влияние теория микробов оказала на систему здравоохранения. Открытие того, что микробы являлись причиной разрушительных инфекций и эпидемий, регулярно вспыхивающих во всем мире и убивающих миллионы людей, было революционным. Как только исследователи поняли, что бактерии и другие микроорганизмы распространяют болезни, они принялись за разработку стандартов общественного здравоохранения, а также лекарств и процессов стерилизации (таких, например, как пастеризация), которые помогли бы оградить людей от опасных микробов. Как результат, показатели смертности от тифа, брюшного тифа, холеры и туберкулеза резко упали, а болезни, передаваемые через пищу и воду, начали исчезать.

После изобретения первых антибиотиков в 1930-х годах жизнь кардинально изменилась – в конце концов, рожая, женщины могли рассчитывать, что увидят, как растут их дети.

Казалось, мы раскрыли секрет здоровья – убийство микробов.

Однако над собственной микробной теорией – противоположной разработанной Пастером – в то же время работал и его коллега Антуан Бешам. Эти двое сталкивались на протяжении всей карьеры: они неоднократно обвиняли друг друга в плагиате и воровстве, стремясь сделать собственные открытия. Их соперничество становилось еще более ожесточенным по мере того, как теория Пастера получила широкое признание и исследователи начали трудиться над разработкой химических агентов, которые помогали бы уничтожать бактерии, тем самым останавливая распространение инфекционных заболеваний.

Бешам счел подход Пастера, заключавшийся в «убийстве микробов любой ценой», довольно опасным. Он был одним из первых, кто решил вынести на обсуждение вопрос о том, что сейчас мы называем микробиомом. Антуан Бешам считал, что большинство микроорганизмов, которые живут внутри человеческого тела, на нем и вокруг него, являются полезными или даже симбиотическими. Вместо того чтобы придерживаться тактики выжженной земли, Бешам призвал врачей сосредоточиться на том, что он назвал «внутренней территорией» человеческого тела. Он утверждал, что, когда ткани здоровы, а не больны, и клетки получают все питательные вещества, необходимые им для оптимального функционирования, болезнетворные бактерии не могут закрепиться в организме. Бешам даже привел в пример кучу экскрементов, лежащую на земле и привлекающую рой мух, и задал вопрос: «Что же теперь, отмахиваться от каждой отдельной мухи по очереди, и так до бесконечности? Или проще убрать саму кучу?» Он утверждал, что создание основы здоровья и укрепление самодостаточной, сбалансированной иммунной системы важнее, чем уничтожение патогенов.

Его друг и коллега Клод Бернар согласился – внутренняя среда имеет первостепенное значение. В речи на эту тему перед группой студентов и врачей Бернар заявил: «Почва – это все, микроб – ничто». Затем он поднял стакан с водой, зараженной смертельно опасными бактериями холеры, и выпил его залпом.

Он не заболел, доказав, что, раз его иммунная «почва» была здоровой, она смогла отразить угрозу. [13] Бернар считал, что микробы не вызывают болезней – эта их способность лишь является симптомом поломки в самом организме. [14] Впрочем, демонстрация не возымела ожидаемого эффекта, и общество продолжило придерживаться теории Пастера, ведь предположение Бешама и Бернара возлагало на людей ответственность за свое здоровье, которое зависело только от последовательного ухода за «почвой» тела, а не от «волшебных пуль», которые могут уничтожить болезнь в одно мгновение.

Спор сводился к следующему: «Что важнее – почва или микроб?» Бешам и Бернар говорили, что почва. Пастер сказал «микроб» и, в конце концов, победил. «1:0» в матче «Машины скорой помощи» против «Безопасных ограждений».

От «серебряной пули» до «супербактерии»

Медицина в XX веке стремительно развивалась, и мы все больше зацикливались на одной задаче – уничтожении микробов. Появились антибиотики, и исчезли даже те инфекции, которые раньше безжалостно убивали миллионы людей. Появился инсулин, и внезапно выживание детей с диабетом 1-го типа стало возможным – перед ними открывалась дверь в полноценную жизнь. Это, должно быть, казалось чудом тем, кто наблюдал, как подход «уничтожь микроб» покончил со многими серийными убийцами своей эпохи – тифом, брюшным тифом, гонореей, сифилисом, туберкулезом, дифтерией и другими. Неудивительно, что последнее столетие мы потратили на поиски новых «серебряных пуль» – лекарств или других вмешательств, которые могли бы уничтожить болезнь одним выстрелом. Но, несмотря на достигнутый нами прогресс, мы не смогли вылечить некоторые серьезные заболевания, которые продолжают бросать вызов многим современным методам лечения.

В медицине все еще существует множество смертельно опасных слепых зон, которые мешают нам в достижении прогресса. Суть одного из главных «слепых пятен» в том, что мы продолжаем оперировать моделью патологии – зацикливаемся на борьбе с болезнью вместо того, чтобы укреплять здоровье и иммунитет.

Со времен Пастера мы разработали философию медицины, которая в первую очередь является наукой о болезнях, а не наукой о здоровье и жизненной силе. Мы застряли в режиме, для которого уничтожение микроба – решение, применяемое к любой проблеме. Есть такая пословица: «Если единственный инструмент, который у вас есть, – это молоток, вы со всем будете обращаться, как с гвоздем».

Вот уже несколько десятилетий мы назначаем пациентам антибиотики в чрезмерных количествах угрожающе растущими темпами. Пусть в наше время врачи и принимают во внимание губительные побочные эффекты этих препаратов, мы все еще не помогаем людям создавать здоровую внутреннюю среду. Кроме того, следствие приема антибиотиков уже дало о себе знать. Исследования выявили тесную связь между регулярным применением антибиотиков и раком молочной железы – для женщин, которые прошли несколько курсов антибиотиков в возрасте до 18 лет, риск заболеть увеличивался почти вдвое. Существует также и зависимость от принятой дозы: чем чаще они использовали антибиотики, тем выше был риск. Исследователи не уверены, как именно антибиотики способствуют развитию этого вида рака, но предполагают, что они ослабляют иммунную систему и влияют на ее способность естественным образом бороться с мутирующими раковыми клетками. Также возможно, что антибиотики уничтожают микробиом, влияя на способность организма переваривать и использовать питательные вещества, которые помогли бы бороться с раком на начальных стадиях развития. В любом случае ясно, что использование того, что мы считали «серебряными пулями» при первых признаках проблемы, дорого нам обходится. Хотя когда-то мы и думали, что в профилактическом использовании антибиотика «на всякий случай» нет никаких недостатков, оказалось, что мы глубоко ошибались.

Это лишь одно из разрушительных последствий погони за чудодейственными лекарствами/средствами. Дело в том, что вредные бактерии становятся все более устойчивыми к препаратам, которые были разработаны для их уничтожения. Они адаптируются и становятся сильнее. Сегодня, по оценкам CDC (Центра по контролю и профилактике заболеваний США), 23 000 человек ежегодно умирают из-за того, что назначаемые им препараты не действуют против бактерий, вызвавших то или иное заболевание. Еще 15 000 умирают от специфической бактериальной инфекции, называемой Clostridium difficile (C. diff), которая на самом деле может быть вызвана интенсивным применением антибиотиков. Когда антибиотики уничтожают микробиом, они также уничтожают и полезные бактерии. Соскоблив защитную броню микробиома, C. diff проникает внутрь и стремительно развивается.

Если все это по-прежнему звучит недостаточно зловеще, то вот вам новый факт: совсем недавно мы стали свидетелями появления первой полностью устойчивой к антибиотикам супербактерии. В начале 2017 года у женщины из Невады развилась инфекция, которая не реагировала ни на один из препаратов, каждый из которых был сильнее предыдущего. В Соединенных Штатах доступно 26 видов антибиотиков, и врачи перепробовали их все, однако женщина все равно умерла. Мы прошли полный круг: неизлечимые инфекции вернулись. К тому же, уверен, – в будущем мы будем наблюдать все больше и больше подобных случаев, ведь бактерии, с которыми мы сосуществуем, беспрерывно учатся уклоняться от наших «серебряных пуль». За столетие революционных достижений в медицине и технологиях мы прошли путь от «серебряной пули» до «супербактерии». Однако есть одна вещь, о которой в этом стремительном марше прогресса мы почему-то забыли, и это – невероятный потенциал иммунной системы человека.

– Если бы я мог прожить свою жизнь заново, – писал Рудольф Вирхов, ныне известный как отец патологии, – я бы посвятил ее доказательству того, что микробы лишь ищут свою естественную среду обитания – пораженные ткани, – а не являются самой причиной их поражения. Комары ведь тоже ищут застоявшуюся воду, но если вы не желаете их присутствия, то в ваших силах не допустить застоя воды в бассейне.

Представьте, какой могла бы быть медицина, если бы мы держали знания Пастера в одной руке, а знания Бешама в другой? Если бы мы приложили столько же усилий для укрепления здоровья и иммунитета, сколько прилагаем для борьбы с болезнями?

Подход Пастера заметно ускорял прогресс, но мы достигли предела его эффективности. Пришло время обратиться к теории Бешама.

Мы хотим, чтобы в нашей иммунной системе были клетки, которым обеспечено достаточное, «правильное» питание, которые быстры, умны, точны и готовы сражаться. Мы хотим, чтобы наша иммунная система была полностью укомплектована, а не бездействовала, посылая в бой изможденные войска, которые поражают неправильные цели. Мы хотим, чтобы наша иммунная система имела механизм круглосуточного наблюдения, способный отслеживать вирусы (в момент проникновения в организм) и клетки-изгои, которые могут мутировать в рак. Печальная правда заключается в том, что многие из нас живут с хронически изношенным иммунитетом, который добивают нездоровые отношения со стрессом и питанием. Нам не хватает бойцов, а система полна брешей и слабых мест. Это делает нас более уязвимыми не только к обычным простудам и гриппу, но, как мы увидим в дальнейшем, и к раку, болезням сердца, диабету и широкому спектру серьезных аутоиммунных заболеваний.

Спонтанные ремиссии показывают нам, что укрепить иммунную систему настолько, чтобы предотвратить развитие этих заболеваний или уменьшить нанесенный ими ущерб, вполне возможно. По мере появления новых исследований я продолжаю замечать, что действия, стимулирующие активность естественных киллеров, соотносятся с тем, что происходит с людьми непосредственно перед спонтанным исцелением. Определенные изменения в рационе питания – например, расширение и разнообразие рациона, – как оказалось, поддерживают активность естественных киллеров, а также снижают уровень стресса или помогают его снижать. Исследования также показывают, что прощение связано со всплеском выработки естественных киллеров.

Кажется, что все просто: стоит лишь подкорректировать питание, начать медитировать, и это вдохновит иммунитет на активную борьбу с болезнью. Но моя работа с исцелившимися пациентами научила меня тому, что ничего не происходит просто так. Не существует никаких «серебряных пуль» или быстрых решений. На самом деле в спонтанной ремиссии нет ничего спонтанного. Во многих случаях все было подготовлено задолго до того, как случилось «чудо».

Лучший способ восстановить разваливающуюся иммунологическую стену – это создать здоровье с нуля. Тело, если вы хотя бы попробуете ему не мешать, – это блестящий самокорректирующийся организм, который хочет стать лучше. Случаи спонтанной ремиссии, какими бы уникальными и индивидуальными они ни были, дают подсказки, как не мешать организму и дать ему все необходимое для создания и поддержания процветающей, умной иммунной системы.

Подготовка почвы для самопроизвольного исцеления

Когда Клэр Хейзер (с которой мы познакомились во введении) вышла из кабинета врача после отказа от процедуры Уиппла, она уже знала, что делать. Придя домой, она начала готовиться к смерти.

Для Клэр это значило встретиться лицом к лицу со страхом смерти, смириться с тем, что ее жизнь вот-вот оборвется, а также обратиться к семье и друзьям, окружив себя теми, кто ее поддерживает, и углубить отношения с ними. Она начала прощать людей, которые были в ее жизни. Отпустила все обиды, потому что не хотела тратить оставшееся ей время на ненависть, злобу, стресс или беспокойство. Вы не можете изменить мир или полностью избавиться от проблем и забот, но можете изменить отношение к ним. Именно это стало ее целью.

В самом начале, когда она не знала, сколько времени у нее осталось, Клэр сняла пляжный домик на побережье штата Орегон и позвала туда самых близких друзей. Они сделали для нее открытки, написали послания о том, что чувствуют к ней, и встали в круг, чтобы вручить их ей. Это было одним из самых трогательных событий в ее жизни.

– Но все это было не то чтобы очень всерьез, – говорит она сейчас. – Нам было так весело. Мы украшали капкейки – довольно эротично, насколько я помню, и просто смеялись над собой несколько дней подряд.

Когда Клэр вернулась домой в Портленд, любовь и поддержка ее друзей были подобны лодке, помогавшей ей плыть по волнам болезни. [15]

– Я даже не могу выразить, насколько это было важно, – признается она.

Та встреча подтолкнула ее найти в себе силы на изменения, которые, по ее мнению, она должна была внести, чтобы прожить остаток жизни с удовольствием. Поддержка помогала ей не свалиться в яму ненависти или обиды, задаваясь вопросом, почему же это случилось именно с ней, и «оставаться сосредоточенной на прекрасном». Каждый день Клэр делала дыхательную гимнастику, чтобы сохранять спокойствие и сосредоточенность – четыре секунды на вдох, четыре секунды пауза, четыре секунды на выдох.

Она меняла диету, постепенно, но планомерно переключаясь на продукты, которые улучшали ее самочувствие, и отказываясь от тех, что вызывали у нее усталость, дискомфорт или обострение симптомов синдрома раздраженного кишечника (СРК). Она заметила, что ее рацион становится более чистым и богатым растительной пищей. Клэр также исключила сахар, однако не стала отказываться от того, что любила больше всего, – от пиццы и кофе, – ведь это делало ее счастливой.

– Я просто пыталась жить хорошо, – объясняет она. – Я не пыталась спасти свою жизнь.

В течение нескольких месяцев ее состояние ухудшалось: больше истощения, боли, слабости и проблем с пищеварением. Затем все, казалось, пошло на убыль. Однажды Клэр поняла, что в последнее время чувствует себя немного лучше. Она ждала, что это будет лишь короткая передышка, но боли и дискомфорта с каждым днем становилось меньше. Дело было не в том, что она вернулась к прежней «себе», какой была до постановки диагноза, – болезнь стала своего рода огнем, через который она прошла и, оплавившись, изменила форму. Клэр чувствовала себя совершенно другой. У нее было абсолютно новое понимание того, кто она такая и что делает в этом мире.

Клэр не вернулась к врачу, чтобы выяснить, что происходит. Зачем снова беспокоиться? Собиралась ли она вернуться в те комнаты ожидания без окон, в которых поклялась не появляться, и потребовать объяснений, почему она еще не умерла?

По какой-то причине ей было предоставлено дополнительное время – время, в течение которого она чувствовала себя хорошо. Жизнь открыла перед ней двери, и она без раздумий в них вошла. А пять лет спустя, когда обследование, сделанное с другой целью, показало, что ее поджелудочная железа свободна от опухолей, она была так же шокирована, как и врачи.

Когда я впервые взял у Клэр интервью о таинственном исчезновении ее рака, старая вражда по поводу важности «почвы» вновь всколыхнулась. Клэр не знала, чем оправдать наступившую ремиссию; она просто понимала, что в какой-то момент между выходом из кабинета хирурга и возвращением в больницу спустя годы все исчезло. Глубокие изменения, которые Клэр внесла в свою жизнь, не были сделаны с намерением вылечить себя; она совершенно точно ожидала, что рак поджелудочной железы вскоре заберет ее жизнь. Она лишь пыталась прожить отведенный ей отрезок времени полноценно. Суть этих изменений была в противостоянии страху, мешавшему ей жить так, как хочется. Но, возможно, сыграло роль сочетание факторов – смена диеты и образа жизни, а также глубокие эмоциональные и духовные трансформации, – изменивших ее тело. Словно богатый питательными веществами компост добавили в бедную, бесплодную почву.

Спонтанная ремиссия наступает вследствие изменений, запускающих работу иммунной системы. В нескольких посещенных мной лечебных центрах Бразилии это явление случалось в разы чаще, чем в среднем по миру. Там происходило нечто, позволявшее этим глубоким, фундаментальным сдвигам активировать исцеление. Возможно, они представляли собой совокупность случаев того самого явления, которое происходит повсюду, незаметно, поглощенное статистикой и средними показателями. Например, в Абадиании люди ели продукты с высоким содержанием питательных веществ, упражнялись и медитировали, а также оставляли позади стрессы повседневной жизни. Они обращались внутрь себя и смотрели в лицо своим страхам, забытым мечтам, а также убеждениям о себе и мире, которые никогда раньше не подвергали сомнению. Они заново открывали себя, часто полностью перестраивая основу своей жизни, и верили, что исцеление возможно.

Где-то среди этих физических, умственных и духовных преобразований – которые испытали множество посетителей тех центров и других излечившихся, чьи истории я получал по электронной почте, – был спрятан код для спонтанного исцеления: точная комбинация цифр, которые нужно ввести вместе, чтобы открыть дверь к ремиссии. В то же время я подозревал, что это было случайным сочетанием факторов, которые выстроились в ряд, чтобы создать редкое, чудесное явление – своего рода «парад планет».

Все, что мы вкладываем в тело, влияет на нашу «почву». Продукты, которые едим. Токсины, которые просачиваются внутрь. Лекарства, которые принимаем. Бактерии, которые колонизируют наши тела. Даже мысли, чувства и убеждения о себе и окружающем мире влияют на «почву», которой является наша иммунная система.

Сила вашей команды естественных киллеров и других борющихся с болезнями клеток связана не только с питанием и физической активностью, но и с тем, как вы справляетесь со стрессом, отношениями, старыми травмами, во что верите, как видите и понимаете себя.

Согласно биографии Пастера, написанной его зятем, даже сам «отец микробной теории» отрекся от своих идей. Страдая от последствий инсульта, он знал, что его путь подходит к концу. Оглядываясь на свою жизнь и карьеру, Пастер пересмотрел свою позицию.

– Бернар был прав, – сказал он, имея в виду Клода Бернара, который пытался доказать свою теорию, выпив стакан с бактериями холеры. – Патоген – ничто, почва – это все.

Почва – это все

Большинство людей в центре исцеления в Абадиании верили, что их избавление от недугов было следствием божественного вмешательства.

Я не исключал возможности того, что глубокая вера этих людей в высшую силу могла сыграть в их выздоровлении большую роль; мы находимся только на ранних стадиях изучения влияния духовного опыта на физическое тело. Как психиатр, я понимал, что как сознание, так и подсознание могут влиять на работу организма, вплоть до мельчайших его клеток и того, как они функционируют. Но если что-то и происходило, то это происходило внутри индивида, в его биологических системах, и мы должны были это обнаружить.

Даже через годы после поездки я продолжал получать сообщения от людей, которые не совершали такого рода паломничества к целителю или духовному центру и которые, тем не менее, испытали тот же тип спонтанного выздоровления. В чем люди, пережившие исцеление в Бразилии, были схожи с людьми, испытавшими его в других местах? Я пытался найти точки соприкосновения, но не мог отыскать фундаментальную истину. Группа людей в Абадиании, один человек в Айове, множество случаев без соответствующей медицинской документации, подтверждающей постановку диагноза, исторический случай внезапной ремиссии, задокументированный сотни лет назад или в медицинском журнале два десятилетия назад, – среди этих историй действительно было несколько сходств, но также было и множество сбивающих с толку различий.

Чего я не смог найти, так это рандомизированных, двойных слепых контролируемых исследований – их попросту не проводили. Эксперименты, в которых ни участники, ни исследователи не знают, кто получает лечение, а кто – плацебо, являются золотым стандартом медицины и отлично подходят для оценки эффективности различных видов лечения. Однако спонтанную ремиссию нельзя проконтролировать таким образом. Точно так же, как мы не можем предсказать, кто станет следующим Стивом Джобсом или Илоном Маском, следующей Сереной Уильямс или следующим Томом Брэди, на ранней стадии исследования невозможно предсказать, кто станет тем самым человеком, выздоровевшим, несмотря на ничтожную вероятность. Пока что наука не в силах создавать или контролировать нечто подобное.

Спонтанные ремиссии наступают, когда никто за ними не наблюдает – часто даже сам пациент.

Они случаются, когда пациента перестают лечить из-за отсутствия надежд на улучшения, а затем отправляют домой лишь с оказанием паллиативной помощи. Случаются, когда люди смирились с тем, что будут жить с болезнью при максимально возможном качестве жизни или что смерть скоро их настигнет. Случаются, когда кто-то решает взять свое здоровье под контроль с мыслью: «Это моя жизнь, и мне за нее бороться». В конце концов, ремиссии случаются, когда люди совершают паломничества в центры альтернативного лечения, где большое внимание уделяется их духовному здоровью, но где нет врача, который мог бы задокументировать изменения в их физиологии.

Выздоровление, свидетелем которого я был в Бразилии, не было возможным. Происходящее там выходило за рамки моей веры до тех пор, пока эти самые рамки не лопнули. Я остро ощутил пропасть между культурами. Во-первых, культура Бразилии гораздо лучше воспринимала идею о том, что существуют силы разума и сердца, которые мы не до конца понимаем. Будучи «продуктом» западной культуры, мне было трудно принять эту концепцию, но и отказываться от нее казалось неправильным.

В 2004 году я решил снова посетить несколько лечебных центров в Южной Америке. Приехал тихо, не позвонив заранее. Во время первой поездки я был одновременно наблюдателем и наблюдаемым – я отправился с детективной миссией, чтобы провести расследование, покопаться в медицинских записях и поприсутствовать на операциях, но меня также снимали на видео, пока я исполнял роль «доктора». Было трудно понять, на что на самом деле похож опыт посещения этих центров, когда я представлял себя в качестве постороннего, врача-исследователя из Гарварда. На этот раз я хотел побыть гостем центра и испытать, каково быть частью этого сообщества в течение короткого времени. Я полагал, что это дало бы мне больше понимания и больше возможностей для собственной интерпретации.

Находясь там, я дал несколько интервью, но в основном старался быть незаметным и сливаться с местным обществом. В Абадиании я часто бывал в «комнатах присутствия» – нескольких помещениях в форме буквы U, где гости центра медитировали. Я почувствовал пульсацию энергии, которая пронеслась по толпе, как сердцебиение. Было что-то особенное в том, чтобы находиться среди людей, которые верили в чудеса. Я думал о том, насколько невероятно сильной должна быть вера в исцеление, раз они приезжают в это место со всего мира и безоговорочно следуют правилам этого сообщества. Я решил начать с рассмотрения основ и узнать, как жили люди, пока находились здесь, и чем это отличалось от их «нормальной» жизни.

Большинство посетителей Абадиании останавливаются в поузадах – небольших гостиницах, переоборудованных из домов местных жителей, которые работают как большие отели типа B&B («ночлег и завтрак»). Подаваемая там еда в основном не содержит мяса, и, хоть дело, возможно, и было в воспоминаниях о днях, прожитых на ферме, вскоре я полюбил бесконечное разнообразие потрясающих на вкус овощных блюд и красочных тропических фруктов. Рацион там богат питательными веществами, содержит мало рафинированных углеводов и рафинированного сахара и почти не включает в себя продукты животного происхождения. Акцент явно делается на натуральных, цельных продуктах, которые практически не подвергаются обработке. Вместо того чтобы собираться за коктейлями, люди встречаются в соковых барах под открытым небом и делятся историями за высокими бокалами с манго, папайей, маракуйей и гуавой, которые насыщают организм широким спектром питательных микроэлементов. Мне особенно понравились популярные чаши-асаи, которые многие считают суперпродуктом из-за предполагаемого высокого уровня антиоксидантов. Это та пища, которая считается исцеляющей, и люди, прибывшие в поисках чуда, зачастую отдают ей предпочтение. Даже для людей, придерживающихся сбалансированного питания, это было значительным сдвигом в привычках. Для меня это определенно сработало.

Многие люди приезжали ненадолго, оставаясь на неделю или две, как я, или даже на несколько дней. Впрочем, некоторые задерживались на более долгий срок – недели, месяцы или даже годы. Многие из них, глубоко вдохновленные этим местом и сообществом, и вовсе переезжали в Бразилию. Цены на недвижимость и арендная плата оказались низкими, а обменный курс весьма привлекательным.

Наблюдая, я отмечал, что погружение в сплоченное, основанное на вере сообщество, полное надежды и взаимной поддержки, способствовало также и изменениям в образе жизни – введению физических упражнений, интенсивных групповых медитаций и, разумеется, диеты.

Я не пытаюсь свести то, что произошло с людьми в Бразилии и других местах, к простой коррекции рациона, ведь она не объясняет стремительную ремиссию. Кроме того, подавляющее большинство исцелившихся говорят, что их выздоровление было связано не только с тем, что они ели.

Абадиания отличалась от других бразильских лечебных центров тем, что привлекала иностранных посетителей. Многие из тех, кто приезжал туда, немедленно и радикально меняли свой рацион благодаря погружению в новую, совершенно иную культуру питания. Один исследователь проанализировал 200 случаев спонтанной ремиссии и сообщил, что почти 88 % обследованных людей резко меняли стиль питания, часто переходя на вегетарианскую диету. [16] Мы не можем недооценивать важность того, как трансформировался образ жизни излечившихся людей, и внесение изменений в рацион – это отличная точка для старта.

Здравый смысл подсказывает, что перемены в пищевых привычках также могут привести к значительным изменениям в биохимии человека, создав среду, менее благоприятную для развития болезней. После многолетних бесед и исследований я пришел к убеждению, что, в зависимости от своей питательной ценности, пища может быть как лекарством, так и ядом. Разумеется, питание – не единственная преграда на пути к исцелению, но это не умаляет ее важности в формировании здорового образа жизни.

Один из непосредственных и эффективных способов изменить наш ландшафт – посмотреть на то, что мы в него вкладываем. Гиппократ, которого часто называют «отцом современной медицины», однажды сказал: «Все болезни начинаются в кишечнике». Возможно, здоровье тоже начинается там – точно так же, как жизнь может начаться с семечка, посаженного в почву.