Текст книги "Заколдуй меня"

Глава 11

Он работал с сундуком – излюбленный номер зрителей. Это было видно по тому, как они застыли в напряженном ожидании. Они никогда не хлопали, не ахали от восхищения. Дама с Цветком, Собачья Морда, Мужчина с Большим Галстуком-Бабочкой, Пташка, Удивленная Челюсть, Кашляющий Мак. Шары, как всегда, покатились по краю крышки, словно разноцветные лампочки, мигающие под куполом театра, соскочили на пол и оказались у его ног. У зрителей от восторга перехватило дыхание.

Он попросил желающего подняться на сцену. Им оказался человек, вполне подходящий для этой роли, в белом халате и белых брюках санитара. С его помощью Зено влез в смирительную рубашку и, обхватив себя руками, повернувшись лицом к публике, ждал, пока человек в белом застегнет на рубашке все ремни. Затем он повернулся спиной, чтобы было видно, что через застежки пропущена цепь, запертая на амбарный замок. Еще одну цепь ему намотали на ноги, тоже заперев на замок. Зено откинул назад голову, и санитар надел ему на шею стальной обруч с кольцом, сквозь которое была пропущена цепь, – она тянулась вниз, к икрам ног, а оттуда снова к шее и была соединена с остальными цепями. Теперь он мог передвигаться лишь прыжками, по нескольку дюймов.

Санитар помог ему забраться в сундук и закрыл крышку, запер ее на замок, после чего опоясал сундук тремя цепями и тоже закрыл на замок.

И тут на сцене появился клоун – в широченном клетчатом костюме, в феске, с виноватой улыбкой на лице. Он внимательно вглядывался в публику, будто никак не мог понять, куда попал. И вдруг внимание его привлек сундук. Клоун обошел его несколько раз, дернул за одну цепь. Цепь не сдвинулась с места, что еще больше разожгло его любопытство. Он принялся дергать остальные цепи, замки, толкать крышку – все тщетно.

Тут клоун не на шутку разозлился, ушел за кулисы и вернулся с ломом. Пыхтя и сопя, он просунул лом под одну из цепей и налег на другой его конец, закрыв глаза и гримасничая. Опять никакого толку.

Немного поразмыслив, клоун переключил внимание на замок и, продев лом через стальную дугу, стал яростно его трясти. Замок не поддавался. Взбешенный, он стал колотить ломом по замкам, словно топором, пытаясь их сбить. Ничего не получилось.

Клоун с досадой посмотрел на сундук, словно в нем было сокровище, до которого он так и не смог добраться. Швырнув лом на пол, клоун ушел прочь.

И снова тишина. Сундук стоял посреди сцены, как идол. И вот на глазах публики крышка приподнялась, и одна цепь, позванивая, соскользнула на пол. За ней вторая, третья. Крышка еще раз дернулась, с нее, щелкнув, слетел замок. Теперь осветителю осталось самое простое: навести прожектор на стоявший в темноте сундук.

Крышка, хлопнув, откинулась назад. По залу промчалась тень; зрители сидели задрав головы, подавшись всем корпусом вперед.

В полной тишине Зено выбрался из сундука и направился к публике, в его торжествующей улыбке слышался звук фанфар, он протянул руки к зрителям с таким видом, словно явился, чтобы спасти их.

* * *

Отец Кэри дожидался его. Теперь он тоже регулярно ходил на представления, присоединившись к кучке его восторженных поклонников. Они вместе прошлись по городу, спустившись к берегу. Поверхность воды оставалась гладкой, насколько хватало глаз, лишь в нескольких местах пена окаймляла выступавшие из моря скалы.

– Как тебе это удается? – спросил Кэри.

Зено пожал плечами, словно сам не мог понять. Потом попробовал объяснить:

– Все очень просто. Я постоянно делаю этот трюк. Сначала толкаю сундук во все стороны – как вздумается, – и зрителям кажется, будто он сам в конце концов останавливается. Ну, а на самом деле под ним расположен люк. Люди мыслят прямолинейно. Они рассуждают так: от одной цепи, пожалуй, еще можно освободиться, а от двух – никак. Ну, допустим, он сбросит две, а как быть с остальными? Не говоря уже о смирительной рубашке, сквозь которую пропущена цепь. Зрители полагают, что все эти препятствия следует преодолеть одно за другим. На самом же деле все цепи спадают одновременно, за сценой, где меня ждет человек с ключом.

– Ну а сундук, – продолжал спрашивать Кэри, – он был заперт и опоясан цепями, но ты выбирался из него. – Он старался восстановить в памяти все подробности. – Видимо, клоун поработал?

Ветер дул прямо в лицо, и Зено прищурился. Они шли вдоль дамбы – мимо того места, где он убил Ника Говарда.

– Да, это сделал клоун. Трюк заключался в том, что он якобы пытается сбить замки в то время, как они уже открыты. Но никто этого не видит.

– Я тоже не заметил, – поддакнул Кэри. – Клоун играл отлично. Кто он такой?

Зено удивленно посмотрел на него:

– Да это я сам.

* * *

Оставив город позади, они вышли к песчаным дюнам и зарослям песчаного тростника.

– Мы ведь знаем друг друга очень давно, – сказал Кэри. – Когда же ты начал показывать фокусы?

– Нет, – возразил Зено. – Мы знали друг друга когда-то очень давно. Это разные вещи. Что же касается фокусов, то все началось с забавы. Я тогда путешествовал. И оказался в Греции. Остановился на одном из островов. И там один человек научил меня жонглировать. Сам он выступал в цирке. Вот откуда все и пошло. Для фокусов требуются лишь ловкие руки. Все строится на хитрости.

«Впрочем, нет, – подумал он, – не на хитрости. На волшебстве. Очаровании. Нужно жить этим. Даже не знаю, как это выразить».

– Хорошо, что мы встретились, – сказал Кэри.

– Как ты здесь оказался?

– Разве ты не рад меня видеть?

Они расположились среди дюн. Ветер нашептывал что-то, гоняя песчинки по тростнику. Зено наклонился вперед, положил голову на колени, и в ушах у него зазвучало приглушенное пение. Перед глазами возникло внутреннее убранство храма, полутемного и прохладного, он представил, что сидит в исповедальне, стараясь высказать все, что накопилось на душе, а находящийся за перегородкой отец Кэри слушает его.

Кэри смотрел на море. Казалось, он был немного раздражен, так и не получив ответа на свой вопрос.

– Разве ты не рад меня видеть?

Зено вспомнил стойкий запах кадильницы и лака; высокие окна, полумрак исповедальни, занавески, скрывающие акт покаяния от посторонних глаз.

– Облегчите мою душу, Святой Отец, я согрешил. Прошла неделя с тех пор, как я последний раз исповедывался.

Каждую неделю он приходил сюда, чтобы выложить все. Как ее зовут. Чем они занимались. О чем разговаривали.

Лори.

И отец Кэри наставлял его:

– Эта женщина замужем. Ты совершаешь смертный грех.

Но оба понимали, что не это главное. Не так важно, чем они с Лори занимались. Важно, о чем они говорили, – вот от этого бремени он и хотел освободиться на исповеди. От всего, что она ему говорила. От всех тайн.

Зено вспомнил, как он уходил из церкви, сбросив с себя это бремя, очистившись от своего знания, от тайн. Вспомнил ощущение легкости, пустоты внутри.

Он снова спросил:

– Почему вы здесь?

– Твои друзья просили меня приехать, – объяснил Кэри. – Они подумали, что тебе захочется с кем-то поговорить.

– Валлас Эллвуд, – догадался Зено.

Кэри ничего не ответил.

– Ник погиб от несчастного случая: мы подрались.

– Разве я когда-нибудь судил тебя? – спросил Кэри.

«Никогда, – подумал Кэри. – Никогда ты этого не делал». Закрыв глаза, он представлял разделявшую их перегородку, слышал отдаленное пение хора, ощущал полумрак, в котором поверяется самое сокровенное.

– Да, я рад, что ты здесь. Я нуждаюсь в тебе. Но узнал это только сейчас. Ты должен выслушать меня. Помоги мне кое в чем разобраться.

Я встретил одну женщину, – стал рассказывать Зено. Ее зовут Карла. В тот день я нашел ее на...

– Нет, – прервал его Кэри, – подожди минуту. Это должно быть по-другому.

Он переместился так, чтобы Зено не видел его, и теперь они сидели спина к спине. Плечи их соприкасались. Зено медленно откинулся назад, запрокинув голову и оперевшись на исповедника. Глаза его оставались открытыми, он видел чистое серо-голубое небо и чаек, круживших в воздухе. Потом он сомкнул веки, и перед ним возникла перегородка, за ней мелькали какие-то неясные тени и звучал голос человека, который способен простить его.

– Вот теперь, – произнес Кэри, – начни все заново.

– Простите меня, Святой Отец, я согрешил. Прошло двадцать лет, с тех пор как я последний раз был на исповеди.

Глава 12

Они оставили «пежо» Софи на стоянке рядом с «Паллингзом» и целых восемь часов разъезжали по сельским районам – это оказалось пустой тратой времени. Луиза Говард была очень словоохотлива, но зациклилась на одной теме. Потускневшие глаза смотрели отрешенно, словно внутрь самой себя.

Она без конца твердила:

– Нет, самое ужасное не в том, что он умер. Я хочу сказать, все люди смертны. Он был в неплохой форме. Время от времени посещал спортивный зал. Компания оплачивала медицинскую страховку – у них были регулярные осмотры и тому подобное; правда, все мы знаем – иногда люди умирают совершенно неожиданно от какой-то неизлечимой болезни. Но чтобы такое... чтобы его убили... – Основания ногтей были свинцового цвета в тех местах, где она содрала тонкую пленку.

– А вы друзья Ника?

– Мы знали его когда-то, – ответил Паскью. И добавил, как будто это давало ему какие-то права: – Я адвокат.

– Слишком поздно, – как-то не к месту обронила Луиза и нахмурилась, досадуя на саму себя за эту нелепую фразу. – Зачем вы приехали? Ведь его давно похоронили.

Софи воспользовалась возможностью вставить словечко:

– Мы ошиблись. Простите нас. Мы надеялись...

– Слишком поздно. Мы похоронили то, что от него осталось, сразу после расследования. – При воспоминании об этом женщина содрогнулась. – Погиб бы он в аварии – это еще можно было бы вынести. Или если бы он разбился, упав с высоты, или заразился опасной болезнью. Но быть убитым – дичь какая-то! Он отправился в деловую поездку, связанную с бизнесом, а очутился в совершенно другом месте.

О письме она ничего не знала. Ни о каких встречах тоже. Софи немного рассказала ей об их дружбе с Ником. Упомянула других общих друзей: Чарли Сингера, Сью Харт, Люка Маллена, Марианну Новак, Лори Косгров. Но выражение лица Луизы при этом нисколько не изменилось. Она ничего не знала ни о ком из них.

Она проводила их до двери:

– Не знаю, что теперь будет с его завещанием. С его страховкой. Мне ведь надо растить ребенка. Ник убит, и это может изменить дело.

Паскью успокоил ее:

– Не изменит. Причина смерти не имеет никакого значения.

Луиза посмотрела на него так, будто только сейчас поняла причину их визита. И снова посетовала:

– Если бы он умер своей смертью, как все люди.

* * *

– Где ты живешь? – спросил Паскью. Он ничего о ней не знал. Не только где она живет.

– В Лондоне, – ответила Софи.

– До Лондона отсюда два часа езды. До Лонгрока – шесть. Ты хочешь вернуться домой?

– Нет, не хочу. А ты тоже живешь в Лондоне?

– Да.

– Так почему бы тебе не вернуться домой? Вместе поедем!

В машине они разговаривали, и Софи то и дело поглядывала на него – это одно из преимуществ пассажира, в то время как водитель постоянно должен смотреть на дорогу. Она заметила, что профиль у него грубоватый – в анфас лицо его казалось более привлекательным. Зеленые глаза, волосы с проседью, абсолютно прямые и слишком длинные. Он каждый раз откидывал их ладонью со лба, а они упрямо падали обратно. На скуле – маленький серповидный шрам, похожий на турецкий полумесяц. Это она впервые разглядывала его так внимательно.

«Как глупо было подумать, что ты автор писем! Но почему мне пришло это в голову? В сущности, у нас не было лидера. Это не входило в правила игры. Но все равно нам нужен был источник энергии. И им стал ты. Люк вынашивал безумные планы, но довести дело до конца мог только ты. Чарли носил в себе тайны и грусть, а ты – устремления».

Она спросила:

– А помнишь, как ты хотел взорвать поезд?

– Это было несерьезно.

– Еще как серьезно! Ты все продумал: время, маршрут, каждую мелочь. Даже детонаторы раздобыл.

– С военного объекта.

– Ну да, конечно. Теперь я все поняла.

– Мы никогда бы этого не сделали.

– Ну почему? Чего только мы не вытворяли!

– Мелкие акты саботажа.

– Да, кое-что нам удалось. Мы подожгли здание и собирались взорвать поезд. Внесли это в список предстоящих акций.

Паскью помолчал, потом ответил усталым голосом:

– Это была шутка. Мы просто валяли дурака. Подкрадывались к военно-воздушной базе США по ночам, вымазав лица черной краской. Подсыпали сахар в цистерны с горючим, малевали пацифистские символы на стенах, резали шины, какие-то несчастные ребята получали из-за нас ожоги третьей степени. Чего мы хотели этим добиться?

– Это будоражило кровь, – предалась воспоминаниям Софи. – Жаль, что мы так и не взорвали этот чертов поезд.

Они опять помолчали.

Потом, словно угадав его мысли, она добавила:

– Жаль. А вот Лори не надо было убивать.

Теперь «самое страшное» сопровождало их до самого Лондона.

* * *

Карла принесла из кухни еду мужчинам, а потом и себе. Когда она села за стол, Отец Том прочел молитву. Потом они не спеша принялись за трапезу, состоявшую из обычной мучнистой пасты с салатом. Карла не приняла комплиментов в свой адрес, утверждая, что еда слишком скромная. Отец Том настаивал, что принятие любой пищи есть таинство. Такой подход, казалось, удовлетворил Карлу. Она улыбнулась чему-то своему и принялась убирать со стола.

Карла ничего не спрашивала о Томе Кэри, просто приняла его как друга Зено. Что же до Тома, то он знал все о Карле. Зено ему рассказал.

– Я никогда не испытывал таких чувств, хотя женщины у меня были. Ты же знаешь. Я вел беспорядочную жизнь. Эллвуд постоянно использовал меня для каких-то своих целей. Я хватался то за одну работу, то за другую.

– Великий Зено, – задумчиво произнес отец Том. – Иллюзионист, Маг, Эскейполоджист.

– Да, временами. Вырученных денег вместе с жалованьем, которое я получал у Эллвуда, вполне хватало на жизнь. Из фокусов – магии – нельзя делать бизнес, если она для тебя что-то значит. Это должно... вызревать. Это весьма тонкое, деликатное дело.

– Сплошная хитрость, – ты ведь сам говорил.

– Да, хитрость. Конечно, все так. Хитрость. Но это здорово утомляет, а усталость может отразиться на представлении.

– Итак, ты перебивался, берясь то за одну работу, то за другую. Кочевал с места на место. А потом встретил Карлу.

Это было сказано чуть раньше, на берегу, когда Зено наконец открыл глаза и отодвинулся от Кэри, освободив его от тяжести собственного тела. Он смотрел на медленно перекатывающиеся волны и рассказывал священнику о своей встрече с Карлой.

– Я взял ее с собой. Ничего другого просто не оставалось. Она нуждалась в моей помощи. Как будто только со мной могла чувствовать себя в безопасности, только я мог ее защитить, и вот она отыскала меня, несмотря на все превратности судьбы, на самом краю суши, будто прошлое смыло волной, и я предстал перед ней как единственная надежда на будущее. Прошлого у нее не осталось. Понимаешь? Не осталось. Мы сразу полюбили друг друга, с первого взгляда. Я и не подозревал, что такое возможно. Это чувство настолько сильное, что невозможно его описать. Оно захлестывает меня. Понимаешь?

Да, Кэри понимал.

– Оно берет начало во мне, и вся моя жизнь как бы прорастает из него. Тебе понятен смысл моих слов?

– Да, понятен.

– Оно питается мной и подпитывает меня. Понимаешь?

– Да, – отвечал Кэри. – Да, да.

Они сидели спина к спине, поэтому Зено не видел выражения страха на лице отца Кэри.

* * *

Теперь они сидели лицом друг к другу. Карла убрала со стола, налила кофе и, извинившись, отправилась спать. Чтобы хромота была не очень заметна, Карла при ходьбе слегка приподнимала левое бедро. И, против ожиданий, это придавало ей особую сексуальность – при каждом шаге грудь ее под джинсовым комбинезоном колыхалась.

Зено подвинулся в кресле, потрогал рукой поясницу и поморщился. Когда Кэри удивленно посмотрел на него, он объяснил с улыбкой:

– Опять спину схватило.

Карла промыла и перевязала рану. Она ни о чем его не спросила, вообще сделала это молча. Рана все еще беспокоила Зено, особенно часто побаливал шрам.

Они сидели в полумраке, при зажженных свечах, которые Карла расставила по обе стороны стола. Зено разлил бренди по стаканам и стал катать по ладони монетку.

– Ловкие у тебя руки, – улыбнулся Кэри.

– Да, этого у меня не отнимешь.

– Расскажи о своем представлении. Как это все началось?

– Я предложил, администрация больницы согласилась. Вот и все. Выступаю я раз в неделю. Им вполне хватает, да и мне тоже. Там очень благодарные зрители. Помимо меня есть еще артисты-добровольцы: квартет из парикмахерской, любительская драматическая труппа... Ведь единственное развлечение в больнице – телевизор.

– И что они думают об этом? – спросил Кэри. – О Великом Зено?

– Да ведь это сумасшедшие, – ответил Зено. – Кто знает, о чем они думают? Санитары их приводят и уводят. То у одного, то у другого случается припадок. А ты понял то, что я тебе говорил о Карле?

– Конечно. Конечно, понял. А старик там? На представлениях бывает?

Зено улыбнулся:

– Конечно, он постоянный зритель. Я называю его Мужчина с Большим Галстуком-Бабочкой.

– И давно он стал приходить, не помнишь?

– Эллвуд попросил тебя это узнать?

Кэри улыбнулся:

– Эллвуд – это Эллвуд. А ты – это ты. Давно...

– Он вспоминает о прошлом. Все перемешалось в его рассказах. Детство, школьные годы, война... Он пока ничего не сказал. Я не думаю... – Он сделал паузу. – Эллвуд требует слишком многого. До встречи с Карлой все было по-другому. А сейчас я хочу поставить на этом точку.

– Только раз, – произнес Кэри. – А потом, надеюсь, ты сможешь завязать с этим.

– Передай Эллвуду, – сказал Зено, – если он впутает в это дело Карлу, я его убью. Прошлое не имеет к ней никакого отношения.

– Хочешь начисто стереть все, – поинтересовался Кэри, – хочешь все убить – так же, как убил Ника?

– С ним произошел несчастный случай.

– Ничего подобного! Неважно, как это произошло, неважно, что привело его сюда, но ты хотел его смерти. Потому, что он принадлежал прошлому, а прошлого ты страшишься. Зачем лгать? Чего ты опасаешься?

"Всего, – подумал Зено. – Каждого, кто напомнит мне о прошлом и тем самым поставит под угрозу мое будущее; мою свободу и нашу жизнь с Карлой. Каждого, кто знает о тех временах, о нашей компании, о Лори.

– Лори. – Кэри как будто прочел его мысли. – Что ты думаешь обо всем этом?

Зено отвел взгляд в сторону.

– Ну, она была глупой женщиной, – продолжал Кэри. – То, что произошло, – скверно. Но это было сделано с добрыми намерениями – ради правого дела. Это один из проклятых вопросов. Церковь увязла в подобных теологических головоломках. Помнишь? «Сколько ангелов смогут танцевать на булавке?» – Он рассмеялся.

– Ты видел остальных?

– Кого?

– Ну, кого-нибудь из нашей компании.

– Нет.

В комнате стало почти темно. Слабое пламя свечи падало Зено на щеку; монетка, катаясь в его руке, поблескивала – маленькое пятнышко света. Они вели разговор, не видя лиц друг друга. Кэри поднялся, нащупал выключатель.

Зено смотрел на него в упор.

– Лори кое-что мне рассказывала. Делилась со мной своими секретами. Я приходил на исповедь и пересказывал их тебе. А ты передавал их кому-то еще.

Кэри согласился:

– Да, это выглядело именно так.

– И все ради правого дела. Ради нового мира, ради будущего.

Кэри молчал.

– Вот все, о чем я хотел тебя спросить, – сказал Зено.

* * *

Софи с опаской, словно беглец, выглянула из окна квартиры Паскью. Мелькнул лишь ее профиль. Вертолет облетал парк по периметру, мелово-белые лучи прожектора, перекрещиваясь, выхватывали из темноты то одну, то другую часть территории, блуждая среди кустарников и деревьев, тропинок и аллей. От стрекотания пропеллера слегка дребезжали окна.

– Тебе нравится здесь жить? – поинтересовалась Софи.

– Меня уже спрашивали об этом. – Паскью как раз готовил омлет, не замечая шума вертолета. Иногда полиция отлавливала грабителей, иногда просто напоминала местным подонкам, что война продолжается.

Он предложил Софи вино, но она попросила виски. К тому времени, когда она вернулась от окна к своему креслу, ее уже ждали шотландское виски и охлажденная минеральная вода. Она налила из обеих бутылок в соотношении восемьдесят к двадцати в пользу виски.

– Ты много пьешь? – спросил Паскью.

– Хороший способ – отвечать вопросом на вопрос, тем более вопросом, уводящим от темы. У тебя, как я понимаю, это профессиональная уловка. – Он улыбнулся, и она ответила ему улыбкой. – Но я готова обменять свой ответ на твой. Прежде я пила дьявольски много. Это становилось опасно, и тогда я стала пить просто много. Это было не так опасно, но налагало определенную ответственность: нужно было вымерять дозы, придерживаться определенного распорядка – словом, поддерживать репутацию. А теперь у меня время от времени случаются запои. А между запоями я потихоньку цежу. Ну, так почему ты поселился здесь?

Паскью поставил на стол две тарелки с омлетом, салат из помидоров и хлеб.

– Ты слышала про «Марию Селесте»?

– Конечно. Судно, которое нашли дрейфующим посреди океана, – команда и пассажиры как будто только что покинули корабль. Недоеденные блюда на столах, неостывшие духовки...

– Совершенно верно. Однажды утром я вышел из дома, провел самый обычный для меня день, а потом вернулся домой – на «Марию Селесте». Все выглядело так, словно ей в голову неожиданно пришла какая-то идея, она вскочила, накинула плащ и вышла на улицу, оставив в гостиной раскрытую книгу, а в чашке недопитый, уже холодный кофе. Она собиралась запечь устрицы. Они ждали, замаринованные в уксусе, в холодильнике. Вся необходимая ей кухонная утварь была сложена в раковине. – Софи наблюдала, как он, расхаживая по комнате, восстанавливает у себя в памяти эту картину. – Когда я вернулся, почти стемнело. Я понял, что она вышла ненадолго, потому что не погасила свет. И оставила включенным радио – по забывчивости, как мне показалось. В квартире было слишком темно, чтобы разглядеть мебель, картины, но музыку я слышал – пьеса для виолончели, медленная, мягкая. Я обошел все комнаты, стараясь отыскать ее, и все это время меня сопровождали звуки виолончели. – Паскью подошел к столу, налил себе виски и минеральной воды и поставил бутылку рядом с Софи.

– Может быть, выпьешь вина?

Она покачала головой:

– Нет, спасибо. Я редко пью ради удовольствия. – Она уже прикончила свой омлет и перегнулась через стол, чтобы взять вилкой у него кусочек. Он так и не притронулся к омлету.

– Вся ее одежда осталась на месте. Все туфли, до единой пары. Драгоценности. Она не взяла ни книг, ни музыкальных записей, ни одной мелочи, принадлежавшей ей. Везде были разбросаны безделушки, побрякушки, памятные сувениры. Осталась коробка с тампаксами – не хватало всего одной штуки. Позднее мне показалось это забавным. Как будто, уйдя таким образом, она могла вновь обрести невинность. Помню, я кому-то сказал: «Так не делают. Она должна была объяснить свой поступок, по крайней мере мне». Так и закончилась моя семейная жизнь – все в доме на месте, кроме жены; играет виолончель, а я стою, недоумевая, почему она ушла в такой спешке и когда вернется.

– Вы теперь в разводе?

– Нет, просто живем раздельно, как и ты с мужем.

– А почему не развелись?

Паскью принялся за еду. История его близилась к концу, осталось лишь сказать:

– Потому что с тех пор я ее не видел.

– Что? – Софи готова была рассмеяться, но вместо этого зашлась в кашле и глотнула виски, прочищая горло.

– Она прислала мне письмо через коллег по офису. Я был удивлен, подумал, что это способ сообщить мне, что она жива.

– Чтобы ты не подумал, что ее убили?

Он пожал плечами:

– Наверное.

– И что она написала?

– Сообщала номер почтового ящика, по которому ей можно переправлять письма, а также прислала чек на покрытие ее доли трехмесячной выплаты по закладной – дала мне время на продажу дома; еще в нем содержалось разрешение распродать всю ее собственность и вырученной суммой покрыть ее долю расходов за юридическое оформление; и еще просьба вернуть ей одну-две вещи, которые она с милой непосредственностью назвала своими личными.

– Деловая дама.

Паскью кивнул:

– Я не имел ни малейшего понятия, что она за человек. Ни малейшего! А прожил с ней шесть лет.

– Это она прожила с тобой.

– Тоже верно.

– И она никак не объяснила свой внезапный уход? Что-нибудь вроде: я больше ни минуты не вынесу, мы дошли до последней точки, я чувствовала себя как в силках... и все в таком духе.

– Нет.

– А в письмах ты ее об этом не спрашивал? Когда писал на адрес того почтового ящика?

– Конечно, спрашивал. Но ответа не получил.

– И какие же вещи она просила прислать ей?..

– Фотографии ее родителей в двойной рамке – это была лишь одна из многочисленных вещей, которые не принадлежали нам обоим, как мне кажется.

– А что еще?

– Противозачаточный колпачок.

Софи взглянула на него, широко раскрыв глаза, без тени улыбки. А когда снова решилась заговорить, спросила:

– И как ее звали?

– Карен, – ответил Паскью.

Софи налила себе в стакан.

– Карен, – повторила она, потом сделала глоток. В одном глазу ее блеснула слезинка, смеха так и не последовало.