Текст книги "Эволюция вооружения Европы. От викингов до Наполеоновских войн"

В приведенном выше отрывке из «Саги Олафа Трюггвасона» рассказано о том, как король выстроил свои суда против намного превосходившего его в численности вражеского флота в своей последней знаменитой битве при Свольдере, в 1000 году. Вражеский флот – датчане, шведы и взбунтовавшиеся норвежцы – эскадра за эскадрой принялся наносить удары по строю судов короля Олафа (по всей видимости, вследствие нехватки места для маневра совместными силами). Как и предсказывал Ульф, «воины короля Свейна сбили свои суда в плотную линию по обе стороны от «Длинного змея», поскольку он находился намного впереди остальных судов короля Олафа…»

В морских сражениях широко использовалось метательное оружие.

«Тогда Эйнар Тамбарскелвир запрыгнул на борт «Длинного змея» и оказался на его корме в основном отсеке (возможно, пространство между изгибом ахтерштевня и первой банкой для гребцов. – Авт.) и выстрелил из лука, а он был лучшим лучником из всех воинов. Эйнар стрелял в ярла Эйрика, и стрела ударила рядом с ним в румпель, чуть выше головы ярла, и вошла до самого оперения…

Ярл же сказал воину, которого звали Финн… и был он самым великим лучником; и он сказал: «Подстрели-ка мне того юнца, что на корме».

И Финн выстрелил, и стрела попала прямо в лук Эйнара, когда тот натягивал тетиву в третий раз, и лук разлетелся на куски как раз посередине.

Тогда спросил король Олаф: «Что это треснуло так громко?»

И ответил ему Эйнар: «Это Норвегия, король, лопнула прямо у меня в руках…»

Для сцепления с судами противника и удержания их борт к борту использовались якоря и абордажные крючья.

«…Тогда носовые стрелки забросили якоря и абордажные крючья на борт судов короля Свейна, и тогда они смогли стрелять сверху вниз, потому что их суда были намного больше вражеских и имели более высокие борта, и они поразили всех воинов на датских судах, которые удерживали рядом с собой….»

Как бы отчаянно ни сражались люди Олафа, бой мог иметь теперь только один исход. Захватив более мелкие суда, пришвартованные к бортам «Длинного змея», и перерезав тросы, удерживавшие их, противник в конце концов загнал всех оставшихся в живых на борт «Длинного змея».

«Ярл сам первым взошел на борт самого дальнего из судов короля Олафа вместе с Янбарди, очистил его от врагов и перерезал тросы; затем он захватил следующее судно и сражался на нем, пока не перебил всех… В конце концов все суда короля Олафа были захвачены, кроме «Длинного змея», на котором собрались все воины, кто еще мог сражаться…»

Воины короля Олафа теперь сражались с мужеством отчаяния. Высокие борта «Длинного змея» давали им некоторое преимущество, но «такой град стрел и ударов мечей обрушился на «Змея», что воины на нем даже не могли укрыться от них… Отчаянно сражались люди в форпике (пространство сразу же за носовым помостом. – Авт.) и воины, защищавшие нос, потому что в этих местах борт был выше и менее доступен для нападавших. Но когда люди на нем уже стали падать от потери крови и изнеможения, то началось это с середины судна, и нападавшие сказали, что если бы отважные воины на его борту смогли бы и дальше защищаться, то взять «Змея» не удалось бы».

Тем не менее защищавшиеся отбили несколько попыток захвата судна. После этого ярл обратился за советом к одному из мудрых ветеранов.

«Тебе надо взять большое бревно и дать ему упасть с твоего судна на борт «Змея», чтобы оно сокрушило его; и тогда твоим воинам будет легче перебраться на «Змея», потому что тогда высота его бортов сравняется с бортами твоих судов».

Совет был выполнен, и, «когда большое бревно было брошено на его борт, «Змей» стал сильно раскачиваться, и поэтому многие из его защитников попадали в воду по обе стороны от него».

Сражение закончилось тем, что большая часть оставшихся в живых воинов на «Змее» предпочла выброситься за борт, чем попасть в плен.

«И поскольку так много воинов ярла уже было на борту «Змея», а другие суда ярла окружили его со всех сторон, а на «Змее» уже осталось так мало людей, чтобы сражаться против такой силы, то хотя люди короля были и сильны, и бесстрашны, но все же большая их часть пала в бою. Сам же король Олаф и Колбъёрн (его постельничий) прыгнули за борт, каждый со своего борта; вокруг же было много мелких судов ярла. И когда ярл снова появился на поверхности моря, то люди на этих судах хотели вытащить его и повергнуть его перед ярлом Эриком, но король Олаф закрылся своим щитом и ушел под воду».

Даже когда численность флотов была более или менее одинакова, маневр применялся очень редко. Обе стороны обычно предпочитали выяснять отношения в сражении на мечах и боевых топорах. В битве при Свольдере, как следует из текста саги, лишь несколько из судов Олафа были связаны вместе, но в других случаях это делали обе стороны. Так, например, в битве при Нисаа (1062) сошлись флоты короля Норвегии Гаральда Гарфагара и датского короля Свенда.

«Затем каждый из противников связал свои суда вместе, начиная с середины флотов, но так как они были весьма многочисленны, то много судов осталось непривязанными, и каждое из них, кто посмелее, стало выдвигаться вперед… Ярл Хакон и те суда, что следовали за ним, не связали побыстрее свои суда в единый флот, но стали грести к судам данов, которые не были связаны, и убивали всех на этих судах, которые попадались им на пути… Сам ярл не покидал поля боя весь вечер, появляясь впереди там, где он был всего нужнее…»

Такой мобильный резерв во многом способствовал победе Гардрады. «…Зимой по всей округе пошли толки о том, что ярл Хакон выиграл битву в пользу короля, а тот стал премного завидовать ему и даже пошел было на него войной, но не смог совладать с ним».

В то время как суда, связанные воедино, давали воинам хорошие возможности для обороны, они же становились изрядной помехой, если надо было оперативно отступить.

«Суда, которые были связаны вместе, оказалось не так-то просто освободить, поэтому воины, которые были в них, просто попрыгали за борт, и некоторые из них добрались до других судов, не привязанных к прочим, и все воины короля Свенда, кто смог, стали грести прочь, но многие из них были убиты. Там, где сражался сам король, больше всего судов были связаны вместе, и король оставил за собой более семидесяти сраженных им врагов».

Почти во всех случаях, когда на море сходились крупные эскадры древних скандинавов, они сражались друг против друга. К немногим исключениям относятся несколько сражений сакских королей в Англии, в особенности Альфреда, правителя Эссекса, которые представляются стихийными попытками сформировать флот, способный противостоять викингам, сражаясь по их правилам. Какие бы сражения ни выигрывали эти монархи, все они были сражениями достаточно малого масштаба – поражением того или иного незначительного пиратского отряда или пары таких отрядов, и ни один английский флот не был способен обеспечить безопасность всего королевства. Не способны на это оказались и корабли любого из других западных царств, и суда древних скандинавов, бесспорно, безраздельно властвовали на морских просторах Северной Европы в течение чем более двух столетий.

Такими в то время были древние скандинавы. Закаленные физически и морально уже самим образом жизни в жестоком и суровом климате, они жили только ради войны и поэтому великолепно владели оружием и были искусными воинами, знакомыми со всеми секретами военного дела, преподанного им постоянными упражнениями и сражениями на протяжении всей их жизни. Подгоняемые жадностью к приключениям и стремлением к грабежу более мирных ближних и дальних соседей, они создали веру, в которой совершенно не ценилась жизнь человека, но в которой прославлялся кровавый убийца, как образец всего достойного в человеке.

Для людей, живших в одно время с ними, они представлялись сущими демонами – живой волной хладнокровного ужаса, которая с ревом, неодолимая, накатывалась на них снова и снова, и, отхлынув, каждая следующая волна уносила с собой те немногие обломки, которые не были смыты волной предыдущей. Не было силы, которая могла бы справиться с ней, и лишь когда пересох источник, питавший эти волны, только тогда западная цивилизация смогла снова обрести дыхание.

История имеет обыкновение окрашивать былые времена в розовый цвет, и ныне мы чтим отвагу и доблесть викингов, как-то забывая о творившихся ими бесчинствах. Мы сравниваем их с воинами иных времен, но с древними скандинавами как с воинами, мореходами, искателями приключений мало кто мог сравниться.

Так пусть же славятся викинги! – и пусть они будут вечно счастливы в своем раю, где

 
Высокий зал крыт древками копий;
Высокие стены его составлены из щитов;
А за столами пируют славные герои.
 

ВИЗАНТИЯ

В то время как германские племена (и особенно древние скандинавы) господствовали во всей Западной Европе, в конце 1-го тысячелетия нашей эры у восточных ворот Европейского континента стояла, охраняя их, армия, которая по своей дисциплине, организации, а зачастую и по военному руководству, вне всякого сомнения, могла быть названа лучшей во всем тогдашнем мире. Эта сила, армия Восточной Римской империи, на протяжении веков не была оценена по достоинству. Само слово «Византия» сразу вызывало представления об упадке, хитрости и коварстве, предательстве и лжи. И все же на протяжении веков, несмотря на все пороки собственно Византии, ее небольшая профессиональная армия удерживала на границах Востока персов, арабов, турок, авар, булгар и других недругов. Но самый тяжелый удар был нанесен ей с Запада – удар кинжалом в спину, за который дорогой ценой пришлось заплатить всему христианству. И когда Константинополь пал под натиском турок, то с ним пала не только твердыня креста, но и великий символ западной цивилизации.

Своей утвердившейся в истории низкой репутацией византийский солдат частично обязан английскому историку Гиббону. «Слабости византийских армий были наследственными, – писал он, – их победы случайными». Эти слова противоречили исторической правде о военной организации, которая могла гордиться едва ли не пятью веками почти постоянных войн – и почти постоянных побед – и о которой византийский император писал: «Командующему, который имеет в своем распоряжении шесть тысяч конников нашей тяжелой кавалерии и Божью помощь, больше ничего не надо». Сильное давление массовых вторжений извне в конце концов уменьшило территорию империи до такого размера, что она больше не была способна обеспечивать себя, но все же ухитрялась сохранять свое существование даже в таком бедственном состоянии вплоть де середины XV столетия, что красноречиво говорит о мужестве ее воинов и прозорливости ее правителей.

Империя располагала непревзойденным по своим качествам и боеспособности флотом. Монтроз в своей работе «Война в истории человечества» пишет: «Эффективность действий военно-морского флота Восточной Римской империи может быть оценена по тому факту, что он был практически флотом без истории. На протяжении периода в шестьсот лет его могуществу был брошен вызов только в двух случаях. Лучшего испытания и не сыщешь, поскольку достоинство флота оценивается по его результатам действий в качестве предупредительного, а не целительного инструмента стратегии».

В эпоху вооруженных толп, предводительствуемых отдельными выдающимися личностями, армии Восточной империи сохраняли мастерство и дисциплину, совершенно запредельные для понимания их грубыми племенными вождями-воинами Запада. В то время как мелкие царьки Севера восседали, потягивая мед, в своих длинных домах из грубо обтесанных бревен – в окружении своих еще более диких дружинников, – военачальники Востока разрабатывали весьма сложные теории военного искусства, которые принимали во внимание не только тактику и стратегию, но и технические аспекты войны, а также вопросы снабжения (о которых и не слыхивали на Западе) и даже не упускали из виду особо чувствительные для различных наций психологические аспекты.

Вполне справедливо будет заметить, что сражения выигрывают отнюдь не военные теоретики и что даже самое профессиональное руководство по военному искусству не создает победоносную армию. Но, по счастью для империи, ее офицеры и высшие военачальники оказались способными соединять теорию с практикой, – а подобная комбинация приводила не одну численно меньшую армию к победе над более многочисленной.

Правители Восточной империи, хотя обычно и сражались с численно превосходящим их врагом, выигрывали битвы за счет правильного выбора родов войск (или их комбинации) и тактики, которые были наиболее эффективными в сражении именно с данным неприятелем. Имперский военачальник обычно был в состоянии правильно оценить силы противника, его вероятную тактику, направления и задачи атак. Поэтому он мог сосредоточить на направлении удара противника необходимые силы (империя страдала от недостатка людских ресурсов) и средства для завершения операции.

Следует отметить, что целью византийцев, как правило, была оборона территории, а не ее захват. Их противники обычно были всадниками, поэтому, совершенно естественно, обороняющимся был необходим прежде всего тот род войск, который позволял быстрейшую его концентрацию в минимально возможное время. Нельзя сказать, чтобы роль пехоты недооценивалась, но в качестве защитника протяженных границ старой империи на Западе тяжеловооруженная пехота не могла достаточно быстро реагировать на вторжения, поскольку нападающие армии состояли преимущественно или по большей части из всадников.

Армии раннего периода существования империи, до правления Юстиниана включительно (527–565), подобно армиям Запада, состояли по большей части из иностранных (главным образом тевтонских) вспомогательных частей, называемых feodorati. Подобная политика натравливания одних варваров на других имела свои преимущества, но была в то же время опасным средством – поскольку эти иностранцы хранили верность только своим собственным вождям или генералам, которые им и платили. Кроме того, такая политика требовала расхода все новых и новых средств – а в империи всегда ощущалась нехватка денег. После великих побед армии Юстиниана, одержанных под водительством таких военачальников, как Велисарий и престарелый евнух Нарсес, армия Византии приняла законченную форму, которую и сохраняла неизменной в течение столетий, со времени реформ Маврикия[5]5
  Маврикий – восточноримский император (ок. 539–602), родом из Каппадокии; в 579 г. был главным военачальником в азиатских провинциях империи; в 582 г. сделался зятем императора Тиверия II и вслед за тем его преемником.


[Закрыть] (582–602), генерала и впоследствии восточноримского императора. Этот мудрый военачальник, автор известного «Стратегикона» (своего рода наставления для высшего командного состава), положил конец системе, при которой войска были преданы прежде всего своему генералу, а уж во вторую очередь императору. Сосредоточив производство офицеров в звания выше центуриона в руках центрального правительства, он лишил армию и командующих дивизиями изрядного источника влияния и силы. Он также покончил со значительными отрядами личных приверженцев генералов, которые выросли из небольших групп телохранителей в эпоху Римской республики, а также с домашними «сотоварищами» романизированных вождей варваров времен заката Западной Римской империи. Так, по некоторым данным, численность личных приверженцев Велисария доходила до шести тысяч человек.

Увеличением набора солдат из состава жителей империи – армян и исавров, фракийцев и македонцев – соотношение иностранных наемников в армии было значительно уменьшено. Это не только обеспечило большую преданность армии центральному правительству, но и способствовало восстановлению строгой дисциплины, чего невозможно было добиться при системе, когда личная популярность командующего покупалась ценой ослабления порядка. Была восстановлена старая система лагерей и полевых укреплений; новые армии Византии стали уделять окопным работам почти такое же внимание, как и легионеры Рима.

Основой византийской армии были тяжеловооруженные и облаченные в защитные доспехи конные лучники – катафракты. В их снаряжение входили стальной шлем с небольшим плюмажем, длинная защитная рубаха с нашитыми на нее металлическими пластинами или кольчуга, закрывавшие всадника от шеи до бедер; латные перчатки и стальные поножи. Поверх кольчуги часто надевалась накидка. Кони офицеров и рядовых первой шеренги в качестве защитного облачения несли на себе головной доспех и нагрудную броню. Каждый всадник был вооружен длинным копьем с флажком ниже наконечника (различные части имели плюмажи, накидки и флажки определенного цвета), луком с колчаном стрел, широким мечом и кинжалом. Позади седла была приторочена шерстяная накидка.

Теперь в армии использовались фигурные седла, вместо подкладок или одеял, закрепленных подпругой, как в предыдущие эпохи. Примерно в середине V века был сделан большой шаг в развитии конницы – стали употребляться стремена.

Можно с уверенностью сказать, что этот очень важный предмет конской сбруи удвоил эффективность действий всадника. Твердая, уверенная посадка в седле позволила в полной мере использовать ударную мощь конницы; теперь можно было эффективно применять длинное копье, да и пеший воин не мог больше так просто стащить всадника с коня, схватив его за ногу, – весьма важный фактор в гуще боя. Не совсем понятно, почему конница так долго не знала этого предмета снаряжения, но впервые стремена упомянуты в «Стратегиконе», хотя по некоторым фразам можно заключить, что ко времени написания этого трактата они уже были в ходу.

Воины легкой конницы не имели столь полного защитного снаряжения, но несли большой щит (которого у конных лучников не было). Вооружены же они были копьем и мечом.

Пехота также была двух видов. Тяжеловооруженные пехотинцы, скутаты, были облачены в стальной шлем с гребнем и короткую кольчугу и имели большой щит. Щиты эти, так же как и гребни на их шлемах, были окрашены в цвета полкового знамени. В качестве оружия они имели копье, меч и тяжелый боевой топор с острием на обухе.

Легковооруженные пехотинцы действовали в качестве лучников. Их луки были более длинными и мощными, чем у катафрактов. Описывая конных лучников, историк Прокопий писал: «…Они были искусными всадниками и, несясь во весь опор, без всякого труда могли стрелять из своих луков в любую сторону, преследуя неприятеля или уходя от него. Стреляя из луков, они натягивали тетиву вдоль лица до правого уха и пускали стрелу с такой силой, что она поражала все, что встречала на своем пути, и ни щит, ни кольчуга не могли противостоять ей».

Существовали также помощники конных лучников, предположительно вооруженные тем же оружием. Один такой помощник приходился на каждых четырех конников (вероятнее всего, он держал их коней, когда всадники ссаживались из седел и действовали пешими). Также на каждых шестнадцать пехотинцев приходился один, который имел тележку, перевозившую, кроме прочих вещей, «ручную мельницу для зерна, треногу для подвески котла, пилу, две лопаты, деревянный молоток, большую плетеную корзину, серп и две кирки». Если местность была непроходимой для колесных телег, это имущество перевозилось на вьючных животных.

В армии имелась медицинская служба с носильщиками и хирургами, а также служба квартирмейстера, занимавшаяся вопросами снабжения. Этот довольно значительный обоз из телег и людей был отлично организован и находился под командой особо назначенных офицеров.

Тактической единицей византийской армии времен императора Маврикия была тагма – подразделение, аналогичное старому вексиллуму, численностью в три или четыре сотни человек. Каждая центурия состояла из десяти декурий. Это подразделение находилось под командой комеса, или военного трибуна. Три или более тагмы образовывали малую бригаду, а три бригады – турму. Более крупные соединения имели различную численность, чтобы вводить в заблуждение неприятеля относительно размеров всей армии – прием, которым впоследствии пользовался Наполеон с той же самой целью.

Для нужд военной администрации и задач обороны вся территория империи была разделена на регионы, называвшиеся фемами. Войска, расквартированные в каждой из фем, представляли собой, по крайней мере теоретически, совершенно автономную силу. Они были способны отразить вторжение неприятеля (следует помнить, что по большей части нападения на империю осуществлялись незначительным войском), или предоставить необходимое количество воинов для какой-либо экспедиции (хотя ни одна фема не оставалась совершенно без обороны), либо же оказать помощь другим фемам в отражении значительных сил нападающих. Естественно, приграничные регионы располагали более значительными войсками, чем те, которые были расположены в глубине страны.

Византийская армия больше полагалась на качество войск, чем на их количество (любой имперский военачальник предполагал, что ему будут противостоять значительно превосходящие по численности силы), так что когда войска империи были задействованы для отражения набега соседей или для оказания помощи другой феме, то для участия в боевых действиях направлялись только самые опытные воины – недавно призванные или ограниченно годные оставались нести гарнизонную службу.

В империи существовала и служба безопасности – отлично организованные разведка и контрразведка, а также система связи, использующая сигнальные огни, благодаря чему о вторжении в районе гор Тавра становилось практически немедленно известно в Константинополе, то есть за четыреста миль. Легкая конница весьма практично использовалась для получения информации; кроме донесений от верховых разведчиков, каждый командир был обязан «никогда не отвергать ни свободного человека, ни раба, ни днем ни ночью, даже если вы спите, едите или принимаете ванну».

Тактика армий Восточной Римской империи – как уже отмечалось ранее – была разработана для действий в определенных условиях и против определенных противников. Из письменных источников мы узнаем, что франки считали любое отступление бесчестьем, поэтому войска предупреждали, что «они будут сражаться где угодно, так что вам надо будет выбрать удобное для вас место и навязать им бой». Поскольку франкская конница «с ее длинными копьями и большими щитами наносит удар с чрезвычайной стремительностью», их следует завлекать в гористую местность, если это возможно, где действия конницы менее эффективны. Военные действия против франков следует затягивать как можно дольше, так как «после нескольких недель без сражений их войска… устают от такой войны и начинают большими группами возвращаться домой».

Беспечность франков при нахождении в сторожевом охранении также не осталась без внимания, как и их недисциплинированность. Имитация отступления, а затем разворот и нанесение удара по их расстроенным рядам считались хорошим приемом.

С другой стороны, «турки», под которыми понимались мадьяры и родственные им племена, основу армий которых образовывали многочисленные отряды легкой конницы, вооруженные луками, учитывались при разработке тактики приемов. Считалось более действенным разделаться с мадьярами немедленно, а не вступать с ними в перестрелку на дальнем расстоянии.

Подобно большинству кочевых племен, само существование которых зависело от их коней, им претило рисковать своими лошадьми, атакуя стройные ряды вымуштрованной византийской пехоты, чьи луки превосходили в дальности стрельбы их собственные и чьи стрелы могли причинить невосполнимый урон их ничем не защищенным коням.

Из всех своих противников византийцы на более поздних этапах особо выделяли сарацин, признавая за ними превосходство, как по вооружению, так и в области стратегии. Однако, хотя и сарацины также с большой эффективностью применяли тяжеловооруженную конницу, они обычно уступали в сражениях более тяжелой коннице Византии. Наибольшая опасность со стороны сарацин заключалась в их численном превосходстве, а также в их маневренности. У византийцев вошло в обычай уничтожать отряды нападавших тогда, когда они уже отходили, нагруженные награбленной добычей, чем пытаться перехватить их в самом начале их набега.

Стратегически важные пункты, такие как броды через реки и проходы в горах, на путях возможного отступления занимались подразделениями пехотинцев, и упор делался на то, чтобы в бою с вторгнувшимися бандами отсечь вражеских пехотинцев от конницы.

Поразительные успехи сарацин в начале их военной экспансии могут быть приписаны скорее фанатичной вере, чем превосходной подготовке, вооружению или тактике. Как можно видеть на примере обороны Омдурмана (город в Египте) в 1898 году, атака религиозных фанатиков с трудом могла быть отбита лишь сосредоточенным огнем из магазинных винтовок и пулеметов «Максим». Натиск их сил, хорошо подготовленных и оснащенных, на жителей Восточной Римской империи был неотразим. Лишь когда первый порыв фанатизма несколько потускнел, стали возможны победы над арабами. К этому времени они уже успели разграбить Сирийскую империю и всю Северную Африку. Но следует, однако, отметить, что жители забытых богом провинций, задавленные имперскими сборщиками налогов и раздираемые расколами внутри христианской церкви, во многих случаях оказывали захватчикам лишь весьма слабое сопротивление.

Тактика имперской конницы на поле боя строилась таким образом, чтобы нанести противнику как можно больше чувствительных ударов. Силы конницы обычно располагались в трех линиях; первая, наносившая основной удар, поддерживалась подразделениями, находившимися во второй линии и располагавшимися через относительно большие интервалы друг от друга, чтобы не мешать передвижению войск. Подразделения, находившиеся в тылу, обычно на флангах, выступали в качестве резерва. Фланговые прикрытия охраняли основные силы от любого опасного маневра неприятеля, а в отдалении от флангов противника располагались еще два подразделения, в задачу которых входило пребывать в засаде и, если позволяла возможность, нанести неприятелю удар во фланг или в тыл.

Такой боевой порядок был лишь одним из многих, применяемых в различных обстоятельствах. Когда в боевых порядках присутствовала пехота, она обычно располагалась в центре линии, а конница справа и слева от нее. В любом случае на неприятеля обрушивались обстрел лучниками и затем решительная атака закованных в броню всадников.

Такой комбинации обычно с избытком хватало для разгрома противника. Простодушные готы были разбиты при Тагине (Италия) в 552 году, когда имперские лучники, выдвинувшись вперед на двух флангах, обрушили град стрел на конных готов, наносивших удар по центру. Спешенные копейщики, занимавшие центр, стойко держались, в то время как смешавшиеся ряды конных готов все еще наносили по ним свои удары под градом сыпавшихся на них стрел и копий. Когда же готы в конце концов оставили свои попытки прорвать строй византийцев и стали отходить, то увлекли за собой и свою пехоту, так что вся эта беспорядочная масса бежавших была изрублена имперской конницей, до этого пребывавшей в резерве.

Нельзя не заметить определенного сходства между этим сражением и битвой при Креси (Франция), хотя, безусловно, Эдуард III никогда даже не слышал о Тагине. Это печальное обстоятельство наглядно демонстрирует упадок воинского искусства Запада, которому понадобилось восемь столетий, чтобы дорасти до подобной тактики.

То, что комбинация «лучник-конник» столь же эффективна против пехоты, как и против конницы, нашло подтверждение во многих сражениях – и, пожалуй, более всего в сражении в Силистрии (941). Русское войско киевского князя Святослава численностью 60 000 пехотинцев, вооруженное на манер викингов и, возможно, имевшее в своем составе много норманнов, встретилось здесь со смешанными силами византийской пехоты и конницы общей численностью в 30 000 человек. Русские, сражавшиеся строем каре, или шильдбургом, погибали сотнями. Когда их отряды изрядно поредели под градом стрел, панцирная конница врубилась в их ряды и разгромила их наголову со множеством жертв.

Стратегические и удобные для обороны места часто занимались отрядами постоянного состава, каждое такое приграничное охранение состояло из офицера и нескольких сотен воинов. Византийцы предпочитали больше надеяться на быструю концентрацию своих войск, чем на цепь крепостей, но оборонительные сооружения самого Константинополя – в том числе внешний ров шириной 18,2 метра и 6,1 метра глубиной – были самыми совершенными и крупнейшими в тогдашнем мире.

Внешняя стена была довольно низкой и представляла собой только укрытие для лучников, державших под обстрелом ров, но уже вторая стена имела 8,2 метра в высоту, а над ней еще возвышались 96 башен. Внутренняя стена имела в высоту 9 метров, была очень широкой и насчитывала еще 96 башен, расположенных так, чтобы прикрывать пространство между соседними башнями средней стены.

Город пережил много осад, но его мощные стены и господствующее положение на проливе Босфор позволяли ему отражать все нападения. Флот империи, хотя ему и бросало вызов растущее морское могущество сарацин, всегда сохранял способность поддерживать сообщение с Черным морем. В морских битвах с арабами византийский флот применял изобретение, сделанное, по-видимому, в VII веке, – знаменитый «греческий огонь». Состав этого смертоносного оружия, хранившийся в строжайшем секрете, продолжает оставаться загадкой и по сей день. По всей вероятности, оно представляло собой смесь сырой нефти, смолы, серы, живицы и негашеной извести. Использование в сражениях зажигательных веществ не было чем-то новым, но «изобретение», приписываемое сирийцу по имени Каллиник, состояло, скорее всего, в добавлении негашеной извести. Другие компоненты этой смеси, несомненно, воспламенялись негашеной известью при соприкосновении с водой. Смесь выбрасывалась из металлических труб, укрепленных на носу византийских судов, предположительно, сжатым воздухом, как в современных огнеметах. Потушить ее было исключительно трудно, а действие ее было уничтожающим. И хотя «греческий огонь» успешно использовался византийцами, все же главная заслуга в спасении Константинополя заключалась в воинском искусстве солдат и моряков империи.

Армия и флот Византии долго сохраняли свою боеспособность и высокий уровень организации, несмотря на поистине фантастические интриги, заговоры, беспорядки и плохое управление, которыми характеризовался беспечный и упадочный двор. Однако под ударами обрушивающихся на нее со всех сторон вражеских орд империя постепенно теряла территорию и людские ресурсы, пока от ее былого величия не осталась лишь блестящая оболочка. Последний, окончательный удар был нанесен ей при Манцикерте (крепость в Малой Азии) в 1071 году. Здесь новым противником империи выступили турки-сельджуки. Буйные, злые и лишь недавно обращенные в ислам, они горели религиозным фанатизмом. Вторгшись в Малую Азию, сельджуки навязали сражение императору Роману IV. К сожалению, молодой император, хотя и был отважным человеком, не обладал способностями военачальника; к тому же в его лагере свило гнездо предательство – обычное последствие борьбы кланов, которая всегда раздирает правящие династии. Но даже и в этом случае если бы его воля к власти соответствовала его храбрости, то военное искусство византийской армии, ее дисциплина и подготовка дали бы ему возможность избежать поражения. После целого дня упорного сражения наступление темноты побудило императора Романа отдать приказ об отходе к византийскому лагерю, вокруг которого собрались орды вражеских конников. Император отдал войскам приказ развернуться кругом, чтобы встретить новую атаку неприятеля, но его арьергард, которым командовал предатель Андроник, продолжил отступление к лагерю. Яростной атакой турки отрезали центр войска от его флангов и оттеснили последние с поля боя. После упорного сопротивления император был ранен и взят в плен, а остатки византийской армии пали в битве.