Текст книги "Убийца со счастливым лицом. История маньяка Кита Джесперсона"

7
Детский секс

Первые сексуальные поползновения Кит предпринял в пятилетнем возрасте: он поцеловал четырехлетнюю девочку на заднем сиденье материнской машины. В дальнейшем на сеновале они наслаждались более интимными контактами. «Мы занимались сексом год или два – не в том смысле, как его понимают взрослые, а детским сексом: целовались, трогали друг друга, показывали, что у нас есть. В основном мы целовались. Целовались до тех пор, пока не устанем».

В школе Ансуорта Кит познакомился с рыжеволосой красавицей, к которой впервые ощутил романтическое влечение. «Но я знал только поцелуи, а романтики не знал. Мы учились вместе с первого по шестой класс, и я до сих пор ее вспоминаю. Она – часть моих фантазий. Когда я вырос и жил в Штатах, то возвращался в Чилливак повидаться с ее братом, но на самом деле – с ней. У нее началось какое-то редкое заболевание, и в последний раз, когда я ее видел, она лежала в больнице. Я слышал, что она умерла».

Ранний интерес Кита к сексу пробудил в нем любопытство насчет того, что происходит между его родителями. «Помню, я как-то осознал, что нас, детей, бьют ремнем всегда в спальне. Там же я позднее убивал своих жертв – в спальном отделении, за задернутыми занавесками. Возможно, у меня в мозгу с детства осталась эта связь».

Поздно ночью мальчик мог сидеть на лестнице возле родительской спальни и прислушиваться к звукам, доносившимся из-за двери. «Днем я слышал, как отец говорил: “Глэдис, почему ты не хочешь выглядеть сексуальной для меня? Поди в магазин, купи себе что-нибудь сексуальное”. Сексуальное? Хотел бы я знать, что это означает. Слово было с подтекстом. Родители ожидали, что мы узнаем о сексе, наблюдая за животными, но я довольно скоро понял, что это – лишь малая часть истории. Я хотел спросить маму, но никак не мог набраться смелости».

Кит с приятелями из школы играли на соседской молочной ферме, когда один из работников решил устроить им урок сексуального воспитания. «Он разделся и заставил нас сделать то же самое. Он сказал, что секс – это когда мы соприкасаемся пиписьками, и начал играть со своей, пока она не стала большой и твердой. Потом он велел нам потрогать его. Он пристроился к другому мальчику, а я схватил свои вещи и убежал. Он крикнул мне вслед никому не рассказывать. Я подумал: Можешь не волноваться! Я точно не расскажу.

Позднее я спросил того мальчика, как ему понравилось. Он сказал, что было больно, а когда он рассказал своему отцу, что произошло, тот велел ему держать язык за зубами. Работник с фермы сделал это с ним по-собачьи, а когда все закончилось, заставил облизать его член. Мне стало противно, и я не хотел слушать дальше. Больше мы того работника не видели. Я потом долго размышлял, почему он стал таким».

Еще большая путаница в отношении секса возникла у Кита в голове после туристической вылазки с отцом и его друзьями. Старший мальчик научил его одной песенке, и Кит спел ее приятелю отца по дороге на стоянку. «Он так хохотал, что чуть не съехал в кювет. Когда в тот вечер мы сидели у костра и все пили, он сказал моему отцу, что Кит знает забавную песенку. Отец велел мне ее спеть. Я сказал: «Пап, там есть плохие слова». Отец ответил: «Пой, пой». Я сказал: «Ты обещаешь меня не наказывать?»

Лес пообещал, и Кит спел длинную вульгарную песенку, начинавшуюся словами:

 
С добрым утром, мистер Мерфи,
Да благословит вас Бог.
Был вчера я с вашей дочкой,
Искал дырку между ног…
 

И заканчивалась:

 
Мой дружок был красно-синий,
Так что в следующий раз,
Дорогой мой мистер Мерфи,
Буду трахать в жопу вас.
 

Кит боялся сурового наказания, но отец сдержал свое слово. «После этого он превратил меня в свою обезьянку на веревочке. Выставлял меня перед кем-нибудь и требовал спеть ту песню. У нас дома нельзя было даже произнести вслух сиська или секс. Но перед компанией мне позволялось запросто говорить “трахать в жопу”. Я совсем не понимал этих взрослых».

8
Назвал суку сукой

Всю жизнь Кит вспоминает один инцидент, случившийся, когда ему было девять и они еще жили в Чилливаке:

Я подрался с мальчиком моего возраста. Его мать заорала, чтобы я убирался с их двора и не подходил к ее сыну. Она ругалась плохими словами, и я крикнул ей в ответ, что она сука. Я ехал на велосипеде домой, когда шестнадцатилетний брат мальчика догнал меня на своей машине, повалил на землю и дважды пнул своим остроносым ковбойским сапогом. Потом он проехал по моему велосипеду и раздавил его.

Моему отцу не понравилось, когда констебль полиции вытащил его с заседания городского совета и сообщил, что его Кит назвал суку сукой и та сука сейчас пишет на него заявление. Отец пришел в ярость. Он уже с полудня был пьян и сразу помчался домой. Прежде чем мама успела рассказать ему всю историю, он ударом кулака свалил меня на пол и поволок к себе в спальню. Он избивал меня ремнем, пока я не охрип от крика, и орал на меня, что я выставил его идиотом перед госпожой председательницей.

В конце концов мама оттащила его и сказала: «Лесли, Кит ни в чем не виноват». Она показала ему синяки в тех местах, где брат Брайана меня пнул, и тогда отец позвонил матери Брайана и обругал еще грубее, чем она обругала меня. Он швырнул телефонную трубку, развернулся ко мне и сказал: «Пускай это послужит тебе уроком».

Мама спросила: «Ты не хочешь извиниться перед Китом?»

Отец ответил: «Он получил по заслугам»[6]6
  Лес Джесперсон отрицает, что этот инцидент произошел в действительности.


[Закрыть].

Я не знал, что думать. Больше всего на свете я желал одобрения отца. Я хотел, чтобы он меня любил, и готов был на что угодно, лишь бы ему угодить. Он был для меня вторым после Бога. Но даже когда я был прав, я оказывался не прав. Я думал: «Давай, пап, обвиняй меня. Я приму ответственность, даже если ничего не делал. Только постарайся любить своего сына, папа». Может, он и любил, но никогда этого не показывал.

Одно из местных знакомств Кита во многом повторяло его отношения с отцом. Соседский мальчишка был примерно того же возраста и учился с ним в одном классе, так что вроде бы им следовало подружиться. Но что-то в Ките провоцировало того мальчика. «Я был для него вроде боксерской груши. Когда мы пошли купаться на озеро Культус, он попытался меня утопить. Он держал мою голову под водой, отпускал, чтобы я сделал вдох, а потом топил снова. После пяти или десяти минут у меня в глазах почернело. Полицейский, который спрыгнул в воду и вытащил меня, спас мою жизнь».

Кит понимал, что рано или поздно ему предстоит дать обидчику отпор. «В общественном бассейне я держал его под водой до тех пор, пока не подоспел спасатель. Я всерьез собирался его утопить. Наверное, можно сказать, что это была вторая в моем детстве попытка убийства. Первым был тот ублюдок Мартин. Я как будто знал только один способ борьбы – на выживание».

9
Алка-зельцер для чаек

Ожесточение происходит не только в рамках семьи.

Оно может происходить и в компаниях приятелей, и в бандах.

Ричард Родс,

«Почему они убивают: Открытия знаменитого криминолога»

После того как Кит ответил обидчику, баланс в его отношениях с соседскими детьми немного изменился и небольшая компания мальчишек приняла его к себе и стала учить приемам пыток животных. «Они взрывали воробьев петардами. Я до сих пор слышу тот звук и чувствую запах. Бах! Облачко перьев оседает на землю. У зарянок и соек взрыв просто отрывал лапки. Они прибивали ворон гвоздями к доске и швыряли в них ножи. Так они убили Блэки».

Мальчики заталкивали «алка-зельцер» в клювы чайкам, пока у тех не лопался желудок, прибивали кошек и маленьких собак к доске и протыкали их гвоздями и иголками. «Нашим любимым развлечением было связать хвосты паре кошек проволокой и подвесить их на веревке. Они царапали друг друга, пока одна не подыхала. Потом победитель выл и стонал, пока сам не умирал от ран, а мы сидели и смотрели».

Отправляясь к своим приятелям развлекаться пытками, Кит всегда оставлял своего пса Дюка дома, чтобы те не добрались до него. «Мы брали петарды и втыкали их кошке в пасть или в зад. Делали так, пока она не умирала. Зимой мы заманивали птиц в ловушки, которые делали из ящиков. Мы заливали им в клювы отбеливатель и смотрели, как они корчатся и умирают. Так мы забавлялись. Очень скоро это стало казаться нормальным».

Со временем к пыткам животных у Кита добавилось увлечение поджогами. Ему всегда нравилось сидеть у костра и смотреть, как тот догорает до последней искры. «Я первым вызывался бросить в огонь пустой флакон из-под аэрозоля, чтобы он взорвался. Однажды я бросил туда наполовину полный баллончик лака для волос, притворившись, что случайно ошибся. В воздух взлетел шар огня, похожий на маленький ядерный взрыв. Бутановые зажигалки тоже взрывались.

Смотреть на огонь, когда мы были в походе, мне очень нравилось. Я сидел еще несколько часов после того, как все расходились спать. Иногда я находил жуков и бросал их в огонь: слушал, как они трещат, когда у них лопается панцирь. Или я бросал в костер бревно, полное насекомых, и смотрел, как они пытаются убегать. Когда мне было десять, мы с Джо Смокером раздобыли римские свечи и стреляли ими друг в друга. Одна из старых машин, принадлежащих его деду, загорелась, и мы десять минут пытались ее потушить. Никто не узнал, что это мы сделали».

Приятелям повезло меньше, когда они случайно подожгли пустой дом, принадлежавший соседу по имени Вебстер. «Мы развели огонь в очаге, и искра попала в стопку старых газет. Мы бросили все и сбежали. Полчаса спустя мы услышали сирену пожарной машины. Старый дом сгорел дотла. Кто-то видел, как я убегал оттуда, и донес на меня, так что пришлось признаться.

Я понимал, что с отцом на этот счет лучше не спорить. В его глазах отрицание вины было ничуть не лучше самой вины. Меня наказали и велели отдать соседу все мои сбережения – около пятидесяти баксов. Позднее тот сосед сказал отцу, что получил страховку – хорошо, что мы сожгли ту развалюху. Но вернуть мне деньги он даже не подумал».

В своих бесконечных рассказах о детских прегрешениях и разочарованиях Кит заявляет, что его вынудили признать себя виноватым в травле младшего мальчика, хотя на самом деле того донимал брат Кита Брэд. Как во всех своих воспоминаниях, Кит выставляет своего отца злодеем. «Брэд прибежал домой в панике и спросил меня, не звонил ли кто из взрослых. Он сказал, что ввязался в драку с мальчишкой и что родители того обещали позвонить отцу. Когда ближе к вечеру зазвонил телефон, я взял трубку. Мужчина обвинил меня в том, что я избиваю его сына. Потом он спросил мое имя, и я сказал. Он пообещал, что еще позвонит моему отцу.

Когда он позвонил, отец сам ответил. Он сразу сурово уставился на меня. Как обычно, отец был пьян. Едва опустив трубку, он ударил меня кулаком[7]7
  Лес Джесперсон категорически отрицает, что бил кого-либо из своих детей кулаком. Он прокомментировал это так: «Похоже, у моего сына фотографическая память на вещи, которых никогда не происходило».


[Закрыть]. Он сказал, что сейчас покажет мне, каково это – когда тебя травят. Я сказал, что это не я, а он обозвал меня лжецом. Когда отец закончил, Брэд решился признать свою вину. Отец избил и его тоже. Я ждал от него извинений, но отец, как обычно, сказал мне считать это уроком».

10
Церковь труда

Кит вспоминал, как в одиннадцать лет отец начал привлекать его к работе. «У отца была собственная рабочая этика. Он говорил, что если мы будем трудиться не покладая рук, то вырастем большими, сильными и успешными. А если не будем работать, так и останемся никчемными. Я просто хотел еще пару лет побыть ребенком. Мама считала, что надо записать меня и братьев в воскресную школу, но отец сказал, что Библия для слабаков, а мы определимся с религией сами, когда станем старше. «А сейчас, – говорил он, – вы по воскресеньям будете работать. И платить за стол и кров». Он сказал, что его отец брал с него и братьев плату за стол и кров и так они научились ценить деньги.

Он заставлял нас чистить болты и гайки, которые замачивал в бочках с машинным маслом, – это была его часть контракта по перестройке моста над Фрейзер-ривер. Мы терли их проволочными щетками, пока они не начинали блестеть. Острые мелкие осколки застревали у нас под ногтями – было чертовски больно.

Когда мы закончили с болтами и гайками, он велел нам собирать сено в стога. Если у него не было для нас работы, он придумывал ее. Труд был его церковью, а он в ней – священником. Он выгнал мою сестру Шерон из дома, когда ей исполнилось шестнадцать лет, и сказал не возвращаться, пока она не устроится на работу».

Помимо работы на отца, одиннадцатилетний Кит начал развозить по утрам газеты. «Провинс» выходила ежедневно, и мальчик гордился тем, что доставляет газету в условиях сурового канадского климата. В самые плохие дни мать подвозила его на своем «Форде Фалькон».

Взрослые на его одиннадцатикилометровом маршруте полюбили славного кудрявого паренька, и впервые в жизни он ощутил к ним приязнь. В день оплаты некоторые клиенты оставляли на своем крыльце ровную сумму, а кто-то – купюры побольше, рассчитывая, что он положит сдачу. Он был удивлен таким проявлением доверия от незнакомцев. «Мне нравились все, кому я развозил газеты. Нравились даже их собаки, которые лаяли на меня, пока не привыкли. Я работал на совесть и получал хорошие чаевые. Некоторые мои клиенты ждали меня с чашкой горячего шоколада. Я начал думать, что люди бывают хорошими, добрыми – по крайней мере, некоторые».

В пятом классе Кит подружился с соседским мальчиком по имени Рег Рутли. Они быстро сблизились: встречались после школы, удили форель и лосося, охотились на кроликов и белок, бродили по лесу, заигрывали с девочками и наслаждались обществом друг друга. И тут семейство Джесперсон объявило, что покидает страну.

3
Кит Хантер Джесперсон – 2

1
Блокпост

Спустя месяц после того, как я узнал, что двоих невинных людей посадили в тюрьму за мое убийство, мы с моей девушкой Пегги ехали на восток в Иллинойс с грузом древесины. В Айове мы попали в снежную бурю, и на крыше трейлера остался снег. На пункте весового контроля на Рок-Айленде мне зажгли красный свет и велели съехать на парковку. Служащая сказала, что я должен заплатить восемьдесят четыре доллара штрафа за перевес и счистить снег. В противном случае мы не сможем ехать дальше.

Я сказал:

– Ничего я не буду платить. Это ваш снег, из Айовы.

А сам подумал: Черт побери, каждый раз, когда я попадаю в неприятности, причина в женщинах.

Она сказала подождать, а сама зашла в свой домик что-то проверить. Она ввела мои данные в компьютер и увидела там ордер на арест из округа Шаста, Калифорния. Она арестовала меня по обвинению в изнасиловании.

Пегги стала кричать, что это ошибка. Я взглядом велел ей заткнуться. Она сердилась в первую очередь потому, что знала – теперь ей придется самой доставлять груз и уговаривать кого-то заняться разгрузкой.

Служащая велела мне счистить снег, чтобы Пегги смогла ехать дальше. Мы с ней на несколько минут заперлись в кабине, и я сказал, что могу отсутствовать довольно долго. В своей паранойе я сделал ошибку и рассказал ей, что пока она каталась с другим парнем в Теннесси, я убил девушку в Портленде, и меня могут задержать еще и за это. Я не сказал ей, кого именно убил. Я объяснил, что решился на это, чтобы потренироваться и все-таки убить ее бывшего мужа, как она просила.

Сначала она мне не поверила, но когда правда наконец дошла до нее, она вскинулась, стала меня обзывать, а потом разрыдалась, как ребенок. Я не знал, что сказать, чтобы ее успокоить. Прежде чем меня увезли в машине шерифа, я отдал Пег все мои деньги. Она все еще всхлипывала, когда отъезжала с нашим грузом древесины.

В два часа ночи меня доставили в окружную тюрьму. Восемь часов спустя мне подтвердили обвинение в сексуальном нападении первой степени и сообщили, что экстрадируют в Калифорнию.

Я заявил судье, что не буду опротестовывать ордер. Я сказал:

– Я невиновен, ваша честь, и хочу вернуться и доказать это. Но я прошу вас отменить штраф в восемьдесят четыре доллара. Его мне выписали ни за что.

Я очень не любил, когда меня шлепают по заднице, – слишком часто испытывал это ребенком. Судья отменил штраф.

Меня посадили в изолятор с еще шестнадцатью парнями. Это был мой первый реальный опыт с уголовниками. Я хотел переключить канал на телевизоре, и здоровенный черный громила сказал:

– Сначала попробуй одолей меня в армрестлинге.

Я сразу его уложил. Он сказал:

– Я был не готов.

– А теперь готов?

Я уложил его снова. Он сказал:

– У меня рука соскользнула.

Я сказал:

– Соскользнула, да? Давай тогда еще раз.

Он у меня чуть не перелетел через стол. Я встал и сказал:

– Это мой телик, засранец.

Теперь я был там главным.

После нескольких суток в изоляторе на Рок-Айленде детективы сказали мне, что ордер из Калифорнии слишком незначительный – оказывается, обвинение сменили с изнасилования на приставания. Это не оправдывало стоимость экстрадиции. Он сказал, что в следующий раз, когда я буду в Калифорнии, мне надо заехать в суд в Айреке и обвинение снимут. Ничего особенного. Я и так знал, что главная минетчица округа Шаста не станет свидетельствовать против меня и рассказывать про ночь, которую провела со мной и своим ребенком, – уж точно не из-за обвинения в сексуальных приставаниях.

Меня выпустили из изолятора, и я отправился на стоянку грузовиков на шоссе I-80, чтобы позвонить в свой офис в Спокане. Оттуда мне прислали двести долларов, чтобы я мог на автобусе вернуться домой. Сидя в автобусе, я размышлял: Мертвые не лгут, и в следующий раз, если женщина станет сопротивляться, как Джин, она, мать ее, точно сдохнет. Больше я подобного дерьма не допущу.

Долгая поездка на автобусе дала мне время подумать, и я надумал кое-что. Возможно, это была простая удача, но я убил девушку в Портленде, и двое невинных людей сели за это в тюрьму. Я напал на женщину в Калифорнии, и полицейские отпустили меня. Меня арестовали на Рок-Айленде, но я снова смог выпутаться.

Я радовался, что всех перехитрил, но в то же время меня немного злило, что никто ничего не знает. У меня были смешанные чувства: недовольства и тайной власти, превосходства. Наконец-то я стал как мой отец – умнее всех остальных. Я совершил убийство и остался безнаказанным.

Я не мог удержаться, чтобы снова не попытать удачу. Сидя на толчке на остановке автобуса в Ливингстоне, штат Монтана, я вытащил из кармана ручку. Кто вообще читает все эти надписи в туалетах? Я написал: «Я убил Танью Беннет 21 января 1990 года в Портленде, Орегон. Я забил ее до смерти, изнасиловал ее, и мне понравилось. Да, я больной, но мне это нравится. Других сажают, а меня – нет».

Тут отразились все мои чувства – гнев, гордость, превосходство. Почему бы не подразнить немного копов? Я был в таком хорошем настроении, что подписал свое граффити одним из этих дурацких смайликов. Я был счастлив от того, что снова оказался на свободе.

Но за тем граффити ничего не последовало – никаких сообщений в прессе, по телику или по радио. Я ждал два месяца, прежде чем в следующем рейсе написать в туалете в Уматилле, Орегон: «Убил Танью Беннетт в Портленде. За убийство посадили других, мне можно убивать снова. (Доказательство – отрезанные пуговицы с джинсов.)». Посмотрим, проигнорируют ли меня опять.

Так и вышло. Почему эти тупые полицейские не могли сообразить, что засадили не тех?

2
Легкий зуд

Психопат никогда не рассматривает ситуацию с позиций будущего.

Он просто бросается в нее с головой…

Он нуждается в постоянной эскалации, чтобы ощущать удовольствие от жизни.

Томас П. Детри, доктор медицины,

профессор психиатрии Йельского университета

Мой босс в компании грузоперевозок в Спокане уволил меня, когда узнал про арест в Шасте, и Пегги тоже уволилась в знак протеста. В феврале 1991-го я поехал на Аляску работать на судне, где перерабатывали рыбу, «Оушен Прайд», в Датч-Харбор. Я поработал там месяц и поставил новый рекорд – сто тридцать шесть ящиков в час, когда старый был всего сорок. Но работа оказалась скучновата на мой вкус. Океан не подходил для мальчишки, привыкшего рыбачить на реках и ручьях.

Я полетел обратно в Портленд, к Пегги. Брался за временные подработки, а потом устроился в компанию грузоперевозок в Якиме, Вашингтон. Пег с детьми остались дома в Портленде, а я жил в грузовике, чтобы подкопить денег и снять дом с ней вместе.

Я продолжал фантазировать про Танью и про то, что надо было оставить ее в живых и использовать как сексуальную рабыню. Я старался отвлекаться, поддерживать хорошую физическую форму и быть здоровым. В холодильном ящике в моей кабине всегда был запас диетического напитка «Слим Фаст». В дальних поездках я мог неделю существовать на стодолларовом запасе «Слим Фаста». Я старался избегать сытной еды, от которой хотелось спать. Я мог разбавить порцию «Слим Фаста» квартой грейпфрутового сока, проглотить пригоршню таблеток «Ноу-Доуз»[8]8
  Таблетки с кофеином от усталости и сонливости. (Прим. ред.)


[Закрыть] и ехать три-четыре дня без сна. Мне неоднократно случалось проехать от одного побережья до другого, останавливаясь только для заправок.

Я не думал, что моя диета может мне навредить, но начал замечать, что периодически испытываю что-то вроде зуда. Бывало, я съезжал на обочину, вылезал из кабины и бегал туда-сюда, пока не успокоятся нервы. Как-то ночью я припарковался на шоссе 97 возле Лава-Бьютт к югу от Бенда, Орегон. Там был серпантин, который вел к сторожевой башне. Обычно в башне никого не было. Я добежал до верха несколько раз и один раз поговорил с дежурной, сидевшей в башне. Я узнал, что у нее есть переносной телевизор и радио. Просто ради развлечения я решил их украсть.

Я достал из ящика с инструментами монтировку и снова побежал наверх. Когда я уже почти добрался до башни, то увидел внизу машину. Тут мне пришло в голову, что башня не просто охраняется – дежурная-то женщина! Я начал думать об изнасиловании.

Я чувствовал себя уверенным и сильным. Я был весь потный, разгоряченный. Я фантазировал о том, как проскальзываю женщине между ног, без всяких прелюдий, и проникаю внутрь, хочет она или нет. Моя бывшая жена Роуз всегда говорила, что ненавидит секс, потому что я принуждаю ее к нему. Сейчас у меня был шанс принудить к сексу незнакомку. Это случится сегодня, сестричка, прямо сейчас! И никаких разговоров! Мысли о сексе по принуждению возбудили меня еще больше.

Но, подбираясь к башне, я начал сомневаться. Я понял, что могу сильно подставиться. Стоит ли ночной визит в сторожевую башню риска снова оказаться в той же ситуации, что и в Шасте? Пострадать за не такое уж и большое удовольствие? Пожалуй, нет. Я решил просто добежать до конца тропы, чтобы избавиться от фантазий.

Оказавшись на смотровой площадке, я поглядел вниз на Бенд. Собрался отлить, но тут увидел внизу какое-то движение. Машина подъехала к моему грузовику.

Это наверняка был полицейский, поэтому я выкинул монтировку и побежал вниз. Там я стал как сумасшедший носиться туда-сюда, чтобы сбросить напряжение. Когда я закончил, полицейский уже уехал.

Когда я вернулся в офис своей компании, босс спросил меня, с какой стати я лазал на Лава-Бьютт среди ночи. Я ответил, что просто совершал пробежку – я всегда так делаю. Он ответил, что шериф Бенда звонил и велел мне держаться подальше от Лава-Бьютт. Босс сказал мне больше не приближаться к тому серпантину или он меня уволит.

Две недели спустя я все-таки поднялся на Лава-Бьютт и поговорил с дежурной при свете дня. Я сказал, что прошу прощения, если напугал ее. Дежурная призналась, что это она на меня донесла. Я сказал, что теперь буду бегать здесь только днем. Она ответила, что скажет своим сменщицам, что я завсегдатай. Мне показалось, я ей понравился. На этом закончилась еще одна моя неудачная попытка.

В результате того инцидента я принял решение: если уж принуждать кого-то к сексу, то лучше проституток. Они вряд ли побегут в полицию. В конце концов, они этого заслуживают. Большинство из них еще и наркоманки. Я попробовал с двумя или тремя – не бил их, но издевался, занимался жестким сексом, в общем, заставлял отработать свои деньги.

Однажды я выполнял рейс для компании «Смит-Фуд» из Феникса и ночью подсадил к себе проститутку с хорошими сиськами и торчащими сосками. Когда она залезла ко мне в спальное отделение, я навалился на нее и сказал помалкивать, если она хочет остаться в живых. Она запаниковала и согласилась на все, так что я часа полтора делал с ней что хотел, а потом сказал убираться на все четыре стороны.

– Как насчет моих денег? – закричала она, когда вылезла из кабины.

Я сказал:

– Мне не понравилось тебя трахать. Так что проваливай отсюда.

Она запрыгнула на подножку и брызнула мне в лицо перечным спреем. Мои легкие вспыхнули огнем, я закашлялся, меня чуть не вырвало. Единственное, что спасло мне глаза, – мои очки.

Я поехал вперед, высунув голову в окно, чтобы эта дрянь выветрилась. Теперь я был не только убийцей, но и насильником. Что дальше? Я был возбужден и немного напуган. Вместо перечного спрея у нее мог оказаться пистолет.

Я решил проверять, что проститутки проносят ко мне в кабину. После Таньи прошло полтора года, но мысли о том, чтобы взять женщину силой, преследовали меня постоянно. Да поможет Господь той несчастной, которая в следующий раз попытается доставить мне неприятности.