Текст книги "Свадебный водоворот"

Глава 6

На следующий день рано утром Элизабет направилась к конюшне. После беспокойной ночи, пытаясь не думать о бурной встрече с герцогом, она стремилась поскорее выбраться из дома. Ездил ли он кататься? Полночи она пролежала, прислушиваясь, не пошел ли дождь, но погода, к счастью, оставалась хорошей. Она надеялась, что свежий воздух и прогулка верхом прогонят ее тревогу. На душе у нее лежала тяжесть от сознания, что она никогда не сможет убедить Остина в истинности своих видений.

И в то же время Элизабет знала, что прогулка не сможет стереть из ее памяти поцелуй. Этот невероятный, так взволновавший ее, незабываемый поцелуй, разбудивший дремавшую в ее душе страсть, о существовании которой она и не подозревала. И зажег чувства… желания… о каких ей страшно было и подумать.

Ей хотелось, ей было необходимо забыть эти божественные ощущения, которые пробудил он. Но сердце не желало подчиняться.

Она вошла в конюшню, где ее с улыбкой встретил Мортлин:

– Пришли навестить кошек, мисс Мэтьюз? Или желаете покататься?

– И то и другое. Я бы поиграла с котятами, пока вы седлаете мне лошадь.

– Прекрасная мысль, – сказал Мортлин. – Посмотрите, вон там двое прячутся за мешком с сеном, вы их еще не видели.

Элизабет отыскала пару игривых пушистых котят.

– Они восхитительны. Как их зовут? – Она лукаво взглянула на конюха. – Или мне лучше не спрашивать?

Краска залила худые щеки Мортлина, и он переступил с ноги на ногу.

– Того, что покрупнее, зовут Чертушка…

– Тут нет ничего страшного.

– А другого… э… – Он покраснел до кончиков ушей. – Я не могу произнести это при леди.

Элизабет сжала губы, чтобы не рассмеяться.

– Понимаю.

– Думаю, я должен поменять зверенышу имя, но это было первое, что сорвалось у меня с языка, когда он родился. – Мортлин покачал головой, явно озадаченный. – Они, котята, все появлялись и появлялись. Конца им не было, вот так. У меня голова пошла кругом, прямо так и пошла.

– Да уж, могу себе представить. – Элизабет погладила теплый живот Джорджа, и ее рука замерла. Осторожно надавив несколько раз на пушистый животик, она скрыла улыбку. – Период беременности у кошки – около двух месяцев. Боюсь, меня уже не будет здесь, когда Джордж принесет следующее потомство, а то бы я помогла вам. Я хорошо справляюсь с такими делами.

– Уверен, что вы… но… – Мортлин умолк, и глаза его расширились до размеров блюдца. – Следующее потомство?

– Да, я предполагаю, что Джордж снова станет мамой примерно через месяц.

Мортлин выпучил глаза:

– Да она просто толстая. Котятам нет еще и трех месяцев. Как, черт возьми, это случилось?

Элизабет пришлось прикусить щеку, чтобы не расхохотаться от ошеломленного вида Мортлина.

– Как обычно, полагаю. – Погладив в последний раз живот Джорджа, Элизабет выпрямилась и похлопала конюха по плечу. – Не беспокойтесь, Мортлин. С Джорджем все будет прекрасно, а вы получите еще одну команду мышеловок.

– У меня под ногами уже путается больше мышеловок, чем мне надо, – проворчал он. – Заполонили все, а тут все-таки конюшня. И я – конюх, а не кошачий доктор. Лучше пойду оседлаю вам лошадь, пока проклятая кошка не начала производить младенцев.

Подавляя смех, Элизабет занялась котятами, а Мортлин пошел выполнять свои обязанности.

Вскоре он подвел ей славную гнедую кобылу по кличке Розамунда и помог Элизабет сесть на лошадь. Она плюхнулась на дамское седло с таким звуком, словно у нее хрустнули все кости. Дома, во время своих одиноких прогулок, она часто ездила без седла, но здесь не осмелилась вводить свои порядки, хотя очень не любила дамские седла. Причудливый костюм для верховой езды, отвечавший требованиям английской моды, тоже раздражал ее. Столько ярдов материи на рюши и оборки! Она с тоской вспомнила простой легкий костюм, который сама придумала и носила в Америке. Тетя Джоанна, едва взглянув на него, чуть не упала в обморок. «Совершенно невозможно, дорогая, – заявила тетушка. – Надо что-то делать с твоим гардеробом, и немедленно».

Расправив насколько возможно тяжелые юбки, Элизабет выехала из конюшни. У конца короткой дорожки она остановилась и посмотрела назад: Мортлин, присев на корточки, со сморщившимся от нежности лицом, ласково поглаживал потолстевший живот Джорджа. Очевидно, он думал, что Элизабет уже достаточно далеко, потому что сказал:

– Придется нам придумать достойные имена для деток. Больше нельзя называть их Триждыпроклятыми…

Улыбнувшись, Элизабет направилась к лесу. Она ехала по берегу ручья, наслаждаясь чистым свежим воздухом и солнечным светом, согревавшим ее лицо. Однако удовольствие несколько портили дамское седло и костюм, связывавший ей ноги.

Подъехав к месту, где ручей расширялся и впадал в озеро, она остановила Розамунду. Элизабет поерзала в седле, отчаянно пытаясь освободить ноги от опутавших их ярдов тяжелой ткани, как вдруг почувствовала, что соскальзывает с седла. Вопль негодования вырвался из ее груди. Она хотела ухватиться за луку седла, но было уже поздно. Самым постыдным образом она свалилась с лошади и села задом на землю.

К несчастью, села она прямо в грязь.

Хуже того, она приземлилась на скользкий крутой склон.

Элизабет заскользила по жидкой грязи и, не переставая кричать, с громким всплеском шлепнулась в ручей. Лишившись от потрясения дара речи, она неподвижно сидела в воде. Перед ней торчали ее ноги, сапожки полностью скрылись в мутной воде. Холодная вода плескалась вокруг ее талии.

– Несчастный случай? – раздался за ее спиной знакомый голос.

Она скрипнула зубами. Было ясно, что с ним, слава Богу, все в порядке, но ей совершенно не нравилось, что он оказался свидетелем ее унизительного положения.

– Нет, благодарю вас. Несчастный случай уже произошел – раньше.

Может быть, если она не будет обращать на него внимания, он уйдет.

Напрасные надежды!

– Боже мой! – сказал герцог, сочувственно цокая языком. Элизабет услышала, как он сошел с лошади и направился к берегу. – Вы, кажется, попали в затруднительное положение.

Повернув голову, она сердито посмотрела на него через плечо:

– Никакого затруднительного положения, ваша светлость. Я всего лишь немного промокла.

– И у вас нет лошади.

– Глупости. Моя лошадь… – Оглянувшись, она умолкла: ее кобылы нигде не было видно.

– Вероятно, сейчас она уже недалеко от конюшни. Должно быть, виноваты ваши крики. Некоторые лошади очень пугливы, и Розамунда относится именно к таким. Какая жалость! – Остин смотрел на нее с нескрываемой насмешкой в глазах. – Я собирался спросить, все ли с вами в порядке, но вовремя вспомнил, что у вас исключительно крепкое здоровье.

– Так и есть.

– Вы не пострадали?

Элизабет попыталась подняться на ноги, но не смогла.

– Не знаю. Моя амазонка намокла и такая тяжелая, что я и двинуться не могу. – Ее раздражение утроилось, когда она поняла, что действительно нуждается в помощи. – Как вы думаете, могу я побеспокоить вас и попросить немного помочь?

Остин погладил подбородок, словно всерьез раздумывая над ее вопросом.

– Не уверен, что мне следует помогать вам. Мне не хотелось бы подвергаться риску промокнуть и испачкаться. Вероятно, мне следует оставить вас здесь и поехать за помощью. Я сумел бы вернуться… о, через час или около того. – Он вопросительно посмотрел на нее. – Как вы думаете?

Элизабет ничего не думала. По правде говоря, ей уже порядочно надоели его шутки на ее счет. Она не спала всю ночь, беспокоясь о нем, а теперь он стоит перед ней – живой и здоровый, да еще и насмехается над ней. Этот надменный человек заслуживает того, чтобы кто-нибудь сбил с него эту спесь. Но она едва могла пошевелиться.

Остин повернулся, словно собираясь уйти, и тут она возмутилась. Схватив пригоршню грязи, она решила всплеском воды привлечь его внимание.

К несчастью, именно в этот момент он повернулся к ней.

К тому же Элизабет швырнула грязь с большей, чем предполагала, силой.

Большой липкий ком шмякнулся об его грудь, покрыв брызгами белоснежную рубашку. Ком сполз вниз, расплылся пятнами по его безукоризненным кожаным бриджам и мягко шлепнулся на носок ярко начищенного сапога.

Элизабет застыла на месте. Она не хотела попасть в него. Ведь не хотела? Господи, какой сердитый у него вид! У нее едва не вырвался нервный смешок, но она сдержалась. Выражение его лица ясно говорило, что смеяться сейчас совсем не в ее интересах.

Остин остановился. Он оглядел грязный след, оставшийся на его одежде, затем посмотрел на Элизабет.

Изобразив на лице невинную улыбку, она сказала:

– Вам больше не надо беспокоиться, что промокнете и испачкаетесь, ваша светлость. На вашей одежде уже достаточно грязи.

– Вы пожалеете, что сделали это. – В его тоне слышалась угроза.

– Фу, – фыркнула она, – вы меня не запугаете. Я вас не боюсь.

Он шагнул к ней:

– Вам следовало бы бояться.

– Почему? Что вы сделаете? Бросите меня в воду?

Остин сделал еще шаг.

– Нет. Думаю, я перекину вас через колено и выпорю так, что вы и белому свету не будете рады.

Она удивилась:

– Выпорете меня? Правда?

– Правда.

– О Боже! Ладно, раз уж меня собрались выпороть, я хотя бы должна это заслужить.

Она швырнула в него пригоршню грязи, на этот раз попав ему в живот.

Остин застыл на месте. Не веря своим глазам, он с изумлением смотрел на испорченную рубашку. Мало нашлось бы даже мужчин, которые осмелились бы с ним так обойтись. Он не мог поверить, что у нее хватило смелости швырнуть в него грязью один раз, не говоря уже о том, чтобы сделать такое дважды. Она дорого заплатит за это. Очень дорого.

Его размышления прервал еще один ком грязи, просвистевший мимо его уха. На волосок от его лица.

Довольно! Он бросился в воду и, схватив ее за плечи, поставил на ноги.

– Вы, конечно, понимаете, что это означает войну, – грозно произнес он, пристально глядя на ее смеющееся лицо.

– Конечно. Но не забывайте, кто выиграл последнее сражение в войне американцев и англичан.

– Я совершенно уверен в своей победе, мисс Мэтьюз.

– А я совершенно уверена в вашем поражении, ваша светлость.

Остин не ответил. Прищурившись, он смотрел на ее забрызганный грязью воинственно вздернутый нос. Ее золотисто искрившиеся глаза смотрели на него с дерзким вызовом, но в уголках рта пряталась улыбка, а ямочки на щеках стали еще заметнее. Его взгляд остановился на ее пухлых соблазнительных губах. Волнение охватило его при воспоминании, как эти губы прижимались к его губам. Он заставил себя отвести взгляд и встретился с ее глазами – золотисто-карими глазами, лучившимися от переполнявшего их смеха.

Она совершенно невыносима. Наглая сверх меры. Его одежда испорчена, он промок, ему неприятно, и он очень сердит.

Разве он не сердится?

Морщинка набежала на его лоб. Да, без сомнения, он сердится. Его все это абсолютно не забавляет. Ни в коей мере. Все это совсем не смешно. И уж разумеется, он не получает от этого никакого удовольствия. Никакого.

– Приготовьтесь к порке, – предупредил Остин. Повернувшись к берегу, он потянул ее за собой.

– Сначала поймайте меня!

Элизабет выскользнула из его рук и, подобрав до колен намокшие юбки, стала отступать от него все дальше в озеро.

– Вернитесь. Сейчас же.

– Чтобы меня выпороли? Ха! Еще чего! – Она отошла еще на несколько шагов, пока вода не достигла ее талии. Внезапно она звонко расхохоталась:

– Господи! Вы бы на себя посмотрели! Ну и смешной же у вас вид!

Остин осмотрел себя. Мокрая грязная рубашка прилипла к его груди, а бриджи украшали черные полосы грязи. Несколько сухих листьев прилипло к загубленным сапогам.

– Могу поспорить, за всю вашу аристократическую жизнь вы никогда еще не выглядели таким неопрятным, – со смехом продолжала она. – Должна заметить, вид у вас самый не герцогский.

– Идите сюда.

– Нет.

– Сейчас же.

Не переставая улыбаться, она покачала головой.

Остин решительно двинулся вперед, разгребая холодную воду и с трудом скрывая неожиданно и вопреки его воле нахлынувшее на него веселье. Черт бы побрал эту женщину! Она непредсказуема и действует на него странным образом. Он ожидал, что она попытается убежать, но она стояла – с широкой улыбкой на прелестном лице – и ждала, когда он подойдет. Он остановился перед ней в ожидании.

– Утром я проснулась в довольно мрачном настроении, – сказала Элизабет, улыбнувшись своими ямочками, – но этот случай очень меня развеселил. Вы должны признать, что все это довольно забавно.

– Я должен?

Она прищурила глаза и посмотрела ему в лицо. Невольная улыбка появилась на губах Остина.

– Ага! – воскликнула она. – Я видела улыбку.

Ни за что на свете не смог бы он объяснить, почему это неожиданное купание кажется ему забавным. Пресловутый герцог Брэдфордский, самый выгодный жених Англии, весь покрытый грязью, стоит по пояс в воде и беседует с женщиной, в чьей очаровательной улыбке нет ни тени раскаяния. Почтенных членов высшего общества хватил бы удар, если бы они увидели его сейчас, такого растрепанного и заляпанного грязью, в обществе такой же растрепанной и заляпанной грязью американки.

Она взглянула на его мокрую рубашку:

– Хорошая была рубашка. Мне очень жаль, что она испорчена, ваша светлость. Правда, жаль. – Протянув руку, она погладила мокрый рукав. – Я сначала не хотела кидать в вас грязью, но раз уж так получилось, жалко было не использовать удобный случай и не попытаться развеселить вас. А что касается меня, то это приключение самое веселое из всего, что случилось со мной за последнее время.

От ее легкого прикосновения у Остина напряглись все мускулы. Он искал в ее глазах признаки лжи или притворства, но не видел ничего, кроме невинности и нежности. Это было самое веселое, что случилось с ней за последнее время. Черт, то же самое он мог бы сказать и о себе. Конечно, совершенно не обязательно говорить это ей.

Покорно вздохнув, он спросил:

– Неужели несчастные случаи преследуют вас повсюду, мисс Мэтьюз? Вот уже второй раз вы буквально падаете к моим ногам.

– Боюсь, что такие падения приняты в нашей семье.

– Что вы хотите этим сказать?

– Именно так встретились мои родители. Мама вышла из галантерейной лавки, споткнулась и упала к папиным ногам. Она подвернула лодыжку, и папа лечил ее.

– Понимаю. По крайней мере вы достойно пользуетесь унаследованной несчастливой склонностью к падениям.

– Да, но я бы не назвала ее несчастливой.

– В самом деле? Почему же?

Элизабет не решалась ответить, и Остин почувствовал, что очарован ее карими глазами, неожиданно ставшими серьезными.

– Потому что так я впервые встретилась с вами. – Легкая улыбка пробежала по ее губам. – Несмотря на то что вы несколько высокомерны и довольно туповаты, я нахожу, что… ну, что вы мне весьма нравитесь.

Остин посмотрел на нее в полном недоумении:

– Я вам нравлюсь?

– Да. Вы добрый и отзывчивый человек. Конечно, – добавила она, – иногда вам удается это очень успешно скрывать.

– «Добрый и отзывчивый»? – озадаченно повторил он. – Да откуда вы это взяли?

– Я знаю, потому что дотронулась до вас. Но даже и без этого я смогла бы понять. – Она посмотрела на его рубашку. – Вы проявили исключительную выдержку. Спорю, что с вами никогда не бывало ничего подобного, не так ли?

– Никогда.

– Я так и думала. И все же вы сумели разглядеть смешную сторону эпизода, хотя совершенно очевидно, что сначала были возмущены. – Элизабет задумчиво взглянула на него. – Вы держите людей на расстоянии, создавая о себе таким образом впечатление неприступного и холодного человека. Однако к сестре вы проявляете доброту и внимание, а к вашей матери относитесь с нежностью и уважением. Я провела в вашем обществе довольно много времени и наблюдала ваше общение с достаточным количеством людей, чтобы понять, какой вы человек в действительности, как вы добры и порядочны.

У Остина сжалось сердце. Ее слова смутили его, вызвали растерянность. Он удивился еще больше, когда почувствовал, что краснеет от удовольствия. Он должен заставить себя прогнать мысли о том, что эта женщина считает его добрым и отзывчивым. Порядочным. И добрым к своим родным.

«Если бы ты знала, какую неудачу я потерпел с Уильямом, то поняла бы, как ты ошибаешься».

Прежде чем он успел ответить, она сказала:

– Я понимаю, что наша вчерашняя встреча закончилась на напряженной ноте, но не могли бы мы начать заново?

– Заново?

– Да. Это американское слово означает «сначала». Я подумала, если мы очень, очень постараемся, то можем стать… друзьями. И прежде всего я бы хотела, чтобы вы называли меня Элизабет.

Дружба? Черт побери, такого ему не приходилось слышать! Друзья? С женщиной? И именно с этой женщиной? Невозможно. Существовала лишь горстка мужчин, которых он называл друзьями. Женщины могут быть матерями, сестрами, тетками или любовницами, но не друзьями. Или могут?

Остин пристально посмотрел ей в лицо, и его поразило, насколько Элизабет отличалась от других женщин, встречавшихся ему раньше. Как получилось, что вопреки ее странным заявлениям о ясновидении, вопреки тому, что у нее явно были какие-то тайны, она сумела внушить ему, что достойна доверия? Что бы это ни было, он не мог не признаться себе, что его влекло к ней, как мотылька к огню.

Если ей хочется думать, что они друзья, он не сделает ничего, чтобы вывести ее из этого заблуждения – по крайней мере пока он не узнает от нее все, что ему нужно.

Но ему все труднее было поверить, что она может быть связана с шантажистами или с кем-то подобным.

Прокашлявшись, он сказал:

– Я с огромным удовольствием буду называть вас Элизабет. Благодарю вас.

– Пожалуйста. – Она насмешливо взглянула на него. – Ваша светлость.

Остин сдержал усмешку, услышав в ее тоне ожидание, что он окажет ей такую же честь. Неужели она не понимала, насколько для нее неприлично даже намекать на то, что она может обращаться к нему иначе, чем «ваша светлость»? Такая фамильярность, такая интимность переходила всякие границы.

Интимность. Неожиданно ему захотелось услышать свое имя из ее уст.

– Некоторые зовут меня Брэдфорд.

– Брэдфорд, – медленно повторила она тихим хрипловатым голосом, от которого у него сжались зубы. А что же будет с ним, если она назовет его по имени?

– Только очень немногие называют меня по имени: Остин.

– Остин, – тихо повторила Элизабет, и горячая волна прокатилась по его телу. – Прекрасное имя. Сильное, властное, благородное. Очень вам подходит.

– Благодарю, – произнес он, захваченный врасплох не столько ее комплиментом, сколько приятной теплотой, пробежавшей по его спине. – Мои друзья называют меня Остином. Вы можете называть меня так же, если хотите.

В душе он застонал, пораженный своим невероятным предложением. Должно быть, он сходит с ума. Что, черт побери, подумают люди, услышав, как она называет его Остином? Он должен предупредить ее, чтобы она не называла его так в присутствии других – а только когда они будут наедине. Наедине. Вместе. Черт, он действительно сходит с ума!

– Что ж, благодарю вас… Остин. Итак, вы меня простили?

Он оторвался от своих мыслей.

– Простил?

– Да. За… мм… – Она бросила взгляд на его грязную одежду.

Он проследил за ее взглядом.

– Ах да. Мой костюм в крайне плачевном состоянии. Вы и в самом деле сожалеете?

Элизабет энергично закивала:

– О да!

– Обещаете больше никогда не делать такой пакости?

– Гм… Когда вы говорите «никогда», вы имеете в виду «больше никогда за всю жизнь»?

– В общем, да. Я имел в виду это.

– О Боже! – Она поджала губы, но ее глаза лукаво блестели. – Боюсь, что не смогу дать вам столь странного обещания.

– Понятно, – со вздохом уступил Остин. – Ну, в таком случае можете вы попытаться вести себя прилично то недолгое время, пока мы будем добираться до дома?

– О да, – с сияющей улыбкой согласилась Элизабет. – Это я могу обещать.

– Слава Богу. Тогда, полагаю, мне придется простить вас. Давайте вылезем из воды, пока совсем не замерзли. Повернувшись, он направился к берегу.

– Вы идете? – спросил он, когда она не тронулась с места.

– Хотела бы, но не могу, – ответила она, пытаясь сделать шаг. – Ноги увязли в грязи, а юбки такие тяжелые, что не приподнимешь. – Ямочки заиграли на ее щеках, словно подмигивая. – Как вы полагаете, не могла бы я просить вас о небольшой помощи?

Остин поднял глаза к небу.

– В прошлый раз, когда вы обращались ко мне с просьбой, дело кончилось тем, что я принял грязевую ванну. – Он строго посмотрел на нее. – Вы не забудете свое обещание вести себя прилично? Ведь я, как вы понимаете, могу и оставить вас здесь.

Элизабет прижала руку к сердцу:

– Обещаю.

Шлепая по воде, он направился к ней, бормоча критические замечания в адрес всего женского пола.

– Возьмите меня за шею.

Элизабет обхватила руками его шею, и он поднял ее, шатаясь под тяжестью ее веса и веса ее намокшей одежды. Струйки холодной воды сбегали с ее платья, а из ее сапожек выливалась грязь. Она положила голову на его плечо, и он весь напрягся – от близости ее мокрого тела, прижавшегося к его груди. Остин наклонил голову и вдохнул цветочный аромат ее волос. Черт, даже покрытая грязью, она все равно пахла сиренью!

На берегу он медленно опустил ее на землю, и ее тело влажно соскользнуло по нему. Она встала на ноги. Мокрая одежда облепила ее, обтягивая соблазнительные формы, и у него перехватило дыхание. Сквозь мокрую ткань были отчетливо видны отвердевшие соски, а ноги казались невероятно длинными. Боже, она неотразима! Даже покрытую грязью, он желал ее.

Все его тело ожило, а когда она попыталась отстраниться, он лишь еще крепче сжал ее талию. Ему казалось, что он еще никогда так не хотел поцеловать женщину. Несмотря на предупреждающие сигналы в его голове, он медленно потянулся к ее губам. Он должен еще раз ощутить их вкус… всего один только раз.

Она уперлась мокрыми локтями в его грудь:

– Что вы делаете?

– Собираюсь получить плату.

– За что?

– За мою испорченную одежду.

– Целуя меня?

– Конечно. Таков старинный и благородный английский обычай: один поцелуй за грязную рубашку и штаны. Разве никто не говорил вам о нем?

– Боюсь, такая тема не возникала.

– Зато теперь вы это знаете, и вам лучше всего заплатить Иначе вас ждет долговая тюрьма. Она подняла брови:

– Один поцелуй?

– Был бы счастлив осудить вас на два. На самом деле…

– О нет, – заторопилась она, – одного вполне достаточно.

– Ладно, раз вы настаиваете…

Остин притянул ее к себе, ее грудь прижалась к его груди, и он приник к ее губам.

С того момента как их губы соприкоснулись, он забыл обо всем. Полностью забыл. Не осталось ничего, кроме ее шелковистой кожи, теплого ощущения ее близости, нежного цветочного аромата. Всякая разумная мысль исчезла из его головы, когда, скользнув руками по ее телу, он прижал их к ее нежной груди. Он дразнил соски, касаясь их кончиков, и Элизабет, задыхаясь, безвольно откинула назад голову. Он немедленно этим воспользовался и принялся целовать ее длинную изящную шею. Каждое новое прикосновение все глубже и глубже погружало его в жаркий туман, где не существовало ничего – кроме этой женщины в его объятиях.

– Остин, – выдохнула она. – Пожалуйста. Мы должны остановиться.

Сделав усилие, которое чуть не убило его, он поднял голову и посмотрел в ее затуманившиеся, полные страсти глаза. Охватившее его желание было настолько сильным, что у него почти подогнулись колени. Ему хотелось только одного: сорвать с нее платье и овладеть ею. И если бы он не отстранился от нее в этот момент, он так бы и поступил.

Остин отступил, и тотчас же чувство потери – большой потери – овладело им. Не в силах сопротивляться желанию прижать ее к себе, он взял ее руки, и их пальцы переплелись.

Элизабет старалась прогнать туман, путавший ее мысли. Второй раз этот человек целовал ее так, что у нее перехватывало дыхание. Он лишал ее способности думать. Все, кроме него, переставало иметь значение.

Она должна остановиться. Она позволила ему больше, чем может позволить порядочная женщина. Но ей трудно было отступить. Ей хотелось, чтобы он продолжал целовать ее, касаться ее, обжигая ей кожу, опьяняя ее своей божественно сладкой близостью и запахом, напоминающим ей аромат леса.

В эту минуту Остин сжал ее ладони, и его мысли с поразительной ясностью передались ей.

Он хотел ее близости.

Хотел сорвать с нее платье и прижаться к ней. Всем телом.

Близость. Любовь. Жар охватил ее, и сердце чуть не выскочило из груди. Было ли это чувство любовью? Чувство, когда словно таешь, не можешь дышать, не перестаешь думать о нем, желаешь, чтобы его поцелуям не было конца? Когда ощущаешь непреодолимое желание помочь ему и защитить его?

Боже милостивый, неужели она влюбляется в Остина?