Текст книги "Разрыв во времени"

Паук в чаше

Жил-был человек, и жил он в аэропорту.

Лео и его сын Мило смотрели в огромное, во всю стену, окно в лондонском офисе Лео. Из окна виден пригородный аэропорт и эстуарий Темзы. Мило нравилось наблюдать за взлетающими самолетами. Ему было девять, и он знал на память расписание всех вылетов и прилетов. На стене кабинета висела огромная карта маршрутов, которые обслуживал аэропорт – красные линии, словно артерии на схеме кровообращения мира.

– Он находится в розыске, этот человек? – спросил Лео.

– Никто его не разыскивает, никому он не нужен, – ответил Мило. – Он сбежал от всех и стал сам по себе. Вот почему он живет в аэропорту.

Лео объяснил, что имел в виду, не разыскивает ли того человека полиция.

Мило задумался. В школе им задали написать сочинение. Учитель просил, чтобы они постарались придумать такую начальную строку, которая содержала бы в себе всю историю. Как в сказках, которые начинаются с «Было у короля три сына» или «Жил-был тролль, влюбленный в принцессу».

– Он не убийца, этот человек, который живет в аэропорту, – сказал Мило. – Но у него нет дома.

– Почему? – спросил Лео.

– Потому что он бедный, – ответил Мило.

– Может быть, ему стоило больше работать, – сказал Лео, – и тогда он сумел бы купить билет на самолет. Смотри… «Британские авиалинии». Рейс в Нью-Йорк с пересадкой в Шанноне.

Они наблюдали, как самолет оторвался от взлетно-посадочной полосы, словно гигантская невероятная птица.

– На самом деле динозавры не вымерли, – сказал Лео, – они просто спрятались и дождались, когда можно будет вернуться в облике самолетов.

Мило улыбнулся. Лео взъерошил ему волосы. С сыном Лео был нежен и мягок.

– Когда мы умрем, мы тоже где-нибудь спрячемся, а потом вернемся уже в другом облике? – спросил Мило.

– Твоя мама считает, что да. Потому что она буддистка. Поговори с ней об этом.

– А ты как считаешь? – спросил Мило. – Смотри! «СитиФлаер», парижский рейс.

– Я никогда не задумывался об этом, – сказал Лео. – Послушай совета, малыш: не стоит задумываться о том, о чем тебе думать не надо.

Лео уволили из банка, когда Мило было четыре года. Две тысячи восьмой. Год, когда грянул мировой финансовый кризис, чему содействовал и сам Лео, накапливая «безрассудные потери», как это назвал генеральный директор. Лео считал это несправедливым. Все, что он делал с деньгами, было рискованно и безрассудно, но никто не пытался его уволить за безрассудную прибыль.

Когда он вышел из банка в последний раз, в элегантном костюме от «Хьюго Босс» и туфлях «Джон Лобб», какие-то юные демонстранты, противники капитализма, принялись бросать в него яйца. Он на мгновение застыл, глядя на сырую яичницу у себя на пиджаке. Потом сбросил пиджак, схватил двух мальчишек и швырнул их на землю. Третьего Лео впечатал в стену и сломал ему нос.

Кто-то из оставшихся демонстрантов записал все на видео, и на следующий день Лео арестовали. Генеральный директор банка, бывший начальник Лео, узнал его в записи.

Лео признали виновным в простом нападении без отягчающих обстоятельств, но адвокат отмазал его от тюрьмы на основании частичной вменяемости (человека уволили с работы) и достаточной провокации (яйца). В любом случае пострадавшие были безработными смутьянами. Похоже, никто не заметил, что Лео тоже безработный.

Больше всего его возмущала несправедливость происходящего, когда он выплачивал штраф и покрывал судебные издержки. Не Лео придумал капитализм – его работа заключалась в том, чтобы делать деньги внутри системы, существующей для того, чтобы делать деньги. И терять деньги тоже; по сути, кризис был игрой в музыкальные стулья – пока играет музыка, никого не волнует, что на всех стульев не хватит. Кому охота сидеть, когда можно плясать? Было дело, он терял суммы, сравнимые с ВВП маленького государства, но всегда возвращал все обратно и даже с лихвой. Когда музыка останавливалась, он – временно – приставлял к своим стульям кредитное плечо.

После трехмесячного запоя он угодил в клинику реабилитации алкоголиков, где пробыл три недели, после чего его выписали и посоветовали обратиться к психологу на предмет повышения самооценки.

В течение полугода Лео дважды в неделю ездил на такси из своей Маленькой Венеции в Хэмпстед на встречи с именитым психологом из Восточной Европы. Он ненавидел бесшумную дверь в кабинет. Ненавидел кушетки, обтянутые гобеленом, ненавидел часы и коробку с бумажными носовыми платками. Он ненавидел тот факт – на самом деле два факта, по одному на каждую ногу, – что психолог носил коричневые сандалии с черными носками и постоянно заводил разговор об АМБИ-ВАЛЕЙНТНОСТИ, как это звучало в его произношении.

– Вы одновременно и любите, и ненавидите свою мать, – сказал доктор Вартц.

– Нет, – сказал Лео. – Просто ненавижу.

– Фсе дело в хорошей грути и плохой грути.

Лео думал о женской груди, пока психолог говорил о Мелани Кляйн. В следующий раз Лео принес на сеанс мужской журнал. Вручил его доктору Вартцу вместе с маркером и попросил обвести в кружок хорошие груди и зачеркнуть крестиком плохие.

– Типичная объективация объекта, одновременно любимого и ненавистного, – сказал доктор Вартц.

Лео вспомнил, что доктор Вартц написал книгу под названием «Объективация объекта». Он принялся размышлять об истории объекта в истории человечества, поскольку стал понимать, что это слово следует произносить дважды, чтобы оно звучало весомо.

Сначала объектов не существовало – была только энергия. Потом, после Большого взрыва или сотворения мира Господом Богом, в зависимости от того, какой вы придерживаетесь точки зрения, сам мир стал объектом (мета-объектом?), наполненным другими объектами. Их надо было как-то назвать – отсюда Наименование объектов. Потом люди изобрели кучу всяких вещей: Изобретение объектов. Потом, рассуждал Лео, началось Уничтожение объектов из-за многочисленных войн и всеобщего человеческого идиотизма.

И есть еще Объект желания. Его желудок сжался в комок.

Потом он подумал об инвентаризации, архивах, каталогах, описях, списках и системах классификации: Регистрация объектов. У его жены была книга, которая ей очень нравилась. Книга какого-то американского автора. «Безопасность объектов». Сам Лео знал все, что вообще можно знать, о Статусе объектов, что в его понимании означало Объекты статуса, к примеру, его личный вертолет (продан). С появлением квантовой теории мы имеем Странность объектов и, если хорошенько подумать, Смысл объектов. А как же Бессмысленность объектов?

Да. Когда у тебя много денег и ты можешь купить что угодно, ты приходишь к тому, о чем знали Христос и Будда: земные сокровища не стоят вообще ничего. Его забавляла сама мысль о том, что подобное знание обретается на пути, прямо противоположном великим духовным традициям мира.

Он спросил:

– Можно ли по-настоящему узнать другого человека?

– Нельзя разделять наблюдателя и наблюдаемое, – сказал доктор Вартц.

Почему нельзя? Можно! – подумал Лео, когда вернулся к себе в кабинет. – Для этого и придумали камеры слежения.

Вскоре Лео сообразил, что ему вовсе незачем платить пятьсот фунтов в неделю за два сеанса по пятьдесят минут, чтобы понять, что его недолюбили в детстве. И что он заполнил свою пустоту «чрезмерными барышами», как сформулировал это доктор.

– Мы все занимаемся самолечением, – сказал Лео доктору Вартцу. – Мое чудо-снадобье – деньги. Алкоголь – просто стрессовая реакция. Теперь с ним покончено.

Лео бросил психотерапию, завязал с выпивкой и создал собственный хедж-фонд. Он занялся скупкой – разумеется, с кредитным плечом – недооцененных компаний, из которых можно было вывести все ценные активы и потом загрузить по горло долгами. Фонд принес неплохие барыши инвесторам и, конечно, своему создателю. Лео назвал его «Сицилия». Звучно. С легким намеком на мафию. Его мать была итальянкой.

Очень скоро портфель «Сицилии» оценивался в шестьсот миллионов фунтов, и Лео всерьез нацелился на миллиард. Кризис ликвидности в реальном секторе – идеальная возможность делать деньги из воздуха.

Там, у себя в кабинете с видом на аэропорт, Лео увидел, что его замечание смутило Мило. Мило был задумчивым и мечтательным мальчиком – в этом смысле он пошел не в отца, а в мать. Общение Лео с сыном ограничивалось простыми, приземленными вещами, и рассуждения о жизни и смерти к ним не относились. Лео возил Мило на футбол и в бассейн. Он не делал с сыном домашних заданий и не читал ему книжек – этим занималась Мими.

– Мама скоро придет, – проговорил Лео, не зная, что еще сказать.

– Я, наверное, сяду писать сочинение? – спросил Мило.

Лео кивнул.

– Садись в кухне. Возьми там молока и печенья, да?

Мило нравилось приходить на работу к папе. Там всегда были люди, которые с ним возились и угощали чем-нибудь вкусным, и самое главное – там были самолеты.

Лео обнял Мило. Они любили друг друга. По-настоящему.

– Жил-был человек, и жил он в аэропорту, – сказал Мило, выходя из кабинета.

Лео уселся за стол, сделанный из русской березы, отполированной до зеркального блеска. В его кабинете все было белым: снежные стены, полярный кожаный диван, сахарный ковер. На стене висела огромная, увеличенная до размеров плаката черно-белая фотография жены. Цифровой вариант той же самой фотографии стоял у Лео обоями на экране айфона. Единственное пятно цвета – красный неоновый знак на стене. Дизайн Трейси Эмин.

Знак состоял из двух слов: «РИСК = ЦЕННОСТЬ». Это была переделанная цитата, которую Лео однажды увидел на демонстрации антикапиталистических «оккупантов»: «То, чем ты рискуешь, показывает, что ты ценишь». Этот лозунг беспокоил его до тех пор, пока он его не переделал. Когда Лео основал свою новую компанию, он заказал и неоновый знак.

Лео склонился над селектором:

– Веб-Камерон! Зайдите ко мне!

Когда Камерон вошел, Лео еще не успел отсмеяться над собственной шуткой. Камерон – бывший военный. Он знает, как выполнять приказы.

– Камерон. Я хочу, чтобы вы установили веб-камеру в спальне моей жены.

Камерон услышал распоряжение, но не понял услышанное.

– Вы хотите установить камеру визуального наблюдения в спальне вашей жены?

Лео раздраженно поморщился.

– Вы отвечаете за безопасность и транспорт в «Сицилии». Это деликатный вопрос. Я не хочу привлекать никого со стороны. Я хочу, чтобы картинка с камеры выводилась сюда, на мой рабочий компьютер.

Камерон явно чувствовал себя неловко.

– Я видел подобные штуки на порносайтах, но…

– Я не собираюсь дрочить на оцифрованные сиськи моей жены, если вас это тревожит. И мы не будем выкладывать ее видео в Интернет по двадцать фунтов за каждые семь минут для какого-нибудь прораба, запустившего руку себе в штаны. Это чисто семейное дело. Развод.

– Вы собираетесь развестись с миссис… женой?

– Странный вопрос. У вас в Шотландии все так говорят? Что значит «миссис жена»? Просто жена. У меня нет «мистера жены».

И тут Лео подумал о Ксено. Эта мысль взорвала ему мозг.

– На самом деле, Камерон, я подозреваю, что Мими мне изменяет. И хочу поймать ее с поличным. Вы же знаете, почему веб-камера так называется?

– Это камера, подключенная к Интернету, – медленно проговорил Камерон.

– К мировой паутине. Это ловчая сеть, Камерон. Чтобы ловить насекомых. Я не могу спать по ночам, потому что у меня в постели копошатся насекомые.

– Ваша жена ждет ребенка, – сказал Камерон.

– Вы считаете, что свиноматка не может визжать от удовольствия, если у нее в утробе зреют поросята?

Камерона бросило в жар. Галстук как будто сдавил горло.

– Вы говорите о вашей жене и ребенке.

– О моем ребенке? О чьем-то ублюдке. – Лео сломал карандаш, который вертел в руках.

– У вас есть основания подозревать, что Мими вам изменяет?

– В смысле, видел ли я ее с кем-нибудь? Нет. Сумел ли частный детектив, который следит за ней третий месяц, узнать что-то такое, чего я не знаю сам: куда она ходит, с кем встречается, с кем ведет переписку по почте и эсэмэс? Нет.

– Вы говорите, что ни с кем ее не видели…

– Не видел.

– Но тогда это просто безумие.

– Вы называете меня безумцем, Камерон? Вы называете меня безумцем?

Лео швырнул на стол две половинки карандаша, резко поднялся и подошел к Камерону. Камерон замер, расслабил колени и напряг мышцы живота. Он знал, как держаться. И знал о крутом нраве Лео. Лео подошел так близко, что Камерон видел поры у него на лице. Он старательно избегал зрительного контакта.

Лео сделал шаг назад и отвернулся к окну.

– Амстердам, – сказал он, глядя на взлетающий самолет. Потом добавил, не оборачиваясь: – Она может видеться с ним каждый день, и никто ничего не заподозрит. Никто, кроме меня. Я постоянно об этом думаю.

– Лео, я не понимаю, о чем вы, – сказал Камерон.

– Это Ксено.

Камерон помедлил, переваривая услышанное.

– Ксено ваш близкий друг. И деловой партнер.

– Держи друзей близко, а врагов еще ближе, да, Камерон?

– Но вы сами сказали, что у вас нет оснований для подозрений.

Лео резко обернулся.

– Интуиция есть не только у женщин, Камерон. Я знаю Ксено всю жизнь.

Знаю Ксено всю жизнь.

С тринадцати лет. Они познакомились в школе-интернате, куда их обоих определили отцы, отсудившие родительские права у никчемных матерей. Мать Лео ушла от отца к другой женщине. Мать Ксено была психически неуравновешенной алкоголичкой. Интернат был самым обычным, не особо престижным, без каких-то специальных учебных программ, зато отцы тешили себя мыслью, что воспитывают сыновей как должно, хотя сыновья почти никогда не бывали дома.

На выходных в интернате было тихо и скучно – большинство воспитанников разъезжались по домам. Лео с Ксено выдумывали миры, где им хотелось бы жить.

– Я живу в лесу, – говорил Ксено. – У меня свой деревянный дом. Приходят кролики, я в них стреляю. Пиф-паф.

– Я живу на Луне, – говорил Лео. – Она сделана из моцареллы.

– Как же ты будешь ходить по комку сыра? – спрашивал Ксено.

– Там не надо ходить, – отвечал Лео. – На Луне нет силы тяжести.

Они слушали Дэвида Боуи, певшего про майора Тома, а Ксено прибился к музыке кантри. Иногда он представлял себя в образе Эммилу Харрис[3]3
  Эммилу Харрис – американская певица, автор-исполнитель музыки в стиле кантри.


[Закрыть].

Они не стремились к тому, чтобы быть как все, и это устраивало их обоих, потому что они и не были такими, как все остальные мальчишки.

К пятнадцати годам они стали неразлучны. Они вступили в школьный стрелковый клуб и состязались друг с другом в тире. Ксено чаще попадал в цель, потому что не торопился и всегда сохранял спокойствие. Лео стрелял быстрее и иной раз выигрывал просто за счет того, что делал больше выстрелов. Они придумали игру: РУЖЬЕ – ПУЛЯ – МИШЕНЬ. Выигрываешь два тура подряд – ты ружье. Один тур проиграешь – ты пуля. Проиграешь два тура подряд – ты мишень. Потом Ксено добавил ДВИЖУЩУЮСЯ МИШЕНЬ и сказал, что так чувствует себя свободнее. Лео этого не понимал. Ему просто хотелось всегда быть ружьем.

Однажды вечером после тира они занялись сексом. Все было банально. Душ. Эрекция. Трехминутное взаимное дрочилово. Никаких поцелуев. Но на следующий день Лео поцеловал Ксено на велосипедной стоянке. Поцеловал и погладил Ксено по лицу. Лео попытался что-то сказать, но не знал, что говорить. Ксено тоже ничего не сказал. Он вообще был молчаливым. Все равно Ксено немного похож на девчонку, подумал Лео. Ксено, с его огромными серыми глазами и мягкими, темными волосами, падавшими на лицо.

Лео был крепче, выше и сильнее. По комплекции – настоящий регбист. Его уверенные движения лишены всяческого изящества. Зато у Ксено изящества – хоть отбавляй, и это тоже нравилось Лео.

Однажды они пошли купаться. Вода была теплой, небо – хмурым и низким. Чайки носились над мелководьем, высматривая рыбешек. Лео плыл шумно и быстро, явно рисуясь, и быстро устал. Ксено не торопился, но в итоге заплыл дальше.

Лео вышел на берег, оставляя глубокие следы во влажном песке. Он обернулся, уперев руки в боки, и что-то крикнул Ксено. Солнце светило в глаза. Он не увидел Ксено, и на секунду его пронзил страх.

Но Ксено, конечно, никуда не делся. Вот он, уже плывет к берегу, легко и грациозно, словно дельфин. Лео казалось, что Ксено движется, как волна над водой.

Ксено накатил на берег вместе с прибоем. Лео обнял его за талию и вытащил на песок.

– Ты думаешь о девчонках, когда мы занимаемся этим самым? – спросил Ксено.

– Да, – солгал Лео.

Ксено уже стал тревожиться за себя, что он гей.

Позже, уже у себя в комнате, которую они делили на двоих, они валялись в кровати, сплетясь ногами, и смотрели «Бунтаря без причины»[4]4
  Бунтарь без причины (англ. Rebel Without a Cause) – американский художественный фильм Николаса Рэя (1955), молодежная драма. Три номинации на премию «Оскар», в 1990 году фильм был внесен в Национальный реестр фильмов США, имеющих «культурную, историческую или эстетическую» ценность. Главную роль в фильме исполнил актер Джеймс Дин – икона подростков середины 50‑х гг. XX века.


[Закрыть]. Обоим хотелось быть Джеймсом Дином, но Ксено хотелось еще и спать с Джеймсом Дином.

– Джеймс Дин был геем, – сказал Ксено.

– А Элвис тоже был геем?

– Нет, он сношался с чизбургером.

– Лично мне не хотелось бы вымазать член в майонезе.

– Даже если я его оближу?

У Лео тут же случилась эрекция. Он расстегнул штаны. Ксено встал на колени и облизал его яйца. Лео погладил Ксено по голове. А потом вдруг рассмеялся. Ксено поднял глаза.

– Я в детстве трахал арбуз, – сказал Лео. – Проковырял ножом дырку и засандалил. Это было волшебно. Потом я всегда просил маму купить арбузы, но никогда их не ел. И вот однажды мама заходит в кухню, и я там стою со спущенными штанами и с насаженным на член арбузом.

– Ну, ты извращенец! Она тебе всыпала?

– Еще как! И заставила папу прочитать мне лекцию о недопустимых объектах желания.

– Это ты обо мне? – спросил Ксено.

– Продолжай, – сказал Лео.

Интернат располагался на побережье, и после обеда в субботу, когда остальные мальчишки разъезжались по домам, Лео с Ксено садились на велосипеды и ехали к скалам.

Однажды Лео предложил:

– Давай, кто быстрее доедет до края. Как в той гонке из «Бунтаря».

Ксено не хотел затевать гонку. Но Лео стал над ним насмехаться.

Они сорвались с места. Оба крутили педали стоя, выкладываясь в полную силу. Лео был ближе к краю. Он въехал в рытвину и чуть замедлился. Ксено вырвался вперед. Лео пригнулся к рулю и поднажал. Он сравнялся с Ксено и пошел на обгон. Его заднее колесо задело переднее колесо Ксено.

Ксено упал. Велосипед оторвался от его тела, рухнул с обрыва и полетел вниз, переворачиваясь, словно в замедленной съемке.

– КСЕНО!

Ответа не было. Лео увидел, как велосипед грохнулся в воду.

Ему надолго запомнилось то мгновение, словно выпавшее из времени. Его бешеное после гонки сердцебиение, что потихонечку замедлялось. Пот у него на груди. Одинокий крик чайки, такой же пронзительный, как его собственный крик.

– КСЕНО!

Лео помчался обратно к школе, сил не было никаких – его подгонял только страх. Его стошнило прямо на ботинки дежурного воспитателя. Воспитатель вызвал полицию. Лео проводил их к утесам. Рация в полицейской машине трещала. Над водой кружил вертолет.

Ксено лежал без сознания на скалистом уступе, не видимом с края обрыва. У него был перелом подвздошной кости и сотрясение мозга, но он упал в густые заросли вереска и только чудом не свалился с уступа.

Врачи «Скорой помощи», прибывшие на вертолете, подняли Ксено на канате и отвезли в больницу, откуда он вышел лишь под конец учебного года.

Лео забросил учебу. Каждый день он ходил на то место на краю утеса. Ходил пешком.

Отец приехал, чтобы с ним поговорить. Свою речь он начал так:

– Я знаю, что мы с тобой никогда не были особенно близки…

И закончил тем, что надо взять себя в руки.

Лео хотел честно признаться, что это он виноват в том, что случилось с Ксено. Он подошел к двери директора интерната. Постоял снаружи. Ушел восвояси. И так – несколько раз.

Наконец он нашел в себе силы навестить Ксено в больнице. Ксено был худым и изможденным. Он лежал под капельницей на вытяжке, весь в гипсе. С перебинтованной головой. Лео, одетый в школьную форму, присел на стул у его койки. Ксено взял его за руку.

И вот тогда Лео расплакался. Тихие слезы, как крупный план в фильме. Ему казалось: все это не по-настоящему. Это чья-то чужая жизнь, не его. В реальности так не бывает. Он чуть не убил своего лучшего друга.

Ксено вернулся в школу на следующий год, выпускной. На экзаменах он хорошо сдал математику, информатику и английскую литературу, а все остальное завалил. Лео завалил вообще все. Но это было не важно. Отец обеспечил ему место в банке Барклейз.

Когда Ксено исполнилось восемнадцать, он купил жилой автофургон, потратив часть денег из страхового возмещения, которое во внесудебном порядке выплатили его отцу местные власти за то, что дорога на прибрежных скалах не отвечала нормам безопасности.

У Ксено было достаточно средств, чтобы прожить несколько лет, не заботясь о том, как добывать хлеб насущный. Он взял из приюта собаку, отрастил длинные волосы и превратился в этакого бродячего неохиппи с уклоном в рейв. Он мотался с фестиваля на фестиваль и нигде не задерживался подолгу. Минимум вещей. Никакого мобильного телефона.

Его красота несла в себе некую хрупкую уязвимость. От женщин не было отбоя. Им нравился его безмятежный, задумчивый взгляд. И то, что он читал книги и слушал классическую музыку, даже оперы.

Лео, крупный и плотный, с густыми, по-скандинавски светлыми волосами, зачесанными назад, с приятной манерой речи, отлично смотрелся в деловом костюме и очень неплохо справлялся в банке. Вкалывал по шестнадцать часов в сутки без всяких жалоб, каждый день в шесть утра ходил в спортзал и напивался каждый вечер, что совсем не влияло на его способность получать прибыль. Очень скоро он разбогател.

В первые три года после школы он виделся с Ксено всего однажды. Ему стало неловко за своего неустроенного, бродячего друга, ничего не добившегося в жизни. Он предложил Ксено деньги.

Ксено лишь посмотрел на него этими бледными, серыми глазами, которые Лео когда-то любил, и покачал головой. Ему не нужны деньги. Да, денег у него немного, но хватает на все, что нужно: на еду, бензин, книги и на все, что ему хочется делать.

Это расстроило Лео. Как же так? Всем нужны деньги.

– Поживи у меня пару дней, – предложил он. – Хотя бы примешь горячий душ. Сейчас же ноябрь. В твоем этом фургоне все окна так запотели, что вообще ни хрена не видно, что там снаружи. Я возьму отгулы на несколько дней.

Как раз в эти несколько дней Лео узнал, что его друг занимается разработкой компьютерных игр.

Лео играл в «Большой угон» на приставке, и тут в комнату вошел Ксено и швырнул в экран телевизора банановую кожуру.

– Эй! – возмутился Лео. – Ты чего?

– В компьютерных играх новейшие технологии сопрягаются с доисторическим уровнем человеческого развития, – сказал Ксено. – Сплошные тачки, драки, воровство, риск, девочки и награда в конце.

Лео не понимал, в чем проблема. Это как раз его жизнь. Почему в играх должно быть иначе?

– Женщины не играют в компьютерные игры, потому что им это скучно, – продолжал Ксено. – Таким образом, теряется половина потенциального рынка. Почему игры не могут быть такими же интересными, как книги?

Лео считал, что игры намного интереснее книг. Он не читал книги. Ему нравились кино– и телефильмы, некоторые театральные постановки, но книги – они слишком тихие. Такие тихие, что слышно, как шелестят страницы.

– Выстраивание отношений. Моральные дилеммы, – сказал Ксено.

– В играх тоже надо заключать союзы.

– Да, но это лишь средство для достижения цели. Я использую тебя, ты используешь меня. В любом случае игры слишком инертны. Книги меняют мировоззрение.

– Нет, не меняют, – ответил Лео. – Если их не читают.

– Почему игры не могут стать настоящим прорывом в мировоззрении? – сказал Ксено. – Почему игры не могут открыть нам глаза, помочь понимать лучше и чувствовать глубже? Неужели тебе самому не хочется чувствовать что-то, кроме прилива адреналина?

– Ты гей? – вдруг спросил Лео.

Ксено пожал плечами. У него были девушки, но большую любовь он не встретил. Он никогда не влюблялся, но женщины ему нравились. Ему нравилось, когда можно по-настоящему поговорить. Лео тоже еще никогда не влюблялся.

Вечером они пошли в бар. Крепко выпили. Когда они вернулись домой, Лео пошел к себе в спальню и разделся. Обычно он перед сном смотрел порно. Чтобы лучше спалось. Он позвал Ксено.

– Хочешь, вместе посмотрим на девочек?

Но Ксено не отозвался.

Камерон вышел из кабинета. Лео резко развернулся к окну. Он ненавидел своего друга за то, что тот спит с его женой. Неужели мало других женщин? Куда бы он ни приходил: в бары, клубы, отели – везде были женщины в поисках мужика. Женщины, не отличимые друг от друга. Длинные волосы, длинные ноги, огромные темные очки вполлица, силиконовые груди, большие сумки, высоченные каблуки. Их можно было арендовать на выходные, это не называлось арендой, но обе стороны знали, кто платит, а кто продается. Можно взять одну такую вместе с прокатной машиной в аэропорту. Он улыбнулся. Это было бы выгодное предприятие. «Авис», «герц», «баджет». Выбирайте модель. Тип кузова. Литраж двигателя. Вид страховки.

Мужчины не торопятся обзаводиться семьей. Все его друзья откладывают женитьбу лет до сорока, иногда – до пятидесяти. Но уж если женятся, то не торопятся разводиться. Немного понимания прямо в аэропорту могло бы существенно изменить дело. Мужчина нуждается в понимании, потому что он экзистенциально одинок. Он смотрит во тьму.

В этом-то и заключается разница между мужчиной и женщиной, подумал Лео. Мужчинам нужны компании и банды, клубы и спорт, учреждения и женщины, потому что мужчины знают: есть лишь пустота и неуверенность в себе. Женщины вечно пытаются устанавливать связи, выстраивать отношения. Как будто один человек может узнать другого. Как будто один человек… тут запищал интерком… может по-настоящему знать другого.

– Здесь Ксено, – сообщила Паулина.

– Я занят, – сказал Лео.

– Он идет к вам, – сказала Паулина.

У людей с положением Лео всегда есть личные помощники, а вернее, помощницы, которые могли бы подрабатывать супермоделями в обеденный перерыв. У Лео была Паулина. Когда она начинала работать в его бывшем банке, ей было тридцать, она свободно говорила на трех языках, имела диплом экономиста и степень магистра по управлению бизнесом и только что сдала экзамены по бухгалтерскому учету – просто ради развлечения. Она была более образованной, более профессиональной, чем Лео, и с человеческой точки зрения она была лучше него, но она никогда не пыталась использовать свои таланты, чтобы пробиться наверх. Проработка деталей всегда была ее сильной стороной – она могла просмотреть за час двести страниц отчетов по комплексной предынвестиционной проверке и предоставить Лео список основных тезисов, касательно потенциальных партнеров. Она не раз спасала его от сомнительных сделок. Когда Лео уволили из банка, Паулина – единственная из бывших коллег – звонила ему постоянно и справлялась, как у него дела. Когда Лео затеял свое собственное предприятие, он пригласил Паулину работать с ним.

Лео заключал сделки. Паулина прорабатывала детали.

Она знала Лео пятнадцать лет, за которые превратилась из стройной тридцатилетней женщины в дородную, уверенную в себе сорокапятилетнюю матрону. Она вела дела так, как считала нужным, и не боялась высказывать свое мнение.

Благодаря Паулине «Сицилия» стала законопослушной, открытой компанией, возможно, не с самой высокой этикой, но у них были свои стандарты. Лео относился к этому спокойно.

Паулина открыла дверь.

– Я же сказал, что я занят, – пробурчал Лео.

– Ничем ты не занят, – ответила Паулина. – Это я занята.

– Стерва, как она есть, – сказал Лео.

– Гроб, – ответила Паулина.

– Что? – не понял Ксено.

Ксено был стройнее и изящнее Лео и одевался, как творческий человек с хорошим вкусом: зауженные книзу черные брюки из тонкой шерсти, серые замшевые ботинки на шнуровке, серая льняная рубашка – под цвет глаз. Воротник и манжеты рубашки были пепельно-розовыми. Для парня с нормальной ориентацией он как-то уж слишком ухожен, подумал Лео, который нисколько не сомневался, что без мальчиков тут не обходится.

– Я подарю тебе на Рождество идиш-английский разговорник, а пока можешь воспользоваться аудиовизуальным помощником, стоящим прямо перед тобой. Здравствуй, Лео. Я видела обезьян, которые были лучше воспитаны. До свидания, Ксено. Мы будем скучать.

Паулина встала на цыпочки и поцеловала Ксено в щеку.

– Ты же с ним завтра увидишься на банкете, – крикнул Лео вслед Паулине. Когда она вышла, закрыв за собой дверь, он повернулся к Ксено: – Это потому, что она еврейка? Или потому, что женщина?

– В смысле?

– Почему я ее не контролирую?

– Зачем ее контролировать? Она прекрасно справляется со своими обязанностями. И тебе тоже полезно, что рядом есть такой человек. Тебе нужен кто-то, кто не боится тебе перечить.

– Она хочет меня обанкротить. Знаешь, сколько «Сицилия» тратит на благотворительность? «Спасем детей». Завтра у них банкет, который мы оплатили полностью. Обед для двухсот спонсоров. Лучший диджей. Мими дает бесплатный концерт. Мы сами жертвуем сто тысяч фунтов.

– Можете себе позволить. Лео, я пришел попрощаться. Сегодня я уезжаю. Мне надо вернуться в НоБо.

– С каких пор она так называется?

– Ну, это, как с Сохо… скоро и с Новой Богемией так будет.

– С чего такой спешный отъезд?

– Мне позвонили из школы Зеля. Он снова молчит на уроках.

– Что с ним такое?

– Никто не знает. Он ходит к психотерапевту.

– Восьмилетнему ребенку не нужен психотерапевт.

– Да? Нам-то точно был нужен.

– Нам были нужны родители.

– Вот и я о том же. Я еду домой.

– А где его мать?

– Она с ним… слушай, я знаю, тебе это странно. Что у меня есть ребенок от женщины, с которой я не живу и которую не люблю. Но мы с ней знали, что делаем.

– И почему же Зель не разговаривает?

– Это удар ниже пояса, Лео.

Лео отвернулся и проговорил:

– У нас завтра встреча с инвесторами.

– Семьи бывают разные, – сказал Ксено. – Правильно?

– Все и вправду так просто и так культурно? – спросил Лео.

– Семейная жизнь – просто один вариант из многих.

– Наряду с изменами и разводом.

– Да что с тобой?

– Я злюсь, что ты пропускаешь важную встречу.

– Мой сын важнее любой важной встречи.

– Хочешь сказать, я плохой отец?

– Нет… это ты только что намекнул, что я плохой отец. Давай больше не будем об этом. У нас были кошмарные семьи. У каждого нового поколения есть возможность жить лучше.

– Ты говоришь, как ведущий видеокурса по саморазвитию.

– А ты как психопат-трудоголик.

– Я хотя бы нормальный. Я не гей, притворяющийся натуралом, не натурал, притворяющийся геем, и я не использую своего сына как живой щит.

– Все, с меня хватит! – Ксено подхватил свою сумку и направился к выходу. Лео хотел, чтобы Ксено ушел, и хотел, чтобы Ксено остался. Все, как всегда.

– Ксено! Уезжай, если хочешь, но не ищи отговорок. Ты никогда не умел называть вещи своими именами. Каждый раз уклоняешься в сторону.

Ксено поставил сумку на белый диван и обернулся к Лео.