Текст книги "Рабство, театр и популярная культура в Лондоне и Филадельфии, 1760–1850"

 
Узрим Колумбии желанную свободу:
Она восходит надо всей страной,
Поддерживаемая благосклонным небосводом
И направляемая твердою рукой [Reinagle 1788].
 

Своим призывом к «желанной свободе» Рейнагл предлагал Колумбию одновременно в качестве символа свободы и надежности. «Новая крыша» Фрэнсиса Хопкинсона и «Федеральный марш» Рейнагла, впервые исполненные марширующим оркестром во время федералистского парада в 1788 году, еще до премьеры в Новом театре, символизировали противоречивые устремления филадельфийских федералистов. Они поддерживали элитарную политическую иерархию, внедренную в новую конституцию, несмотря на ее конфликт с более всеобъемлющими концепциями о свободе Колумбии, наподобие тех, что были представлены в храме иммигрантов Пила. Два упомянутых музыкальных сочинения также указывают на динамичный обмен между улицей, театральной сценой и печатным словом, риторикой и гражданскими ритуалами. Такая подвижность помогла превратить Колумбию и ее храм в легко узнаваемый антирабовладельческий мотив.

Хотя Пейн, Пил и Хопкинсон усиленно продвигали идею храма Колумбии как защитницы личной свободы без упоминания африканского рабства, в начале – середине 1790-х годов поборники аболиционизма сделали явными освободительные качества белой Колумбии, идеализированной прародительницы республиканской нации. Индейская принцесса и оперенная греческая богиня были забыты, и на смену им пришло тщательно отбеленное неоклассическое божество, призванное символизировать новую нацию, что имело гендерные и этнические последствия. Появление выбеленной Колумбии имело свои причины. Например, после учреждения республики больше не было необходимости настаивать на американской уникальности, заимствующей идентичность коренных народов, в противоположность неоклассическим иерархиям и обычаям Британии. Кроме того, «индейская дева» становилась все более неудобным символом для тех, кто участвовал в крупномасштабном выселении коренных американцев с их исконных земель в послевоенные годы. Тогда и «лоялисты», которые сражались вместе с британцами, и «патриоты», участвовавшие в революционной войне вместе с американцами, заполонили долину реки Огайо, северо-западные территории и бывшие земли ирокезской конфедерации [Deloria 1998: 10–11]. Элитарное поколение отцов-основателей столкнулось с проблемой создания и сохранения объединяющих символов американского гражданства, предсказуемо основанных (в символическом и практическом смысле) на белом цвете кожи и традиционном общественном расслоении и в то же время передававших уникальный республиканский характер новой нации. Поэты, художники, ораторы и архитекторы приступили к экспериментам над созданием независимой политической культуры. Задача политиков и культуртрегеров заключалась в создании языка, выражавшего неповторимый республиканский характер государства, но при этом сохранявшего прочную основу правового, политического и культурного наследия молодой нации. Одним из решений было использование и популяризация неоклассических мотивов, включая иконографические символы национального самоопределения [McClung 2010: 46]. Таким образом, когда в 1791 году в Вашингтоне началось строительство Капитолия, известного в народе как храм Свободы, архитектурный план включал в себя неоклассическую статую Колумбии, гордо расположившейся на пьедестале перед зданием [Scott 1995: 17].

Но, вероятно, наиболее важная причина отбеливания Колумбии состояла в том, что это позволяло актерам и живописцам пользоваться этой фигурой как мощным визуальным символом зарождавшегося идеала республиканского материнства и особой роли матери в обучении сыновей участию в гражданском обществе, даже если сама она по-прежнему была лишена политических прав. Американская революция высвободила идею прав женщин, и многие из них – такие как Эбигейл Адамс, Джудит Сарджент Мюррей, драматург и поэтесса Мерси Отис Уоррен и романистка Ханна Уэбстер Фостер – подвергли сомнению идею политических прав как исключительно мужской прерогативы [Bloch 1987; Lewis 1987; Kerber 1980: 189–231]. Однако, несмотря на знаменитое обращение Эбигейл Адамс в 1776 году с призывом «помнить о дамах» и активную роль «Дочерей свободы»4646
  Организация «Дочери свободы» была основана в 1765 году в знак протеста против британского закона о гербовом сборе, ее члены принимали участие в многочисленных акциях против британского владычества и английских товаров. — Примеч. пер.


[Закрыть] в бойкоте английских товаров и доставке припасов для вооруженных революционеров, женщины мало что получили от революции, кроме мелких изменений в законах о разводе и наследстве, не менявших их правовой или политический статус. Штат Нью-Джерси обеспечил временное исключение, когда его конституция предоставила право голоса женщинам с определенным имущественным статусом, но и это право было отменено в 1807 году [Kerber 1980: 174, 184]. Общее мнение сводилось к тому, что женские права были совершенно отдельными и не такими, как мужские. Мужчины имели политические и юридические права в соответствии с локковской концепцией права, подчеркивавшей равенство и личную свободу, в то время как женщины пользовались неполитическими естественными благами, полученными от Бога и состоявшими в исполнении супружеских и материнских обязанностей [Zagarri 1998: 203–230, особенно 208].

Но после основания республики и необходимости учить американцев исполнять гражданские обязанности роль матери как учительницы и просветительницы сыновей вышла на первый план. Женщины нуждались в образовании, чтобы быть «хорошими республиканскими матерями». Новые женские академии были отражением этого нового духа, резюмированного в высказывании Ноя Уэбстера, что «женское образование, подобно мужскому, должно быть приспособлено к принципам управления и соответствовать уровню общества [в котором они живут]» [Webster 1790: 27–28]. Бенджамин Раш, Уэбстер и другие утверждали, что обучение женщин аристократическим навыкам – таким как французский язык, музыка, танцы и рисование – неприемлемо; образованию достаточно подготовить их к патриотическому материнству. На основании этой предпосылки Джон Пур основал академию для девочек в Филадельфии в середине 1780-х годов. Между тем Раш в своих «Соображениях о женском образовании» (1787) предписывал обучать женщин английскому языку, географии, истории, естествознанию и бухгалтерскому делу, чтобы жены могли управлять супружеской собственностью и обучать детей основам государственного устройства. Так материнский образ выбеленной Колумбии стал олицетворять новый идеал республиканской матери как наставницы в вопросах морали и гражданской добродетели.

Сэмюэл Дженнингс был одним из сторонников аболиционизма, который пользовался образом Колумбии в роли белой матери, определяя свободу не только в политическом смысле, но и как личную свободу от рабства. Уроженец Филадельфии, путешествовавший через Атлантику, Дженнингс создал живописный образ аболиционистской Свободы, демонстрирующей искусства и науки, или Духа Америки, поощряющего освобождение темнокожих (1790–1792) (рис. 1), когда в английском парламенте шли первые бурные дебаты об отмене рабства. Он задумал эту картину, когда узнал, что Библиотечная компания Филадельфии (основанная Бенджамином Франклином в 1731 году) должна переехать в новое здание, специально построенное для этой цели в 1789 году [Smith R. 1965: 88]. Дженнингс предложил директорам Библиотечной компании подарить свою картину, подобающую «столь выдающемуся и полезному учреждению». В качестве персонажей картины для нового «прекрасного здания» он предложил музу истории Клио, музу гармонии Каллиопу и богиню мудрости Минерву [Там же: 89]. Библиотечная компания не замедлила принять предложение Дженнингса, но «взяла на себя вольность предложить идею фигуры Свободы (с фригийским колпаком и прочими необходимыми регалиями)… [с] разорванной цепью, лежащей у ее ног, а на заднем плане – группу негров, сидящих на земле с выражением облегчения и радости». Они также попросили, чтобы на картине были изображены «яркие символы живописи, архитектуры, механики [и] астрономии» и чтобы Свобода «восседала на вершине пьедестала рядом с книгами, посвященными сельскому хозяйству, торговле, философии, а также с каталогом Филадельфийской библиотеки» [Там же: 206–207]. Дженнингс согласился и изобразил Колумбию с книгой в руках как просвещенную мать республиканской нации, принимающую благодарность африканцев за их свободу и гражданские права, которых она сама была лишена.

Рис. 1. Сэмюэл Дженнингс, «Свобода, демонстрирующая искусства и науки» (1790–1792). Дженнингс создал эту откровенно аболиционистскую картину, находясь в Лондоне, когда в британском парламенте шли первые дебаты об отмене рабства и было основано лондонское Общество по осуществлению отмены работорговли. Он также написал другую картину, идентичную первой, с тем исключением, что у ног богини был выставлен напоказ щит с изображением британского флага. Для Дженнингса Колумбия и Британия были взаимозаменяемыми эмблемами аболиционистской свободы в начале 1790-х годов, демонстрировавшими сохранение культурной близости между Великобританией и Соединенными Штатами, несмотря на войну. Предоставлено архивом Библиотечной компании Филадельфии

Дженнингс также внес несколько личных штрихов борца против рабства из Атлантического мира. Он намекнул на британское антирабовладельческое движение, поместив бронзовый бюст английского аболициониста Генри Торнтона на передний план картины [Там же: 100]. Торнтон был председателем компании Сьерра-Леоне, которая в 1791 году основала колонию Сьерра-Леоне – убежище для обнищавших свободных темнокожих людей, живших в Лондоне, – примерно в то же время, когда Дженнингс писал свою картину. Таким образом, его панегирик Колумбии передавал трансатлантический характер антирабовладельческого движения. Он создал также копию картины меньшего размера, которая отличалась от оригинала лишь тем, что богиня Свободы стала Британией, узнаваемой по традиционному щиту с изображением национального флага «Юнион Джек» [Там же: 84, 93]. Представление Дженнингса о взаимозаменяемых фигурах Колумбии и Британии в образе богини Свободы – в 1792 году – тем более удивительно, что революция подтолкнула американских и британских художников к созданию конкурирующих антропоморфных олицетворений гражданской идентичности. Но с учетом трансатлантического образования Дженнингса все становится немного яснее. В то время, когда Дженнингс жил в Лондоне, собрание образов Свободы в «Иконологии» Джорджа Ричардсона (1779) по-прежнему представляло собой шаблоны для кодификации древнеримской Либертас в образе женщины с шестом, увенчанным фригийским колпаком, для художников по обе стороны океана4747
  Как основной источник для изображений Свободы в XVIII веке см. в [Fryd 1986: 58–59; Smith R. 1965: 85–105].


[Закрыть]. Хотя британские и американские поэты, актеры и художники пользовались этим стандартным образом богини Свободы для репрезентации соперничавших гражданских идеологий и геополитических притязаний, между 1789 и 1792 годом они по-прежнему опирались на общий лексикон в своих изображениях Колумбии как республиканской матери и Британии как эмблемы монархической империи, но в обоих случаях эти фигуры символизировали освобождение от рабства. Таким образом, Библиотечная компания получила аллегорию республиканской национальной идентичности и просвещенного освобождения от рабства, которая была создана с использованием символов, возникших в Британии, но поставленных на службу интересам Америки.

Дженнингс воспользовался трансатлантической метафорой богини Свободы для восхваления республиканских принципов Америки, но в ходе подготовки к запрету на работорговлю в Соединенных Штатах активисты антирабовладельческого движения вместо этого начали пользоваться образом храма Колумбии для критики недостатков республиканского законодательства. Среди них был филадельфиец Томас Брениган, бывший работорговец и плантатор на Антигуа, который пришел к убеждению, по его словам в стихотворении «Кающийся тиран, или Работорговец, вставший на путь исправления» (1807), что «рабство и тирания» были «совершенно нераздельны» и, значит, противоположны американским принципам свободы и его методистскому вероисповеданию. Брениган утверждал, что, поскольку «не может быть раба без тирана», он сам был «покаявшимся тираном», намеренным искупить свою вину борьбой с рабством [Branagan 1807b: x]4848
  Все дальнейшие цитаты приведены по этому изданию.


[Закрыть]. Он особо отметил тот факт, что рабство не только не было искоренено в результате антирабовладельческих движений революционной эпохи, но и еще шире распространилось после того, как Эли Уитни изобрел машину для очистки хлопка в 1793 году. Это сделало выращивание хлопка на рабовладельческих плантациях беспрецедентно выгодным предприятием. Стихотворение Бренигана подчеркивало несоответствие между американской хвальбой гражданскими свободами и отрицанием личной свободы для африканских рабов через сатирическое изображение Колумбии и ее храма. Тем не менее в то же время он утверждал, что храм американской свободы можно сохранить лишь в том случае, если Америка будет белой республикой. «Кающийся тиран» был одним из нескольких памфлетов и стихотворений, где Брениган использовал образ Колумбии в храме Свободы для агитации против рабства, но одновременно выступал за удаление освобожденных темнокожих рабов за пределы республики [Brenagan 1804; Brenagan 1805a; Brenagan 1805b].

Рис. 2. Дэвид Эдвин, «Профессиональная свобода и реальное рабство», фронтиспис произведения Томаса Бренигана «Кающийся тиран, или Работорговец, вставший на путь исправления» (1807). Гравюра Эдвина и текст Бренигана резко осуждают американское рабство и подчеркивают его несовместимость с республиканскими принципами, обращаясь к Колумбии, богине Свободы, как символу идеальной «свободы для всех». Из архива Библиотечной компании Филадельфии

Фронтиспис «Кающегося тирана» (рис. 2) и сопроводительное описание Бренигана подвергали нападкам разительное несоответствие между политической и личной свободой Колумбии, выраженное в виде контраста между реалиями африканского рабства и проповедью американских свобод. Гравюра Дэвида Эдвина под названием «Профессиональная свобода и реальное рабство» изображала работорговца и недавно прибывших рабов, выходивших на берег и приветствовавших Колумбию, богиню Свободы. Колумбия восседает в своем храме перед колонной с надписью «Свобода, добродетель, независимость», которая, по словам Бренигана, была девизом Содружества Пенсильвания4949
  Содружество Пенсильвания – официальное название штата Пенсильвания. – Примеч. пер.


[Закрыть]. На тот случай, если смысл иллюстрации окажется недостаточно ясным, Брениган дает подробное объяснение:

Гравюра демонстрирует контраст между профессиональной свободой и реальным рабством и предлагает гражданам американских штатов нижеследующее важное двустишие: «Сыны Колумбии, внемлите изречению, / Кто допускает гнет, причастен к преступлению». Мы видим храм Свободы с девизом Содружества Пенсильвания, который станет девизом дружественных штатов; богиня в меланхолической позе сидит у колонны нашей независимости. Она держит в руке меч правосудия, увенчанный фригийским колпаком, попирает ногой рог изобилия, а сбоку от нее лежат эмблемы Америки. Она выглядит величественно опечаленной судьбою африканских рабов, высадившихся на берега Америки, которые приближаются к ней, дабы показать лицемерие и низость так называемых приверженцев свободы, хотя в то же время мы поощряем или одобряем самое позорное рабство.

Обращаясь к «Сыновьям Колумбии», Брениган возвращается к образу революционных «Сыновей Свободы» и основополагающему республиканскому принципу неотчуждаемого права на свободу. Направляя внимание читателей к девизу Пенсильвании «Свобода, добродетель, независимость», он сопоставил законы штата о постепенном освобождении рабов как пример «профессиональной свободы» с экономической реальностью «подлинного рабства» среди американской нации в целом. Обличительное использование этого девиза подразумевает его намерение внушить читателям, что свобода – включая освобождение рабов – была неотъемлемой частью республиканской добродетели и независимости. Образ Колумбии в ее храме позволил Бренигану организовать атаку сразу по двум направлениям. Во-первых, он предъявил согражданам обвинение в «лицемерии и низости», сопоставив притязания американцев на «приверженность свободе» с их практикой «позорного рабства». Во-вторых, он сравнил эту лицемерную позицию с аболиционистским примером Пенсильвании и других северных штатов, которые, принимая антирабовладельческие законы, исповедовали «профессиональную свободу» и республиканскую добродетель.

Но гравюра Эдвина и стихотворение Бренигана также передавали идею национального храма Свободы, где темнокожие американцы не имели места или права голоса. По контрасту с картиной Дженнингса, где африканские рабы взывали к Колумбии в ее храме, Эдвин изобразил белого аболициониста, обращавшегося к Колумбии от имени новоприбывших рабов, находящихся за пределами храма. Брениган дал понять, что такое расположение неслучайно: оно делало акцент на посреднической роли белого человека и исключении из дискурса темнокожих людей.

В «Кающемся тиране» он призывал: «Сыны Колумбии, отриньте вожделенья, / Пусть мой пример внушит вам представленье: / Любой тиран способен к покаянью / И в сердце отыскать дорогу к состраданью» [Branagan 1807b: 53, 80]. Таким образом, борьба за отмену рабства оставалась уделом для белых «Сыновей Колумбии». Более того, хотя Брениган в своих «Предварительных заметках» обозначал себя в роли защитника «жизни и свобод сограждан», эти самые сограждане были белыми людьми, нуждавшимися в защите от темнокожих рабов, которые представляли угрозу для Американской республики. Его неистовая оппозиция решимости чернокожих рабов обрести собственную «жизнь и свободу» отчасти была вызвана событиями на Сан-Доминго – в бывшей французской колонии, где восстание рабов в 1793 году привело к созданию независимой темнокожей республики Гаити в 1804 году. Брениган опасался «анархии и междоусобных беспорядков» в случае нового «Сан-Доминго». На этом основании он настаивал на следующем:

Работорговля в Американской республике… для государственной политики есть то же самое, что желтая лихорадка для отдельного человека. Каждое рабовладельческое судно, прибывающее в Чарлстон, для нашей нации есть то же самое, чем был греческий деревянный конь для жителей Трои. Участь Сан-Доминго исчерпывающим образом демонстрирует правоту этого предположения [Там же: 51].

Для Бренигана как рабы, так и свободные темнокожие люди представляли угрозу для расовой гармонии, потенциальную отраву для белой государственной политики.

Брениган реагировал не только на работорговлю, но и на белых беженцев с Сан-Доминго, которые заполонили Филадельфию, рассказывая истории о резне и кровопролитии. Беженцы привозили своих рабов, ошибочно полагая, что смогут обойти закон Пенсильвании, согласно которому любые рабы, попадавшие на территорию штата, становились свободными людьми через шесть месяцев пребывания там. Эти новоприбывшие увеличили темнокожее население Филадельфии и выделялись на фоне остальных, так как были либо смуглыми франкоязычными креолами, либо темнокожими людьми из племен ибо и йоруба, родившимися в Африке. Они также часто фигурировали в судебных реестрах, где оказывались по обвинениям в заговоре или неповиновении своим хозяевам [Nash 1998: 56–57]. Эти хорошо заметные, мятежно настроенные рабы-иммигранты подогревали страхи белых горожан, опасавшихся, что они будут подстрекать к насилию свободных темнокожих людей, родившихся в Филадельфии [Там же: 52, 60–62].

Опасливые реакции Бренигана и других белых филадельфийцев на беженцев с Сан-Доминго имели место на фоне гораздо более масштабных драматических событий, связанных с Французской революцией. После 1793 года, когда ужасы якобинского террора стали очевидными для всех и разразилась война между революционной Францией и Великобританией, интерес к революции заметно поубавился даже среди шумных театралов из простонародья [Nathans 2003: 78–81]. Уильям Маккой заметил:

Послереволюционные эксцессы во Франции, включая Марата, Дантона, Робеспьера и других… в конце концов оказали отрезвляющее воздействие на публичный энтузиазм мятежных театралов. От громогласных призывов по всему залу с требованием исполнить «Карманьолу» или «Марсельезу» осталось лишь полдюжины голосов. Наконец, однажды вечером спонтанное и одновременное шиканье подавляющего большинства зрителей… отправило этих завсегдатаев в театральное небытие [McKoy n. d., 2: 33–34].

Согласно Маккою, революционный террор явил Францию в таком варварском виде, который не могли переварить даже плебейские обитатели театральной галерки. Впоследствии, продолжает он,

внезапно избавившись от пристрастия к французским революционным песням и мелодиям, общественное мнение поспешило заполнить [пустоту] новой национальной песней «Славься, Колумбия, счастливая земля», написанной в 1798 году филадельфийцем Джозефом Хопкинсоном (сыном Фрэнсиса Хопкинсона) и положенной на музыку «Президентского марша» [Там же: 34–35].

Филип Файль написал «Президентский марш» для инаугурации Джорджа Вашингтона в 1789 году; впоследствии его регулярно исполняли марширующие оркестры по торжественным случаям, таким как празднества в честь Дня независимости 4 июля. Джозеф Хопкинсон положил на эту популярную мелодию свои стихи 1798 года с намерением поддержать американское единство во время войны между Францией и Великобританией.

Вопреки же утверждению Маккоя, что все театралы отвергли французские революционные песни, даже после того, как сенсационные новости о «большом терроре» достигли Филадельфии, симпатии американцев оставались неоднозначными. Демократические республиканцы продолжали сочувствовать Франции, тогда как федералисты в большей мере поддерживали Великобританию. В стихотворении «Славься, Колумбия» Хопкинсон обращался к революционному опыту в качестве объединяющего воспоминания и призывал «героев, сражавшихся и проливавших кровь во имя свободы» быть «вечно благодарными» за независимость. В бравурном рефрене звучал страстный призыв к политическому единству: «В твердом единстве / Сплотимся вкруг нашей свободы, / Будем, как братья, / И мир обретем для народа». Несмотря на призыв Хопкинсона и распоряжения театральных управляющих (федералистов, выступавших на стороне Англии в ее войне с Францией), которые предписали оркестру играть «Славься, Колумбия», «Марш федералистов» Рейнагла и другие патриотические песни, узкопартийные раздоры по поводу Французской революции продолжались с конца 1790-х годов до начала XIX века.

Эти распри, в которых мятеж на Сан-Доминго служил лакмусовой бумажкой, проявились во время национального аболиционистского съезда, состоявшегося в Филадельфии в 1797 году, – ежегодного сбора антирабовладельческих обществ на уровне штатов начиная с 1794 года – с целью привлечь внимание «к принципам Американской революции и неуместности рабства в стране, которая основывает свою свободу на правах человека»5050
  Address of a Convention of Delegates from the Abolition Society to the Citizens of the United States (New York, 1794). P. 1.


[Закрыть]. Драматург Уильям Данлэп, один из делегатов, выступавших за постепенную отмену рабства, высказывал резкое несогласие с Бенджамином Рашем, Робертом Паттерсоном и другими, кто призывал к немедленному освобождению рабов. Паттерсон восхвалял решение французского Национального конгресса 1794 года, отменившего рабство в заморских колониях страны, и ратовал за сходную «моментальную и полную отмену рабства в южных штатах». Раш соглашался с ним, но шел еще дальше. Согласно Данлэпу, Раш «с энергичным восторгом повторял изречение, приписываемое [французскому аболиционисту] Кондорсе5151
  Мари-Жан-Антуан-Николя де Карита, маркиз де Кондорсе (1743–1794) – французский философ, математик и политический деятель, выступавший за демократические права и свободы и принцип равенства для всех людей. – Примеч. пер.


[Закрыть]: “Пусть лучше сгинут колонии, нежели мы отступим от нашего принципа”». Данлэп и другие сторонники постепенной отмены рабства приходили в ужас от этого. Они интерпретировали обращение Раша к «принципу республиканских прав» Кондорсе как легитимацию разделения Севера и Юга, чтобы покончить с рабством [Dunlap 1930, 1: 120–122]. Но еще более глубокое опасение для них состояло в том, что внезапное освобождение приведет к насильственному возмездию бывших рабов за притеснения со стороны их бывших хозяев. Как объяснял Данлэп британскому поборнику аболиционизма, немедленное освобождение «разрушит единство» Соединенных Штатов и «навлечет смерть и несчастье на тысячи людей», как это было на Сан-Доминго [Dunlap 1930, 1: 119].

Эти алармистские опасения продолжали существовать даже в 1807 году, когда Брениган писал своего «Кающегося тирана», хотя к тому времени национальная политическая сцена изменилась. Федералисты лишились власти: Томас Джефферсон и его демократические республиканцы одержали победу на президентских выборах 1800 года. Однако смена президентской политики не изменила страхи многих американцев, что отголоски Французской революции и восстания на Гаити подстегнут фракционные распри и распространят «заразу» (как ее называл Брениган) рабских мятежей на южные штаты. На Севере этот страх усугублялся громадным приростом свободного темнокожего населения. В 1800 году в Филадельфии насчитывалось 6436 темнокожих людей, 55 из которых все еще находились в рабстве. К 1810 году численность свободного темнокожего населения в городе возросла до 9656 человек, лишь трое из которых оставались рабами. Отчасти этот прирост был результатом закона о постепенной отмене рабства, принятого в Пенсильвании, но также из-за того, что город стал магнитом для темнокожих мигрантов, привлекаемых его процветающей портовой экономикой и репутацией аболиционизма и филантропии. Беглые рабы с Юга, освобожденные рабы из сельской Пенсильвании и северных штатов, а также отпущенные невольники из Делавэра, Виргинии и Мэриленда, где хозяева смягчили ограничения, стекались в Филадельфию [Nash 1988: 135–139].

Освобожденные рабы принимали весьма заметное участие в городской жизни, основали целый ряд церквей и других учреждений. В 1790-е годы Абсалом Джонс и Ричард Аллен основали африканскую епископальную и африканскую методистскую церкви соответственно, отчасти в ответ на сегрегацию со стороны возглавляемой белыми людьми методистской церкви Сент-Джорджа, но также из-за усиливавшегося желания иметь собственные церкви. Свободные темнокожие филадельфийцы также учреждали филантропические и просветительские общества, такие как Общество свободных людей с небелым цветом кожи для пропаганды воспитания и школьного образования детей африканского происхождения, благотворительные общества помощи бедным, а кроме того, – поскольку темнокожим был закрыт доступ в белые масонские ложи – основали собственные5252
  О развитии автономных церквей для темнокожих в Филадельфии см. [Там же: 112, 172–211]; о распространении темнокожего масонства см. [Там же: 218–220].


[Закрыть]. Эти учреждения в равной мере привлекали внимание местных жителей и путешественников. Павел Петрович Свиньин5353
  Павел Петрович Тугой-Свиньин (1788–1839) – русский писатель, географ, историк, зять А. А. Майкова, двоюродный дед (со стороны матери) М. Ю. Лермонтова. В США работал секретарем российского генерального консула в Филадельфии Н. Я. Козлова. – Примеч. пер.


[Закрыть], секретарь русского генерального консула в Соединенных Штатах, интересовался жизнью свободных американских темнокожих людей и описывал ее в своих картинах и путевых заметках [Jeffery 1942]5454
  Я благодарна Гэри Б. Нэшу за то, что он обратил мое внимание на акварели Павла Петровича Свиньина со сценами уличной жизни в Филадельфии.


[Закрыть]. Живший в Филадельфии с 1811 по 1813 год Свиньин написал серию акварелей, запечатлевших повседневную жизнь горожан с любым цветом кожи. Он обратил внимание на новые учреждения для темнокожих в таких картинах, как «Темнокожие методисты проводят молитвенное собрание» (1811–1813), где изобразил сцену экстатического религиозного энтузиазма и одновременно оставил неизгладимое свидетельство формирования «черных церквей» в Филадельфии XIX века.

Для Бренигана это заметное присутствие темнокожих людей в городской жизни было угрозой республиканскому строю. С его точки зрения, эта угроза была представлена не только призраком мятежа бывших рабов, но и самим присутствием людей африканского происхождения. В своем антирабовладельческом памфлете «Вступительное эссе об изгнанных сыновьях Африки» 1804 года он утверждал, что «угнетенные африканцы» не являлись от природы «низшим видом людей», но они «деградировали» в результате порабощения [Branagan 1804: 100–101, также см. Dedication]. Издание его памфлета даже было профинансировано Ричардом Алленом, пастором африканской методистской церкви [Nash 1988: 178]5555
  Нэш цитирует Джеймса Д. Эссига по: [Essig 1982: 199, примеч. 72].


[Закрыть]. Но представления Бренигана о темнокожих американцах были полностью изложены в его следующем тексте «О серьезных возражениях, адресованных гражданам северных штатов» (1805), где он предлагал выселить свободных темнокожих американцев за пределы республики. В похотливых выражениях Брениган расписывал ужасы расового кровосмешения, которое непременно должно было произойти в том случае, если «освобожденные черные мужчины» (описываемые им как гиперсексуальные особи) останутся в городе, чтобы «охотиться» на белых женщин, плодя «полукровок и мулатов». Он также утверждал, что темнокожие люди были тяжким бременем для Филадельфии, так как многие из них пребывали «в нужде и лишениях», поэтому присутствие «мстительных негров» на городских улицах представляло явную угрозу [Branagan 1805a: 17–18, 73]. Таким образом, Брениган полагал: будет идеально «поселить чернокожих на далеком острове за пределами наших территорий». Признавая, что было бы «жестоко и несправедливо» изгнать их из обеих Америк, он предложил переселить свободных темнокожих граждан «в самую отдаленную часть Луизианы»: она находилась «примерно в двух тысячах миль от нашего населения… дальше, чем некоторые части Европы». Брениган требовал, чтобы «свободная страна, чей девиз есть свобода, добродетель [и] независимость» покончила со своим «противоречием американским идеалам», но не распространяя убежище храма Свободы на темнокожих американцев. «Драгоценный оплот нашей свободы… не только находится в опасности, но и разрушается», заключал он, и единственный способ устранить «противоречие республиканским идеалам» – очистить храм Свободы от «вредоносных примесей… ради священной цели» [Там же: 17–18, 22–25, 36–37, 51–52].