Текст книги "Скандальная история"

Глава 6

Хотя Кэтрин укрылась за ширмой, все равно Доминик мог видеть в отблесках камина ее силуэт, каждое ее движение. Казалось бы, подглядывать стыдно, однако он совсем не испытывал стыда, следя, как ее тень наклоняется за ночной рубашкой.

«Ей-богу, она – само совершенство!» – то и дело восклицал он мысленно. Казалось, все ее тело – от мягких округлостей грудей, на которые скользнула ткань рубашки, до кончиков длинных стройных ног – являлось порождением самых необузданных эротических фантазий.

Он досадливо поморщился и отвернулся. Глупо на нее таращиться! Его и так скручивало от желания. Ему хотелось побыстрее закончить то, что они начали в карете. И он вдруг понял: еще ему хочется сделать Кэтрин своей, стереть все воспоминания о Коулдене и правах, которые его брат в свое время имел на эту девушку. Увы, она не могла или не хотела забыть прежнего жениха. Судя по замечаниям, которые она сделала всего лишь минуту назад, в душе ее еще теплилась нежность к Коулу.

От этого он испытывал жгучую обиду.

Доминик знал только один способ заставить жену забыть о прежних чувствах. Следовало сделать так, чтобы она страстно возжелала его, Доминика, но как раз этого-то он пообещал не делать сегодня, по крайней мере, не навязывать.

Краснея, она вышла из-за ширмы. Ее ночная рубашка была с высоким воротом и очень простого покроя. Такая рубашка полностью скрывала тело, и доступным было только то, что рисовалось в воображении.

– Модистка, – буркнул он себе под нос, когда Кэтрин неуверенно направилась к постели. Первым делом надо будет выписать в Лэнсинг-Сквер модистку. Его жене необходимы новые ночные рубашки и пеньюары. Вместо этих, старушечьих…

– Что ты сказал? – спросила она с дрожью в голосе.

– Так, ничего…

– Я позвоню, чтобы горничная пришла причесать меня на ночь. – Голос ее дрожал все сильнее, и это задело какую-то струнку в его душе – в нем пробудилось желание почувствовать себя защитником.

– Не надо. – Он придержал ее, когда она хотела пройти к звонку, висевшему возле двери. Сама мысль о том, что кто-то чужой может войти в комнату и нарушить их покой, причиняла ему почти физическую боль. – Я сам причешу тебя.

– Ты хочешь распустить мои волосы? – Глаза ее широко раскрылись. – Ты хочешь сам?..

Доминик кивнул и указал на туалетный столик. Она уселась перед зеркалом, и он уставился на замысловатую прическу, в которую были уложены ее черные шелковистые волосы. А ему хоть раз случалось распускать женскую прическу? Кажется, нет. Или он просто забыл? От запаха лаванды, исходившего от нее и окружавшего ее облаком, в голове у него помутилось и мысли путались…

Немного помедлив, он запустил пальцы в ее волосы, и Кэтрин тихонько вздохнула.

– Я сделал тебе больно? – спросил он с удивлением.

– Н-нет. – В зеркале глаза ее потемнели и расширились.

Что ж, если так она реагирует на его прикосновения, то отныне он будет распускать ее волосы каждый вечер. Он принялся дрожащими пальцами искать шпильки в прическе, и вскоре волосы Кэтрин водопадом заструились по ее спине и плечам. От ее чудесных волос исходил сладостный и нежнейший аромат, и Доминик, наслаждаясь этим ароматом, на мгновение прикрыл глаза. – Щетку, пожалуйста, – сказал он вполголоса. Она подала ему щетку, и он заметил, что рука ее дрожала.

Раз за разом проводил Доминик щеткой по волосам жены. Проводил очень осторожно, чтобы не причинить боли. Он и не подозревал, что волосы женщины могут быть настолько эротичными. Как же так? Он всегда гордился своей опытностью, но только сейчас впервые задумался: а действительно ли он такой всезнающий?

На Кэтрин это тоже действовало. В зеркале он видел, что она закрыла глаза, и, похоже, всякий раз, когда руки его пробегали по ее волосам, ей с трудом удавалось подавить стон. Торжество вскипело в его крови, побежало по жилам.

– Спасибо, – сказала Кэтрин, выскакивая из-за столика. Она провела ладонями по волосам, затем покосилась на кровать. – Я… я ужасно устала.

Это была ложь, и он прекрасно понимал это. То, что сверкало в ее глазах, отнюдь не было сонливостью. Что ж, пришло время соблазнять… А если она оттолкнет его, то так тому и быть. Но он не мог не попытаться – у него не было выбора. Какой там выбор, ведь он едва владел собой.

– Очень хорошо, дорогая. Я тоже устал. – Он стал очень медленно расстегивать пуговицы своей рубашки.

Какое-то время Кэтрин молча наблюдала за мужем. Потом, попятившись, пролепетала:

– Ты… собираешься раздеваться?

Он усмехнулся:

– Я редко ложусь спать в полном обмундировании.

– А в чем ты спишь?

Он рассмеялся:

– Я сплю нагишом.

Она тихонько всхлипнула, но тут же прикусила губу. Его ухмылка стала еще шире.

– Но ради тебя я не стану сегодня снимать штаны.

Она невольно улыбнулась – какое облегчение!

– Что ж, очень хорошо.

С этими словами Кэтрин поспешно забралась под одеяло, словно надеялась укрыться там от мужа. Если так, то она заблуждалась. Несколько секунд спустя он откинул одеяло с другой стороны кровати.

– Ты что, собираешься лечь под одеяло?

Он снова засмеялся:

– Кэт, ведь сейчас зима. Не хочешь же ты, чтобы я дрожал всю ночь напролет?

Последовала долгая пауза, и Доминик понял: его молодая супруга всерьез обдумывает, какие преимущества сулит подобная перспектива. Наконец она сказала:

– Нет, конечно, не хочу. – Она повернулась к нему спиной и добавила: – Спокойной ночи, Доминик.

Он не ответил, но осторожно сдвинулся к центру кровати. Затем обвил руками ее талию и привлек к себе, так что спина ее прижалась к его животу.

– Ты же обещал, что не станешь принуждать меня…

– А я ни к чему тебя не принуждаю, – тихонько прошептал он ей в самое ухо. – Что дурного в том, что я обнял тебя? Ничего больше я не делаю. Только обнимаю.

По телу ее пробежала дрожь.

– Наверное, ничего дурного.

Она не отодвинулась, но каждый мускул ее тела был напряжен, как натянутая струна. И ему до боли не терпелось избавить ее от этой напряженности.

– Дорогая, а как насчет того, чтобы поцеловать меня на сон грядущий? – Он с трудом сдерживал себя; ему ужасно хотелось перевернуть жену на спину и вкусить ее сладости, хотелось вонзиться в нее, стать с ней единым целым, чтобы и следа не осталось в ее памяти о другом мужчине.

Снова последовала долгая пауза.

– Но, Доминик…

– Всего один раз.

Она медленно перекатилась на бок и пристально посмотрела ему в глаза:

– Т-только один.

Он взял ее лицо в ладони и приблизил свои губы к ее губам. Она тихонько ахнула, но все же ответила на его поцелуй – ответила с такой же страстностью, какую уже продемонстрировала в карете.

Положив ладонь ей на грудь, он коснулся большим пальцем соска, продолжая в то же время впиваться в ее губы. Сосок сразу отвердел, и она, выгнув спину, застонала, оторвавшись от его губ.

Верный своему слову, Доминик сразу отпустил ее. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, и в глазах ее мерцали отблески пламени, угасающего в камине.

– Ты…

Он пожал плечами и, опершись на локоть, внимательно посмотрел на нее:

– Ты же сказала, только один.

На лице ее отразилось изумление.

– Значит, это был… уже целый поцелуй? – Она вспыхнула и поспешно отвела глаза. – По-моему, поцелуй вышел немного незавершенный.

Он улыбнулся и просунул руку ей под голову. Затем привлек к себе и проговорил:

– Чем больше я тебя целую, тем труднее остановиться.

Веки ее затрепетали, и она с тихим вздохом прошептала:

– Я охотно пойду на такой риск.

Да что же с ней происходит? Неужели она сошла с ума? Неужели действительно сказала мужу, что любовные ласки – это риск, на который она согласна пойти? Но ей нельзя. Она не должна. Однако же…

Губы его снова прильнули к ее губам, и все мысли тут же вылетели у нее из головы – осталось только вспыхнувшее желание и наслаждение. Она никак не могла противиться его ласкам и тому грядущему, что эти ласки сулили. Не могла и не хотела противиться. С того самого мгновения, как они вылезли из кареты и переступили порог гостиницы, она только и делала, что предвкушала этот момент. И вот этот момент наконец-то настал – дыхание Доминика сливается с ее дыханием, руки его крепко обнимают ее, и он снова ее целует…

Кэтрин тотчас же забыла о своих страхах. Бояться она будет завтра.

Обхватив обеими руками широкие плечи мужа, Кэтрин поцеловала его в ответ. Его тело было как гранит под ее горячими ладонями – такое твердое, такое мускулистое…

Внезапно ладонь его скользнула ей на грудь, и взрыв чувственности потряс ее. Тонкое полотно ночной рубашки было слишком ненадежной защитой по сравнению с шерстяной тканью платья, ограждавшей ее в карете. Его обжигающие прикосновения проникали сквозь полотно рубашки так, будто этого полотна вовсе и не было. Подобно кораблю, оставляющему за кормой пенный след, ладонь его, двигаясь по ее телу, оставляла за собой бурный след совершенно новых для нее ощущений – такого она прежде и вообразить не могла. Пламя охватило ее тело, и ей казалось, что она вот-вот сгорит дотла в этом пламени.

– О, Доминик… – прошептала она, прижимаясь губами к его шее.

Внезапно из горла его вырвался хриплый стон, и он резким движением откинул в сторону прикрывавшее их одеяло. Затем принялся осторожно приподнимать ее ночную рубашку, и с каждым мгновением ноги Кэтрин все больше обнажались – об этом он мечтал с того момента, когда увидел ее на террасе. Тогда он подумал, что она похожа на Снежную королеву, но впечатление оказалось обманчивым. Скорее уж она была богиней огня. Скрытый жар, скрывавшийся в ней, вполне мог разгореться не на шутку и запылать ярким пламенем – следовало лишь умело разжечь это пламя.

И похоже, он все делал правильно, так как с каждым мгновением Кэтрин все больше распалялась. Вот он накрыл ладонью ее колено – и она задрожала всем телом. Когда же он погладил ее по бедру, она чуть не задохнулась от наслаждения. Ее пальцы впились в его плечи, а из груди вырвался стон.

Наконец его рука скользнула меж ее ног, и Кэтрин, громко вскрикнув, выгнула спину. Ему потребовалась вся сила воли, чтобы не забыть: для его молодой жены это первый опыт любовной близости и нельзя набрасываться на нее со звериной яростью. По крайней мере, пока нельзя. А вот когда она перестанет испытывать боль при проникновении в ее тело, тогда…

Впрочем, сейчас не следовало об этом думать. Сейчас он должен был позаботиться лишь об одном – должен был заставить ее извиваться от страсти.

Он осторожно погрузил палец в ее жаркое лоно и заглянул ей в глаза. В глазах ее тотчас же промелькнула тревога, и Доминик понял, что надо успокоить жену.

– Дорогая, так тебе приятно? – прошептал он и, склонившись над ней, прижался губами к ее животу, совсем рядом с поднятым подолом рубашки.

– Д-да, очень… – пролепетала она; пальцы же ее судорожно комкали простыню.

– Сегодня я хочу, чтобы тебе все было приятно. – Он снова посмотрел ей в глаза – и утонул в этом зеленом океане. – Я хочу, чтобы ты была готова принять меня. И хочу подготовить тебя.

Зеленые глаза раскрылись так широко, что все вокруг словно окрасилось зеленоватой дымкой.

– Что ты хочешь сделать?

Он оторвался от нее и снял с нее рубашку, так что она наконец предстала перед ним обнаженная – не во сне, а наяву. Щеки ее залились алым румянцем. Она сделала попытку прикрыться, но он осторожным движением отвел ее руки.

– Ты само совершенство, дорогая. Не прячься от меня. – Он коснулся пальцем ее подбородка и поцеловал в губы. – Да, не прячься.

Кэтрин почувствовала, что в глазах у нее защипало от навернувшихся слез. Ведь спрятаться от него – это единственная защита… И в то же время она знала, что уже не хочет прятаться и защищаться, – напротив, страстно желает сдаться и уступить.

Тут губы его оторвались от ее губ и, оставляя за собой огненный след, пробежали по ее шее и плечам. Когда же муж принялся целовать ее груди, из горла Кэтрин вырвался громкий крик – такого наслаждения ей еще никогда не доводилось испытывать.

Наслаждение было столь острым, что даже походило на боль. Однако расставаться с этой болью не хотелось – хотелось испытать ее снова и снова.

Обвивая руками шею мужа, Кэтрин крепко прижала его к себе, побуждая продолжать ласки. И он не обманул ее ожиданий, только теперь губы его переместились к другой груди.

Вскоре Кэтрин заметила, что не только наслаждается ласками мужа, но и отвечает на них с большим пылом. Ладони ее гладили его спину, всю в буграх напряженных мышц, а пальцы ощупывали каждый изгиб его тела – словно ей хотелось навсегда сохранить в памяти эти ощущения. А потом она вдруг поняла, что ее ладони, скользя по его груди, спускаются все ниже… «Неужели он сложен настолько безупречно? Неужели у него нет ни одного изъяна?» – внезапно промелькнуло у нее.

– Знаешь, ты бы лучше снял с себя одежду, – прошептала она и осторожно поцеловала мужа в плечо.

– Снять? – Он взглянул на нее с улыбкой. – Но зачем? – Доминик пытался убедить себя в том, что прекрасно владеет собой, но чувствовал, что у него это не очень хорошо получается.

Кэтрин поняла, что краснеет.

– Видишь ли, если ты тоже будешь голый, я буду меньше стесняться, – ответила она, тоже улыбнувшись.

Откровенно говоря, она уже нисколько не стеснялась, ей просто было очень любопытно. Да, ей хотелось как следует рассмотреть тело мужа, хотелось рассмотреть его так, как он рассматривал ее.

Прежде чем выполнить просьбу, он склонился к ее губам и снова поцеловал. Поцелуй этот был нежным и в то же время необыкновенно страстным – так муж ее еще ни разу не целовал. Затем, оторвавшись от ее губ, он встал с постели и в одно мгновение скинул с себя оставшуюся одежду. Он предстал перед ней в слабом свете догорающего камина, и теперь уже нечего было дорисовывать с помощью воображения. Теперь она увидела то, что так хотела увидеть.

Доминик был сложен как бог. Широкие плечи, узкие бедра, мускулистые руки и ноги… и возбужденная плоть, вздымавшаяся от паха, – он был сама мужественность, должно быть, именно таким рисовался идеал Творцу, когда он создавал Мужчину.

Когда муж ее забрался обратно в постель, она почему-то смутилась. Возможно, до нее только сейчас дошло, что все происходит на самом деле. Не во сне. Да, этот мужчина со сверкающими серыми глазами и безупречным телом – он ее муж, а она его жена. До гроба.

Доминик коснулся губами ее губ и настойчивыми и нежными ласками добился от нее пылкого ответа. Когда она подалась навстречу ему и обвила руками его плечи, он чуть сдвинулся и лег на нее. Тело его прижалось к ее телу. И ни один дюйм ее роскошного тела не остался вне его досягаемости. Но все равно этого было мало. Он хотел соединиться с ней полностью. Стать с ней одним целым.

– Доминик… – прошептала она тихонько между жаркими поцелуями.

– Мм?.. – Он зашел уже так далеко, что почти не воспринимал членораздельную речь – для него существовали только ощущения. И предвкушение.

– Доминик, я готова. – Глаза ее сверкали желанием. – Ты сказал, что хочешь, чтобы я была готова. Я готова.

Его тело конвульсивно дернулось при этих ее словах. Святая невинность! Она даже не представляет, что произойдет, когда он проникнет в нее. Она понятия не имеет о том, какая боль ознаменует ее вступление в царство чувственных наслаждений – как бы он ни старался действовать осторожно, все равно будет больно. Но он уже не мог больше терпеть. К тому же ему было известно, что одно мгновение боли можно компенсировать тысячей ласк.

– Хорошо, дорогая. – Доминик осторожно раздвинул ноги жены, затем улегся на нее, и его возбужденная плоть коснулась ее лона.

Кэтрин тихонько вскрикнула, когда муж придавил ее всем своим весом. Затем он начал осторожно продвигаться вперед, и у нее перехватило дыхание. Это было удивительное ощущение – оказывается, ее тело создано так, что способно было растянуться и охватить его, принять его в себя, точно он самой судьбой был предназначен к тому, чтобы стать ее частью. Она закрыла глаза и наконец-то сделала глубокий вдох.

Внезапно он остановился.

– Прости, Кэт. Сейчас станет больно, но боль скоро пройдет.

Прежде чем она успела кивнуть и приготовиться, он взял ее за бедра и вошел в нее полностью. Боль заставила ее прикрыть глаза, и она снова вскрикнула. Но боль действительно прошла очень быстро.

– Прости, – повторил Доминик и поцеловал ее в шею.

Она чуть приподняла голову и прижалась губами к его губам.

– Не беспокойся, уже не больно. Совсем не больно.

Несколько секунд спустя Кэтрин уже не помнила о боли, она совсем о ней забыла – все вытеснило восхитительное ощущение, возникшее оттого, что она стала частью Доминика и принадлежала ему.

– Теперь тебе уже никогда не будет больно, – тихонько прошептал он ей в самое ухо. – Никогда…

Затем он стал двигаться, и бедра его словно описывали круги. Кэтрин прикрыла глаза и негромко застонала. Как такое может быть? Неужели возможно такое наслаждение? И наслаждение это с каждой секундой становилось все более острым.

В какой-то момент она вдруг поняла, что двигается в такт движениям мужа, подаваясь каждый раз ему навстречу. Дыхание со свистом вырывалось из его рта, и это казалось ей музыкой, потому что она поняла: ему так же трудно сохранять самообладание, как и ей. Он стал двигаться быстрее, все глубже проникая в нее, и наслаждение вновь поднялось волной. Мышцы ее дрожали мелкой дрожью, бедра сами собой поднимались ему навстречу, и стоны, которые она уже не в силах была сдержать, то и дело срывались с ее губ.

Они возносились все выше, приближаясь к вершинам блаженства, и Кэтрин понимала, что момент этот приближается, но не знала, что это такое. Знала только, что никогда ничего так не желала, как этого мгновения. Ей страстно хотелось освобождения, но так же сильно хотелось, чтобы чудесные ощущения, которые она сейчас испытывала, никогда ее не оставляли.

А потом она и вовсе утратила способность думать – пузырек наслаждения, который все рос и рос внутри ее, внезапно лопнул, и Кэтрин, содрогнувшись всем телом, громко застонала и затихла, откинувшись на подушки. Несколько секунд спустя Доминик присоединился к ней с хриплым криком, эхом разнесшимся по комнате.

Какое-то время оба лежали неподвижно. Кэтрин по-прежнему прижимала мужа к себе, отнюдь не выказывая желания высвободиться из его объятий. А он, пожалуй, и не смог бы сейчас ее отпустить. На него навалилась приятная усталость, и в эти мгновения он думал о том, что мог бы лежать так бесконечно долго. Как странно… Ведь обычно он торопился освободиться от объятий любовницы сразу после семяизвержения. Ему никогда не нравилось шептать в темноте фальшивые слова любви и одаривать женщину ласками, которые должны были свидетельствовать о нежных чувствах.

Но с Кэтрин все вышло по-другому. Лежа в ее объятиях и обнимая ее, он испытывал совершенно новое для него наслаждение, прежде ему неизвестное.

– Я делаю тебе больно? – прошептал он, поцеловав ее за ухом.

Она довольно долго молчала, потом со вздохом ответила:

– Пока не делаешь.

Доминик с огромной неохотой скатился с нее, но сразу же привлек ее к себе. Когда щека Кэтрин прижалась к его груди, он с наслаждением вдохнул ее запах. Теперь она принадлежала ему, и ни один мужчина, кроме него, не имел на нее прав.

– Прости, что вначале было все-таки больно, – прошептал он, натягивая на нее и на себя одеяло. – Но больно бывает только в первый раз.

– Мне было не так уж больно, – сказала она после долгой паузы. – И потом я совсем забыла о боли.

Он улегся поудобнее, и теперь она прижималась к нему всем телом.

– Обещаю, что с каждым разом будет все лучше и лучше. Я привыкну к тебе, а ты – ко мне.

– Но, в конце концов, я тебе наскучу, – сказала она срывающимся голосом. – Всем мужчинам рано или поздно надоедают их женщины.

Эти слова словно повисли в темноте между ними. Горькие и холодные слова. Он попытался отогнать их, хотя и знал, что это чистая правда, – так по крайней мере свидетельствовал его опыт.

– Не думаю, что это произойдет так уж скоро. Судя по тому, что произошло между нами, мы с тобой будем по-настоящему влюблены друг в друга еще какое-то время. Будем совершенно…

– Без ума друг от друга, – прошептала она и снова вздохнула.

Доминик нахмурился. Что-то в голосе жены встревожило его – казалось, она думала о чем-то очень неприятном.

Он чуть приподнялся и заглянул ей в лицо. Ее зеленые глаза были широко раскрыты, и в них были боль и тревога. Поцеловав жену в губы, он прошептал:

– Если нам повезет, то все у нас сложится замечательно. – Он снова поцеловал ее и крепко прижал к груди.

Да, он вполне может влюбиться в свою жену до беспамятства. И он твердо вознамерился внушить ей столь же сильную привязанность к себе.

Еще прежде, чем Кэтрин открыла глаза, она поняла, что лежит в постели одна. Она не ощущала присутствия Доминика всеми фибрами души, как то происходило всякий раз, когда он находился рядом. Очень осторожно она приоткрыла один глаз и окинула взглядом комнату. В развороченной постели лежала только она одна – и еще тщательно сложенная записочка на подушке.

Натянув простыню себе на грудь, она села в постели и сразу почувствовала, как ноют мышцы. Впрочем, чего еще ожидать? Она провела ночь в любовных ласках, которыми одаривал ее муж, и она заслужила эти болезненные ощущения. Разумеется, он был прав, когда сказал, что с каждым разом будет все лучше и лучше. Он доказал ей это, доказал столько раз, что она счет потеряла.

Немного помедлив, Кэтрин прочла записку:

«Ты выглядела такой прекрасной во сне, что мне стало жаль тебя будить. Я пошел вниз – проверить, как там наши лошади, и заказать завтрак.

Доминик»

Почему она затаила дыхание, когда читала эти слова? И почему покраснела от удовольствия, прочитав, что показалась ему прекрасной? Господи, почему же ее все тянет вглядываться в каждую завитушку, в каждый росчерк его пера, словно это было для нее делом первостепенной важности?

Кэтрин в досаде нахмурилась и смяла записку. Затем, размахнувшись, швырнула ее в сторону камина. Это называется «сохранять самообладание и держать дистанцию»! Самообладание покинуло ее в тот самый момент, когда Доминик прижал ее к груди и предложил обрести райское блаженство в его объятиях. Райское блаженство, которое она поспешила принять, хотя и знала, какую опасность оно таит в себе.

Разумеется, все страхи, а также благоразумные выводы, на которые ее навели наблюдения за собственными родителями, отнюдь не рассеялись, однако этой ночью она почти забыла о своих сомнениях. А подозрения, что у Доминика есть и другие женщины, исчезли, едва он снял с нее ночную рубашку. Страх чересчур привязаться к собственному мужу прошел без следа, когда он заявил свои права на нее как на жену.

Даже когда все кончилось и сомнения вернулись, она не оттолкнула его. Когда же он сказал, что они не смогут наскучить друг другу «еще какое-то время», она окончательно удостоверилась: ее муж не из тех, кто остается верен одной женщине всю жизнь. Но разве это заставило ее вновь натянуть на себя полотняную броню ночной рубашки и заснуть? Как бы не так! Буквально через несколько мгновений этот соблазнитель снова прогнал ее страхи умелыми ласками и поцелуями.

Она со стоном повалилась на постель. Понимает ли, он, какую власть над ней имеет? Такой мужчина, имевший, вне всякого сомнения, богатый опыт общения с женщинами, наверняка с первого взгляда, распознал вспыхнувшую в ней страсть, и он не может не знать о том, какую власть над ней получил. Он говорил о капитуляции. И о влюбленности до беспамятства. Ни того, ни другого ей отнюдь не хотелось испытать.

Не хотелось потому, что она видела: именно капитуляции и любви до беспамятства ее отец требовал от ее матери. Отец был таким же, как Доминик. И он тоже, как Доминик, вынужден был жениться не по собственному выбору. Когда любовь ее матери была кстати, он пользовался чувствами жены, чтобы добиться своего. Но он нисколько не тревожился о том, что ранит сердце хрупкой Эльзы Флеминг, появляясь со своими любовницами на людях или исчезая на несколько дней, чтобы предаваться беспутным развлечениям. И его не тревожило, что на плечи его единственной дочери ложилась обязанность утешать свою мать, которую супруг обманывал снова и снова.

Постоянная ложь, ссоры, душевные страдания – все это росло, копилось, гноилось, пока не прорвалось и не вылилось в ужасные события той ночи восемь лет назад. В ушах Кэтрин до сих пор звучал крик матери. Кровь повсюду. И ее собственные рыдания. А потом она долго, очень долго шла в темноте одна, совсем одна…

– Кэт…

Дверь распахнулась, и Доминик вошел в комнату. Она тотчас же села в кровати. Она не должна жить прошлым. Она заставит себя жить по-другому, так, чтобы душераздирающие страдания не стали сутью ее отношений с этим мужчиной – мужчиной, который со временем к ней охладеет, что бы он сейчас ни говорил.

– Боже мой! Надо будет прописать тебе постельный режим… Ты замечательно выглядишь. – Прикрыв за собой дверь, он приблизился к ней с улыбкой.

В следующее мгновение Кэтрин обнаружила, что забыла прикрыться простыней. Доминик же не сводил с нее глаз. Он сделал еще несколько шагов, и она невольно содрогнулась от предвкушения, но все же натянула на себя простыню, которая должна была послужить ей защитой.

– Зря ты меня не разбудил, – пролепетала Кэтрин, потупившись. Немного помедлив, она поднялась с постели, по-прежнему прикрываясь простыней.

Муж остановился, нахмурился.

– Ты, должно быть, сама не своя от усталости, – проговорил он с лукавой улыбкой. – Ты заслужила продолжительный отдых после вчерашнего.

Хотя это и стоило ей огромного усилия воли, а все же она сумела заставить свой голос прозвучать холодно.

– Да, чем скорее мы прибудем в Лэнсинг-Сквер, тем лучше. Так что сейчас ты, надеюсь, простишь меня, если я позвоню своей горничной и начну собираться.

– Мы могли бы остаться здесь еще на одну ночь, – проговорил он негромко. И провел кончиками пальцев по ее обнаженной руке.

Возбуждение разбегалось вслед за его прикосновением, как сноп искр, и желание закрыть глаза и кинуться к нему в объятия стало почти непреодолимым. Почти.

– Нет, – сказала она несколько громче, чем намеревалась. – Нет. Думаю, нам следует немедленно отправиться в путь. Пожалуйста, дай мне возможность одеться.

Он наморщил лоб:

– Хочешь, я помогу тебе?

В памяти ее мгновенно всплыла сцена – как он вчера расчесывал ей волосы. Его прикосновения были так чувственны, так нежны… Нет, нельзя допустить, чтобы такое произошло снова. Тем более что она догадывалась: как только муж сумеет стащить с нее простыню, он сразу же увлечет ее обратно в постель и все начнется сначала. О, какое искушение! И ей придется этому искушению противостоять. Другого выбора у нее нет.

– Нет, спасибо, не надо. – Кэтрин высвободила свою руку и подошла к камину, в котором едва тлел огонь. Глядя на язычки пламени, она постаралась думать только о том, что должна делать, а не отвлекаться на мысли о прикосновениях мужа. – Лучше я все сделаю сама.

Он ничего не ответил. И она рискнула бросить на него украдкой взгляд через плечо. Его глаза уже не были светло-серыми, они стали цвета штормового моря. И не было ни малейшего сомнения: муж раздосадован и обижен ее неуступчивостью.

Сознание вины кольнуло ее в сердце. Вины, которую она попыталась не признавать.

– Я пришлю к тебе горничную, как только спущусь вниз. Если мы выедем через час, то доберемся до Лэнсинг-Сквера до наступления темноты.

Доминик резко развернулся и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь без особой деликатности. Когда он ушел, она сделала два шага по направлению к двери. Ей хотелось только одного – броситься следом за ним и позвать его обратно, чтобы он затушил сжигавшее ее пламя.

Разумеется, поступи она так, это сделало бы ее еще более уязвимой. Нет-нет, конечно же, и речи не могло быть о том, чтобы окликнуть его.