Текст книги "Этим летом я стала красивой"

Глава 10

– Белли, ты уже позвонила отцу? – спросила мама.

– Нет еще.

– Я думаю, что ты должна позвонить ему и сказать, что у тебе все хорошо.

Я закатила глаза.

– Сомневаюсь, что он сидит дома и думает обо мне.

– Тем не менее ты должна позвонить.

– А Стивена ты просила звонить? – воспротивилась я.

– Нет, – сказала она, повышая голос. – Стивен проведет с отцом две недели перед поездкой в колледж. А ты его не увидишь до конца лета.

Ну почему она такая рассудительная? Она всегда была такой. Даже развод с отцом у нее был взвешенным и обоснованным.

Мама встала и протянула мне телефон.

– Позвони папе, – сказала она, выходя из комнаты. Она всегда уходила, когда я звонила отцу, будто не хотела мне мешать. Будто я могла говорить с ним о чем-то таком, о чем она не должна была знать.

Я не стала ему звонить. Это он должен позвонить мне, а не я ему. Он отец, а я просто ребенок. И к тому же отцы не имели никакого отношения к нашему лету. Ни мой папа, ни мистер Фишер. Конечно, они могли приехать, но это место было не для них. Для них этот дом не значил столько, сколько значил для нас.

Глава 11

Мы играли в карты на веранде, мама и Сюзанна пили «маргариту» и играли в какую-то свою карточную игру. Солнце уже садилось, и скоро наши мамы должны были пойти в дом, чтобы варить кукурузу и готовить хот-доги. Но сначала они должны были доиграть.

– Лорел, почему ты зовешь маму Бек, хотя все остальные зовут ее Сюзанна? – поинтересовался Джереми. Они со Стивеном играли в одной команде и проигрывали. Джереми скучал во время карточных игр и поэтому искал другие занятия, например начинал болтать.

– Потому что ее девичья фамилия Бек, – объяснила мама, вынимая сигарету изо рта. Они с Сюзанной курили, только когда встречались летом, у них это был ритуал. Мама говорила, что так она чувствует себя моложе. Однажды я сказала ей, что курение убивает, но она просто отмахнулась и назвала меня паникершей.

– А что такое девичья фамилия? – спросил Джереми. Стивен шлепнул Джереми по руке, в которой были карты, чтобы вернуть его в игру, но тот проигнорировал.

– Это фамилия девушки, которую она носит до того, как выйдет замуж, придурок, – сказал Конрад.

– Следи за языком, Конрад, – автоматически сказала Сюзанна, сбрасывая карту.

– Но зачем девушки вообще должны менять свою фамилию? – поинтересовался Джереми.

– Вообще-то это не обязательно. Я, например, не поменяла. Мое имя Лорел Данн с самого рождения. Неплохо, правда? – Маме нравилось чувствовать это превосходство над Сюзанной. – Почему это я должна менять свою фамилию из-за какого-то мужчины? Тем более, что это не обязательно.

– Лорел, пожалуйста, замолчи. – Сюзанна бросила на стол несколько карт. – Джин.

Мама вздохнула и тоже бросила карты на стол.

– Я больше не хочу играть в «Джин». Давай поиграем во что-нибудь другое, ну хотя бы в «Рыбалку» с ребятами.

– Неудачница, – сказала Сюзанна.

– Мам, мы не играем в «Рыбалку», это «Червы», и ты не можешь играть, потому что ты всегда мухлюешь, – сказала я.

Я была в одной команде с Конрадом и была почти уверена, что мы выиграем. Я специально выбрала его себе в пару: он умел побеждать. Он быстрее всех плавал, лучше всех танцевал и всегда выигрывал в карты.

Сюзанна захлопала в ладоши и засмеялась.

– Лорел, эта девочка вся в тебя.

Мама ответила:

– Нет, Белли – папина дочка. – И они обменялись какими-то странными взглядами, а я спросила:

– Почему?

Но я заранее знала, что мама не ответит, уж она-то умела хранить секреты. Я и сама знала, что похожа на отца: у меня были его глаза, девчачья миниатюрная версия его носа, такой же выступающий подбородок. Все, что я взяла от мамы, – это руки.

Буквально через мгновение Сюзанна улыбнулась мне.

– Да, Белли, ты абсолютно права. Твоя мама любит мухлевать, особенно когда играет в «Червы». А тому, кто мухлюет, удача не сопутствует, дети.

Она всегда называет нас «дети», но делает это так, что я даже не возражаю. Я не люблю, когда меня называют ребенком, но слова Сюзанны не заставляют тебя чувствовать себя маленьким и несмышленым. Наоборот, когда она так говорит, я чувствую, что у нас впереди еще целая жизнь.

Глава 12

Мистер Фишер всегда появлялся неожиданно, когда у него была такая возможность. На день-другой в середине лета, чаще – в первую неделю августа. Он банкир, и, по его словам, вырваться к нам даже на короткое время почти невозможно. К тому же нам лучше без него. С приездом мистера Фишера я хожу по дому настороженно, и не только я. Кроме, конечно, Сюзанны и мамы. Примечательно, что мама знает его столько же, сколько и Сюзанна, – они вместе учились в колледже.

Сюзанна говорит, чтобы я звала его просто Адам, но я не могу. Это звучит как-то неправильно. Мне проще сказать мистер Фишер. Стивен так же его зовет. Я думаю, что-то в его внешности заставляет людей, и не только детей, так к нему обращаться. Мне кажется, что и ему так больше нравится.

В этот раз он должен приехать в пятницу вечером, прямо к ужину, и мы его ждем. Сюзанна приготовит его любимый напиток – виски «Мэйкерс Марк» с имбирем. Мама всегда смеется над тем, как она готовится к его приезду, но Сюзанна не обращает на это внимания. Кстати, она и мистера Фишера дразнит. А он дразнит ее в ответ. Наверное, слово «дразнит» здесь неуместно, скорее, это похоже на препирания. Они много спорят, но при этом всегда улыбаются. На них весело смотреть: мама и папа часто ссорились и никогда так много не улыбались.

Мне кажется, что для отца мистер Фишер слишком хорошо выглядит. По крайней мере, лучше, чем мой отец. Но зато он и тщеславнее. Возможно, он такой же привлекательный, как и Сюзанна, но я не могу никого с ней сравнивать, потому что люблю ее больше всех.

Мне иногда кажется, что в душе мы представляем себе какого-нибудь человека в тысячу раз красивее, чем он есть на самом деле, будто смотрим на него через особые линзы. Но, может быть, только так мы видим его по-настоящему.

Мистер Фишер всегда давал нам двадцатку, куда бы мы ни пошли. Конрад, как самый старший, отвечал за наличные.

– На мороженое, – говорил он. – Купите что-нибудь вкусненькое.

Конрад был от этого в восторге. Он просто обожал отца. Тот был для него героем. Во всяком случае, какое-то продолжительное время. Значительно дольше, чем это удается другим людям. Мой отец перестал быть моим героем тогда, когда я увидела его с одной из его аспиранток после того, как они с мамой разъехались. Она даже не была симпатичной.

Конечно, легко винить во всем отца, но я считаю, что в их разводе виновата именно мама. Не понимаю, как она могла оставаться такой спокойной и безмятежной. Папа плакал, страдал, а она даже ничего не говорила. Наша семья распалась, и она просто смирилась с этим. Это было неправильно.

Когда мы тем летом вернулись домой, папа уже переехал, забрав свои шахматы, записи Билли Джоэла[2]2
  Джоэл, Билли (р. 1949) – американский автор-исполнитель песен и пианист, один из шести наиболее продаваемых артистов за всю историю США.


[Закрыть] и Клода.

Клод – это кот, преданный отцу, как никому другому. Хорошо, что он забрал его, но я все же расстроилась. Отсутствие кота я переживала намного тяжелее, чем отсутствие папы. Клод жил с нами так долго, что, казалось, весь наш дом – его собственность, и без него в нем было совсем пусто.

Папа отвел меня в ресторан и сказал:

– Прости, что я забрал Клода. Скучаешь по нему? – Он отрастил бороду, и на ней остался соус от салата, и меня это раздражало. И его борода тоже – она была такой же отвратительной, как и обед.

– Нет, – ответила я. Я не могла поднять взгляд от тарелки лукового супа. – Это же твой кот.

Итак, папе достался кот, а маме – я и Стивен. Это всех устраивало. Большинство уикендов мы проводили с папой. Мы оставались в его новой квартире, которая всегда пахла плесенью, сколько бы ладана папа ни зажигал.

Я, как и мама, терпеть не могу ладан. Я постоянно чихаю от него. Думаю, папа чувствует свою независимость, зажигая в своей новой квартирке столько ладана, сколько ему хочется. Как только я вошла в квартиру, я сразу же спросила у него с осуждением:

– Опять ладан жег?

Неужели он забыл о том, что у меня аллергия?

Папа виновато признался, что действительно кое-что жег и что такое больше не повторится. Но он продолжает это делать. Он жжет его, когда меня там нет, а потом проветривает, но я все равно чувствую этот отвратительный запах.

В его квартире две спальни. Папа спит в своей, а я в другой, на маленькой двуспальной кровати с розовыми простынями. Стивен остается на раскладном диване, и я завидую ему, потому что он может в любое время смотреть телевизор. В моей комнате только кровать и комод, которым я почти не пользуюсь. Мои вещи лежат в одном ящике, а остальные всегда пустуют. Еще в комнате есть полки с книгами, которые папа купил для меня. Папа часто покупает мне книги. Он все надеется, что я стану такой же умной, как он, и полюблю чтение. Мне правда нравится читать, но не то, что он пытается подсунуть. Я не люблю научную литературу, по мне, так лучше романы. И я терпеть не могу эти розовые колючие простыни. Если бы он спросил меня, какой цвет я люблю, я бы сказала, что желтый, но никак не розовый.

И все же он пытается. По-своему, но пытается. Он даже купил подержанное пианино и втиснул его в столовую только ради меня, сказав, что теперь я могу заниматься, когда остаюсь у него. Но я практически не сажусь за инструмент, пианино расстроено, а у меня не хватает духу сказать ему об этом.

Это одна из причин, по которой я так жду лета. Летом мне не нужно оставаться в папиной маленькой унылой квартирке. Это не значит, что я не хочу с ним видеться, наоборот, я очень по нему скучаю. Но его квартира наводит на меня тоску. Мне хочется видеть его дома. В нашем родном доме. Хочется, чтобы все вернулось на свои места. Но теперь мы проводим все лето с мамой, а по возвращении отправляемся куда-нибудь с папой. Как правило, во Флориду, навестить бабушку. Мы зовем ее Бабуля. Эта поездка тоже грустная. Бабуля все время пытается убедить отца вернуться к маме, потому что она обожает ее.

– Ты говорил с Лорел? – интересовалась она у папы спустя месяцы после развода.

Я терпеть не могу то, что бабуля постоянно напоминает ему об этом; ведь все произошло не по его воле. Это мама ушла от него, и это было унизительно. Я знаю, что именно она подала на развод и ускорила весь процесс. Думаю, папа был бы не против остаться жить в нашем двухэтажном домике с Клодом и всеми своими книгами.

Однажды он процитировал мне слова Уинстона Черчилля о России, что она – «загадка, завернутая в тайну и погруженная в неизвестность». Но если послушать папу, Черчилль говорил о нашей маме. Это было еще до развода, и папа сказал это горько, но с уважением. Даже когда он злился на маму, он восхищался ею.

Я думаю, что он должен был остаться с ней навсегда и попытаться разгадать ее тайну. Ему нравится разбираться в загадках, теориях, теоремах. Икс у него всегда чему-нибудь равен, икс не может быть просто иксом.

Я не считаю маму загадочной. Для меня она всегда была благоразумна и уверенна в себе, но не загадочнее стакана воды. Она всегда знает, чего хочет и чего не хочет. А не хотела она продолжать жить вместе с папой. Я не уверена, разлюбила ли она его, или вообще никогда не была влюблена.

Когда мы уезжаем к бабушке, мама тоже куда-нибудь отправляется. В такие далекие края, как, например, Венгрия или Аляска. Она всегда ездит одна и много фотографирует, но я никогда не просила показать мне эти фотографии, а она никогда не спрашивала, хочу ли я их посмотреть.

Глава 13

Я сидела в садовом кресле, ела тост и читала журнал, когда мама опустилась рядом со мной. Лицо ее было серьезно, и в глазах читался тот целеустремленный взгляд, с каким она обычно проводила со мной воспитательные разговоры. Я едва терпела эти разговоры, как едва терпела месячные.

– Чем собираешься сегодня заняться? – спросила она как бы невзначай.

Я проглотила последний кусочек тоста.

– Этим.

– Может, тебе стоит начать читать летний список литературы для подготовительных курсов? – сказала мама, смахивая крошки с моего подбородка.

– Да, как раз хотела этим заняться, – ответила я, хотя еще даже не думала об этом.

Мама откашлялась и вдруг спросила меня:

– Конрад принимает наркотики?

– Что?

– Конрад принимает наркотики?

Я чуть не поперхнулась.

– Нет! И почему ты спрашиваешь у меня? Конрад не общается со мной. Спроси у Стивена.

– Я уже спрашивала. Он сказал, что не знает, а Стивен не станет врать, – сказала она, вглядываясь мне в лицо.

– Ну, я бы тоже не стала бы врать!

Мама вздохнула.

– Я знаю. Просто Бек беспокоится. Его поведение изменилось. И еще он бросил футбол…

– А я бросила танцы, – сказала я, закатив глаза. – И ты еще ни разу не видела меня, бегающую с косячком в зубах.

Мама поджала губы.

– Пообещай, что расскажешь мне, если что-то узнаешь.

– Ну, я даже не знаю… – проговорила я. Мне вовсе не нужно было ей ничего обещать. Я прекрасно знала, что никаких наркотиков Конрад не принимает. Одно дело пиво, но уж точно не наркотики. Я бы могла даже своей жизнью поклясться.

– Белли, это серьезно.

– Мам, успокойся. Он не принимает наркотики. И когда ты успела поступить на службу в наркоконтроль? О чем еще хочешь поговорить? – Я, улыбаясь, подтолкнула ее плечом.

Она едва сдержала улыбку и покачала головой:

– Перестань.

Глава 14

13 лет

Поначалу они думали, что мы ничего не понимаем. С их стороны это было действительно глупо, потому что это была одна из тех редких ночей, когда мы все находились дома. Мы расположились в гостиной. Конрад слушал музыку в наушниках, Джереми и Стивен играли в видеоигру. Я сидела в глубоком уютном кресле и читала «Эмму», не столько потому, что она мне нравилась, а потому, что с такой книгой на коленях я выглядела умной. Если бы я действительно хотела почитать, то закрылась бы в своей комнате с «Цветами на чердаке»[3]3
  «Цветы на чердаке» (англ. Flowers in the Attic) – первая книга американской писательницы Вирджинии Эндрюс из серии «Доллангенджеры» в жанре семейной саги.


[Закрыть] или с какой-нибудь другой книгой, но уж точно не с Джейн Остин.

Кажется, Стивен первым почувствовал. Он обернулся, принюхался, как это делают собаки, и сказал:

– Вы чувствуете этот запах?

– Я же говорил тебе, что не надо съедать всю печеную фасоль, – сказал Джереми, не отрывая взгляда от экрана телевизора.

Я хихикнула. Хотя это было вовсе не то, что имел в виду Джереми, я тоже почувствовала этот запах.

– Это марихуана. – Мне хотелось первой сказать об этом, чтобы показать, какая я опытная и всезнающая.

– Не может быть, – поразился Джереми.

Конрад снял наушники и сказал:

– Белли права. Это марихуана.

Стивен поставил игру на паузу и повернулся, чтобы посмотреть на меня.

– Белли, откуда ты знаешь, как пахнет марихуана? – спросил он с подозрением.

– О, Стивен, да потому что я постоянно под кайфом, я же полный укурок. – Я терпеть не могла, когда Стивен изображал старшего брата, особенно в присутствии Конрада и Джереми. Мне казалось, что он специально делал это для того, чтобы я почувствовала себя маленькой.

Он проигнорировал мои слова.

– Этот запах идет сверху?

– Это от мамы, – сказал Конрад, снова надевая наушники, – из-за химии.

Оказывается, Джереми не знал. Он ничего не сказал, но по тому, как он начал чесать шею, по тому, как был растерян, было заметно, что он не в своей тарелке, он пребывал в полном замешательстве от услышанного. Мы со Стивеном переглянулись, нам стало ужасно неловко. Мы знали о болезни Сюзанны, но были лишь сторонними наблюдателями, и порой, не представляя, что сказать, мы просто молчали. В основном так же поступал и Джереми, мы просто делали вид, что ничего не происходит.

Мама, конечно, не молчала. Она воспринимает действительность такой, какая она есть. Сюзанна говорит, что с нашей мамой она чувствует себя лучше. Действительно, той хорошо удается успокаивать людей, с ней можно почувствовать себя в безопасности. Как будто, пока она рядом, ничего плохого не случиться.

Сюзанна с мамой спустились вниз немного позже, обе хихикали, словно подростки, нашедшие родительский бар. Мама – это было заметно – тоже воспользовалась тайничком Сюзанны. Мы со Стивеном снова обменялись взглядами, на этот раз шокированные. Мы с ним искренне считали, что мама была последним человеком на Земле, кто закурил бы марихуану, кроме, конечно, бабушки Грэн, маминой мамы.

– Ребята, вы съели все кукурузные чипсы? – спросила мама, роясь в шкафу. – Я умираю от голода.

– Да, – сказал Стивен. Он даже смотреть на нее не мог.

– А картофельных не хочешь? Пойди, возьми пачку, – предложила Сюзанна, подходя к моему креслу. Она погладила меня по волосам. Обожаю, когда она так делает. Сюзанна намного нежнее мамы в подобных делах и всегда называет меня дочкой, которой у нее нет. Она любит опекать меня и заботиться, а мама, так же как и я, не возражает.

– Ну что, ты уже полюбила «Эмму»? – Сюзанна имела талант разговаривать так, что тебе начинало казаться, что ты самый важный и интересный человек из всех присутствующих.

Я было открыла рот, чтобы солгать, каким интересным считаю этот роман, когда Конрад громко сказал:

– За час она не перевернула ни одной страницы.

На нем все еще были наушники.

Я бросила на него свирепый взгляд, но в глубине души была поражена тем, что он это заметил. На этот раз он все же смотрел на меня. Но, конечно, Конрад заметил бы, Конрад все замечает. Он даже может заметить, что у соседской собаки в правом глазу больше наглости, чем в левом, или то, что доставщик пиццы в прошлый раз был на другой машине. Конрад заметил, чем я занималась, не потому, что обратил на меня внимание; это была всего лишь констатация факта.

– Тебе понравится, как только ты вникнешь в происходящее, – заверила меня Сюзанна, убирая мне челку со лба.

– Мне всегда требуется время, чтобы вчитаться, – проговорила я тоном, которым просят прощения. Мне не хотелось расстраивать Сюзанну, ведь именно она посоветовала мне эту книгу.

Мама вернулась в комнату с пакетиком тянучек и полупустой пачкой чипсов. Она кинула Сюзанне конфеты и запоздало крикнула:

– Лови!

Сюзанна попыталась поймать, но не успела, и конфета упала на пол. Сюзанна снова захихикала, наклонившись за ней.

– Какая же я неуклюжая, – посетовала она, закусывая длинную конфету зубами, будто это была соломинка. – Что же это на меня нашло?

– Мам, все знают, что вы курили наверху, – сказал Конрад, слегка покачивая головой в ритм музыке, которую мог слышать только он.

Сюзанна прикрыла ладонью рот. Она молчала, но было заметно, что она крайне расстроена.

– Упс, – сказала мама. – Бек, кажется, мы попались. Мальчики, ваша мама курила медицинскую марихуану, чтобы справиться с тошнотой после химиотерапии.

Стивен, не отрывая взгляда от телевизора, спросил:

– А ты, мам? Ты тоже курила марихуану из-за химиотерапии?

Я знала, что так он пытался поднять всем настроение, и это сработало. Он хорошо умел это делать.

Сюзанна выдавила смешок, а мама бросила конфету прямо в затылок Стивену.

– Остряк! Я морально поддерживаю свою лучшую подругу. Люди делают вещи и похуже.

Стивен поднял конфету и сдул с нее пыль, прежде чем положить ее в рот.

– Так значит, ты не будешь возражать, если я тоже буду курить?

– Только если у тебя будет рак груди, – сказала мама, обмениваясь взглядом со своей лучшей подругой.

– Или у твоего лучшего друга, – добавила Сюзанна.

За все это время Джереми не проронил ни слова. Он смотрел то на Сюзанну, то снова в телевизор, словно боялся, что если надолго отвернется, она может раствориться в воздухе.

Позже, вечером, когда мамы думали, что мы отправились на пляж, мы с Джереми, заскучав, решили вернуться в дом перекусить чего-нибудь. Поднимаясь на веранду, мы услышали их разговор через открытое окно.

Джереми остановился, услышав голос Сюзанны.

– Лор, знаешь, я ненавижу себя даже за такие мысли, но я скорее умру, чем лишусь груди.

Джереми остановился и тяжело вздохнул. Потом сел, и я опустилась рядом с ним.

– Я уверена, что ты так не думаешь, – сказала мама.

Я терпеть не могу, когда мама так говорит, и, похоже, Сюзанне тоже это не понравилось, потому что она ответила:

– Не говори, будто знаешь, о чем я думаю.

Я еще никогда не слышала, чтобы она говорила так – злобно и резко.

– Хорошо, хорошо, не буду.

И тут Сюзанна заплакала. Хотя мы их не видели, я знала, что мама гладит ее спине круговыми движениями, так же как всегда гладила меня, когда я была расстроена.

Мне хотелось сделать то же для Джереми. Я думаю, что ему стало бы от этого легче, но я не могла. Вместо этого я взяла его руку и крепко сжала в своей. Он даже не посмотрел на меня, но руку не убрал. Именно тогда мы стали настоящими друзьями.

А потом мы услышали, как мама сказала своим самым серьезным и невозмутимым тоном:

– У тебя действительно чертовски красивые сиськи.

Сюзанна разразилась смехом, похожим на лай морских котиков. Она одновременно смеялась и плакала. Все становилось на свои места. Если мама сквернословила, а Сюзанна смеялась, все было в порядке.

Я отпустила руку Джереми и встала. Он последовал моему примеру. Мы молча побрели обратно на пляж. Да и о чем мы вообще могли говорить в тот момент? «Мне жаль, что у твоей мамы рак?» «Я надеюсь, что она не потеряет грудь?»

Мы вернулись на пляж, когда Конрад и Стивен только вышли из воды с досками для серфинга. Мы до сих пор еще не разговаривали, и Стивен это заметил. Я думаю, что и Конрад заметил, но ничего не сказал. Стивен спросил:

– Что с вами, ребята?

– Ничего, – сказала я, подтянув колени к груди.

– Может, вы впервые целовались или типа того? – сказал он, выжимая купальные шорты прямо мне на ноги.

– Заткнись, – ответила я ему. Мне хотелось сдернуть с него эти шорты, только бы сменить тему. Прошлым летом мальчики просто помешались, сдергивая друг с друга штаны в общественных местах. Я никогда в этом не участвовала, но в тот момент мне ужасно хотелось это сделать.

– О, я знал, – сказал брат, тыча меня в плечо. Я отмахнулась от него и снова посоветовала ему заткнуться.

– Эта любовь свела меня с ума, эта любовь так нежданно пришла…

– Стивен, не будь придурком, – сказала я, качая головой и закатывая глаза на пару с Джереми.

Тот встал, отряхнул шорты от песка и зашагал от нас в сторону океана.

– Джереми, дружище, что на тебя нашло? Я же просто пошутил, – окликнул его Стивен. Тот даже не оглянулся, просто продолжал идти по берегу. – Ну чего ты!

– Оставь его в покое, – сказал Конрад. Они с братом никогда не были особо близки, но иногда очень хорошо понимали друг друга, и это был один из таких случаев. Конрад оберегал Джереми, заботился о нем, и от одного этого вида в моей груди поднялась и захлестнула меня волна любви к этому парню. Позже я почувствовала вину оттого, что меня угораздило влюбиться в Конрада, как раз когда у Сюзанны обнаружили рак.

Стивен был смущен и растерян. Такое поведение было совершенно не в духе Джереми. Обычно он первым начинал смеяться и шутить в ответ.

А мне еще захотелось подсыпать соли ему на раны.

– Ты такая задница, Стивен.

Брат уставился на меня.

– Блин, ну в чем я-то виноват?

Я проигнорировала его и улеглась на полотенце, закрыв глаза. Мне хотелось надеть наушники Конрада и забыть этот день, будто его никогда не было.

Джереми отказался и от ночной рыбалки, на которую собрались Конрад и Стивен, хотя и любил рыбачить ночью. Он всегда пытался уговорить кого-нибудь пойти вместе с ним. Но тем вечером он сказал, что не в настроении. Они ушли, а я осталась с Джереми. Мы смотрели телевизор и играли в карты. Мы провели так большую часть того лета, только я и он. Наша дружба стала крепче. Иногда он будил меня рано утром, и мы шли на пляж собирать ракушки и песчаных крабов или отправлялись на велосипедах за три мили, чтобы купить мороженого. Наедине со мной он не сыпал шутками как обычно, но все же оставался тем же самым Джереми.

Тем летом я почувствовала, что он мне ближе, чем мой собственный брат. Джереми был лучше. Может быть, потому, что он тоже был чьим-то младшим, а может быть, просто потому, что такой уж у него характер. Он славный парень, и все его любят, у него талант – с ним всегда спокойно и хорошо.