Текст книги "Анна К"

Именно в туалете ее позже нашла Лолли и через дверь сказала, что пора идти. Кимми замотала головой и пробормотала, что сама найдет дорогу домой. Лолли стукнула в дверь и отказалась принимать такой ответ, дескать, сейчас уже слишком поздно. Кимми должна «собрать все свое дерьмо и сложить его в рюкзак, чтоб оно не мешалось под ногами», а потом ждать сестру и Стивена у выхода – через десять минут. Затем Лолли легкомысленно добавила, что это – цитата из «Рика и Морти».

Ее слова лишь добавили соли на открытую рану Кимми, и она закричала в ответ:

– Ненавижу тебя!

Но вопль потерялся в шуме нажатого кем-то слива.

Через пятнадцать минут Лолли гневно стукнула в дверь кабинки, и Кимми обнаружила, что сестра не одна.

Заглянув под дверь, она узнала туфли «Гоу-Гоу» и, понимая, что она, Кимми, представляет собой ужасающее зрелище, распахнула дверь. Лолли и Анна были потрясены, но хранили молчание, когда она протолкнулась мимо них. Правда, потом Кимми услышала, как они шепчутся за спиной.

– Если мы, мать вашу, едем, так, вашу мать, поехали! – прошипела она и покинула дамскую комнату, больше не размышляя о том, что подумают о ней они – или кто бы то ни было еще.

XXV

Анна, конечно же, увидев заплаканное лицо Кимми, моментально поняла, что случилось, и чувство вины за ее роль во всем этом накатило прямо-таки с бешеной силой. Она была поражена, обнаружив, что сейчас почти четыре утра, а это означало одно: она танцевала с Вронским несколько часов подряд. Если бы кто-нибудь сказал, что прошло десять минут, она поверила бы: ведь время, проведенное вместе, пролетело так быстро.

Лолли, желая сгладить истеричное поведение сестры, свалила все на то, что Кимми была под наркотиками и, вероятно, страдала от жесткого отходняка. Анна не стала спорить, она просто ответила, что решила не ехать с ними домой, а закончить вечеринку вдвоем с Беатрис, а потом без пятнадцати шесть сесть на поезд до Гринвича. Анна попросила Лолли попрощаться за нее со Стивеном и Кимми.

Лолли кивнула и ушла, втайне взволнованная, что теперь они останутся со Стивеном в квартире совсем одни, поскольку родители парня уехали на выходные в Гринвич, собравшись посетить благотворительный вечер в загородном клубе. Стивен шепнул ей что-то насчет «крещения» каждой комнаты, и Лолли была более чем готова сделать это.

Анна провела несколько минут перед зеркалом. После потных танцев на ней совершенно не осталось макияжа, волосы, гофрированные в стиле девяностых, были совершенно растрепаны, однако, посмотрев на свое отражение, она не могла сказать, что выглядит ужасно. Если уж на то пошло, Анна казалась более живой и восторженной, чем когда бы то ни было. Она напомнила себе, что последние несколько часов в основном занималась кардиотренировкой, поэтому дело, вероятно, состояло именно в этом. Но даже думая об этом, она знала, что обманывает себя.

Ее взгляд был каким-то особенным. Она немного задержалась в дамской комнате, ожидая, пока все уйдут. Ей совсем не хотелось снова встретиться с Кимми, увидеть ее боль и почувствовать себя предательницей. Когда она вышла, Стивен, Лолли и Кимми уже исчезли, а вечеринка подходила к концу. Она нашла Вронского, беседующего с Джейлин, именинницей, сидевшей с отцом и с его друзьями-знаменитостями. Какое-то время Анна наблюдала за ними, удивляясь, как легко и уверенно Граф держится с людьми. Он заметил ее и махнул рукой, чтоб она подошла поближе. Она приняла приглашение и скользнула рядом с ним на диван.

Диджей объявил, что прокрутит последние несколько песен. Вронский посмотрел на Анну, и она кивнула. Никогда еще она не оставалась в заведении до закрытия бара, не говоря уже о целом ночном клубе, так что была вполне готова. Кроме того, она совсем не чувствовала усталости.

Танцпол снова ожил, когда там собрались припозднившиеся гуляки. Все выпендривались друг перед другом, отплясывая группами. Вронский шепнул Анне, что запомнит навсегда, как танцуют под «Рамп Шейкер»[34]34
  Песня Rump Shaker ((англ.) – буквально: «Шейкер для крупа») (1992) американской хип-хоп группы Wreckx-N-Effect ((англ.) – «Крушения и эффект»).


[Закрыть] заявившиеся сюда легенды баскетбола. Когда зазвучала последняя песня, гости закричали и вскинули руки вверх. Это была «Теперь, когда мы нашли любовь» «Хэви Ди энд Зэ Бойз»[35]35
  Кавер-версия Now That We Found Love (известна как Now That We’ve Found Love) (англ.) (1991) американской рэп-группы Heavy D & The Boyz ((англ.) – «Тяжелый Ди и мальчики»). Оригинальная песня была создана Кеннетом Гэмблом и Леоном Хаффом и записана американской ритм-энд-блюз группой The O’Jays (1973).


[Закрыть], и Вронский притянул Анну к себе, крепко прижав. Он знал каждое слово песни, чем заставил ее смеяться, а когда зазвучал припев, до нее начал доходить смысл трека: «Теперь, когда мы нашли любовь, что мы будем делать с ней?»

Для них не было песни лучше, чем эта.

После того, как композиция закончилась, они рука об руку прошли в гардеробную. Анна до сих пор не могла забыть лицо Кимми, и Вронский спросил ее, что не так.

– Мне грустно, что ночь уже в прошлом, – ответила она.

Он кивнул и сказал:

– Не обязательно, чтобы так случилось. Можно продолжить и пойти поесть блинчиков.

Анна покачала головой и шепнула:

– Не стоит. Я не думаю, что нам следует уходить вместе.

Вронский нахмурился и заметил, что ни за что не отпустит ее домой одну в такой поздний (или ранний) час. Именно тогда она призналась, что не собирается возвращаться в нью-йоркскую квартиру, а первым же поездом отправится в Гринвич. Граф смутился, но расспрашивать ее не стал. Вместо этого он заявил, что ему нужно отлучиться в туалет, и попросил подождать его. Анна согласилась и проводила юношу взглядом, понимая, что, когда он вернется, ее уже здесь не будет. Сексуальная тусовщица испарилась, остался лишь блеск в глазах.

Выйдя из клуба, она хотела вызвать такси, однако пошла пешком. Отец взбесился бы, если б узнал, что она бродит одна в темноте, но в пять часов утра улицы были совершенно безлюдны. Она никогда раньше не видела город таким, и в своей тишине он показался ей очень красивым.

Закутавшись в кашемировое пальто «Лоро Пиана», Анна ехала первым поездом, и он был практически пуст. Она выбрала место у окна, положила ноги на сидение напротив и зевнула. Когда поезд выехал из туннеля в ранний утренний свет, она почувствовала, что ей немного грустно. Она достала телефон, который не проверяла в клубе, и увидела несколько пропущенных звонков от Александра и два голосовых сообщения, которые быстро вернули ее к реальности. Она написала бойфренду, что возвращается в Гринвич, чтобы проведать собак и выспаться. Анна добавила, что позвонит ему, как только проснется. Обычно она добавляла сердечко к сообщениям, которые отправляла своему парню, но на сей раз не сделала ничего подобного. Она была уверена: он даже не заметит такую маленькую деталь.

Выглянув в окно, Анна обнаружила, что снова идет снег. Она прислонилась лбом к холодному стеклу, наблюдая за снежинками, пока не задремала с улыбкой на лице.

Анна очнулась, вздрогнув, когда поезд затормозил. На мгновение потеряв ориентацию, она выглянула в окно: снег превратился в ледяной дождь. Они не остановились на станции, а задержались на путях. Вагон был пуст, если не считать мужчины, который спал, похрапывая. Она встала, не понимая, что происходит, и решила выяснить все сама. В соседнем вагоне она увидела служащего в форме, который сообщил, что из-за сильного мокрого снега на рельсы упало дерево, и они немного задержатся, пока кто-нибудь не уберет его.

Анна, зевающая и вялая, в оцепенении возвращалась в свой вагон. Она внезапно почувствовала голод и решила купить шоколад и пончик в кофейном корнере.

Когда она собиралась платить, кто-то положил на прилавок пятьдесят долларов и сказал:

– Завтрак для леди – за мой счет.

Она крутанулась и увидела стоящего позади Вронского. Ее глаза распахнулись от удивления, нахлынули противоречивые эмоции. Конечно же, она была рада видеть его, более чем рада, на самом деле – счастлива… но что он творит? Он тоже заказал горячий шоколад, и вскоре они вдвоем сидели друг напротив друга в первом же попавшемся пустом вагоне.

– Что ты делаешь в поезде? – спросила она.

– Я должен быть там, где ты, поэтому вот он я. Плюс, ты даже не попрощалась.

Анна вспыхнула.

– Я не знала, что сказать.

– «До свидания» было бы достаточно, – поддразнил ее Граф.

– Алексей, это безумие. Ты должен вернуться в город.

– Не могу, – ответил он, качая головой. – Я должен быть здесь, с тобой.

– У меня есть парень. Все в Гринвиче знают его.

– А у меня есть тетушка с дядюшкой, которые всегда рады приютить любимого племянника столько, сколько он захочет.

– А как же Кимми? – уточнила Анна, начиная слегка паниковать из-за кружащихся в голове эмоций. – Она такая милая. Ты мог бы быть с ней.

– Теперь ты сходишь с ума, – заметил он. – Кимми милая, но она мне не интересна. Мне интересен кое-кто другой. – Он был предельно откровенен, и это выглядело сексуально.

Звякнул телефон Анны, что показалось ей странным в столь ранний час. Она обнаружила сообщение от Александра, тот спрашивал, почему поезд задерживается. Глядя на пузыри на экране, она вдруг испугалась того, что он пишет ей. И появившийся текст стал худшей из возможных новостей. Бойфренд жаловался, что не мог заснуть, и внезапно решил повидаться с ней в городе. Он остановился в Гринвиче, чтобы позавтракать и заправить машину, когда внезапно пришло сообщение Анны о том, что она уже в поезде. Теперь он на станции, ждет, чтобы забрать ее.

– О боже, Александр на станции! Он приехал, потому что мы… – Она, задохнувшись, подняла взгляд и встретилась глазами с Вронским. – Забудь, не важно. А важно другое: как раз то, ты не можешь поступить таким образом. Мы оба не можем.

Вронский потянулся через стол и взял ее руки в свои.

– Анна, ты знаешь, слишком поздно. Все уже случилось.

– Что случилось? Ничего не случилось! Мы вместе танцевали в клубе, что с того? Мы не делали ничего плохого. – Она выдернула руки из его ладоней и быстро встала, нечаянно расплескав горячий шоколад. – Алексей, если я тебе не безразлична, ты забудешь об этой ночи. – Анна бросилась было прочь, но прежде, чем она успела добраться до конца вагона, остановилась и повернулась, посмотрев на него. – Мне жаль, что я не попрощалась раньше. Я не могла набраться смелости, поскольку это значило бы, что наше время вдвоем истекло, а я не была готова к такому раскладу. – Она стояла, пристально глядя на Алексея, пока он столь же пристально смотрел в ответ, и заставляла себя продолжить: – Но теперь все кончено.

С этими словами она развернулась и ушла в соседний вагон. Граф Вронский сидел очень тихо: слышался лишь стук капель пролитого шоколада, единственное доказательство того, что она была тут.

XXVI

Дастин проснулся в Бронксе на зеленом кожаном диванчике в крошечной комнатке брата Николаса в «Мейерсон-Халфвей-Хаус» (жилище находилось над забегаловкой тако) около шести утра в воскресенье. Диван пропах сигаретным дымом вперемешку с кислой горчицей и смешанной вонью всех, кто спал здесь до него. Три полосы утреннего света пробивались сквозь сломанные пластиковые жалюзи, освещая полутемное помещение. Дастин медленно сел, услышав хриплое дыхание Николаса.

Приехав накануне ночью, Дастин обнаружил, что его брат – единственный работник крошечного заведения «Тако! Тако!» Когда он вошел внутрь, открыв парадную дверь ресторанчика (если можно было назвать рестораном грязный зал на десять человек), там оказалось пусто. Дастин увидел оранжевый прилавок, три комплекта столов и стульев разной степени потрепанности. Он снова проверил, на месте ли телефон, хотя и знал, что его не ограбят.

Дастин сел, и мгновение спустя, благоухая сигаретным дымом, появился его брат.

– Как житуха? – Николас разговаривал с Дастином так, как будто тот не был его младшим братом. – Есть хочешь?

Желудок Дастина утвердительно заурчал, прежде чем парень открыл рот и решительно кивнул.

– Ты ведь еще жрешь мясо? Пока что не стал хипстерским веганом, а? – Николас мрачно усмехнулся.

Дастин наконец обрел дар речи.

– Только не я. Я всегда буду плотоядным. – Для пущего эффекта он пару раз вяло фыркнул по-кабаньи, но быстро выдохся.

Слегка улыбнувшись, Николас повернулся спиной к брату и принялся за готовку. Он готовил тако, поскольку предполагалось, что это ресторан тако. Молчание продолжалось почти все время завтрака. Николас наблюдал, как Дастин проглотил пять мягких тако, едва прожевав их.

Лишь когда он принялся запивать поздний ужин мексиканской колой, Николас, наконец, заговорил.

– Чувак, ты ешь так, будто внутри у тебя черная дыра. Уж я-то знаю. Хотя мне не заполнить ее тако. Черт, я практически уверен, что после работы здесь я больше никогда не буду есть тако.

– Давно ты тут работаешь? – спросил Дастин.

– Двух недель еще нет, но такое чувство, что два года. Я выбрал длинную смену. С десяти вечера до пяти утра. До трех все более-менее терпимо, но последние два часа просто убийственны.

Дастин кивнул, хотя ему было сложно сочувствовать брату. Единственной работой Дастина на сегодняшний день было обучение богатых подростков в пентхаусах стоимостью двадцать миллионов долларов.

– Я думал, у тебя еще месяц в программе.

Николас объяснил, что у него осталось три недели трехмесячной реабилитации, но его досрочно освободили за хорошее поведение. Для других это значило, что они весьма преуспели и могут быть свободны, но Николас редко вел себя, как должно.

– Так тебя выгнали? – спросил Дастин, постаравшись не использовать слово «опять», чтобы вопрос не прозвучал осуждающе.

– Ага, я взял на себя вину за проступок одного человека, – буркнул Николас – и сразу же стало понятно: это все, что Дастину нужно знать на данный момент. Он подхватил тарелку и направился обратно на открытую кухню. – Добавки?

– Нет, спасибо, – ответил тот, поморщившись от собственной вежливости. Рот горел после соуса сальса, и теперь ему хотелось чего-нибудь другого. – У тебя найдется что-нибудь сладкое?

– Ничего слаще меня, – выпалил Николас, рассмеявшись собственному сарказму.

Дастин поднял взгляд и увидел, что брат уже возвращается с бумажной тарелкой, где лежали чуррос, и с пластиковым медвежонком, наполненным медом. Удовлетворенно хмыкнув, Николас поставил тарелку перед Дастином.

– Некоторые вещи никогда не меняются, – пробормотал он.

Дастин взял теплый чуррос и впился зубами в приторную сладость. Было приятно, что брат помнит о его пристрастии к сладкому.

– Ты печешь их? – спросил он с набитым ртом.

– Если под выпечкой ты подразумеваешь, что я достаю их из морозилки и жарю в масле, то да. Хотя они свежие. Кто-то заказал еду навынос, но пока не появился. Гребаные наркоманы, я должен был догадаться.

Дастин выдавил меда на второй чуррос. Он уплетал их до тех пор, пока не съел все. Пальцы у него стали липкими, но он удержался от того, чтоб облизать их, вспомнив, как долго ехал сюда на метро.

– Где можно вымыть руки?

Брат указал в сторону прилавка, и Дастин направился в маленький туалет для сотрудников, совмещенный с кладовкой для чистящих средств. Он избегал смотреть на себя в зеркало, пока мыл руки, быстро высушил их и прошел обратно.

Николас тем временем пялился в телефон.

– А чью вину ты принял на себя? – спросил Дастин, желая обсуждать жизнь Николаса, а не свою собственную.

Брат был скуп на слова и больше походил на задумчивого молчуна. Дастин наблюдал, как Николас достает пачку табака и сворачивает на столе сигаретку. Дастин невольно дернул губами, хотя он курил не слишком часто. Он подумал, что смолил только с Николасом и на полуночных учебных сходках, где школьники были готовы на что угодно, лишь бы не заснуть.

– Курнем? – спросил Николас, держа две идеально свернутых сигареты.

Они выкурили их перед подъездной дорожкой. Дастин прислонился к металлическим воротам, опущенным у входа в магазин, тогда как брат расхаживал по дорожке взад и вперед. Дастин смотрел на грязную улицу, на мусор, застрявший в тающей слякоти. Вскоре Николас рассказал, что в реабилитационном центре встретил девчонку из Аризоны, Наталью, и именно она попалась на наркоте. Они были вдвоем, когда ее поймали, а он взял вину на себя. Николас добавил, что чист уже два с половиной месяца и готов к тому, что его все равно отпустят. Отец был обо всем извещен, и он появился в центре на следующий день, а потом они вдвоем, отец и сын, улетели на Восток в абсолютном молчании.

Николас попытался сказать родителю, что наркотики были не его, но его объяснение не было услышано.

– Никогда не верь наркоманам, полагаю, так, – пробормотал Николас, показывая, что история окончена, и, бросив окурок на тротуар, затоптал его ботинком.

Дастин поверил рассказу брата, хотя Николас был известен тем, что приукрашивал правду в своих целях. Теперь Дастин понимал, на что способен парень ради подходящей девушки.

– Ты собираешься повидаться с ней снова? – спросил Дастин, надеясь, что, может, хотя бы у одного из них будет счастливая развязка романа.

– Она должна написать, когда выйдет. Посмотрим. Наталья – не самая надежная девушка из тех, кого я встречал, – ответил Николас, возвращаясь в ресторан.

– Никогда не верь наркоманам, полагаю, так, – добавил Дастин, пытаясь быть остроумным. Он последовал за братом и зевнул, внезапно почувствовав усталость от того, что живот его теперь полон.

Николас вытащил из кармана связку ключей и протянул их Дастину, указав наверх.

– Там моя комната. Терпеть не могу ездить на работу. Ванная – в коридоре, только тихо, парень в соседней комнате просто с ума сходит, если его случайно разбудишь. У него утренняя смена: он должен встать в четыре тридцать.

Дастин схватил свою бумажную тарелку и бросил в мусорное ведро у боковой стены, пытаясь решить, что ему делать. Он написал отцу, что будет дома утром, хотя не похоже было, чтобы его кто-нибудь ждал. Взяв у брата ключи, он вытащил бумажник.

Николас покачал головой.

– За мой счет, братишка. Иди, поспи, а утром, когда я встану, купишь мне завтрак. Где-нибудь в другом месте, где не подают тако.

Дастин заснул через несколько минут после того, как свернулся калачиком на диване, и горе накрыло его, словно одеяло. Он даже не помнил, как через несколько часов пришел брат.

На следующее утро Дастин встал и поплелся к окну, чтоб посмотреть на покрытую сажей кирпичную стену напротив вентиляционной шахты. Наступил новый день, и никто так сильно, как он, не радовался, что вчерашний день окончен. Он подумал, не рассказать ли за завтраком брату о Кимми. Дастин сомневался, что Николас отнесется с сочувствием к его ситуации, но ему было все равно. Это не было поиском утешения. Он просто хотел избавиться от всех оставшихся чувств к ней – и уже больше никогда не думать о Кимми.

XXVII

Дерево убрали с железнодорожных путей через двадцать минут, колеса медленно ожили и начали двигаться вперед. Анна была рада, что поезд снова тронулся в путь, но в то же время чувствовала острые уколы тревоги, не уверенная в своих чувствах по поводу того, куда они ее действительно приведут.

Тысячу раз она ездила в Гринвич на поезде, но это была единственная поездка, которую она могла вспомнить, когда ее переполнял страх. «Забавно, как одна ночь может все изменить, – подумала она, и тотчас последовала другая мысль. – Нет, ничего подобного. Скоро я буду на привычной станции, где бываю всегда. Мой парень будет ждать меня с горячим кофе и шоколадным круассаном, чтобы извиниться за телефонную перепалку. Он отвезет меня домой, а собаки будут прыгать на окна холла, пачкая носами стекло. Мне придется прислониться к двери, чтобы они не сбили меня с ног от счастья».

Но, даже когда она думала о предстоящем, тайная ее часть гадала, в каком он вагоне. Убрал ли Вронский пролитый ею горячий шоколад, или просто ушел оттуда.

Он все убрал, она знала, что он сделал это. Граф, как и все они, избалован деньгами и слугами, но, когда появлялся на людях, хорошие манеры требовали избавиться от любого беспорядка – или даже намека на него. Технически, это был ее беспорядок, но произошло все именно из-за Алексея. Он был тем самым, кто заставил ее говорить откровенно, выплескивать свои чувства, не думая о последствиях. Анна напомнила себе, что никогда ни на что не соглашалась, никогда не отвечала ему взаимностью. Она ничего не сделала, чтобы поощрить Вронского к подобным признаниям. На самом деле она старалась сделать так, чтобы они вообще не прозвучали, сбежав из города, не попрощавшись.

Если бы она осталась в клубе, чтобы поговорить, что бы случилось? Понял бы он, что ей нужно вернуться в Гринвич? Что ей нужен покой в собственной постели после целой ночи танцев с ним. Анна не могла вспомнить, когда в последний раз бодрствовала всю ночь. Даже на пижамных вечеринках в детстве она была девочкой, которая засыпала первой. Она не боялась ничего упустить и никогда не стеснялась оставлять подруг посплетничать о милых учительницах, новых нарядах и тусовках, на которые их пускали.

А ведь она даже не была на новогодней вечеринке собственного брата. Анна решила остаться на Мауи с родителями и Александром. Они лишь созвонились тридцать первого числа, когда она купалась в теплом соленом бассейне на роскошном курорте рядом с виллой ее родителей, расположенной у пляжа. Теперь она вспомнила, что Александр даже не поцеловал ее в полночь. За минуту до этого тропический бриз бросил в бассейн пляжный мяч, и бойфренд погнался за ним. Он всегда поступал правильно, ее парень. Собирал мусор и выбрасывал его. Поддерживал переработку отходов для спасения планеты. Он лично позаботился о том, чтобы в кафетерии начали перерабатывать пищевые отходы: одно из его многочисленных решений в качестве президента школы. Когда она увидела, что пляжный мяч приземлился в бассейне, то сразу же подумала, какой звук он издаст, если она ударит по нему.

Итак, когда наступил Новый год, она была на одной стороне бассейна, а бойфренд – на другой. Анна вспомнила сентенцию о том, что не поцеловать кого-то в полночь – плохая примета. Она рассказала Александру об этом позже, когда они брели по темному пляжу к вилле ее родителей.

Он ответил, что такой вещи как невезение не существует, но затем повернулся и спросил, поддразнивая: «А кому-то нужен поцелуй?» Анна вспомнила, как ей хотелось, чтобы Александр схватил ее и поцеловал прямо на пляже, вместо того чтобы постоянно все обсуждать.

Анна удивилась, что Александр решил приехать из Бостона (точнее из Кембриджа, входящего в агломерацию Бостона, где располагался университет), чтобы повидаться с ней сегодня. Ему были не свойственны спонтанные поступки, обычно он планировал любые мелочи вплоть до минут. И нынешняя его поездка наверняка испортит все выходные. Анна подумала, уловил ли он что-то в ее голосе, когда звонил перед тем, как она отправилась на вечеринку.

Когда поезд с визгом затормозил в Гринвиче, платформа была пуста, и Анна надеялась, что Александр решил остаться в своем вагоне и ждать ее. Она поспешила сойти на платформу, натянув на голову капюшон пальто, чтобы не оглядываться по сторонам: словно лошадь, которой нужны шоры, чтобы двигаться вперед.

Она наполовину бежала, наполовину шла в направлении парковки, когда услышала, как Александр зовет ее по имени:

– Анна!

Она прикусила губу и повернулась, сохраняя спокойное выражение лица.

Вот он, ее парень, в темно-синей парке «Ральф Лорен», в отглаженных брюках цвета хаки, машет ей рукой. На Александре не было шапки, волосы намокли от снега и облепили голову. «Его уши, – подумала она, – неужели они всегда были такими большими?»

Александр подошел и обнял, поцеловав ее все еще теплую щеку своими холодными, тонкими губами.

– Ты сделала это, – сказал он, констатируя очевидное.

Анна отчаянно старалась сохранить самообладание. «Будь умницей, – решила она, – это не имеет никакого отношения к нему». Она схватила парня за руку и попыталась увести, боясь задержаться хоть на мгновение.

– Я принес тебе кофе и круассан. Конечно же, шоколадный, – добавил Александр, не сдвинувшись с места.

«Ну конечно же, – подумала Анна. – Никогда не жду от тебя сюрпризов».

– Может быть, теперь ты будешь более счастлива видеть меня?

Он дразнил ее, но она не могла избавиться от ощущения, будто он упрекает ее за то, что она не выглядит достаточно счастливой.

Она заставила себя улыбнуться.

– Спасибо. Я отчаянно хочу спать, поэтому можешь выпить мой кофе.

– Какой сюрприз! – голос Вронского прозвучал за их спинами.

Анна закрыла глаза, одновременно и разъяренная тем, что Вронский осмелился сделать это, и счастливая, что снова увидит Алексея. Она медленно повернулась и посмотрела на Графа, стоящего перед ней. Его непослушный шарф снова касался земли. Протяни руку – и можно коснуться его лица. Он находился так близко, однако между ними была огромная пропасть.

Александр растерянно посмотрел на молодого человека и обнял подругу за плечи. Анна отступила в сторону, стряхнув руку бойфренда.

– Мы ехали в одном поезде? – тихо спросила она, превратив слова в вопрос, адресованный собственному парню. – Александр, познакомься с Алексеем Вронским. Кузен Беатрис. Он из города. Алекс, это мой парень, Александр. – Она говорила торопливо и старалась не смотреть на Вронского слишком долго, зная, что не сможет удержаться от улыбки.

– О, приятно познакомиться, – сказал Александр, сняв угольно-черные рукавицы и пожав Вронскому руку. – Что привело тебя в Гринвич столь рано? – Он был серьезен: ни дать ни взять хозяин владений, внимательно наблюдающий за всеми, кто переступает границу его территории.

Анна, обычно не отличавшаяся ехидством, закатила глаза, глядя на разворачивающуюся перед ней сцену. «Какой мужчина носит варежки? Тот факт, что сводная сестра связала их для тебя, не значит, что ты обязан их напяливать. Почему ты всегда успокаиваешь Элеонору так, будто она все еще ребенок?»

– Несколько дней назад я пропустил ужин в честь дня рождения дядюшки и вот решил порадовать его, – сказал Вронский так небрежно, что и Анна невольно поверила объяснению. – Он встает рано, мой дядя. – Вронский сделал вид, что играет в гольф, и если б он держал клюшку, то легко мог бы размозжить Александру голову.

– Ты уезжала с матерью, а вернулась с сыном, – ответил Александр с натянутой улыбкой, довольный собственным остроумием. Он взглянул на Анну, как гордый пес, только что положивший к ее ногам палку.

Анна кивнула и крепко сжала руку Александра, давая понять, что им нельзя оставаться на станции. Она желала, чтоб пытка поскорее прекратилась. Если она не уйдет немедленно, то будет бояться того, что может сделать. Она чувствовала себя так странно, так необычно. «Ты просто устала. Еще и не выспалась. Все хорошо. Просто попрощайся, а потом можешь забыть сегодняшнюю нелепую ночь».

– Было приятно снова увидеть тебя, Алекс, – она запнулась. – Прошу, поздравь дядю от моего имени. – Прежде чем отвернуться, она заставила себя еще раз взглянуть ему прямо в лицо, хотя не могла бы устоять, даже если бы попыталась. Вронский встретился с ней взглядом, и Анна была поражена голубизной его глаз на фоне пасмурной серости дня. Боже, что бы она только ни отдала, чтобы нырнуть в них и уплыть.