Текст книги "Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье"

Эта кабульская встреча (тогда Азита принесла на переговоры свою семимесячную дочь Мехрангис) позволила ей ощутить вкус той жизни, которую она некогда воображала для себя. Более 2000 делегатов со всего Афганистана собрались вместе на несколько недель, и Азита оказалась окружена людьми, чьи амбиции были подобны ее собственным.

Идея помогать строить новое общество – такое, в котором мечты ее дочерей не будут сокрушены авторитарным режимом и войной, – казалась ей не столько призванием, сколько обязанностью, которую она должна на себя принять. Реализация детской мечты стать врачом означала бы возвращение к учебе, а поскольку теперь нужно было содержать семью, Азите нужна была работа с полной нагрузкой. Теперь женщины должны были быть допущены в афганскую политику, это обещало ей сферу деятельности, где она смогла бы оживить свою прежнюю мечту – оказывать влияние, стать лидером.

Три года спустя, уже после того как она получила диплом педагогической академии в Бадгисе и одновременно работала в офисе Организации Объединенных Наций переводчиком, один друг семьи предложил ссудить ей 200 долларов, необходимых для регистрации в качестве кандидата в члены парламента на первых национальных выборах. В свои 28 лет, будучи уже матерью четверых детей, Азита решила, что эту сумму она вряд ли сможет возместить, если проиграет. Значит, она просто обязана была победить.

Среди бесконечных цементных стен, мешков с песком, защищающих от взрывов, и кабульской пыли стремление к прекрасному может стать всепоглощающим. Тем, кто совершает пятичасовое путешествие мимо бесславной авиабазы Баграм, где афганцев пытали до смерти американские военнослужащие{62}62
  «… где афганцев пытали до смерти американские военнослужащие…» См.: Tim Golden, «In U. S. Report, Brutal Details of 2 Afghan Inmates’ Deaths», New York Times, May 20, 2005, nytimes.com.


[Закрыть], через несколько контролируемых Талибаном районов и вдоль по проселочной дороге, на которой движение часто нарушается из-за небольших самодельных взрывных устройств, как говорят, открывается нетронутый сказочный мир.

В эту пятницу Азита отправила мужа и дочерей в те места на пикник на свежем воздухе. Пока их не будет, она отдохнет. Махая на прощание семье из окна третьего этажа, она видит, что Мехран заняла переднее сиденье рядом с отцом. Старшие девочки, сгорая от возбуждения, делят между собой заднее сиденье, и длинные вереницы машин в утреннем свете устремляются прочь из города. Пятница – молитвенный день, но это еще и выходной, который семьи могут провести вместе. Поездка на «пикник» для менее консервативных афганцев – чрезвычайно ценимый способ общаться, а для некоторых – и тайно употреблять спиртное вдали от соседей и других кабульских сплетников. Алкоголь здесь под запретом, но это правило легко обходится, так же как многие другие культурные и религиозные законы Афганистана.

В нашу пятничную утреннюю колонну вливается и начальник местной пожарной службы – старый друг мужа Азиты. За его машиной следуют два грузовика с молодыми сопровождающими-пожарными, вооруженными «калашниковыми».

Место, куда мы прибываем, находится в провинции Каписа, давнем оплоте моджахедов, где обширные скальные формации и горы разбивают исчезающий зеленый ландшафт, который вот-вот вступит в полноценное лето. Суровые зимы закалили узловатые ветви столетних деревьев, и они царят над почти невидимыми тропами, бегущими сквозь высокие травы в поля, где дети пасут овец. На другой стороне горы, там, где река питает тучную, темную почву, раскинулись поля гороха и огурцов. Рядом с ней, рассыпавшись по траве, сидят компаниями любители пикников из Кабула. Некоторые женщины посбрасывали головные платки и громко смеются.

Молодые пожарные, не вынимая изо рта сигареты, сгружают с машин гигантские пластиковые простыни, два тяжелых восточных ковра и несколько больших корзин и ведер. Они тащат все это, плюс оружие и патронташи, через красивые ручейки, перепрыгивая с камня на камень. Когда Мехран, одетая в белое, как отец, падает на коленки в воду, он подхватывает ее и несет дальше на плечах. Она триумфально едет верхом, глядя сверху на процессию, в конце которой сестры поскальзываются в своих плоских сандалиях, силясь не отстать.

Пожарные выступают в роли следопытов и после получасового похода останавливают свой выбор на идеальном дереве, разворачивая под ним широкие пластиковые простыни. В ходе традиционного весеннего ритуала дерево начинают трясти, и маленькие белые и красные ягодки барабанят по пластиковой простыне, которую держат двое пожарных. Третий, который взобрался на верхушку дерева и обвил ногами толстый сук, громко, удовлетворенно смеется, когда его просят еще разок тряхнуть ветку. И ягоды шелковицы вновь дождем сыплются вниз, проделывая путь из пластиковых простыней в корзины.

Наш караван снова пускается в путь, и добычу приносят на берег речного потока, который хранит еще одну маленькую тайну. В земле выкопана и обложена камнями яма, куда втекает вода из источника. Корзины опорожняют в похожий на ванну резервуар, наполненный ледяной чистой водой, и все присаживаются вокруг этой ванны на корточки, жадно вылавливая темно-фиолетовые ягоды и поедая их горстями. Когда все наедаются до отвала, на траве расстилают сплетенные вручную ковры. Чтобы не мешать процессу пищеварения, некоторые поедатели ягод сменяют позу сидя со скрещенными ногами на лежачее положение, и по кругу начинают передавать большие сосуды с питьевым йогуртом.

Муж Азиты, живущий с ней уже тринадцать лет, широко ухмыляется и подставляет лицо солнцу. Стремясь получить свою долю внимания, Мехран заползает на него, но он тут же осторожно спихивает ее с переполненного живота. Выбраться из Кабула и показать детям что-то иное помимо четырех стен квартиры, где они проводят бо́льшую часть времени, ему удается редко.

Он рассказывает мне, что женился на Азите, потому что она была его кузиной, а еще потому, что он ее любил. Но в основном, объясняет он, это было одолжение, сделанное дяде и его семье. Иначе в военное время Азиту могли бы принудить к браку с незнакомым человеком.

– Вот почему я в это ввязался. Вся семья согласилась, что это было лучше всего.

– Но у вас уже была жена?

– Да. Но Азита – дочь моего дяди. С тех пор как я лишился отца, он стал для меня отцом. Когда он сказал, что не хочет уступать ее другой семье, я захотел помочь.

Он смотрит на Мехран.

– Он прямо настоящий мальчик, вам не кажется? Он выглядит как мальчик – и ведет себя как мальчик. Он для нас хороший сын.

Я тоже смотрю на Мехран. Черты ее лица напоминают отцовские, особенно когда она морщит лоб или хмурится. Усмехаясь, отец признает, что Мехран балуют больше, чем других детей. Но она – младшая, так что ей просто нужно немножко больше любви – об этом тоже нужно помнить. Это так в любой семье. К тому же Мехран снова станет девочкой; в этом, конечно, не может быть сомнений. Возможно, лет десять-двенадцать – хороший возраст для обратного перехода. Или на пару лет позднее, в зависимости от того, как она будет выглядеть. Отец не вполне уверен в сроках:

– Мы первый раз такое сделали. Посмотрим, что будет дальше.

Он не предвидит для Мехран никаких проблем, не считает, что годы, проведенные в мальчишеской роли, каким-то образом будут смущать ее впоследствии. Планирования и даже просто долгих размышлений о будущем лучше всего избегать. Став свидетелем бурных исторических событий и нескольких войн, он понял, что попытки предсказать будущее часто становятся причиной разочарований.

– Сегодня это нужно, а насчет завтра я не знаю. Мехран знает, что она девочка, а когда подрастет, еще лучше поймет разницу.

Их уловка сработала настолько хорошо, что он почти сумел обмануть самого себя.

– Честно говоря, я думаю о нем как о мальчике. Когда я его вижу, я вижу своего единственного сына.

Отец, безусловно, рассчитывает, что Мехран вырастет, превратится в молодую женщину, выйдет замуж и родит собственных детей. Любой другой исход был бы странным.

– Такова жизнь в Афганистане. Надеюсь, ему повезет. Может быть, даже будет легче потом, потому что сейчас он – мальчик.

За обедом, к которому готовят кебаб, Мехран отводят почетное место между отцом и начальником пожарной службы. Она подружилась с несколькими пожарными, каждый из которых дозволяет ей подержать в нетвердых ручонках свой «калашников». Если у пожарных и есть какие-то догадки насчет ее истинного пола, они достаточно учтивы, чтобы сказать об этом вслух. Они также очень вежливо отводят глаза, когда на пути попадаются три другие девочки, и дружно стараются сохранять дистанцию, чтобы избежать любого физического соприкосновения. Ни одной из остальных девочек не представляется шанса подержать в руках оружие. Поглотив гигантское количество еды, начальник пожарной службы достает сладко пахнущую самокрутку и прикуривает. Он пускает ее по кругу между своими подчиненными, которые с радостью принимают угощение, опустив оружие на колени. Это сделает обратный путь в Кабул не таким скучным.

По дороге домой Мехран засыпает на отцовском плече, а задача вести машину препоручается парню-пожарному с тяжелыми сонными веками. У Мехран есть еще несколько лет до начала жизни в роли обычной афганской женщины. А пока она пользуется привилегиями.

Часть II
Юность

Знай же, что тело – лишь одеянье.

Ищи не покров, а того, кто под ним.

Руми – персидский поэт XIII в.

Глава 8
Сорванец

Захра

Выставленная на стол, она была точь-в-точь как животное в зоопарке. Вокруг раздавались веселые возгласы и громкий смех. Она застыла, не в силах шевельнуть и пальцем. Когда по ее щекам покатились слезы, она не подняла рук, чтобы их утереть. Слезы еще сильнее их раззадорили: «Смотрите, смотрите!» И на нее стали смотреть еще пристальнее. Некоторые возбужденно захлопали в ладоши. Наконец, она закрыла лицо ладонями и закричала, чтобы не слышать этих звуков…

Этому происшествию суждено было стать одним из ее самых первых ярких воспоминаний, и позднее она описывала его так: «Я сделала мир темным. Я думала, что если я не смогу видеть мир, то и он не увидит меня».

Приход в детский садик в Пешаваре в стандартной униформе для мальчиков был ошибкой. Одежду принесла ей мать, и секрет Захры продержался несколько дней, но потом другие дети ее разоблачили. Старшие принялись дразнить ее: она ведь ненастоящий мальчик, так почему ей хочется казаться мальчиком? Один из ребятишек побежал за воспитательницей, которая была очень недовольна, узнав об этом маскараде. В садик вызвали родителей Захры, и они молча выслушали целую лекцию о важности дисциплины и послушания для детей с самых юных лет. Это миссия как детского сада, так и школы, и не следует с ней шутить. Родителям придется достать для своей дочери подобающую девичью форму, прежде чем ей позволят вернуться в садик.

Дома Захра плакала и норовила вывернуться из синей юбочки и белой блузки. Именно в тот день, когда она вернулась в садик, ее выставили на стол, чтобы она служила примером остальным.

– Это девочка, – объявила воспитательница. – Посмотрите на нее. Вот так выглядит девочка. Видите? Она никогда не была мальчиком. Теперь вы все это запомните.

Почти десять лет спустя, стоя на пороге кабульской квартиры, принадлежащей ее семье, Захра одета в одежду по собственному выбору: свободного покроя черный пиджак, рубашку на пуговицах и темные брюки. Она выглядит точь-в-точь как элегантный юноша, гуляющий по тонкой грани между полами, – с ее округлым лицом, полными губами, длинными ресницами и блестящими стрижеными а-ля Том Круз волосами с аккуратным боковым пробором. Она приветствует нас без улыбки. И не опускает взгляд (побуждение, впитавшееся в плоть и кровь большинства афганок). Она бесстрашна, смотрит мне прямо в глаза, уперев одну руку в бедро. А почему бы и нет? Ее внешность соответствует господствующему полу; моя – нет.

Благодаря еще одной цепочке слухов и знакомств «из рук в руки» я нашла 15-летнюю Захру и ее семью. Они родом из Андхоя, что в северной провинции Фарьяб. Там, если верить на слово нескольким кабульским торговцам коврами, девочек нередко одевают как мальчиков, чтобы они помогали в роли прядильщиц в производстве ковров. Но Захра никогда не была бача пош, выполнявшим тяжелую работу. Напротив, ее родители говорят, что их дочь просто всегда хотела быть мальчиком. Они тут ни при чем. И так же как многие истории о бача пош, с которыми я сталкивалась до сих пор, эта оказывается не вполне правдивой.

Захра вступает в опасный возраст.

Девочку-афганку, которая перестала быть ребенком и начала свой путь к молодой женщине, следует немедленно прикрыть и защитить, чтобы гарантировать сохранение ее девственности и репутации для будущего брака. Неважно, насколько спортивным, мальчишеским и живым был дух бача пош, пубертат – или, по словам доктора Фарейбы, в идеале чуть раньше – это время, когда для большинства девушек по необходимости опускается занавес. Именно тогда их нужно провести через обратное превращение, иначе бача пош, по словам Фарейбы, может «немножко повредиться в уме», если будет представляться кем-то иным, вступая в возраст половой зрелости, когда гендерная сегрегация достигает полного расцвета. По этой причине, оставаясь в свои 15 лет в мужском обличье, Захра постепенно вступает на гораздо более трудную почву, чем бача пош помоложе. К ее годам девочек уже обыкновенно учат стараться быть приличными, стеснительными и очень тихими молодыми женщинами.

Однако Захра лишена большинства традиционных женских черт характера и не держит язык за зубами. Она жила как мальчик столько, сколько себя помнит, и не имеет никакого намерения меняться. Она даже не хочет становиться афганской женщиной. Они – граждане второго сорта, объясняет она мне, всегда принадлежат мужчинам и подчиняются им. Так с чего бы ей хотеть стать одной из их числа?

– Люди называют девушек плохими словами; они кричат на девушек на улицах, – говорит она. – Когда я это вижу, я не хочу быть девушкой. Когда я – парень, они со мной так не разговаривают.

Захра предпочла бы работать, самостоятельно себя содержать и принимать собственные решения, не переходя под опеку мужа из-под власти отца, как диктует женщинам афганская культура. Другие кабульские девушки-подростки говорят о похожих желаниях как о шутливой фантазии, поскольку вызов, брошенный родителям, – большая редкость в афганской среде. Но Захра совершенно серьезна, и обычный путь афганки для нее, по ее собственным словам, немыслим. Ей не нужна семья, не хочет она и заводить детей.

– На веки вечные я хочу быть парнем, парнем и только парнем, – говорит она.

В ее школе нет других бача пош, но она пришла к этому выводу самостоятельно, путем наблюдений за соседями и собственной семьей. В ее семье на 11 человек приходится три комнаты, и Захра спит в одной спальне с сестрами. Как и во многих афганских семьях, уединиться можно в лучшем случае в ванной комнате. Причем кто-нибудь из ее восьми сестер всегда стучит в дверь, требуя впустить, или просто стучит, пробегая мимо.

С разрешения родителей Захры, после того как у нее заканчиваются занятия в школе, мы с ней и моей переводчицей Сетарех начинаем обходить район Кабула, в котором живет Захра. У нее нарочито тяжеловесная походка, словно между ног у нее что-то есть. Высоко подняв напряженные плечи, зацепив большие пальцы за отвороты карманов, она шагает вперед широким, вразвалку шагом в своем любимом наряде, состоящем из клетчатой рубахи с капюшоном, которая на пару размеров ей велика, джинсов и шлепанцев. Она низко наклоняет голову, едва ли не упираясь подбородком в грудь, и поднимает глаза только в том случае, если кто-то окликнет ее по имени. Она знает, что ее сила – во внешнем виде, и ее походка успешно сигнализирует окружающим, что она – типичный мальчишка-подросток с непростым характером.

Благодаря этому маленькому маскараду Захра – воплощенная провокация и вызов порядку всего общества, в котором она живет.

Мода всегда была способом сообщать окружающим о своей классовой и гендерной принадлежности и уровне силы. В Афганистане пол и сила – это одно и то же. Брюки, стрижка, правильно подобранная походка – и девочка-подросток может получить все, чего ей не положено иметь. Как Талибан жестко контролировал внешний вид мужчин и женщин во время своего правления, когда женщины могли появляться в общественных местах только покрытыми с головы до ног, так и на протяжении всей человеческой истории те, кто хотел гарантировать сохранение патриархального порядка, применяли специфические правила, касающиеся одежды.

Английский король Иаков I запрещал{63}63
  «Английский король Иаков I запрещал…» См.: Anastasia S. Bierman, In Counterfeit Passion: Cross-Dressing, Transgression, and Fraud in Shakespeare and Middleton (University of Nebraska – Lincoln, Department of English thesis, 2013), digitalcommons.unl.edu.


[Закрыть] женщинам одеваться по-мужски в период своего правления в 1600-е годы, дабы женщины наверняка не получали никаких неположенных преимуществ.

Во Франции 1800-х был принят закон{64}64
  «Во Франции в 1800-е был принят закон, гласивший, что женщины…» Lizzy Duffy, «Parisian Women Now (Officially) Allowed to Wear Pants», National Public Radio, February 4, 2013, npr.org.


[Закрыть], гласивший, что женщины не могут носить брюки; этот закон не был формально отменен вплоть до 2013 г.

Талибан открытым текстом запрещал женщинам носить мужскую одежду, а также одевать девочек как мальчиков, что может косвенным образом указывать на то, что в обществе имелось достаточно таких нарушений, как в случае Захры, и достаточно бача пош, раз талибы усматривали необходимость в запрете такой практики. Сегодня не существует официального закона, в котором присутствовало бы упоминание об одевании девочек как мальчиков.

Политика Талибана в области одежды теперь тоже дело прошлое, но дресс-коды для женщин, начиная с достижения ими половой зрелости и после, по-прежнему подчинены строгому общественному контролю, и в добровольных блюстителях порядка нет недостатка. Женщина должна четко сигнализировать о своем поле с помощью одежды, но есть текучие ограничения того, на сколько женщиной ей позволено быть.

Однажды, как только мы выходим за порог дома Захры, мимо нас проезжает подросток на велосипеде, облизывает губы и выкрикивает что-то на дари. Лицо Сетарех дергается от явного желания крикнуть ему в ответ, но вместо этого она сдерживается, опуская взгляд, как «хорошая девочка». Но Захра реагирует быстро. Первым делом она выкрикивает вслед велосипедисту пару ругательств. Затем поворачивается к Сетарех и многословно извиняется за поведение подростка. Обе они отказываются переводить оскорбление, но вскоре истина просачивается наружу: оскорбительная фраза имела смысл «я вижу очертания твоего тела», после чего следовало умозаключение о том, к какому типу женщин, вероятно, относится Сетарех. Никакие женские формы не должны быть заметны, когда женщина двигается, и темно-зеленые свободные брюки, туника и платок в пенджабском стиле покрывают все, кроме лица и кистей рук Сетарех. Но ее туника скроена с малюсеньким намеком на талию посередине, и весь ансамбль, не такой уж необычный для современной кабульской женщины в возрасте между двадцатью и тридцатью, менее консервативен, чем глухой черный покров. Кроме того, в глазах велосипедиста Сетарех – одинокая женщина в компании иностранки и молодого парня: иными словами, в подозрительной и, возможно, неподобающей компании.

Я окидываю взглядом свои широкие черные брюки и черный тренч длиной по колено.

– А кто же тогда я? Разве я – не еще одна женщина?

И Захра, и Сетарех смотрят на меня.

– Вы, – единогласно отвечают они, – всего лишь иностранка. До вас никому нет дела. Достают только афганок. Даже маленькие мальчики похожи на полицию нравов и уже умеют втолковывать женщинам, что им следует носить.

Будучи иностранкой и немусульманкой, я по определению принадлежу к другому биологическому виду. Следовательно, я в некотором смысле беспола – что в данных обстоятельствах, возможно, и к лучшему. Но то, что на мне надето, все равно имеет значение, и я со знанием дела одеваюсь так, чтобы привлекать к себе минимум внимания. За несколько дней до этого уличного происшествия Сетарех в знак хорошего отношения занялась созданием моего нового облика. Понаблюдав за мной во время наших разнообразных походов по Кабулу, она, наконец, решила поделиться комментарием. Моя одежда была недостаточно свободной, или недостаточно широкой, или недостаточно темной. Рукава – чуточку коротковаты и демонстрируют намек на запястье, а тонкая ткань моей туники склонна липнуть к бедрам при ходьбе. Да еще босые ноги в сандалиях! Все пялились на мои бледные ступни.

Спустя десять минут после того, как мы нырнули в мой скудный гардероб, все, что было сочтено сексуальным, из него исчезло, и я полностью превратилась в черный бесформенный предмет. «Должно быть, я выгляжу почти как афганка?» – поинтересовалась я. «Да не совсем, – рассмеялась Сетарех. – Вы никогда не будете выглядеть как афганка».

Хотя этот новый образ намного лучше прежнего, он все равно решительно выдает во мне иностранку. Ткани, которые я ношу, слишком дороги: афганки носят блестящий полиэстер, импортируемый из Пакистана. Мое черное пальто – это хорошо, но покрой у него чересчур современный и недостаточно прямой. Хуже всего брюки – пошитые из высокотехнологичной дышащей ткани, они выглядят спортивными. С каких это пор приличная афганка занимается спортом?! Это мужское дело.

Даже если бы я спряталась под буркой, язык моего тела выдавал бы во мне кого угодно, только не афганку. Сетарех предостерегла меня:

– Вы размахиваете руками при разговоре. У вас агрессивный тон. Вы словно чего-то требуете. Вы упираете руки в бока, будто хотите бросить людям вызов. Для женщины это слишком грубо. Вы быстро ходите и не опускаете взгляд. Вы смотрите людям в лицо, когда захотите.

Она снова улыбнулась – поскольку следующее замечание было очевидным: черный рюкзак, в котором я иногда ношу свою камеру, так же плох, как и сумка на ремне цвета хаки. И то и другое разоблачает во мне женщину с Запада! Словно я собралась заниматься скалолазанием. Нет, объяснила Сетарех, современная кабульская женщина стремится выглядеть космополиткой, как женщины в рекламе из Дубая, Пакистана или Ирана. Она пользуется косметикой, ходит с приличной, женственной сумочкой и носит высокий каблук – не такой высокий, чтобы можно было застрять в дождливые дни, когда кабульская пыль мгновенно превращается в жидкий ил, или не суметь перепрыгивать через водосточные канавы, но все же достаточно изящный, чтобы оставаться женственной. Практичность в одежде – это для людей нецивилизованных. И для мужчин.

Однако смысл не в том, чтобы выглядеть хорошо, и не в том, чтобы походить на афганку. Чтобы работать эффективно, мы должны сливаться с толпой и просто быть как можно ближе к полному ничто – но при этом оставаться женщинами. Проявлять уважение. Афганцы превратили в своеобразный вид спорта выслеживание мужчин-иностранцев со стрижеными бородами и в традиционном деревенском одеянии, которые катаются компаниями по два-три человека в обычных городских такси, изо всех сил стараясь походить на местных уроженцев. Их дорогие солнечные очки и туристические ботинки всегда их выдают. Перебарщивать – это очень стыдно, на взгляд Сетарех.

Все ее подруги тратят много времени на «чистку перышек» и старания расширить рамки женского дресс-кода, в котором они должны выглядеть как женщины, но в то же время не до такой степени женственно, чтобы показалось, что они привечают внимание мужчин.

Скрытое тело есть воплощение секса – который официально не существует иначе как в браке с целью воспроизведения рода. Вот почему соскальзывание ткани даже на сантиметр может транслировать провокационный сигнал. Когда почти всё тело скрыто, сексуализируется гораздо большее.

В среде, где секс никогда не обсуждается, где между мужчинами и женщинами существует строгое разделение, все постоянно думают о сексе – как это ни иронично и, пожалуй, как ни грустно. Части тела, ткани, жесты, которые в любом другом месте мира ни за что не показались бы сексуальными, получают определенную смысловую нагрузку. Это прискорбное противоречие означает, что каждый здесь постоянно должен быть гипербдителен.

Будучи женщиной, ты должна утаивать и свое тело, и любую энергию, которая его окружает – в речи, движении и взгляде. Прикосновений к человеку противоположного пола на публике, по случайности или в знак дружеского жеста, следует избегать. Один шведский дипломат на той неделе категорически отверг мою попытку взять его под руку: такая фривольная привязанность между иностранцами противоположного пола была бы неверно интерпретирована и создала бы ложное впечатление. Однако афганцы-друзья мужского пола в Кабуле часто держатся за руки, нередко придерживая другой рукой автоматный ремень.

Ответственность за поведение мужчин, да и вообще за всю цивилизацию, возложена здесь целиком и полностью на женщин, на то, как они одеваются и ведут себя. Считается, что мужские животные импульсы всеподавляющи и неконтролируемы. И поскольку мужчины – это жестокие, безмозглые дикари, женщины должны прятать свои тела, чтобы избежать нападения. В большинстве обществ от уважаемой женщины ждут, что она, в той или иной степени, будет прикрываться. Если она этого не делает, то напрашивается на нападение. Любой женщине, которая попадет в «беду», излишне привлекая мужское внимание, придется винить только саму себя.

По сути, это все та же затасканная старая попытка отмахнуться от жертвы изнасилования: на ней было надето что-нибудь провокационное? Если да, то она отчасти несет ответственность за то, что на нее напали. Представление о мужчинах как о дикарях, которые не могут себя контролировать, всегда было великим оскорблением для мужчин, поскольку оно подразумевает, что мужчины не обладают полноценным сознанием, которое способно взять под контроль даже крайне агрессивные импульсы.

В Коране, так же как и в Ветхом Завете{65}65
  «… так же как и в Ветхом Завете…» Например, 1-е послание Тимофею, 2:8–10, гласит: «Итак желаю… чтобы также и жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением [волос], не золотом, не жемчугом, не многоценною одеждою, но добрыми делами, как прилично женам, посвящающим себя благочестию».


[Закрыть], есть пассажи, в которых скромность в одежде рекомендуется и мужчинам, и женщинам. Но что́ в действительности составляет образ скромной, благочестивой и чистой женщины, в Коране нигде не предписано и варьирует в зависимости от представлений его многочисленных интерпретаторов. Закрывание лица вуалью исторически предшествовало исламу{66}66
  «Закрывание лица вуалью исторически предшествовало исламу…» См.: Leila Ahmed, Women and Gender in Islam: Historical Roots of a Modern Debate (New Haven: Yale University Press, 1992), pp. 5, 11, 12, 55. Она пишет, что закрывание лица вуалью, по-видимому, было введено в Аравии Мухаммедом, но уже существовало прежде у высших классов греков, римлян, иудеев и ассирийцев. Нигде в Коране это правило не предписывается в явной форме.


[Закрыть] и изначально было привилегией только высокородных женщин, символизируя их исключительную сексуальную принадлежность одному-единственному мужчине. Сетарех, как и большинство здешних женщин, покрывает голову, и когда она пересекает границу, чтобы навестить родственников в Пакистане, требуется, чтобы головной платок покрывал и ее грудь.

На севере женщины набрасывают на себя большие полотнища ткани, чадори, как еще один дополнительный слой покровов под бурку. В Кабуле молодые женщины позволяют платкам соскальзывать, и всякий раз, как мы остаемся наедине, Сетарех жестом облегчения и удовольствия встряхивает своими длинными блестящими волосами и проводит по ним пальцами, пробуждая их к жизни. А вот Захра с удовольствием брила бы голову, если бы мать ей не запрещала.

Когда мы во время прогулки по району, где живет Захра, проходим мимо небольшой овощной лавки, где выставлены на продажу пыльные апельсины, морковь и яблоки, она с гордостью упоминает, что в прошлом году здесь состоялась драка, в которой она играла центральную роль. Она шла по улице вместе с одной из своих младших сестер, и они услышали за спиной свистящий звук: кто-то пытался привлечь внимание младшей сестры: «Ссст, ссст, ссст…» Девочка наклонила голову и попыталась ускорить шаг, но Захра не собиралась молча спускать оскорбление. Она обернулась и заорала на юного обидчика:

– Позор тебе – позор, говорю я! У тебя уж почти борода выросла, а ты с ребенком заигрываешь!

Поначалу казалось, что подросток оторопел. Он даже сделал пару шагов назад. Но потом подобрал с земли камень и швырнул в Захру. Она пригнулась, и камень попал в машину позади нее. В ярости Захра перешла к решительным действиям. Она лягнула подростка в живот и попыталась нанести ему удар кулаком в лицо. Парень упал на землю, но ухитрился бросить в нее второй камень. Этот угодил в боковое зеркало припаркованной машины. Когда на шум прибежали два полицейских из парка, Захра объяснила, что произошло. В глазах ее был гнев, в сердце пылало пламя, когда она произносила эти слова: юноша старшего возраста неподобающе повел себя по отношению к ее сестре, которой было всего 12 лет.

Полицейские согласились с возмущением Захры и полностью разделили его, мельком взглянув на младшую сестру: та была подобающим образом одета в черное, аккуратно приколотый заколками платок покрывал всю голову. Ее нельзя было заподозрить в том, что она спровоцировала молодого человека на подобный поступок. Придя к такому выводу, полицейские принялись избивать подростка. К ним подключился и местный лавочник. После нескольких пинков и ударов кулаками они потащили оскорбителя прочь, в направлении полицейского участка. Ночь ему предстояло провести в камере.

Когда Захра досказывает свою историю, я в поисках подсказки поворачиваюсь к Сетарех, которая заполняет смысловые пробелы:

– Такова роль старшего брата – защищать честь младших сестер. Брату следует бросать вызов тем, кто грубит им.

В данном случае в роли старшего брата выступает Захра. Юные девушки, по мнению Захры, не должны иметь никаких контактов с юношами, пока не будут помолвлены или замужем. Больше всего брату стоит опасаться того, что его сестра влюбится в какого-нибудь парня по собственному выбору. Такое увлечение может окончиться для семьи катастрофой. После этого девушка будет запятнана и непригодна для брака.

Молодым людям нельзя верить, говорит Захра. Они могут давать девушкам обещания, а потом брать свои слова обратно, когда девушка уже опозорена и запятнана тем, что разговаривала с парнем, и таким образом даст повод для подозрений в том, что мысли ее уже нечисты.

Я задаю Захре вопрос, чтобы убедиться, что поняла все правильно:

– Значит, девушки не должны водить дружбу с парнями, пока не выйдут замуж?

Она отрицательно качает головой. Ни в коем случае.

– Но ты-то с парнями тусуешься?

– Только со своими соседями.

Несмотря на то, что Захра играет сверхзаботливую мужскую роль по отношению к сестрам, никакой лояльности к другим парням в ней нет и в помине. Она – не одна из них; она презирает их отношение к девушкам.

Есть очевидная двойственность в том, как она себя воспринимает, и в том, как распределяет свои разные личины по задачам и чертам:

– Когда я поднимаю тяжелый ковер, соседи говорят, что я сильная. Тогда я чувствую себя парнем. Когда я убираю дом, я чувствую себя девушкой. Потому что знаю, что это – женское дело.

Именно Захра является самым мобильным членом семьи. Она бегает по всем поручениям, к портному и на базар. Она заполняет тяжелые газовые баллоны и приносит их домой. Ее мужская сторона – физическая.

– Парни сильнее девушек. Они могут делать что угодно, и они свободны. Когда я была маленькой, меня все били, и я плакала. Но теперь, если кто-то пытается меня ударить, я отвечаю ударом. Когда я играю в футбол и в чем-то ошибаюсь, на меня орут. А я ору в ответ.