Текст книги "Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье"

Глава 6
Нелегалки

Простая математика: если ее поймают, всем будет нечего есть. И каждый день она боится разоблачения.

Все, что приказывают делать Нииме, она делает очень быстро. Она карабкается на лесенку, чтобы достать товары с верхней полки. Она ныряет под сложенные штабелями ящики импортированных из Пакистана апельсинов, чтобы вытащить коробки с чаем. Она втискивает свое маленькое гибкое тело между туго набитыми мешками с мукой, стоящими за прилавком. Она старается никогда не глядеть прямо в лицо покупателям. Ей кажется, что если бы они взглянули ей в глаза, то поняли бы, что она – ненастоящий мальчик.

С короткой стрижкой, одетая в серую тунику, десятилетняя Ниима идеально играет свою роль. Но нежный голос ее выдает. Вот почему она редко открывает рот, будучи Абдулом Матином – под этим именем она в основном известна за пределами глинобитных стен своего дома в одном из беднейших районов Кабула, где открытая сточная канава бежит вдоль домов, сложенных из шлакобетонных блоков. Каждое утро Ниима в платье и платке проводит два часа на занятиях в школе. Затем она возвращается домой, переодевается в рабочую одежду и идет работать помощником продавца в маленький продуктовый магазинчик рядом с домом, где живет ее семья. В среднем она ежедневно приносит домой сумму, эквивалентную 1 доллару 30 центам. Это дает возможность содержать ее пуштунскую семью, состоящую из восьми сестер и их матери.

Ниима выдает себя за мальчика исключительно ради выживания своей семьи. В этом нет ничего добровольного, и ее поступок едва ли содержит какой-либо элемент свободы.

В доме Ниимы туфли и сандалии, оставленные снаружи, отделяет от внутренних помещений лишь тонкая, ветхая занавеска. Отец Ниимы – безработный каменщик, он часто отсутствует дома и тратит бо́льшую часть денег, которые ему удается добыть, на наркотики, говорит мать Ниимы.

Превратить Нииму в мальчика – идея владельца магазина (это друг семьи), и она уже несколько лет играет эту роль по полдня в сутки.

– Он посоветовал нам это сделать. И сказал, что она сможет добывать хлеб для нашей семьи, – объясняет ее мать.

Ниима ни в коем случае не смогла бы работать в магазине как девочка – равно как и ее мать, – даже если бы захотела. Согласно семейным правилам, это было бы невозможно для женщины-пуштунки.

– Наша традиция такова, что женщины не работают на такой работе.

Родственники были бы опозорены. А муж никогда не пошел бы на это.

Никакого энтузиазма у Ниимы роль мальчика не вызывает. Для нее это тяжкий труд с минимумом приятных сторон. Она предпочла бы выглядеть как девочка. Дома ей нравится брать взаймы одежду у сестер. Она каждый день жалуется матери:

– Мне неуютно рядом с мальчишками в магазине.

Мать утешает ее, говоря, что пройдет еще всего пара лет, и она сможет превратиться обратно в девочку. Будущая жизнь семьи уже расписана: когда Ниима станет слишком взрослой, чтобы работать в магазине, ее место займет младшая сестра. А после той – следующая.

Чересчур раннее возвращение Шубнум в девичество уже началось. Эта восьмилетняя девочка все еще носит перан тонбан, но ее волосам позволено отрастать. Никто не предполагал, что это случится раньше 13-летия, но ее манеры, приступы хихиканья и длинные трепещущие ресницы больше не позволяют ей сойти за мальчика. Когда ее разоблачили в школе, которую она посещала вместе со старшим братом, учителя не возражали. Но Шубнум пришлось вынести массу насмешек и дразнилок в классе от остальных учеников, узнавших, что она – девочка.

Когда я навещаю ее мать, Нахид, в двухкомнатной квартире рядом с Кабульским университетом, на зернистом экране телевизора Джек Бауэр из сериала «24» пытает подозреваемого мусульманина-террориста электрическим током из разбитой лампы. Шубнум и ее брат завороженно уставились в экран. Их старшая сестра в головном платке со стеснительной улыбкой стоит в уголке, глядя в основном на собственные руки.

Хотя у Нахид уже есть один сын, обстоятельства требуют еще одного. Когда склонный к насилию муж, с которым она прожила 17 лет, потребовал, чтобы она полностью скрыла лицо и тело и не выходила из дому, Нахид предпочла уйти от него, в чем была. Отец Нахид заключил с ее мужем очень необычную и дорогостоящую сделку в момент их расставания: семейные деньги останутся у мужа в обмен на детей. В противном случае мужья имеют абсолютные права на детей{55}55
  «В противном случае мужья имеют абсолютные права на детей…» Орзала Ашраф Немат излагает анализ ситуации с разводами в исламском контексте согласно гражданскому праву Афганистана в работе «Roundtable Conference: Comparative Analysis of Family Law in the Context of Islam», Kabul, August 15–17, 2006, af.boell.org. Афганский Гражданский кодекс предоставляет мужу одностороннее право развестись с женой по любой причине или вообще без причины, в любой момент (статья 135). В дополнение к этому статьи с 236-й по 255-ю афганского Гражданского кодекса регулируют вопросы опеки.


[Закрыть], потому-то и уровень разводов в Афганистане стремится к нулю.

При поддержке родителей Нахид перебралась в другую часть города и начала свою жизнь заново. Она нашла работу и квартиру. Но ей, одинокой матери троих детей – вещь почти неслыханная в Кабуле, – нужно было уравновесить семью дополнительным сыном, чтобы они все чувствовали себя защищенными.

В ней, разведенке, видели доступную женщину вольного поведения, ее неотступно преследовал риск угроз и насилия со стороны мужчин, равно как и масса прямых и косвенных знаков неодобрения со стороны женщин. Однако теперь, с двумя сыновьями, она считается чуть более уважаемой женщиной.

Все сработало бы отлично, не будь Шубнум такой упрямой и такой непрошибаемо типичной девчонкой. Всякий раз, как ее вели к парикмахеру, чтобы подстричь, она разражалась слезами. Потом дергала себя за короткие волосы, чтобы заставить их расти быстрее, а дома почти маниакально натягивала на себя платья старших сестер.

В конечном счете Нахид сдалась. Она винит в этом себя: возможно, ей не удалось достаточно соблазнить Шубнум перспективой быть мальчиком.

Когда Шубнум спрашивают, кем она предпочитает быть – мальчиком или девочкой, та ни секунды не задумывается.

– Девочкой! – отвечает она с широкой улыбкой и высоко поднятой головой. Она бросает взгляд на экран телевизора, где в эту минуту танцовщицы энергично исполняют индийский танец бхангра. – Чтобы носить украшения и танцевать.

Ее желание будет исполнено. На ее будущей свадьбе, если не раньше.

Я постепенно начала проникать сквозь многослойные тайны Кабула в поисках других девочек типа Мехран. Шубнум и Ниима – одни из первых, кого я нашла. Я вычислила их благодаря плодородному кабульскому лабиринту сплетен, где информация из первых рук редко достается сразу, а если и сообщается, то только с глазу на глаз.

Официально их не существует, но, если спуститься на одну ступеньку ниже получившей заграничное образование кабульской элиты, то многие афганцы действительно вспоминают бывшего соседа, кого-то из родственников, коллег или дальней родни, имеющего дочь, которую воспитывают как мальчика. Поначалу имена называют редко, а адреса и того реже. Но сокровищница человеческого знания, укорененная в системе жесткого социального контроля, никуда не девается, существуя в виде телефонного справочника, базы данных и карты.

С помощью Омара и Сетарех, двух молодых переводчиков-афганцев, которые мало чего на свете боятся, зато отлично смыслят в «дворовой мудрости», я постепенно кую цепочку рекомендаций, откровений и знакомств, которая со временем начинает добывать доказательства того, что на самом деле в Кабуле и его округе живут и другие такие девочки. И их немало.

Одна живет «рядом с третьим домом, где срубили дерево». Другая, как полагают, «на первом этаже в доме без окон рядом с базаром». Или «на другой стороне лагеря беженцев, чуть дальше по дороге, за голубыми воротами с колючей проволокой». Есть одна такая в одной средней школе; другая – в таком-то районе. Известно, что дочь одного человека играет на поле в футбол и помогает отцу в портняжной мастерской.

В своих поисках мы часто путаемся и временами совершенно заблуждаемся, колеся по переулкам и районам, где можно ездить часами, не встретив ни одного указателя с названием улицы. Но когда мы, наконец, добираемся до нужной семьи и осторожно принимаемся расспрашивать, не может ли такого быть, что сын их – на самом деле девочка, от всегда вежливых и гостеприимных афганцев, независимо от того, живут ли они в элегантных виллах или в халупах, сооруженных из брезента и глины, поступает приглашение на чай.

После длительной процедуры знакомства, всегда сопровождаемой тонкими дипломатическими «заходами» Омара или Сетарех, нередко – вопросами о Швеции и моей собственной семье (в особенности об отце), и неоднократно подливаемым чаем, нам позволяют познакомиться с подставным сыном семьи и поговорить с «ним».

Мы с Сетарех вскоре начинаем соревноваться друг с другом, кто раньше заметит отличительные черты, характерные для девочек под личиной мальчика. Некоторых выдают более нежные черты лица или случайное хихиканье. Другие – позерки, они немного перебарщивают с мальчишеским подходом и демонстрацией агрессии. Но чаще всего мы распознаем пристальный, вызывающий взгляд, словно у нас есть общая тайна.

Случается, что маленький мальчик одаривает кого-нибудь из нас лукавой улыбкой на улице или в школе, а потом, позднее, наедине или в присутствии родителей подтверждается, что этот ребенок действительно «немного» отличается от компании, с которой водится.

Хотя ни одна из девочек не выбирала мальчишество добровольно, большинство говорят, что им по душе заимствованный статус. Отношение зависит от того, что им приходится с этим статусом делать. Для каждого ребенка вопрос сводится к сопоставлению выгод и обременительных обязанностей. Те, кто, подобно Мехран, растет в семьях высшего и среднего класса, часто служат символами престижа и чести своих семей, упиваются возможностью смело подавать голос в школе и играть в энергичные игры на свежем воздухе в своей округе.

Другие, из бедных семей, надломлены навязанным им детским трудом, как и настоящие мальчишки в том же положении. «Пусть это ужасное место для женщины. Но и для мужчины в нем нет ничего особенно хорошего», – любит говорить Кэрол ле Дюк. Среди уличных детей, занятых в торговле, продающих жевательную резинку, полирующих обувь или предлагающих на улицах помыть стекла машины, некоторые действительно мальчики, а другие – замаскированные девочки. Все они – часть подбрюшья Кабула, и для посторонних, мимохожих-мимоезжих, они по большей части просто невидимы.

Я выясняю даже, что имеется особое название для тех детей, которых на самом деле нет. Обиходное название для ребенка, который и не сын, и не дочь, – бача пош. Посоветовавшись с переводчиком, я в конечном счете записываю эти слова латиницей, поскольку никаких принятых написаний этих слов нет. Это выражение буквально переводится с дари как «одетый как мальчик». На пушту этот «третий тип» ребенка могут также называть алакаана. Само существование и широкая известность этого термина указывают, что эти дети не так уж необычны. К тому же они – отнюдь не новый феномен.

Временами в своих поисках бача пош мы забредаем совершенно не туда, обращаясь не к той семье, путая дом или район. А порой находим совсем не то, что искали.

В доме у закрытой территории неподалеку от Кабульского аэропорта, выстроенном для искалеченных ветеранов войны, нет электричества. Солнце село несколько часов назад, и в одной из маленьких темных комнат, занимаемых этой семьей, 12-летнего Эсмаиля представляют нам как «единственного сына» среди десяти сестер. У Эсмаиля темные волосы, кустистые брови и даже намек на черные волоски на верхней губе. В этом подростке нет ничего женственного, и я одновременно раздражена и смущена. Может быть, нам просто дали об этой семье неверные сведения?

Однако уйти сейчас, когда нас уже пригласили в дом, было бы невежливо, так что мы садимся пить чай, пока мать Эсмаиля рассказывает свою историю. Она передвигается медленно, опираясь на самодельный костыль, обмотанный тряпками. У нее только одна нога. Другой она лишилась в результате взрыва бомбы в 1985 г. Десять детей в возрасте от года до двадцати собираются вокруг нее на тощем ковре, покрывающем цементный пол. Старшая выросла при Талибане, и, как многие девушки той эпохи, она неграмотна. Она намного менее уверена в себе, чем младшие сестры, которые ходили в школу с 2002 г. и взволнованно говорят о том, как станут врачами или юристами, когда вырастут.

Но мать шикает на них. Единственное, о чем она хочет говорить, – это об Эсмаиле. Он – самый умный из ее детей, и все деньги, которые семья в состоянии откладывать, идут в фонд его высшего образования. Девочкам придется ждать своей очереди, если от этих денег вообще хоть что-то останется. Эсмаиль – ее «свет», говорит мать.

– Я не отличаю никого из своих детей, но знаю, что Эсмаиль достигнет высокого положения в обществе.

Эсмаиль пришел в их семью благодаря божественному вмешательству, объясняет она. Когда родилась шестая дочь, отчаявшаяся мать решила, что ребенка следует представить миру как сына. Она говорила всем и каждому, что ее малютка – на самом деле новорожденный сын. Наличие поддельного мальчика во младенчестве не имело никакого практического смысла для семьи. Зато имело другой смысл – магический. Друзья и соседи говорили матери, что, если она сможет превратить свою дочь в мальчика, это принесет ей удачу. Удачей в данном случае считался настоящий сын. Эта хитрость помогала многим семьям до нее: благодаря визуальной манифестации, когда женщина смотрит на образ ребенка мужского пола каждый день, ее тело со временем становится способно зачать сына.

И на этом завеса, наконец, падает: Эсмаиль – не девушка, замаскированная под мальчика, он действительно единственный сын в семье. Рассказывая историю о том, как она родила сына, после того как два года одевала как мальчика одну из дочерей, мать выглядит безмерно довольной. Ее шестая дочь, которая играла роль бача пош, умерла, едва ей сравнялось три года, зато послужила великой цели.

Пытаясь переварить этот новый дополнительный мотив для превращения девочки в мальчика, я ерзаю, сидя на полу. Все умолкают, и это указывает, что мы снова вступили в сферу, где привычная для меня логика или научные знания больше недействительны.

– Понятно. Но как можно знать, что это сработает…

Мать Эсмаиля перебивает меня быстрым жестом, указывая на сына:

– Взгляните на него. Вы же сами это видите.

– Ну разумеется!

Это один из самых распространенных способов произвести на свет сына, подтверждает доктор Фарейба, когда на той же неделе мне удается застать ее в Кабуле. Конечно, не такой безошибочный, как ее собственные советы и хитрости, но часто используемый в деревнях по всему Афганистану, где невозможно попасть на прием к научным экспертам уровня доктора Фарейбы.

В этот день она в прекрасной форме, ведет в захудалой гостиничке в районе Шар-и-Нау семинар для десятков медиков-афганцев из самых отдаленных провинций страны.

Главный вопрос программы – грудное вскармливание. В провинциях, где гуманитарные организации распределяют сухое молоко, возникла проблема. Изначальные получатели порошка для молочной смеси, беднейшие женщины, перепродают его на рынках, что дает возможность чуть более обеспеченным женщинам покупать ее, полагая отказ от грудного вскармливания признаком богатства. В попытке прекратить злоупотребления гуманитарной помощью доктор Фарейба и ее коллеги стараются пресечь эту тенденцию и уговорить женщин попытаться хотя бы пару месяцев покормить грудью новорожденных.

В Кабуле – ранняя весна, и женщины-участницы удалились в заднюю комнату, где стоят два пухлых дивана и пластиковый напольный вентилятор гоняет по комнате воздух. Медики-мужчины перекусывают где-то в другом месте. Доктор Фарейба приглашает нас присоединиться к застолью, где восемь афганок-врачей из восьми разных провинций передают по кругу дольки арбуза на стеклянных тарелках. Когда я подсаживаюсь к столу вместе с Сетарех, все они наперебой стараются подкладывать нам лучшие куски. Право обслуживать нас предсказуемо достается старшей из женщин, и она наваливает на тарелки целую гору арбузных долек. Но есть кое-что, чего я желаю больше арбуза: мне интересно, существуют ли бача пош повсюду в Афганистане, в том числе в их провинциях.

После осторожного знакомства с темой с помощью Сетарех и недолгих уговоров доктора Фарейбы женщины одна за другой принимаются рассказывать истории о том, как новорожденных девочек в их деревнях в момент рождения объявляли мальчиками.

Эти семьи могут быть богатыми, бедными, образованными, необразованными, пуштунскими, таджикскими, хазарскими или туркменскими – это не имеет значения, говорят мне. Единственное, что связывает всех этих девочек, – потребность семьи в сыне. Эти женщины встречали девочек, которые живут как мальчики, потому что семье нужен еще один источник дохода в виде работающего ребенка, потому что дорога до школы опасна и мальчиковое обличье обеспечивает некоторую безопасность или потому что в доме нет сыновей, а семья нуждается в том, чтобы предстать перед деревней как полноценная. Обычно, как мы уже видели в Кабуле, дело – в сочетании факторов. Бедная семья может нуждаться в сыне по иным причинам, нежели богатая, но никакие этнические или географические резоны их не разделяют. Все они – афганцы, живущие в обществе, которое требует наличия сыновей практически любой ценой.

И для большинства из них, говорят медики, присутствие бача пош в семье – принятая и не вызывающая сомнений практика, при условии, что девочка превращается обратно в женщину, войдя в пубертат, затем она должна выйти замуж и родить собственных детей. Запоздание с обратным превращением может иметь негативные последствия для репутации девушки.

Ведь девочка-подросток не должна и близко подходить к мальчикам-подросткам, даже под мальчишеской личиной. Она может нечаянно коснуться их – или, скорее, они коснутся ее, – и тогда в глазах тех, кому известен ее секрет, она станет распущенной и нечистой. Это может лишить ее шансов на брак, и такую девушку будут расценивать как недобросовестное предложение. Может оказаться запятнана репутация всей семьи.

Так сколько же таких бача пош в Афганистане?

Этого никто не знает. Они – меньшинство, но встреча с ними в деревнях по всей стране – «не то чтобы редкость». Обычно таких переодетых девочек одна или две в любой школе. Часто такой ребенок работает подручным в маленькой лавчонке. И все медработники видели их в клиниках, сопровождающих мать или сестру или в роли пациента, который, оказывается, имеет от рождения иной пол, нежели предполагалось вначале. Всем медработникам случалось с этим сталкиваться, и они в один голос говорят, что каждая семья, имеющая одних дочерей, обязательно рассматривает вопрос о превращении одной из них в мальчика. По их мнению, девочкам полезно пожить несколько лет как мальчики, прежде чем для них начнется другая, полная тягот жизнь, связанная с рождением собственных детей.

Одна из присутствующих врачей, женщина из провинции Гильменд, на пятом месяце беременности. У нее уже есть четверо сыновей. Другие шутят, что она «вне подозрений». На сей раз она хотела бы девочку. Муж поддерживает ее желание. Это впервые я слышу, как женщина говорит, что хочет родить дочь. Другие женщины поздравляют ее. Они обожают девочек, говорят они. Но притом являются женщинами и реалистками. В них живет глубокое и личное знание о том, как это непросто – появиться на свет еще одной девочке в такой стране, как их родина. Будущее дочери здесь зависит от ее отца. Одна повитуха из Вардака четко излагает проблему:

– Хорошо иметь дочь только с хорошим мужчиной. С плохим мужчиной не захочешь иметь никаких дочерей, потому что они будут страдать так же, как их мать.

Например, говорит она, если муж бьет жену, он, вероятнее всего, будет бить и дочерей. И тогда-то женщина самозабвенно молится о том, чтобы все ее дети были сыновьями. В ее работе самое тяжкое – видеть, как женщина, страдающая от домашнего насилия, рожает очередную девочку. Она знает, что принесет дочку в дом, где царит насилие. Согласно опросам ООН и нескольких правозащитных организаций, 9 из 10 афганок сталкиваются с насилием{56}56
  «… девять из десяти афганок сталкиваются с насилием…» Информацию по статистике домашнего насилия в Афганистане см.: «Living with Violence: A National Report on Domestic Abuse in Afghanistan», Global Rights: Partners for Justice, March 2008, globalrights.org. Этот отчет отмечает, что «ошеломительное большинство женщин, 87,2 %, испытали на себе как минимум одну форму физического, сексуального или психологического насилия или вступили в принудительный брак; и большинство (62,0 %) испытывали множественные формы насилия».


[Закрыть] в той или иной форме.

В соседних странах, например в Индии, где сыновей так же откровенно предпочитают дочерям, машины для проведения ультразвуковых исследований входят в число аппаратуры, наиболее востребованной врачами и пациентами. По словам Мары Хвистендаль{57}57
  «По словам Мары Хвистендаль…» Мара Хвистендаль в своей книге «Неестественный отбор» (Unnatural Selection: Choosing Boys over Girls, and the Consequences of a World Full of Men; Public Affairs, 2011) сообщает об абортах плодов женского пола по всей Азии.


[Закрыть] из книги «Неестественный отбор: мальчик лучше девочки», и последствия этого для мира, перенаселенного мужчинами», не менее 160 млн плодов женского пола уже абортировано по всей Азии, что искажает демографическую картину будущих поколений и создает острые проблемы в обществах, где не хватает женщин.

Хотя и ультразвуковые исследования, и тайные аборты на поздних сроках доступны в Кабуле тем, кто может платить, большинству сельских округ Афганистана до этого далеко. Женщинам в этих областях приходится пока полагаться лишь на древние, «низкотехнологические» рецепты доктора Фарейбы в надежде принести в этот мир поменьше дочерей.

У каждого медработника тоже есть хотя бы один пример волшебного создания сына в их родных провинциях. Они подтверждают, что причиной создания бача пош вполне может быть задача зачать настоящего сына. Молодая акушерка из Вардака в ярко-оранжевом платке говорит, что ее двоюродную сестру одевали как мальчика девять лет, пока ее мать, наконец, не родила сына. Часто бывает, что дочь остается мальчиком лишь до тех пор, пока не рождается сын: тогда он заменит бача пош, став предметом родительской гордости.

Этот мистический способ гарантировать появление на свет сыновей перекликается с нью-эйджевской концепцией «силы позитивного мышления», столь эффективно применяемой спортсменами и менеджерами по продажам. «Видь это, верь в это – и это случится». Афганская версия – это форма молитвы, которая не вписывается ни в одну из религиозных практик Афганистана, о существовании которых мне известно. Это просто волшебство, объясняют мне женщины. «Но ведь Бог все равно в этом как-то участвует?» – спрашиваю я, поскольку они ссылаются на божественное вмешательство.

Они переглядываются. Волшебство – это волшебство. И нет Бога, кроме Аллаха.

Воцаряется неуютное молчание. В последние несколько недель в стране шли демонстрации, основанные на упорных слухах о том, что работники иностранных гуманитарных миссий пытаются обращать мусульман в христианство.

Доктор Фарейба кивает мне: мол, «проехали». Пусть она до сего времени и соглашалась раскрыть кое-какие свои секреты, но религия – это тема, которую лучше не обсуждать с иностранкой.