Текст книги "Страж штормов"

– Господин, теперь ничего не поделаешь. Вас будут судить за ересь!

Устало выругавшись, граф прислонился к стене. Он не ответил на обвинение, и прорицатель, в тревоге смотревший на графа, тоже смолчал.

Священник принял молчание за сожаление.

– Возможно, вас не сожгут за это преступление. Люди утверждают, что именно ваш кинжал нанес ллонделю смертельную рану. Если вы сможете доказать, что это вы убили демона, господин, наказание будет смягчено.

Стоявший в дверях лекарь добавил с мстительным удовлетворением:

– Джарик сбежал. Он украл вашу лошадь.

– Не надо его преследовать, – быстро отозвался граф. Он уставился в пол, лихорадочно соображая; Джарика ни в коем случае не должны были задержать! – Я сам подарил ему эту лошадь, – хриплым шепотом добавил он.

Граф не сопротивлялся, когда священники подняли его и сковали руки. Его беды казались ничтожными в сравнении с теми, что открыл ему ллондель в своих предсмертных видениях. Оказывается, судьба Морбрита была в руках маленького хилого подмастерья, который только и умел, что аккуратно писать.

– Защити его Кор! – пробормотал прорицатель, а священники, неправильно истолковав эти слова, склонили головы, усердно молясь за человека, которого только что арестовали.

6. БОЛЬШАЯ ГАЙРЕ

ШТОРМ, принесенный соколом Анскиере, долго бушевал на юго-востоке, но наконец утих, оставив после себя усеянное перистыми облаками небо и чистый после дождя воздух.

Эмиен проснулся холодным ясным утром на дне пинаса. Он приподнялся, чувствуя боль во всем теле после многодневной битвы со стихией, и вытер рукавом покрытое коркой засохшей соли лицо. С рукава капало – на дне пинаса скопилась вода. Суденышко неуклюже скользило по волнам, его незакрепленный румпель болтался, измученные гребцы спали на скамьях. Но двое из пассажиров лодки, казалось, не чувствовали усталости: Хеарвин и Татагрес сидели на корме и разговаривали.

Эмиен ухватился за планшир. Хотя он и был опытным рыбаком, его ладони давно покрылись волдырями от весел; теперь эти волдыри лопнули и кровоточили. Но юноша почти не чувствовал боли: жажда мести заглушала любую боль. Из всех находившихся на борту только Татагрес ненавидела Анскиере так же, как он, и колдунья дала ему обещание, что Страж штормов умрет. Вот почему он принес ей клятву верности, которую не нарушил бы ни один сын рыбака. Хотя Эмиена мучили усталость и голод, прежде всего он беспокоился о своей хозяйке.

Эмиен осторожно поднялся на ноги.

От жажды у него кружилась голова, к тому же пинас качало. Недовольный ходом суденышка, юноша внимательно осмотрел паруса, которые поставили после того, как утих шторм. Грот требовалось ослабить, а стаксель полоскался по ветру, так как фал был плохо закреплен. Эмиен начал поправлять оснастку.

Занимаясь привычной работой, он прислушивался к доносившимся с кормы голосам. Хеарвин и Татагрес явно спорили, и Эмиен замер, пытаясь разобрать слова.

– …Не сумела достичь своей цели, – резко проговорил Хеарвин. Он, как всегда, сидел, чопорно выпрямившись, и на фоне наполнившихся ветром парусов казался вырезанным из дерева изваянием. Ответа Татагрес Эмиен не расслышал, но ее жест был явно сердитым.

– А чего ты добилась? – Хеарвин втянул руки под складки мокрого плаща. – Твой повелитель ждал, что демоны холода окажутся на свободе, а Страж штормов подорвет могущество Килмарка. И вот теперь на твоем счету два мертвых волшебника, уничтоженный королевский флот и мальчик, которого ты тоже потеряла бы, не вмешайся я вовремя.

Эмиен рассеянно потянулся к грота-шкоту. Порыв ветра заглушил ответ Татагрес, но на ее лице читался высокомерный гнев.

Хеарвин вдруг тоже утратил обычную бесстрастность:

– Говорю тебе, ты и так уже все испортила!

На этот раз до Эмиена сквозь посвист ветра донесся голос Татагрес:

– Бросаешь мне вызов? Да как ты смеешь! Я ведь вижу: ты боишься Стража штормов! И ты переоцениваешь Килмарка, значит, мозгов у тебя не больше, чем у бродячего фокусника! Я разочарована в тебе, Хеарвин. Подумать только, Кисберн обещал мне лучшего из своих волшебников…

Хеарвин выпростал руку из складок мантии, как будто собираясь бросить заклятие. Испугавшись за хозяйку, Эмиен быстро закрепил фал и поспешил на корму. Но Татагрес ответила на угрожающий жест колдуна презрительным смехом.

Впрочем, Хеарвин уже овладел собой.

– Предупреждаю, госпожа, не стоит меня недооценивать так же, как ты недооценила Анскиере.

Волшебник замолчал – корма суденышка вскинулась на волне, он с трудом удержал равновесие. Пинас качнуло, Эмиен споткнулся о банку. Хеарвин резко обернулся к нему: ветер откинул капюшон колдуна, на лице его застыла недовольная гримаса. Татагрес, похоже, обрадовалась, что их разговор прервали, потому что мило улыбнулась и кивнула сыну рыбака из Имрилл-Канда.

– Мальчик, тебя учили навигации? – Откинув со лба спутанные волосы, она кокетливо улыбнулась. – Ты сумел бы привести эту лодку к берегу?

Шторм, посланный Анскиере, не прошел для хозяйки Эмиена бесследно: ее светлая кожа загрубела от соленой воды и солнца, под глазами залегли темные тени. Эмиен сглотнул, его внезапно охватило желание защитить красавицу Татагрес от любых невзгод. Чувствуя, что краснеет, юноша неловко ответил:

– Вам не о чем беспокоиться, госпожа. Ночью я рассчитал курс по Полярной звезде. При хорошем ветре до островов Иннишари можно добраться за две недели. И если Кор пошлет нам дождь и у нас будет вода, я доставлю вас туда целой и невредимой.

Татагрес затеребила тонкими пальцами браслет на своем запястье и злорадно взглянула на Хеарвина.

– Тогда плывем прямо на Иннишари. Там мы сможем нанять торговый корабль до Скалистой Гавани. Есть возражения? Говори, Хеарвин, не стесняйся. Я уверена, Эмиен не откажется поразвлечься!

Она уставилась на Хеарвина, как кошка, играющая с мышью. Не поддавшись на подначку Татагрес, колдун лишь молча надел капюшон, не желая вступать в спор, – однако Эмиен успел заметить гнев, мелькнувший в его глазах. Юноша не доверял Хеарвину, но ему хватило ума не показывать это. Он лучше послужит Татагрес, если ее враг ничего не заподозрит.

К тому же сейчас Эмиена волновали более насущные заботы, и он занялся подготовкой к переходу к Иннишари.

Перед ним стояла нелегкая задача, трудная даже для самых сильных из спасшихся на пинасе людей. А Татагрес была хрупкой, как лесной цветок. Без еды она погибнет первой.

Нахмурив брови, Эмиен прикидывал, как поступить. С закрепленным румпелем пинас неплохо держал курс, и все же лучше поставить кого-нибудь на вахту. Привыкнув во время ловли рыбы на «Даксене» полагаться только на самого себя, юноша начал отвязывать канат, удерживающий румпель, и вдруг заметил, что Татагрес смотрит на него с пренебрежительной усмешкой.

Эмиен нахмурился сильнее.

– Вы чем-то недовольны, госпожа?

Татагрес оперлась о планшир, зная, что на фоне светлого неба выглядит особенно женственной и изящной.

– Я поручила тебе командовать пинасом. Неужели капитан должен стоять на вахте, как простой матрос? – Выждав немного, она подняла фиалковые глаза на юношу с Имрилл-Канда.

Эмиен, встретив этот взгляд, залился краской. Стесняясь нахлынувшего желания, испытывая боль от презрения в глазах женщины, которая вызвала в нем такие чувства, он неловко ответил:

– Как скажете, госпожа… Но если я установлю вахты для матросов, мне понадобится журнал, чтобы записывать рассчитанный курс.

Он не упомянул, что не умеет писать. Татагрес быстро решила проблему:

– Тогда Хеарвин будет твоим секретарем.

Эмиен взглянул на колдуна, но, к его удивлению, Хеарвин не запротестовал. Теперь гордость не позволяла юноше отступить. Он облизнул сухие губы и снова поднял глаза на хозяйку.

– Ну? – поинтересовалась Татагрес. Эмиен в смятении молча пошел на нос лодки, не замечая одобрительной улыбки Татагрес, которая наблюдала, как замешательство юноши переходит в гнев. Эмиен пинком в бок разбудил ближайшего матроса:

– Эй, ты! Возьми румпель и держи курс на юго-запад.

Матрос вскочил, слишком ошеломленный самоуверенностью юнца, чтобы протестовать. Эмиен почувствовал, как его опьяняет сила, которая приходит с властью: это чувство кружило голову лучше самого крепкого вина. Теперь он, невежественный рыбак, больше не будет кланяться господам. Рано или поздно он сам станет хозяином! Татагрес не пожалеет, что взяла его на службу…

Эмиен шире расставил ноги, чтобы не потерять равновесие в качающейся лодке, и грозно бросил матросу:

– Будешь нести вахту до полудня. Потом я пошлю тебе смену.

Привыкший повиноваться приказам, тот не задумываясь занял место у румпеля.

А юноша, подчиняясь внезапному порыву, решил проверить, насколько далеко он может зайти. Вернувшись на корму, он почтительно поклонился Татагрес.

– Госпожа, ради нашего спасения мне понадобятся драгоценные брошки, которыми вы застегиваете плащ.

Татагрес задумчиво посмотрела на рыбацкого сына, и на висках Эмиена выступил пот. Но он не дрогнул и не отступил, и после недолгого колебания Татагрес отстегнула две золотые броши и молча протянула их Эмиену.

Вахтенный у румпеля все видел, и когда юноша, поклонившись, снова пошел на нос, матрос с уважением посмотрел на новоявленного капитана пинаса. Это еще больше вскружило Эмиену голову: впервые после несчастного случая, стоившего жизни его отцу, он почувствовал себя мужчиной. На Им-рилл-Канде его считали растяпой, глупым ребенком, который учится рыбацкому делу слишком медленно. Теперь он знал, что это не так! Держа брошки в окровавленных ладонях, гордо вскинув голову, он стал отыскивать место, где мог бы работать и одновременно присматривать за рулевым.

Хеарвин наблюдал за тем, как юноша начал умело мастерить из брошек крючки для рыбной ловли.

– Ну, теперь есть шанс, что мы не умрем с голода, хотя обед и обойдется дороговато, – заметил колдун и, облокотившись на планшир, повернулся к Татагрес: – Мальчик быстро учится. Может, даже слишком быстро.

Женщина промолчала, не сводя глаз с золота, поблескивающего в руках Эмиена. Невозможно было угадать ее мысли, но взгляд фиалковых глаз был таким хищным, что колдуну стало не по себе.

На следующий день после побега из башни Джарик въехал в деревню под названием Большая Гайре. В горле у него першило от пыли, кожа под коленями была стерта седлом, лодыжки колотились о стремена, которые были для него слишком длинны. Джарик не стал задерживаться, чтобы подогнать упряжь; он не останавливаясь проскакал через несколько селений, не смея задержаться даже затем, чтобы напоить лошадь.

Но Большая Гайре лежала за границей владений графа. Когда-то здесь, у священного источника, собирались на ярмарку племена горцев, но теперь только название селения напоминало о тех далеких полудиких временах.

Джарик проехал по улице между сонными домиками с выбеленными стенами и аккуратными соломенными крышами. Лошадь спотыкалась от усталости, тяжело поводя боками, из-под лоскутков, которыми была обмотана ее уздечка, текла пена. К тому же при каждом шаге раздавалось негромкое звяканье – Джарик догадывался, что разболталась подкова, и понимал, что, если он не найдет кузнеца, лошадь может охрометь. Путешествие пешком пугало его больше гнева графа Морбрита, ведь без лошади ему не уйти далеко.

Завернув за угол, Джарик увидел впереди деревенскую площадь, на которой находился священный источник. Некогда дикие племена совершали тут свои ритуалы, но круг из сланца селяне давно уже разбили и пустили на хозяйственные нужды, его заменил кирпичный лоток. Из лотка вытекала вода, в грязных лужах возле источника плескались домашние утки и свинья, за которой присматривал мальчишка с палкой. Все они уставились на появившегося на площади странного всадника.

Лошадь, почуяв воду, подняла голову, и Джарик натянул поводья. Невесть откуда вынырнувшие дети побежали рядом со стременем, от их возбужденной болтовни у Джарика зазвенело в ушах. Женщина с ведром остановилась в дверях, показывая на него пальцем. Пока усталая лошадь шагала через перекресток, Джарик думал, что, похоже, все жители Большой Гайре бросили работу, чтобы на него поглазеть. Но он так устал, что ему было все равно. Лошадь прошла по луже, разгоняя птиц. Свинья, хрюкнув, поднялась на ноги, а Джарик отпустил поводья и позволил лошади сунуть морду в лоток с водой.

– Смотрите, он босой! – воскликнул свинопас, остальные дети захихикали.

Джарик вздохнул, завидуя их беззаботности. Раньше он присоединился бы к общему смеху, но сейчас в его груди подобно свежей ране пульсировало заклятие Анскиере, и он даже не улыбнулся.

За источником Джарик увидел крытый дранкой дом, с фронтона которого свисала на цепях доска; выцветшие буквы на ней возвещали, что это деревенская гостиница. Впрочем, и без вывески было ясно, что это такое, – остальные домишки в Большой Гайре были куда неказистей. Джарику случалось переписывать хозяйственные отчеты и он знал, что здешние жители ездят за покупками в Морбрит. Есть ли в деревне кузнец, он не помнил, но собирался спросить.

Лошадь громко фыркнула и снова принялась пить. На шум из конюшни при гостинице вышел пожилой седовласый человек с загорелым лицом; на нем был грязный фартук. Опершись крепкими кулаками о край лотка, мужчина окинул Джарика подозрительным взглядом.

– Никак, скакал всю ночь? – Голос у человека был хриплый, выговор странный. – И зачем же ты пожаловал в Большую Гайре?

Джарик покраснел, не зная, что ответить.

Из конюшни вслед за мужчиной появилась и подошла к источнику сморщенная, как старая древесная кора, старуха в лохмотьях. Ее глаза были молочно-белыми от катаракты, но хотя старуха была явно слепа, она посмотрела на мальчика в упор, будто зрячая. Джарик вздрогнул и, смирившись с тем, что его услышит вся деревня, ответил с изысканной вежливостью, которой научился при дворе:

– Конечно, глупо с моей стороны, но я поспорил с двоюродным братом, что смогу проехать пятьдесят лиг босым и без оружия. Мы оба тогда здорово выпили, но после я протрезвел и, ясное дело, решил ехать ночью.

Дети, заинтересовавшись, подошли ближе. Оборванная старуха по-прежнему таращила на мальчика глаза, похожие на рыбью икру. Седовласый посмотрел на нежные руки Джарика, на его стертую на ногах кожу и скорчил презрительную гримасу.

– Твоей лошади нужно сменить подкову, – заметил он. – Мне заняться этим?

Джарик кивнул, он был слишком взбудоражен, чтобы пускаться в долгие разговоры. Эти люди не поверили в его ложь, но, похоже, не собирались объявлять об этом во всеуслышание. Мальчик облегченно соскользнул с седла и задохнулся от боли во всем теле, колени его подогнулись.

Нищенка подхватила его скрюченными руками, не дав упасть. Ее руки были холодными, как лед, от этого неожиданного прикосновения Джарик вздрогнул. У него кружилась голова, но все же он разглядел, что маленькая старушка одета не в лохмотья, как ему показалось сначала, а в плетеную кожаную одежду, какую носят горные племена. В Большой Гайре жили не только цивилизованные люди – и внезапно Джарик понял то, о чем догадался бы и раньше, если бы не огромная усталость. Эта женщина была Хозяйкой источника. Ее ослепили, когда она была еще молоденькой девушкой, так как считалось, что слепота помогает развитию провидческого дара. Ей суждено было ухаживать за священным источником до самой смерти, хотя вокруг все сильно изменилось со времен ее детства. От старухи разило хлевом, но к ней следовало относиться уважительно, и мальчик уже открыл рот, чтобы поблагодарить ее за помощь…

Но старуха вдруг издала пронзительный вопль, такой же жуткий, как окружающая священный источник тайна. По спине Джарика пробежали мурашки, у него внезапно потемнело в глазах.

– Огонь! – внятно вымолвила старуха. – Я вижу: ты окружен кольцом живого огня. И вороны летят за тобой!

Она продолжала говорить, перейдя на язык горных кланов, но Джарик больше не слышал ее пророчеств. Он рухнул, потеряв сознание, и Хозяйка источника не смогла удержать мальчика, хотя тот был худеньким и невысоким.

В следующий миг чужака подхватил на руки конюший. Бледный, потрясенный случившимся, седой мужчина неуверенно повернулся к слепой жрице. Уже много лет она была безумна и беспомощна, он привык считать ее самой обычной нищенкой, ночующей на сеновале, но теперь…

– Что делать с этим мальчиком?

Старуха возвращалась к своему обычному слабоумию, но ответ ее прозвучал четко и ясно:

– Помоги ему всем, чем сможешь, позаботься о его лошади. В седельной сумке ты найдешь серебро; возьми столько, сколько причитается за работу, и пусть он отправляется дальше. Здесь ему оставаться нельзя.

Речь старухи перешла в бессвязное бормотание, и дети, с любопытством глазевшие на происходящее, побежали прочь.

Конюший оставил лошадь у источника, даже не потрудившись привязать (она была загнана до полусмерти и все равно никуда бы не делась), после чего понес гостя внутрь, чтобы поручить заботам хозяйки.

Джарик закашлялся, ощутив на губах вкус крепкой сливовой настойки, глотнул обжигающий напиток и открыл глаза: над ним склонилась полная пожилая женщина с растрепанными волосами. Она снова поднесла фляжку к губам мальчика, и тот покачал головой, не в силах вымолвить ни слова.

– Что, парень? Для тебя эта штука слишком крепка? – Женщина поставила фляжку. на стол, привычно вытерла влажные руки о юбку, и взгляд ее смягчился: хрупкий, худенький Джарик всегда будил в женщинах материнские чувства. – Ты никогда не окрепнешь, если не научишься пить.

Джарик вздохнул. Если бы все было так просто! В комнате переписчиков слабость не мешала ему выполнять привычную работу; но сейчас он невольно задумался о том, что ему не по плечу самые обычные жизненные трудности. Впервые ему стало стыдно за свою никчемность, и он не смог заставить себя взглянуть в глаза хозяйке гостиницы.

– Если сможешь, допей, – сказала женщина мягко. – Я велю Кенси, моей дочке, принести тебе поесть.

Хозяйка ушла на кухню, а Джарик боязливо огляделся по сторонам. Он сидел в грубом деревянном кресле возле огромного каменного очага. Огонь в очаге не горел, но свеча на столе освещала балки потолка, выбеленные стены и вытертые до блеска от долгого использования столы и скамьи. В комнате находился только какой-то старик: сидя рядом с пивной бочкой, он строгал деревяшку и как будто не замечал мальчика. Джарик невольно подумал, что старикан глух, а может, и подслеповат.

Наконец Кенси, полная светловолосая девушка одного возраста с Джариком, принесла поднос с едой и, водрузив его на стол, с любопытством уставилась на мальчика. Джарик ответил на ее взгляд столь же внимательным взглядом, удивляясь, насколько она похожа на мать.

– Хватит пялиться, ешь. – Кенси вытерла влажные после мытья посуды руки о передник и презрительно усмехнулась. – Хорошая еда тебе не помешает, сразу видно. Вилку-то хоть сможешь поднять своими худенькими ручонками?

Джарик торопливо взял с подноса ломоть хлеба и откусил кусочек. Он привык к насмешкам женщин в Морбрите, но слова Кенси его задели: в этих замечаниях не чувствовалось даже того уважения, которое причиталось каждому гостю постоялого двора. Джарик попробовал похлебку и с ужасом понял, что у него дрожат руки.

– Вкусно, – заметил он, стараясь умиротворить Кенси.

От усталости он едва ворочал языком. Кенси пожала плечами.

– Похоже, ты чуть жив. То, что не доешь, я заверну тебе с собой и положу в седельную сумку. – Она сморщила нос, потом улыбнулась: – Ну, спасибо, что меня хоть не заставляют чистить тебе башмаки!

Теперь она говорила вполне дружелюбно, но Джарик заметил, что, принявшись подметать пол, она время от времени оглядывается на него. А один раз краем глаза мальчик уловил, как Кенси подняла скрещенные в запястьях руки, чтобы оградить себя от злого колдовства. Он не сомневался, что после слов пророчицы обитатели Большой Гайре решили обращаться с ним как можно лучше, чтобы поскорее от него избавиться.

Джарик сглотнул ком в горле. Как он выживет за стенами замка Морбрит и тамошней уютной библиотеки? Поддразнивания Кенси, заклятие Анскиере, все, что произошло с ним за последние дни, сделало жизнь унылой и безнадежной. От ужаса у Джарика заныло в животе, он отложил ложку, побоявшись ее уронить. Если бы он уронил эту несчастную ложку, Кенси опять стала бы над ним смеяться. Мальчик сложил руки на коленях, стараясь унять их дрожь.

– Я больше не хочу, – признался он.

Кенси прислонила метлу к стойке.

– Тогда пойдем. Матушка велела отвести тебя в переднюю комнату.

Джарик с трудом поднялся на ноги.

– Вы очень добры.

– Вовсе нет, ты же за это платишь. – Кенси достала свечу из кармана фартука и поднесла фитиль к той, которая горела на столе. – Матушка заметила, что у тебя только серебро. Она сказала, что возьмет полцены, раз за тебя просила Хозяйка. Но больше чем на одну ночь она тебя здесь не оставит.

Джарик заковылял к ступеням, чувствуя себя немного увереннее оттого, что в седельных сумках графа оказались деньги. Люди в деревне могли не беспокоиться: его гнало вперед заклятие волшебника, которое не позволит ему надолго задержаться в Большой Гайре.

Джарик проспал весь день глубоким сном без сновидений. Он рухнул на кровать прямо в пропыленной одежде и не пошевелился ни разу с тех пор, как Кенси закрыла за собой дверь. Не проснулся он и на закате, когда жена хозяина принесла ему горячую воду для умывания. Женщина оставила исходящий паром таз на столике у окна и тихо вышла, не сомневаясь, что мальчик проспит до утра. Так бы наверняка и случилось, но завладевший Джариком волшебник не желал делать скидку на его слабость. Мальчика вырвал из сна внезапный укол беспокойства, и вскоре он полностью проснулся.

В комнате царила темнота. За окном висела луна цвета старой слоновой кости. Хотя до рассвета оставался еще час, Джарик не мог больше оставаться в постели. Заклятие действовало на нервы и заставляло ныть все мышцы; по коже мальчика бежали колючие мурашки.

Джарик встал, вслепую нашаривая свечу и огниво. Он случайно задел таз, и вода перелилась через край, окатив его руку. Но внезапная прохлада не прогнала тревогу, усиливающуюся с каждой минутой. Джарик только наскоро сполоснул лицо – и бросился к двери.

Теперь неприятное ощущение стало слабей. Облегченно вздохнув, Джарик зашагал по коридору. Придется поскорее найти лошадь и расплатиться с хозяином, пока заклятие снова не обрушилось на него в полную силу.

В главной комнате никого не было, но снаружи над источником склонилась Кенси, набирая воду для кухни. Услышав, как распахнулась дверь, она подняла голову и удивленно посмотрела на Джарика.

– Уже уезжаешь? – Она поставила ведро на землю и осторожно обошла лужицы, блестевшие на земле тусклыми пятнами серебра. – Рановато. Конюший еще не встал.

– Я сам могу оседлать лошадь! – сердито ответил Джарик, злясь на то, что она считает его таким беспомощным.

Кенси пожала плечами; в предрассветной дымке ее лицо казалось расплывчатым овалом.

– Как хочешь. Подожди, сейчас принесу твои седельные сумки. Сбрую найдешь в седельной, за лестницей на чердаке.

Джарик не стал дожидаться, пока она договорит. Заклятию было наплевать на правила хорошего тона, и Кенси еще не успела поднять ведра, как мальчик уже поспешил в конюшню.

Он на ощупь отыскал в темноте дверь в нужную комнатушку, где на стене висели его седло и уздечка.

Вороная графа вскинула голову при появлении мальчика; белая звездочка на ее морде была видна даже в полутьме. Джарик подтащил сбрую к стойлу, и сырая солома под ногами напомнила ему, что он бос.

Дрожащими от нетерпения руками он схватил недоуздок. Лошадь попятилась, кожаный недоуздок обжег Джарику ладони, а звон кольца, к которому была привязана вороная, спугнул с чердака голубей. Джарику невольно вспомнились напевные уговоры, которые он с детства слышал в кузнях, – раньше ему никогда не удавался такой трюк, но сейчас лошадь послушалась его. Вороная перестала показывать белки, опустила голову с белой звездочкой и раздула ноздри, издав негромкое вопросительное ржание.

Джарик неуклюже надел на нее уздечку, и лошадь терпеливо снесла неловкость мальчика. Седло с притороченным к нему мечом в ножнах было слишком тяжелым, Джарик не смог поднять его выше плеча, поэтому взобрался на кормушку и уже оттуда дотянулся до спины лошади. Кенси вернулась как раз в тот миг, когда, затянув подпругу, Джарик спрыгнул на пол. Он вывел лошадь из стойла, и Кенси пристегнула седельные сумки, продолжая болтать и ничуть не смущаясь молчанием постояльца.

– Матушка взяла с тебя одну серебряную монету за постой, конюший взял половину монеты за корм для лошади и за подкову. В кошельке осталось еще шесть монет, я положила его в левую седельную сумку. Еду и твой плащ положила в правый. – Обернувшись, она увидела, что Джарик осматривает заднее копыто лошади. – Ну как, доволен работой?

Джарик отпустил копыто и выпрямился.

– Сойдет.

Сработано было плохо, но он постарался скрыть свое неудовольствие. С четырех лет опекуны вбивали ему в голову, что надо делать свое дело как можно лучше, но сил на работу с молотом у него не хватало, поэтому Джарику осталось лишь сожалеть о неумелости конюшего. Он повел лошадь из конюшни, стараясь ступать так, чтобы копыта не отдавили ему ноги.

Пора было садиться в седло и продолжать путь, но Кенси все еще топталась неподалеку. Лошадь зашагала через лужи у источника, поднимая тучи брызг, потом начала пить, а Джарик вставил ногу в стремя.

– Подожди! – вдруг выпалила Кенси, развернулась и убежала в таверну.

Джарик помедлил, чувствуя, как заклятие покалывает его, понуждая не тратить времени зря. Он приготовился сопротивляться приближающейся дурноте, но Кенси уже выбежала из гостиницы, держа в руках пару башмаков из хорошей кожи, отделанных бисером и мехом.

– Держи. – Кенси сунула башмаки в руки Джарика. – Это тебе. Их оставил человек, который умер в нашей гостинице от лихорадки. В Большой Гайре дорогие вещи никому не нужны, а тебе нельзя ехать дальше босиком, пусть даже на пари.

Джарик покраснел, убедившись, что никого не обманул своей ложью. Щедрость Кенси смутила его, и он быстро наклонился примерить подарок, не желая, чтобы девушка сочла его неблагодарным.

Ботинки оказались ему велики и свободно болтались на тонких, как хворостинки, ногах.

Джарик закусил губу и встал.

– Я буду вспоминать тебя с благодарностью при каждом шаге, – с улыбкой сказал он Кенси; с такими словами мог бы обратиться дворянин к одной из придворных дам Морбрита. – Пусть процветает ваш постоялый двор, пусть судьба почаще посылает вам достойных гостей.

Он хотел быстро сесть на лошадь, но вороная прянула вбок, испортив его эффектный жест. Кенси поймала уздечку и удерживала вороную, пока Джарик не забрался в седло. Наконец мальчик подобрал поводья, и девушка, посмотрев в его большие темные глаза, ярко блестевшие на осунувшемся испуганном лице, тихо сказала:

– Ты такой маленький…

Она тут же пожалела о своих словах.

Джарик гневно закусил губу. Кенси дала ему башмаки из сострадания – но он же ни о чем не просил! Он был вполне доволен своей тихой мирной жизнью и работой в библиотеке! А заклятие волшебника вдруг одним махом лишило его всего, превратив в достойного жалости беглеца. Теперь он зависел от милости незнакомых людей так же, как последний нищий, ночующий в канаве.

Сжав губы, Джарик вырвал поводья из руки Кенси, ударил лошадь пятками и поскакал по южной дороге, прочь из Большой Гайре.

За его спиной девушка вытерла ободранные пальцы о фартук. На душе у нее было скверно от того, что она нанесла гордости мальчика такой удар. Не будь он таким хилым и тощим, подумалось Кенси, можно было бы восхититься не только его мужеством… Но стук копыт уже стих вдалеке, и девушка вспомнила о неотложных делах, от которых отвлеклась из-за необычного постояльца. Она направилась было к двери, как вдруг перед ней возникла Хозяйка источника.

Старуха почесала живот через дырку в своем кожаном балахоне и обратила слепые глаза к дороге, по которой только что ускакал Джарик.

– Знаешь, что я тебе скажу, – старуха ухватила Кенси за рукав, – парень и двадцати шагов не проковыляет в этих башмаках.

У девушки перехватило дыхание; резко оттолкнув Хозяйку источника, она бросилась на кухню, и даже мать не смогла дознаться, отчего Кенси такая бледная.

Лошадь графа перешла на галоп, скоро крыши Большой Гайре скрылись вдали. Обработанные поля уступили место колючему кустарнику, и гнев Джарика утих, осталось только щемящее чувство одиночества. Дорога тянулась через широкую долину, пустынную и окутанную дымкой. Темная земля под перламутровым небом казалась заброшенной и пустынной. Все, что было дорого сердцу Джарика, осталось далеко позади…

Он попытался натянуть поводья, но лошадь только прижала уши и припустила еще быстрей, и наконец ее развевающаяся грива захлестала по рукам Джарика, а земля под копытами стала казаться расплывчатым пятном.

Испуганный мальчик ругался, натягивал поводья до тех пор, пока у него не заболели плечи, но все было напрасно. В ту ночь, когда он украл вороную, ее уже порядком загнал хозяин, но теперь, отдохнувшая и сытая, лошадь была слишком сильна для Джарика. Мальчику было просто не справиться с ней и, глотая слезы бессильного отчаяния, он крепко вцепился в гриву, надеясь лишь на то, что лошадь не вздумает свернуть с дороги.

Копыта ритмично и гулко стучали, вздымая облачка пыли, ветерок ласкал и теребил гриву и хвост лошади и легкие волосы Джарика. Могучие мускулы лошади перекатывались под коленями мальчика: вороная наслаждалась своей силой, этим прохладным утром галоп был для нее не работой, а удовольствием. И наконец Джарик смирился, а потом его паника постепенно сменилась восторгом. Он ослабил поводья, лошадь вытянула шею и пошла еще быстрее.

Когда край солнца поднялся над горизонтом, раскрасневшийся от волнения Джарик чувствовал себя в седле лучше, чем когда-либо. Словно ощутив уверенность всадника, лошадь пустилась рысью. Тут Джарик пришел в себя и натянул поводья, заставив лошадь перейти на шаг. Он невольно подумал, что его выносливость и в подметки не годится выносливости резвого коня, и после испытанного только что радостного возбуждения ему стало еще горше. С острой печалью Джарик осознал, что здесь не библиотека Морбрита и что здесь за отсутствие жизненного опыта он может заплатить по самой высокой цене.