Текст книги "Пока бьётся сердце"

Глава 10

– Ты скучаешь по ней?

На восемнадцатый день в окно заглядывает солнце и дразнит нас. Мы сидим по своим углам лицом друг к другу, наши ноги вытянуты и почти соприкасаются носками. Дин опирается спиной на свою трубу, его взгляд устремлен поверх моего плеча.

– По кому? – рассеянно спрашивает он.

Он знает ответ, но я все равно отвечаю.

– По моей сестре.

Дин моргает, медленно и лениво. На его лице появляется отстраненное выражение, и между нами повисает молчание. Интересно, о чем он сейчас думает? Прокручивает ли мысленно воспоминания, как кинопленку?

Наконец он один раз кивает, так же медленно.

– Мы должны были пожениться через две недели. Мэнди хотела зимнюю свадьбу с бархатными шалями, санями, запряженными лошадьми, и белыми рождественскими гирляндами.

На моем лице расцветает ностальгическая улыбка, когда я вспоминаю, как мы с Мэнди планировали ее свадьбу. Мы остановились на рубиново-красных платьях подружек невесты с белоснежными шалями. Это было волшебно.

Должно было выглядеть волшебно.

Я бросаю взгляд на Дина, молча умоляя его посмотреть на меня. Увидеть меня. Чтобы я могла убедиться, что все еще существую.

– Она была очень счастлива, что станет твоей женой, – говорю я тихим шепотом.

Аманда Ашер.

В моем последнем воспоминании Мэнди отрабатывала свою будущую подпись на счете в баре в ту роковую ночь.

Я замечаю, как Дин стискивает зубы в ответ на мои слова, а затем закрывает глаза. Наверное, он принимает тот факт, что, возможно, никогда не женится на Мэнди. Возможно, он вообще никогда не женится. У него никогда не будет детей, или он не посмотрит еще один футбольный матч, или не съест стейк средней прожарки. Не погладит собаку, не будет спать в чертовой кровати и его не разбудит будильник, чтобы сообщить: «Доброе утро. Еще непросветная рань, а тебя ждет десять тяжелых часов на работе, но, по крайней мере, ты сможешь дышать свежим воздухом и чувствовать солнечные лучи на своей коже».

Дин откидывает голову на трубу, его глаза все еще закрыты. Но когда он их открывает, то наконец видит мое лицо. Мои печальные нефритовые глаза. Мою бледную кожу и спутанные волосы. Он видит меня, и это кажется крошечным чудом.

Я реальна. Мы реальны.

– Сегодня мы отсюда выберемся.

Как только он произносит слова, от которых сердце пропускает дюжину ударов, по деревянным ступенькам слышится стук ботинок Эрла.

Сегодня день Дина. Слава богу.

– Проснитесь и пойте, мои питомцы. Готовы к новому дню? – восклицает Эрл, его лицо светится дьявольским весельем.

Он подходит к Дину, стук его ботинок со стальными носками по полу всегда кажется слишком громким и несущим угрозу. Эрл расстегивает наручники, затем отходит с пистолетом, направленным прямо Дину в голову.

Но вместо того, чтобы подойти ко мне, как Дин обычно делает, он остается на месте. Он совершенно неподвижен и с нечитаемым выражением лица окидывает Эрла уничтожающим взглядом.

– Жирный гребаный ублюдок, – цедит он сквозь зубы тихо и уверенно.

Эрл стоит как вкопанный, я же наблюдаю за происходящим, испуганно молча и крепко стискивая пальцами трубу.

Затем Эрл со всей силы ударяет Дина кулаком в челюсть.

Я вздрагиваю, протестующе вскрикивая и дергаясь на цепи, чтобы снова привлечь внимание Эрла. Когда Дин медленно поднимается с колен, в его крепко сжатом кулаке скрывается наше маленькое сокровище.

Эрл прижимает дуло пистолета Дину к спине и толкает его ко мне.

– Не испытывай мое терпение, сынок. В следующий раз я пущу пулю тебе в лицо, а не кулак, – предупреждает Эрл. – Твое время на исходе.

Я часто и прерывисто дышу, когда Дин приближается ко мне, лицом к лицу, голубые глаза к зеленым. Мой взгляд скользит к его разбитой губе, уже распухшей и запачканной кровью. Я втягиваю носом воздух и едва не давлюсь. Дин наклоняется ко мне. Прижимается своими полными губами к моим, и я сразу же ощущаю на языке металлический привкус крови, смешанный с потом и мятной зубной пастой. Я приоткрываю рот, позволяя его языку скользнуть внутрь, и Дин глубоко вдыхает, очень глубоко, как будто для выживания подпитывается моей жизненной силой.

Мы продолжаем целоваться, и я чувствую, как он ощупывает мои скованные наручниками запястья. Вместо того, чтобы как обычно прижать большой палец к моему пульсу, он медлит. Отрывается от моего рта и ведет губами по моей правой щеке, пока не прижимается ими к моему уху. Горячее дыхание щекочет кожу, и я вздрагиваю.

Затем он хрипло шепчет:

– Не отпускай наручники. Не дай им упасть.

Еще один вдох застревает у меня в горле, когда я инстинктивно сжимаю пальцами металл, сжимаю так крепко, как только могу. Дину требуется мгновение, чтобы расстегнуть и спустить джинсы до лодыжек, затем он поднимает меня обеими руками.

– Обхвати меня ногами, – приказывает он.

Я игнорирую странную дрожь, которую вызывают эти слова, и делаю, как он велит. Немного приподнимаюсь, чтобы Дин мог попытаться расстегнуть мои наручники с помощью обломка от ремня. Подобный подвиг кажется невозможным, но, боже мой, я никогда еще не желала что-либо так сильно.

Дин входит в меня, привычно отводя глаза, не в состоянии видеть мою реакцию на, как он считает, ужасающее нарушение моего личного пространства. Я должна с ним согласиться, действительно должна, но предполагаю, что мои глаза рассказывают совсем другую историю.

Хорошо, что он не смотрит.

Когда мы ловим удобный ритм, Дин снова находит мои запястья, прижимаясь подбородком к изгибу моего правого плеча, чтобы спрятать лицо от Эрла. С другой стороны подвала, вероятно, кажется, что ему действительно нравится впечатывать меня в эту трубу, хотя на самом деле он пытается меня освободить. Сегодня я не скучаю по тому, как он массирует мне запястье, потому что слишком увлечена мыслью о долгожданном побеге из этой тюрьмы.

Пожалуйста, пусть все получится. Пожалуйста, пожалуйста!

Я мысленно отсчитываю секунды, пытаясь сохранить сосредоточенное и непроницаемое выражение лица. Такое чувство, что проходит больше времени, чем обычно, в животе начинает нарастать паника. Я пытаюсь дышать ровно, мои глаза закрыты. Я жду, и жду, и жду.

А потом Дин снова прижимается губами к моему уху и тихо говорит:

– Мне нужно, чтобы ты стонала, Корабелла.

Стонала?

Я неуверенно сглатываю.

– Пожалуйста, – шепчет он. От приглушенной мольбы в его голосе по телу вновь пробегают мурашки.

Я киваю и выдавливаю свой самый убедительный стон, маскируя звук расстегивающихся наручников за спиной, скрывая свидетельство нашей монументальной победы.

Господи боже, у него получилось! Дин сделал это.

Я изо всех сил сжимаю в руках металл, следя за тем, чтобы наручники не упали на пол и не выдали нас. Дину требуется время, чтобы сосредоточиться на своей «задаче», и через минуту он кончает. На этот раз он не говорит, что сожалеет. Он не плачет и не умоляет о прощении.

Лишь отстраняется и подмигивает.

Мы ждем, как нам кажется, целую вечность, хотя на самом деле, вероятно, проходит меньше часа. Ждем, пока не будем уверены, что Эрл уехал на работу.

У Эрла есть распорядок дня. Он работает с понедельника по пятницу, уходя утром и возвращаясь вскоре после захода солнца. Сегодня четверг, так что он уже должен быть по пути на работу, давая нам меньше восьми часов, чтобы убраться отсюда к чертовой матери.

Мое сердце вот-вот разорвется в груди от предвкушения и волнения.

От этого зависит многое – от этого зависит все. Я понятия не имею, как освободить Дина от его оков, так что потребуется некоторое время, чтобы решить эту проблему. Мне никогда в жизни не доводилось вскрывать замок, не говоря уже о настоящих наручниках.

– Он уже должен был уехать, – замечает Дин из своего угла, заставляя мои нервы танцевать в животе Мамбу. – Ты готова?

Я тяжело вздыхаю.

– Готова. – Наконец я отпускаю металл и чувствую, как наручники соскальзывают с моих запястий. Сначала это кажется нереальным, поэтому я просто сижу, позабыв, что могу двигаться. Я могу ходить. Если захочу, я могу станцевать счастливый танец, черт побери. Поднимаюсь на дрожащих ногах и пристально смотрю на Дина.

А затем бегом бросаюсь к нему.

Он стоит передо мной, его глаза широко раскрыты и полны ожидания, а грудь вздымается от прерывистого дыхания. Я подбегаю к нему, обвиваю руками его шею и прикасаюсь к нему впервые за несколько недель.

Прикасаюсь к кому-либо. Мои руки принадлежат мне. Мое тело принадлежит мне.

Я зарываюсь пальцами в его волосы, нежно глажу и наслаждаюсь ощущением мягких прядей. Дин не торопит меня и не настаивает действовать – нет, он дает мне время. Позволяет мне провести ладонями вниз по его шее, по лопаткам, затем обратно вверх и вокруг его груди. На несколько мгновений я замираю и прислушиваюсь к торопливым ударам его сердца.

Теплый, безопасный, живой.

Это происходит на самом деле.

Я поднимаю на него взгляд, переполненный эмоциями. В ответ я вижу похожее чувство, и у меня едва не перехватывает дыхание.

Я прихожу в себя и убираю руки с груди Дина, немного отступая назад.

– Я не знаю, как избавить тебя от этих штук, – говорю я ему.

– Зато я знаю. И буду подсказывать. Я уронил обломок за твою трубу. Принеси его сюда, и я скажу тебе, что делать.

Я киваю, возвращаюсь в свой уголок кошмаров и скольжу ладонями по пыльному полу. Осматриваю каждый дюйм в поисках маленького золотистого кусочка. Наконец, замечаю его, зажимаю между пальцами и бросаюсь обратно к Дину, чтобы дождаться инструкций.

Он садится, а я устраиваюсь позади и беру его руки. Он начинает пошагово все объяснять, но мой разум затуманен и рассеян, а руки трясутся, потому я из раза в раз пропускаю щелчок. Он упоминает одиночные замки, двойные замки и точки остановки. По часовой стрелке, против часовой стрелки, пружины и стержни…

Это слишком сложно. Слишком.

– Я… я не понимаю, Дин. – Во мне нарастает паника, обломок дрожит в моих неумелых руках. – Я облажалась. Мне очень жаль.

– Эй, эй! Это не так легко сделать. У тебя отлично получается.

Я продолжаю пробовать, ругаясь себе под нос. На лбу выступает пот. Проходит по меньшей мере полчаса, и мое беспокойство нарастает и множится. С побежденным стоном я плюхаюсь на задницу и вытираю влажный лоб тыльной стороной ладони.

– Я не могу.

Дин мгновение молчит, и я замечаю, как опускаются его плечи. Он, должно быть, ужасно во мне разочарован.

– Все в порядке, Кора. Не беспокойся об этом, – говорит он мне, пытаясь посмотреть на меня через плечо. Я переползаю вперед, чтобы мы могли видеть друг друга. – Давай выбирайся отсюда и приведи помощь.

Я бросаю на него изумленный взгляд.

– И оставить тебя здесь одного? Я… я даже не знаю, где мы находимся. Что, если я заблужусь? Что, если я не смогу найти помощь, и он обнаружит мой побег? – мямлю я, задыхаясь от волнения. – Он убьет тебя!

– Со мной все будет в порядке, – настаивает Дин. – Просто убирайся отсюда к чертовой матери. Отыщи главную дорогу и попроси кого-нибудь позвонить в полицию.

– Что, если…

– Иди, Кора. Пожалуйста.

Наши взгляды прикованы друг к другу, пока его слова доходят до моего сознания и оседают в каждой клеточке мозга. Я проглатываю свой страх, беспокойство и неуверенность в себе и сдаюсь, кивая головой.

– Хорошо. – Я поднимаюсь на ноги, Дин следует моему примеру. У меня ослабли и дрожат колени, но я наклоняюсь обнять Дина еще раз, запомнить аромат его кожи. – Я вытащу тебя отсюда, – шепчу я ему в шею.

Мы еще мгновение смотрим друг другу в глаза, затем я отворачиваюсь и бегу трусцой к лестнице.

– Кора.

Я останавливаюсь при звуке его голоса и поворачиваюсь к нему лицом с другого конца подвала.

– Да?

Дин поджимает губы, обдумывая то, что собирается мне сказать. Я наблюдаю, как дергается его кадык от напряженного глотка. Отросшие волосы прилипают ко лбу.

– Знаю, я сказал, что ты можешь снова начать меня ненавидеть, когда мы отсюда выберемся, – с долей тоски в голосе произносит он. – Но в действительности я надеюсь, что ты не станешь.

Между нами повисает торжественное молчание, густое и осязаемое. Я моргаю.

Затем улыбаюсь и отвечаю:

– Но это весело.

Услышав слова, которые я так долго категорически отрицала, Дин растягивает губы в своей фирменной улыбке. Я цепляюсь за эту улыбку, используя ее как топливо, пока поднимаюсь по деревянным ступенькам, надеясь и молясь, чтобы дверь в подвал оказалась открыта. Если же нет, то думаю, мне придется протиснуться в то крошечное окошко, которое дразнило меня последние две с половиной недели. Я прикусываю губу, неуверенно протягивая руку к дверной ручке.

Она поворачивается. Дверь со скрипом открывается.

Бог есть. Долбаный бог существует.

Я медленно выдыхаю, мое тело немного расслабляется. Я выбралась из подвала. Выбралась из подземелья. Из ада.

А теперь… ощущаю кожей свежий ноябрьский воздух. Хочется наглотаться им и позволить очистить меня, смыть все-все. Каждое изнасилование и бессонную ночь. Каждый приступ голода и неутоленной жажды. Каждую слезу, каждый кошмар, каждую секунду страха.

Я осторожно шагаю по узкому коридору, минуя маленькую ванную слева и направляясь в главную гостиную. В доме воняет плесенью и мочой. Вдоль стен криво развешаны несколько фотографий, показывающих мне, что этот монстр на самом деле не настоящее порождение кошмаров. Он человек. У него есть своя жизнь. Семья. Они понятия не имеют, в кого он превратился.

Я продолжаю идти, отмечая кухню в стиле 70-х годов справа и затхлую гостиную слева. Из гостиной ведет дубовая дверь. Выход.

Но прежде чем уйти, мое внимание привлекает календарь. Он приколот к стене передо мной красной кнопкой. На датах, начиная с 8 ноября и заканчивая вчерашним днем, 25 ноября, черным карандашом нарисованы жирные кресты. Рядом с цифрой восемь каракули гласят: «Новые домашние животные». По спине пробегает дрожь, и ноги сами несут меня к календарю. Просто в голове не укладывается, что мы потратили в плену почти месяц жизни.

Любопытство берет верх, и я пролистываю предыдущие месяцы. Девять дней до восьмого числа пусты – последний крест нарисован на квадрате 29 октября. Желудок крутит от ужаса при осознании того, что в тот день, вероятно, умерла еще одна пара. Я считаю предыдущие отметки: их двадцать две. Пара до нас прожила в этом подвале двадцать два дня.

Наше время почти истекло.

Из меня вырывается сдавленный всхлип, и я подношу ладонь ко рту, сдерживая приступ тошноты. Внутри все завязывается узлом, и по горлу поднимается рвота. А еще хочется плакать. И кричать.

Но я этого не делаю. Я почти у цели. Я почти выбралась.

Повинуясь инстинкту, я хватаю несколько конвертов, лежащих в стопке почты на кухонном столе.

Они адресованы Эрлу Хаббарду. Его адрес указан. Прекрасно.

Я резко разворачиваюсь, не обращая внимания на то, что на мне только слишком большие кроссовки Дина и футболка, едва достигающая середины бедра. Все, что меня волнует, – это найти помощь для Дина. Все, что меня волнует, – положить конец нашему кошмару и упрятать Эрла за решетку на всю оставшуюся жизнь.

Я бегу к входной двери и распахиваю ее. На меня обрушивается холод, и он намного сильнее, чем я ожидала. Наверное, даже мороз. Я оглядываюсь вокруг, понимая, что нас упрятали на какой-то ферме, очень далеко от цивилизации.

Безлюдные земли простираются до самого горизонта. Часть меня задается вопросом, как долго я вообще продержусь на улице, прежде чем умру от переохлаждения.

Нет.

Дин на меня рассчитывает. Его жизнь зависит от меня. Я справлюсь.

Я выскакиваю за дверь и бегом бросаюсь вперед, надеясь, что за полосой деревьев есть какая-нибудь дорога или город. Под ногами хрустят заледеневшие листья, а холод уже начинает замораживать мои конечности.

Но мой побег резко обрывается, когда чья-то ладонь зажимает мне рот, а толстая рука обхватывает за талию, оттаскивая меня назад. Конверты выпадают из моей руки.

Нет, нет, нет!

Я брыкаюсь и кричу в грязную ладонь, а Эрл рычит мне на ухо:

– Хорошая попытка, котенок. Ты заплатишь за это.

– Нет! – Я кричу, и кричу, и кричу, но мои попытки позвать на помощь заглушаются рукой Эрла. Когда он тащит меня обратно к дому, я замечаю в стороне гриль с индейкой, лежащей на решетке. Я моргаю, пораженная жестоким поворотом судьбы.

Сегодня День благодарения.

Это национальный праздник.

Мы провалили нашу попытку побега в тот единственный день, когда ему не нужно ехать на работу.

Глаза застилают слезы, и я сопротивляюсь изо всех оставшихся сил. Когда Эрл тащит меня через порог в гостиную, я замечаю на дальней стене стационарный телефон.

О боже.

Почему мне не пришло в голову поискать телефон? Я так привыкла к своему мобильному телефону.

Ни у кого больше нет домашних телефонов. Но будь я внимательна, то могла бы вызвать полицию и дождаться спасения, избежав этой катастрофической попытки побега. Скоро мы вернемся к исходной точке.

Скоро мы будем мертвы.

Эрл тащит меня по коридору, а я мотаю головой, пока не удается чуть высвободить рот. Воспользовавшись крошечной свободой, я до крови кусаю его за ладонь. Эрл воет от боли и инстинктивно отпускает меня, давая мне возможность броситься к телефону.

Я достигаю его.

Снимаю трубку и начинаю дрожащими пальцами набирать номер. 9–1…

– Ах ты гребаная сука! – Эрл выбивает телефон у меня из рук прежде, чем я набираю последнюю цифру, а затем бьет меня по голове металлической трубой. Оглушенная, я падаю на кухонный пол, и Эрл начинает пинать меня по ребрам. Я кричу от боли, от страха, от безнадежности. Слышу, как снизу кричит мое имя Дин, пока я лежу на заляпанной желтой плитке, сворачиваясь калачиком, а стальной носок ботинка Эрла ломает мне ребра.

Когда я чувствую, что вот-вот потеряю сознание, Эрл хватает меня за волосы и тащит по коридору. Я извиваюсь и сопротивляюсь, впиваюсь ногтями ему в руку, но это бесполезно. Он открывает дверь в подвал и сбрасывает меня с лестницы.

Я слышу, как Дин выкрикивает мое имя, но затем ударяюсь черепом о цементный пол и все погружается во тьму.

Глава 11

Мне кажется, волны шепчут мое имя.

Может быть, они поют мне, и мое имя – любимая песня океана. «Кора».

Из уст чарующего моря оно звучит так красиво. Каждая буква – идеальная нота. Каждый слог – это мелодия, гармоничная и чистая.

Но когда вода целует кончики пальцев на ногах, проносится воющий ветер и уносит мое имя на дно океана. Песня становится грубой и громкой, как бас-барабан, грохочущий у меня в ушах, давящий на ребра и стальным обручем стискивающий голову, пока я не начинаю кричать. Мне больно… больно.

Это не должно быть больно.

– Кора.

Я открываю глаза, медленно, болезненно моргая, и окружающая действительность начинает обретать очертания.

Моя реальность.

Свидетельница моей неудачи.

Я мгновенно начинаю плакать, моя щека прижата к шершавому цементу, руки сцеплены за спиной в слишком знакомой позе. Я рыдаю, истерично и жалко, понимая, что глаза не способны лить слезы.

Проклятье, я даже плакать не могу.

– Кора… черт, Кора, я думал, ты умерла, – произносит Дин, в его голосе слышится нескрываемое облегчение. – Поговори со мной, Корабелла. Скажи мне, что ты в порядке.

Я продолжаю выть, трястись и стонать, мое тело измучено безнадежностью и такой огромной болью, что ее даже осмыслить трудно.

– Я облажалась. Я подвела тебя. Прости меня, – выдыхаю я сквозь рыдания без слез, подтягивая колени к ноющей груди. Не знаю, что сломано больше: мои ребра или сердце. – Мне очень жаль, Дин. Я просто хочу умереть.

– Не смей так говорить, – велит он мне с отчаянной мольбой в голосе. – Ты не виновата. Это еще не конец. Пожалуйста, не сдавайся, Корабелла. Ты нужна мне.

Мне невыносимо смотреть на него. Он живое доказательство моей фатальной ошибки.

– Помнишь тот день, когда Вьюга попала под машину? Помнишь, что я сказал тебе? – продолжает Дин.

Я шмыгаю носом и ложусь боком на пол, уткнувшись подбородком в колени.

– Ты сказал, что, если она умрет, я всегда смогу завести другую собаку.

– Не эта часть. – До меня доносится вздох Дина, и я слышу, как он поправляет свои цепи. – Я говорил тебе, что у нее все еще бьется сердце. Пока оно бьется, с ней все в порядке.

Я помню тот разговор.

Он произошел четыре года назад. Во время обеденного перерыва я заехала к родителям, чтобы выгулять Вьюгу. Внезапно ее ошейник порвался, и она выбежала на проезжую часть в погоне за белкой. Чувство вины почти раздавило меня – я была уверена, что она умрет, и это целиком бы легло на мою совесть.

Но Дин первым приехал в ветеринарную клинику. Я подумала, это потому, что он всегда питал слабость к пушистой собаке молочного цвета, которую он много лет назад спас во время снежной бури. Я помню, что в тот день он был необычайно добр. Он сидел со мной и пытался меня успокоить, пока не приехали моя сестра и родители. Он даже погладил меня по спине, утешая. Такое поведение по отношению ко мне было настолько необычным, что я отвлеклась от горя и навсегда запомнила его слова:

– Просто нужно жить в настоящем моменте, – сказал мне Дин незнакомым, успокаивающим голосом. – Ее сердце все еще бьется… Пока оно бьется, с ней все в порядке. Секунда за секундой, Корабелла. Вьюга жива, и пока нет такой реальности, где она не в порядке.

Вьюга выжила, и на следующий день Дин вернулся к своему обычному несносному поведению, и мы продолжили привычно подшучивать друг над другом и спорить по любому поводу. «Сочувствующий Дин» остался лишь далеким воспоминанием, быстро стершимся из памяти, и я решила, что он так мило себя вел только из-за того, что Мэнди на той неделе устроила ему настоящую головомойку. Он чуть не сорвал мое собеседование на должность преподавателя, обмотав мою машину полиэтиленом.

Я сглатываю судорожные всхлипывания, пытаясь применить его утешительные слова к нашей ситуации. Это еще не конец. Мы оба еще живы, и пока мы живы, есть надежда.

Мне нужно оставаться в настоящем моменте.

Это еще не конец.

Я заставляю себя сесть, морщась и стискивая зубы от всеохватывающей боли. Уверена, что у меня сломаны ребра, а также сотрясение мозга.

Но я не умерла. Я все еще дышу.

Наконец, поднимаю взгляд на Дина, тяжело дыша, пытаясь игнорировать жгучий дискомфорт, пронизывающий мое бедное тело, словно пережившее кораблекрушение. Я молчу, но замечаю, как смягчается его взгляд, как в нем… возрождается надежда. Не нужно никаких слов. Он и так знает – меня не сломили. Я взяла себя в руки.

Мы будем сражаться до последнего вздоха.