Текст книги "Пока бьётся сердце"

Глава 12

День двадцатый и наше время на исходе.

Накануне Эрл не кормил нас и не поил – лишь позволил воспользоваться ванной, почистить зубы, а затем избил меня своим кожаным ремнем, истязая и так замученное тело.

Это было наказание за мое «плохое поведение».

Я выпила несколько полных пригоршней воды, пока чистила зубы над раковиной, так что смерть от обезвоживания мне пока не грозит, но я чувствую, как тело слабеет с каждой минутой.

Я продолжаю думать о том, что пара до нас прожила всего двадцать два дня, и мне интересно, является ли это число смертельным. Затем я заставляю себя отогнать эти бесполезные мысли, потому что сегодня не двадцать второй день. Сегодня двадцатый день.

У нас все в порядке.

Позже мы с Дином обсуждаем возможный план побега во время перерыва на туалет, когда по лестнице снова слышен стук ботинок. Каждый шаг вызывает у меня волну тошноты.

– Готов ли мой котенок к косточке своей собачки? – Эрл фыркает, а затем разражается хриплым хохотом, полностью довольный своим больным, ущербным каламбуром. – Надеюсь, моим питомцам сегодня понравится – возможно, это в последний раз. Мои собственные собаки жаждут свежего мяса.

О боже.

Я сдерживаю испуганный крик.

Это еще не конец. У нас все в порядке. Это еще не конец.

После того, как с него снимают наручники, Дин подходит ко мне. Он выглядит усталым и изможденным и очень не похож на человека, которого я когда-то знала. Раньше я ненавидела озорной блеск в его глазах, когда Дин провоцировал меня и любовно выискивал больные места – теперь я бы сделала все, чтобы вновь его увидеть.

Что-то подсказывает мне, что даже если нам удастся выбраться отсюда живыми, я никогда больше не увижу эти глаза.

Эрл выкрикивает приказы с другого конца подвала, как будто мы не знаем, что делать. Он размахивает своим блестящим пистолетом, но я не слышу ни единого слова, слетающего с его губ. Все звучит приглушенно и отдаленно, как будто я нахожусь под водой.

Я сосредоточена только на Дине. Ничего другого не существует.

Дин приближается, берет меня за запястье и начинает медленно кружить пальцем по коже. Затем кладет другую ладонь ко мне на грудь и позволяет себе прижаться лбом к моему лбу. Я резко выдыхаю, не ожидая этого жеста. В нем есть что-то интимное – что-то другое. Я заставляю себя закрыть глаза, потому что вдруг понимаю – я не могу смотреть на него, в настолько странном и личном положении.

Странно, учитывая, что он был внутри меня. Но сейчас все кажется гораздо более интимным.

Дин прижимает руку к верху моей груди, но не в сексуальном контексте. Его глубокий вздох отзывается дрожью в моем теле.

– Оно все еще бьется, – шепчет он, его слова тихим поцелуем касаются губ. – Пока оно бьется, ты в порядке.

Приложив руку к моему сердцу и проведя большим пальцем там, где бьется пульс, он наклоняется ко мне. Я подаюсь ему навстречу, страстно желая почувствовать его тепло, отчаянно нуждаясь в человеческой близости – в этой связи. Его язык вторгается в мой рот, и наш поцелуй кажется отчаяннее, голоднее обычного. Сейчас это больше, чем необходимость. Больше, чем просто выживание. Может быть, Дин жаждет этой связи так же сильно, как и я.

Он проводит рукой вниз по моей груди, медленно, растопырив пальцы, поглаживает живот. Его прикосновение к моим больным ребрам нежное и едва ощутимое, как перышко. С моих губ слетает тихий стон, и я безотчетно поднимаю ногу, чтобы обхватить его талию. Наши языки исступленно сплетаются, губы пожирают друг друга. Дин убирает руку, чтобы расстегнуть джинсы и стянуть их вниз по бедрам, а затем я чувствую его внутри, жаждущего моего жара.

Нам обоим тепло, мы дышим и живы, и это опьяняет. Жизнь опьяняет, когда ты день за днем находишься на грани смерти.

Я делаю глубокий вдох, когда он толкается внутрь, и стискиваю руками трубу. Мои глаза все еще закрыты, я мысленно пытаюсь отстраниться, укрыться в привычном безопасном месте, которое находится далеко-далеко отсюда.

Но меня все время тянет обратно к Дину.

Сегодня я слишком остро его чувствую, слишком опьянена ощущением другого человеческого тела, наполняющего меня и вдыхающего в меня жизнь. Он погружается глубоко и снова касается лбом моего лба. Но я держу глаза закрытыми, слишком напуганная, чтобы смотреть на него. Слишком напуганная, чтобы увидеть в его небесно-голубых глазах отражение всего того, что сейчас испытываю.

Его движения медленнее, чем обычно. Медленные, но уверенные. Мощные.

Обычно он торопится, ему не терпится поскорее покончить с этим. Но не сегодня. Сегодня все по-другому – как будто он смакует каждый сантиметр моего тела. Не уверена в причине и никогда ее не пойму, но мое тело начинает реагировать. Я отгораживаюсь от всего, кроме Дина, и чувствую, как между бедер разливается жар… отголосок первобытного удовольствия.

Удовольствия.

Как можно такое чувствовать, прикованной к трубе в подвале, пока тебя трахает твой будущий шурин на глазах у сумасшедшего, который одной рукой размахивает пистолетом, а другой самоудовлетворяется?

Но я чувствую.

Чувствую, потому что лучше так, чем умирать внутри.

Я думаю, Дин тоже это замечает. Одной рукой он гладит под футболкой мою попку, а мои немытые волосы скрывают наши лица, словно занавес. Я грязная, противная, и от меня, наверное, воняет, как из канализации, но это не мешает Дину зарываться лицом в мою шею и вдыхать меня, впитывать мой запах, как сладкий, прекрасный кислород. Скорость движений нарастает, и я понимаю, что уже обхватываю его талию обеими ногами, удерживаясь на месте и притягивая его ближе, пока его член входит и выходит из меня.

Дин поднимает голову.

Я чувствую, как он смотрит на меня. Наблюдает за мной. Умоляет меня открыть глаза.

И я подчиняюсь.

Мои веки распахиваются, и глоток воздуха застревает в горле, когда наши взгляды встречаются. Он смотрит на меня так, как будто я, черт возьми, единственная на всем белом свете, и я полагаю, прямо сейчас, так оно и есть.

С его губ срывается тихий стон, и мне хочется попробовать его на вкус, поэтому я подаюсь вперед и захватываю его рот в еще одном обжигающем поцелуе. Он целует меня в ответ со всей страстью, отдается до последней капли жизни и надежды, наши языки сплетаются в отчаянном танце.

Затем его большой палец прекращает успокаивающе кружить по запястью. Мое защитное одеяло исчезает. Лазейка для побега от реальности рассыпается в прах. А я едва ли это замечаю.

Более того, мне все равно, потому что я всецело отдаюсь пронзительным, странным и мощным чувствам.

Дин проводит ладонью по моей руке и обнимает за шею, отрываясь от моего рта, чтобы вновь поймать мой взгляд. На этот раз он не хочет помочь мне сбежать. Он хочет, чтобы я была здесь, в этом моменте, с ним. Мое дыхание тяжелое, а с каждым жестким толчком его члена, в горле зарождаются тихие всхлипы. Я хочу дотянуться до него. Хочу прикасаться к нему так же, как он прикасается ко мне. Хочу ощущать его кожу под кончиками моих пальцев, убедиться, что он настоящий.

Я не одна. Я не одна.

Дин убирает ладонь с моей шеи и опускает ее между нами. Я едва не задыхаюсь, когда понимаю, что он делает. Большой палец, который обводил мое запястье, успокаивал меня, теперь прижат к клитору в точке соединения наших тел. Взгляд Дина не отрывается от моего. Мои глаза не отрываются от его глаз. Мы в одном мире, между нами проходит что-то тихое, невысказанное, но всепоглощающее.

Проходит немного времени, и тело начинает искрить, предательские волны запретного удовольствия поднимаются все выше. Мое дыхание прерывается тихими вздохами и всхлипами, и, боже мой, выражение лица Дина, когда он понимает, что происходит – когда он понимает, что я сейчас кончу…

Шок. Неверие.

Он хмурит брови, его зрачки расширяются. Глаза широко раскрыты и полнятся чем-то, чему я никогда не решусь дать название.

Но тут я чувствую, что достигаю пика, разлетаюсь на осколки, поэтому он целует меня, крадя мой стон, еще трижды погружается в меня и тоже оказывается во власти оргазма. Он издает первобытный рык, содрогаясь и впиваясь пальцами в мои бедра, пока кончает.

А потом все заканчивается.

Мы оба возвращаемся в реальность, наши губы прижаты друг к другу, наше дыхание хриплое и тяжелое. Дин ослабляет хватку, и я опускаю ноги с его талии. Смотрю на него в абсолютном ужасе, отчасти испытывая отвращение к тому, что только что произошло, но в основном сбитая с толку. Как только наши губы размыкаются, я опускаю голову, сдерживая горячие слезы стыда.

Что, черт возьми, это было?

Рядом с нами раздаются медленные хлопки, эхом отдающиеся прямо во мне, и я понимаю, что вообще забыла о его присутствии.

– Молодцы! Мои маленькие зверята устроили настоящее шоу, – усмехается Эрл и заходится булькающим хохотом.

Дин быстро выходит из меня и отступает назад. Я вижу, как он тоже прячет взгляд. Он тоже не может на меня смотреть. Дин натягивает штаны, когда Эрл подлетает и отталкивает его в противоположный угол стволом пистолета.

– Время антракта, – говорит Эрл, пока Дин застегивает ширинку.

– Да пошел ты… ты мерзкое, грязное бесчеловечное животное!

Удар.

О, нет, Дин. Что ты делаешь?

Но Дин, должно быть, решил умереть, потому что он продолжает.

– Ты больной, извращенный кусок дерьма! Тебе никогда не удастся завязать с этим, даже если захочешь. Ты продолжишь похищать женщин, потому что нет ни одной гребаной реальности, в которой женщина даже за деньги согласится прикоснуться к твоему крошечному вялому члену! Тебя поймают, и тогда ты будешь гнить в тюремной камере, где какой-нибудь Карл каждую ночь будет запихивать свой огромный член тебе в задницу, пока ты не упадешь замертво, ты, жирный гребаный ублюдок!

Эрл на мгновение замолкает, его пистолет направлен Дину прямо в грудь.

Мое сердце почти замирает, пока внутри у меня все скручивается от страха в ожидании выстрела.

Эрл собирается его убить.

Он определенно собирается его убить.

Я не могу позволить этому случиться.

Прежде чем щелкнет курок, прежде чем раздастся выстрел и Дин упадет замертво у меня на глазах, я испускаю мощный, пронзительный крик и одновременно трясу цепями. Этого достаточно, чтобы нарушить тишину и на краткий миг привлечь внимание Эрла.

Этого достаточно, чтобы подарить Дину крошечную, решающую секунду действия.

Это наш единственный шанс выбраться отсюда живыми, и Дин его не упускает.

Он выполняет свое обещание.

С гортанным рыком бросается на Эрла и сбивает его с ног. Они оба падают на твердый пол, Дин оказывается сверху. Эрл пытается схватить свой пистолет, который выскользнул из его жирной лапы, но Дин оказывается проворнее и отталкивает его быстрым движением руки. Теперь ствол вне досягаемости Эрла.

– Сволочь! – выплевывает Дин, приподнимаясь на коленях и усаживаясь на нашего похитителя. Одной рукой он обхватывает Эрла за шею, а второй начинает избивать его. Дин бьет кулаком. Разъяренный, дикий, полностью сосредоточенный и не видящий ничего вокруг. – Ты больной кусок дерьма! Это за то, что ты поднял на нее свои отвратительные гребаные руки!

Удар. Удар. Удар.

Звук ударов кулака по лицу омерзителен. Вокруг разлетаются брызги крови. Я задерживаю дыхание, изо всех сил стискиваю трубу, наблюдая за разворачивающейся передо мной ужасающей сценой.

– Ублюдок. Ты чертов ублюдок! – Дин сосредоточен. Беспощаден. Теперь он уже двумя кулаками уродует лицо Эрла, пока монстр не становится неузнаваемым. – Как ты посмел к ней прикасаться?! Я убью тебя, тварь!

Удар. Удар. Удар.

Кровь, плоть, кости. Повсюду. Конечности Эрла вздрагивают в агонии, и он обмякает, сдаваясь на милость победителя.

– Ты покойник! Ты, мать твою, покойник, – кипит Дин, сплевывая сквозь зубы, его удары жестокие и мощные. Он потерявший контроль зверь. – Я убью тебя!

Но он уже это сделал. Эрл мертв. Все кончено.

Я слышу треск черепа и крепко зажмуриваюсь, крича:

– Дин, остановись!

– Пошел ты, ублюдок!

Удар. Треск. Удар.

– Он мертв, Дин! – кричу я. – Он мертв. Мертв! Пожалуйста, остановись!

Мой голос наконец пробивается сквозь туман мести, окутавший сознание Дина, и его кулак замирает в воздухе. Грудь вздымается от тяжелых вдохов, его тело дрожит от дикой ярости. У Дина округляются глаза, когда он видит кровавую сцену – ужасающий, уродливый хаос, устроенный его собственными, голыми руками. Отнятая жизнь.

Финальная сцена.

Дин отшатывается, когда осознает произошедшее, отползает от залитого кровью тела и поднимается на нетвердых ногах.

– Черт… О господи… – Он вытягивает руки перед собой, глядя на кровавую бойню, его сбивчивое дыхание учащается.

Я хочу подбежать к нему, как-то утешить его, но я по-прежнему прикована к этой чертовой трубе. Я дергаю за свои наручники.

– Дин, пожалуйста, вытащи меня отсюда. Я хочу вернуться домой.

Он вскидывает голову, и выражение недоверчивого ужаса на его лице навсегда запечатлевается в моей памяти. Дин снова смотрит на свои руки, затем начинает вытирать их о джинсы.

– Да, хорошо. Черт… Ладно… – Он не в себе, кружит по подвалу, дергая себя за волосы.

– Дин. – Его имя срывается с моих губ, и я подпрыгиваю от нетерпения, отчаянно желая свободы. – Пожалуйста!

Он сглатывает, рассеянно глядя на меня, и кивает.

– Прости… да, ладно… – Дин начинает действовать, откладывая ужасную правду на потом, пока мы не выберемся отсюда.

Он останавливается и оглядывает тело Эрла. Я думаю, что он собирается обыскать его в поисках ключа от наручников.

Вместо этого Дин бросается обратно к своей трубе и опускается на колени, шаря руками по цементному полу в поисках обломка от ремня. Находит его, затем, пошатываясь, подходит ко мне, взгляд дикий, вся кожа в крови.

– Это может занять несколько минут.

Я киваю, закрывая глаза, чтобы не видеть лежащее передо мной изуродованное тело. Я чувствую на волосах дыхание Дина, его руки дрожат, пока он пытается расковать меня.

Получается не сразу. Десять, может быть, пятнадцать минут. Но когда наручники наконец соскальзывают с запястий и со звоном падают на цементный пол, я с возгласом облегчения высвобождаю руки. Слышу, как с тихим лязгом падает обломок, и Дин ударяется лбом о трубу рядом со мной. Ему требуется минута, чтобы собраться с мыслями. Я поворачиваюсь к нему и вижу, как он закрывает глаза, пытаясь успокоиться с помощью дыхания. Липкими руками он цепляется за трубу – тот самый кусок металла, который удерживал меня в плену в этой адской дыре почти три недели.

Я протягиваю дрожащую руку и кладу ему на плечо, осторожно подходя почти вплотную. Дин стискивает зубы и чуть поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. Я глажу его по спине, почти так же, как он делал в ветеринарной больнице в тот печальный день с Вьюгой. Наши взгляды встречаются, и я пытаюсь утихомирить демонов, явно сеющих хаос в его разуме.

А затем Дин рывком притягивает меня к себе, прижимает к своей груди и крепко стискивает в объятиях.

Я тоже обвиваю руками его талию и утыкаюсь лицом в его бешено колотящееся сердце. Я чувствую запах крови, страха, ужаса и победы. Чувствую, как он дрожит в моих объятиях, его тело расслабляется от мощного выброса адреналина. Дин обнимает меня все крепче и крепче, и мне даже плевать, как протестующе ноют ребра – ему все мало.

Наши эмоции начинают утихать, и мы медленно отстраняемся друг от друга. На пронзительное мгновение наши взгляды сталкиваются, а затем он молча берет меня за руку и тянет к лестнице.

Когда мы пробегаем мимо тела Эрла или того, что от него осталось, я не удостаиваю его даже взгляда. Он не стоит ни секунды моей жизни.

Мы победили.

На кухне Дин принимается оттирать руки жесткой щеткой, смывая в раковину напоминания об Эрле. Безжалостно, остервенело, моет и чистит до тех пор, пока кожа не краснеет и не начинает саднить. Я наблюдаю, как окрашивается в красный цвет вода, а взгляд Дина остро сфокусирован на своей задаче. Даже когда вся кровь исчезает в канализации, он продолжает скрести.

Шкряб. Шкряб. Шкряб.

– Дин, – ласково окликаю я, подходя к нему сзади в попытке отвлечь его.

Он меня не слышит.

Шкряб. Шкряб. Шкряб.

– Уже все чисто, Дин.

Он продолжает скрести. Дин пытается очистить не только свою кожу.

На тыльной стороне ладоней проступают капельки пота, и я наконец кладу руку ему на плечо.

– Дин, прекрати. Ты себя ранишь.

Он приостанавливается, поворачивается и переводит взгляд с меня на окровавленную кожу. Затем сглатывает.

– Прости, я просто… – Дин замолкает, но ему не нужно заканчивать предложение.

Мы оба точно знаем, что он делает.

Я подпрыгиваю на месте, когда вдалеке раздаются полицейские сирены, и, не теряя время, бегу к задней двери из кухни.

– Кора, подожди. Они зайдут в дом и заберут нас, – говорит Дин, пытаясь не дать мне выскочить в минусовую температуру в одной окровавленной футболке.

Но я не могу сейчас прислушиваться к логике или доводам разума. Безопасность находится примерно в четырехстах ярдах от меня, и я в отчаянии, потеряла голову, жажду ощутить что-то человечное. Я не могу дождаться.

Я устала ждать.

С грохотом распахиваю дверь, и в лицо ударяет ледяным ветром. У меня перехватывает дыхание от холода, но это все равно не останавливает. Я несусь навстречу свободе. За домом проходит грунтовая дорога, и я стараюсь не думать о том факте, что выйди я двумя днями раньше через эту дверь, то, вероятно, мой побег оказался бы успешным.

У нас было бы два дополнительных дня, которые мы могли провести с нашими семьями, в наших теплых постелях, питаясь настоящей едой.

Я могла бы избавить Дина от ужасного преступления, которое, вероятно, останется у него в душе на всю жизнь.

Но я стараюсь об этом не думать. Сейчас не время ни для каких «если».

Когда я, спотыкаясь, двигаюсь вперед, ребра буквально кричат и умоляют меня замедлиться. Я обхватываю себя руками. Голова раскалывается, тело разваливается на части, конечности немеют от холода, а я понимаю, что едва прошла несколько футов. Однако впереди виднеются мигающие огни, и это слишком заманчиво, слишком соблазнительно. Мне нужно продолжать двигаться.

И я продолжаю, сдерживая крики боли, шагая вперед по хрустящим листьям и покрытой инеем траве. Вдруг я чувствую позади себя тепло его тела, оно достигает меня раньше, чем его руки.

– Я тебя держу. – Дин набрасывает мне на плечи куртку и поднимает меня с земли, одной рукой обнимая за спину, а другую подсовывая под колени. Мы на мгновение замираем и встречаемся взглядами, и я обнимаю его за шею, позволяя остаток пути нести меня на руках.

Я кладу голову ему на плечо и, клянусь, могу заснуть. Несмотря на то что меня, полуголую, с переломанными костями, покрытую запекшейся кровью, грязью и спермой, несет на руках через поле жених моей сестры – я спокойна. Я чувствую себя в безопасности. Я жутко устала.

Моя душа устала.

Я прислушиваюсь к тяжелому дыханию Дина, пока он несет меня в своих крепких объятиях. Сосредотачиваюсь на его сердцебиении, быстром и ровном. И не могу не задаться вопросом, какое будущее нас ждет. Невозможно вернуться к прошлому, потому что мы теперь совершенно другие люди. Мы прошли через слишком многое. Мы слишком многое видели.

Я стала свидетелем самых интимных и темных сторон Дина. Я видела, как он плакал, убивал и кончал.

Он был внутри меня.

Когда мы наконец добираемся до пыльной, перекрытой дороги, где выстроились полицейские патрули, кареты «Скорой помощи», ФБР, СМИ и пожарные машины, я глубже зарываюсь лицом в шею Дина. После трех недель выживания в глубинах ада с этим человеком я понимаю, что даже не знаю, как жить за пределами нашего кошмара.

Дин осторожно опускает меня на землю, и мы стоим так мгновение, вместе встречаясь с нашей новой реальностью.

Новым началом. Вторым шансом.

Мигающие огни, шум, камеры, лица людей, которые никогда нас не поймут.

Я прерывисто вдыхаю, закрывая глаза, чувствуя шок, панику и облегчение одновременно.

А затем Дин касается моих костяшек пальцев, ласково, понимающе, словно обещание. Я чувствую, как его пальцы переплетаются с моими. Мы стоим, держась за руки, и наблюдаем за приближающимися к нам врачами скорой помощи и полицейскими, как в замедленной съемке. Я держусь за Дина. Он все еще мое спасение. Он по-прежнему все, что у меня есть.

Мы в этом вместе.

Часть 2
Связующие узы
Дин

Глава 13

Я рассматриваю черного муравья, ползущего по носку моего ботинка.

Он блуждает по запутанному маршруту на темной замше, выглядя потерянным и сбитым с толку. Вытанцовывает по переплетенным шнуркам, вероятно, в поисках пищи и тепла. Я не могу не задаться вопросом, как он выдерживает такие жестокие зимние температуры. Такой маленький и хрупкий – такой незначительный. У него нет ни единого шанса.

– Дин.

Мы с Корой были муравьями. Маленькими и хрупкими, затерянными в холодном, пугающем мире. Настроенные на неудачу.

Но мы были друг у друга. А муравей совсем один.

– Дин.

Я улавливаю свое имя, подхваченное резким порывом ветра, который едва не сбивает меня с ног. Отвлекаюсь от тротуара и вижу пронзительный, встревоженный взгляд Мэнди, который за последние две недели стал мне хорошо знаком.

– Да?

– Ты готов зайти внутрь?

Беспокоясь за меня, она выгибает татуированную бровь, и я понимаю, что застыл перед домом ее родителей, чтобы пожалеть муравья. Я снова опускаю взгляд на насекомое и обнаруживаю, что оно уже покинуло мой ботинок и исчезло в трещинах асфальта.

Надеюсь, что это добавит ему шансов на выживание.

Я киваю, и Мэнди растягивает алые губы в улыбке, а затем подходит и берет меня за руку. Ее ладонь теплая, и все же меня пробирает озноб.

– Все будет хорошо, – рассеянно произносит она, чувствуя мое сопротивление, когда переплетает наши пальцы. – Не помешает снова окунуться в нормальную жизнь.

Нормальную. За последние пять недель ничего нельзя назвать нормальным, это точно. И я не могу представить, что этот вынужденный семейный ужин с ее родителями будет хоть немного похож на нормальный.

– Ага. Наверное.

Мэнди хлопает на меня своими наращенными ресницами, пытаясь скрыть тревогу за очередной улыбкой.

– Тебе нужна минутка?

– Нет. – Минутка ничего не изменит. Минутка не сотрет нанесенный вред. Минутка не телепортирует меня обратно в безопасность моей собственной кровати, где я могу удобно сбежать от нынешней реальности и сразиться со своими демонами наедине. – Пойдем в дом.

Я двигаюсь вперед, потому что другого выбора у меня нет. Мы шагаем по мощеной дорожке к ярко-синему дому в колониальном стиле, расположенном в живописном районе. Я уже тысячи раз ходил по этой дорожке, но только сегодня заметил маленькую фигурку гнома возле ряда кустов, окаймляющих фасад дома. На вид он весь проржавевший и подпортившийся из-за непогоды.

– Это новая фигурка? – спрашиваю я Мэнди, когда мы поднимаемся на ступеньку крыльца.

– Ричард-гном? – Она морщит нос. – Он стоит тут лет двадцать, мистер Наблюдательность. – Мэнди подмигивает мне, стараясь выглядеть веселой. – Кора назвала его Ричардом, потому что, по ее мнению, он похож на Ричарда Маркса.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки. Не могу не задаться вопросом, мимо скольких других обычных вещей я проходил, даже не взглянув на них.

Мы входим в слишком знакомый дом, и нас встречает запах чеснока, розмарина и легкий хвойный аромат. Я поворачиваюсь и вижу в гостиной слева от нас роскошную живую елку, украшенную золотыми и красными цветами, а также бесценными самодельными украшениями.

Большую часть времени я даже не осознаю, какой на дворе день, не говоря уже о том, что оказывается почти Рождество.

– Ох, Дин!

Я резко поднимаю голову и вижу спешащих ко мне из кухни Бриджит и Дерека Лоусонов. Длинная коричневая юбка Бриджит развевается в такт ее движениям, а в зеленых глазах, поразительно похожих на глаза Коры, блестят слезы. Ее светлые волосы подстрижены в стиле пикси, а в уголках глаз проявляются морщинки, когда она принимается изливать на меня всю свою любовь и сочувствие.

У нее за спиной стоит Дерек, в моложавой внешности которого, лишь проседь в темных волосах выдает его возраст. У него глаза Мэнди – карие, более раскосые, обрамленные густыми каштановыми ресницами.

Они мне как вторые родители. Мой собственный отец скончался почти двенадцать лет назад от сердечного приступа, мать находится в отделении для больных деменцией в Санрайз-интернате. В старших классах я проводил здесь большую часть дня, делая уроки с Мэнди, играя в настольные игры, смеясь во время вечеров караоке и питаясь домашней едой. Бриджит и Кора любили готовить вместе. Их мясной рулет был одним из моих любимых блюд.

Бриджит обхватывает своими ласковыми ладонями мои щеки и поглаживает их, как будто я ее собственный сын.

Я и должен был им стать пять дней назад. На 5 декабря у нас была запланирована свадьба, но вместо алтаря я провел тринадцать часов, зарывшись в одеяло, игнорируя телефонные звонки Мэнди и вставая только для того, чтобы отлить и пожевать черствые соленые крекеры.

– Ты выглядишь лучше, – замечает Бриджит, ее вымученная улыбка впечатляюще скрывает очевидную ложь.

Лоусоны навестили меня в больнице в те странные, окутанные полубессознательным туманом сорок восемь часов после спасения, но с тех пор я их не видел. Я никого не видел, кроме Мэнди, которая без предупреждения заглядывает в мой таунхаус чаще, чем мне бы хотелось. Однако у нее есть ключ, так что я мало что могу с этим поделать.

Я никогда ей не признаюсь, что подумывал выкрасть ее ключ и спустить его в унитаз.

– Чувствую себя немного лучше. Все еще приспосабливаюсь. – Я придерживаюсь лжи. Так кажется проще. – Спасибо, что пригласили нас сегодня вечером.

– Мам, дай ему немного свободы. Он не музейный экспонат, – возмущается Мэнди, стаскивая с головы свою белоснежную шапочку с пушистым помпоном, отчего ее волосы тут же электризуются и топорщатся в разные стороны.

Бриджит неохотно отходит, и ко мне приближается Дерек. Он ласково сжимает мое плечо.

– Рад снова видеть тебя в строю. Девочки приготовили мясной рулет, твой любимый.

Девочки?

Я слышу, как с задней стороны дома со знакомым скрипом открывается дверь во внутренний дворик, а дальше следует звук нетерпеливых лап, разъезжающихся по деревянному полу.

Вьюга, должно быть, учуяла мое присутствие, потому что, несмотря на свои шестьдесят пять фунтов, бросается ко мне в прихожую, падает под ноги и переворачивается, выпрашивая ласку. Я наклоняюсь, чтобы почесать ей живот, и искренне улыбаюсь. Впервые за несколько недель. Вьюга яростно виляет хвостом. Трудно поверить, что у этой старушки еще столько энергии – ей, должно быть, сейчас лет двенадцать или тринадцать. Но все десять лет, когда я появлялся в этих парадных дверях, ее радость и волнение не утихали. Ни капельки.

Когда я поднимаюсь, мой взгляд замирает на стоящей на кухне фигуре, и горло сдавливает. Становится трудно дышать.

Корабелла.

Мэнди вешает свое пальто на ближайшую вешалку и откашливается, наклоняясь к матери.

– Ты говорила, что Кора сегодня не придет, – тихо бормочет Мэнди, взбивая прическу и бросая на меня виноватый взгляд.

Это правда, я еще не был готов встретиться с ней лицом к лицу. Может быть, этого не произойдет никогда.

– Извини, милая, но твоя сестра несколько часов назад написала мне и сказала, что передумала.

Их разговор внезапно звучит для меня глуше, когда мой взгляд через весь коридор останавливается на Коре. Меня накрывает воспоминаниями, вызывающими тревогу и легкую панику, но внезапно сердце пронзает глубокое утешение. Она – это олицетворение жизни, света и выживания. Ее золотисто-светлые волосы, снова блестящие и здоровые, свободно ниспадают на худые плечи.

Она всегда была миниатюрной, но теперь ее тело выглядит еще более хрупким и изящным в темно-фиолетовом платье, которое, вероятно, пять недель назад сидело на ней лучше. Низкий вырез обнажает острые ключицы и остатки нескольких побледневших синяков.

Кора перекидывает волосы через плечо, и мой взгляд скользит по ее обнаженной шее. Той самой шее, которую я осыпал печальными поцелуями и пропитал своими слезами стыда.

Я стискиваю зубы. Сердце гулко колотится о ребра, а ладони потеют, поэтому я вытираю их о свои синие джинсы. Я не знаю, что делать, поэтому приветствую ее коротким кивком и оставляю при себе все, что не могу произнести вслух.

Но я не пропускаю вспышку обиды и разочарования в ее глазах, прежде чем она разворачивается и уходит на кухню.

Я вздрагиваю, когда Мэнди начинает теребить рукав моего зимнего пальто, вырывая меня из хаоса мыслей.

– Снимай пальто. Останься ненадолго, – она улыбается мне, затем следует за родителями в гостиную, болтая о своей смене в парикмахерской, как будто сегодня в Нормалвилле очередной обычный день.

Я же словно прирос к коврику с приветствующим гостей снеговиком. Мой взгляд прикован к Коре, которая повернулась ко мне спиной и склонилась над кухонной столешницей. Ее голова опущена, плечи напряжены. Она вцепилась в край столешницы, волосы волнами ниспадают по бокам лица.

Я хочу подбежать к ней. Хочу обнять ее и прошептать на ушко, что все будет хорошо. Мы выжили. Все кончено.

Но я этого не делаю.

Я могу лгать Мэнди и ее родителям, и моим друзьям, и моему боссу, и моему психотерапевту… но ей я лгать не в силах.

Мы все сидим за праздничным обеденным столом, и на мгновение все кажется таким же, как раньше. Легко притворяться, когда сидишь посреди уютной комнаты с кружевными занавесками на окнах, множеством светильников и рождественских украшений. Легко притворяться в кругу семьи, с которой провел последние пятнадцать лет, пока они обсуждают политику и модные сериалы Нетфликс, как будто ничего не случилось.

Но иллюзия развеивается, когда мой взгляд устремляется на Кору, сидящую напротив меня и вилкой разминающую свой мясной рулет в нечто неопознаваемое. Отблеск свечей еще сильнее выделяет темные круги у нее под глазами. Я вдавливаю свой собственный мясной рулет в картофельное пюре и понимаю, что веду себя точно так же. Тянусь под стол и отдаю свою порцию Вьюге, чтобы все подумали, будто я действительно все съел. Ведь рулет, вероятно, очень вкусный.

– … насчет беременности.

Голос Мэнди прорывается сквозь мое затуманенное сознание, и я поворачиваюсь в ее сторону. Беременность? За столом воцаряется тишина, и я чувствую себя крайне неуютно.

– Что? – Я перевожу взгляд с одного лица на другое, но все утыкаются в свои тарелки, как будто разгадывают там интереснейший кроссворд. Снова возвращаю взгляд на Кору, но она в свою тарелку не смотрит. Ее глаза широко раскрыты и обвиняюще смотрят на вдруг смутившуюся Мэнди.

Мэнди закусывает губу, перекидывая волосы через одно плечо. – Простите. Я… я не хотела говорить, просто вырвалось.

Мы говорили о новорожденном ребенке нашей двоюродной сестры, и я сразу вспомнила… ну, вы поняли. Короче я сначала ляпнула, а потом подумала.