Текст книги "Солги мне"

– Трева… – укоризненно произнесла Мэдди, но Кристи уже выскочила за дверь, униженная и оскорбленная. На этом обыск был закончен, и женщины отправились домой, унося с собой запертый ящик и презервативы, чтобы, как выразилась Трева, «поумерить прыть Брента».

И вот теперь ящик стоит на кухонном столе и тихонько посмеивается. Открыть замок не удалось, сорвать крышку – тоже. Мэдди подумала, не стоит ли переехать ящик автомобилем, но потом решила, что это будет ребячество. К тому же теперь у нее не было машины. Однако жизнь от этого казалась только лучше.

Трева была разочарована.

– Господи, да что же он держит в этом ящике? Святые мощи?

– Скоро Брент приедет домой, и я попытаюсь раздобыть его кольдо с ключами, – сказала Мэдди.

– Ага. Подойдешь к нему и попросишь: «Милый, я унесла из твоего кабинета закрытый ящик. Будь добр, дай мне ключи». А он, конечно, ответит: «Да ради Бога!»

Мэдди бросила на ящик полный сомнения взгляд.

– Боюсь, ключ тут не поможет, – сказала она. – Помнишь, ты загнала в скважину отвертку?

– Я была вне себя от злости. Этот ящик наплевал мне в душу.

– Гнев – плохой советчик.

Трева взглянула на часы.

– Черт возьми! Я обещала Три вернуться домой еще полчаса назад! – Она встала и ткнула пальцем в ящик. – Быть может, ты хочешь, чтобы я избавила тебя от этой штуки и унесла ее с собой?

– Нет, – ответила Мэдди. – Попробую повозиться с ним еще немного. – Она тоже поднялась на ноги и спросила: – Ты не против, если Эм сегодня переночует у вас?

Трева кивнула.

– Вам с Брентом лучше разобраться наедине. Постарайся не уснуть, пока не ущучишь его. – Она вновь посмотрела на ящик и добавила: – Оставь эту штуку в покое, пока я не вернусь и не помогу тебе. Уж лучше возьми в оборот Брента.

– Угу. – Мэдди глубоко вздохнула. – Ты знаешь, вчера я попыталась поговорить с ним, а он спрятался за спину Эм и потребовал, чтобы я не расстраивала ребенка. Бедняжка стояла тут же, ни жива ни мертва от ужаса.

– Чтоб ему пусто было. – Трева обошла стол и крепко обняла Мэдди. – Ты заслуживаешь лучшей участи. Все, что ты сейчас делаешь, пойдет тебе во благо. Начнешь жизнь сначала, с чистой страницы.

– Ага, – отозвалась Мэдди. Как только Трева ушла, она вновь уселась за стол и задумалась. Благо? Разве может одиночество быть благом? И каково придется Эм без отца? Ей хотелось заплакать, закричать, устроить безобразную сцену. Она подумала, как славно было бы наброситься на кого-нибудь, разбить кому-нибудь физиономию и таким образом выплеснуть гнев и разочарование. Эта мысль напомнила ей о Кей Эле, крепком и широкоплечем, о том, как он обнимал ее вчера вечером. Как хорошо было прижиматься к нему, выслушивать заботливые слова… Мэдди вспомнила о его широкой твердой груди, о которую так приятно было тереться подбородком, и подумала, что если бы сейчас Кей Эл постучал в дверь, она повалила бы его на пол и выплеснула гнев и разочарование в страстной любовной схватке, полной мстительной радости.

Только этого ей не хватало. Чтобы отвлечься от пустопорожних мыслей, Мэдди вновь взялась за ящик. Должен же найтись способ забраться внутрь. Что, если попробовать консервным ножом? Или топором. Мэдди сомневалась, что в ящике лежит что-нибудь действительно важное, и все же думать о его содержимом было куда лучше, чем думать о Бренте. Или о сексе с Кей Элом.

На первый взгляд ящик не казался очень уж прочным. Пластинка со скважиной для ключа выступала над его поверхностью на четверть дюйма, и Мэдди решила, что ей вполне по силам сбить замок.

Она встала из-за стола и, покопавшись в шкафчике с инструментами, вернулась на кухню со стамеской и молотком.

– Ну, теперь держись, – сказала она ящику и приложила лезвие стамески к щели под пластинкой. Нанеся с полдюжины ударов молотком, она сорвала пластинку, но замок по-прежнему оставался на месте.

– Сейчас я тебя… – пробормотала Мэдди и врезала молотком по крышке.

Крышка распахнулась, отскочила и с металлическим лязгом ударилась о столешницу.

– То-то же, – сказала Мэдди, опускаясь в кресло. – Так-то лучше.

Она подтянула к себе ящик и вынула из него пачку бумаг. Сначала Мэдди подумала, что это документы – копии контрактов и счетов, но на поверку оказалось, что ящик до самого дна набит письмами. Любовными посланиями.

Их было двадцать девять. Двадцать семь писем от Бет, в которых та строила планы своей будущей жизни с Брентом. Они не были датированы, и Мэдди не могла судить, когда их отправили. Она прочла письма, поражаясь тому, как Бет любила Брента и верила ему. Быть может, Бренту стоило взять ее в жены.

А может, она и была его нынешней тайной женой.

Мэдди отложила письма Бет в сторону и взяла два оставшихся. Оба были анонимные. В первом из них, написанном решительным прчерком на белой бумаге с красным цветочком в уголке, Бренту предлагалось встретиться у него в гараже; Глория, ясное дело, исключалась, поскольку о траве не было ни слова. Второе было начертано на сложенной линованной бумажке вроде тех, которыми пользуются детишки школьного возраста. «Бренту», – было написано на обороте, а почерк наводил на мысль о ком-нибудь вроде Кристи, малость чокнутой незрелой девушке. Теперь Мэдди оставалось только раздобыть образец почерка Кристи, и уж тогда она сможет не стесняясь бросить ей в лицо: «Я нашла ваши трусики, вульгарную тряпку, вдобавок грязную и липкую…» Мэдди поежилась, удивляясь сама себе. Какая муха ее укусила? Вместо того чтобы чувствовать злость, она отпускает саркастические замечания. «Хороший знак, – подумала Мэдди. – Похоже, мне удастся одолеть этого гнусного мерзавца».

Несколько приободрившись, она развернула бумагу и едва, не задохнулась. «Нам нужно встретиться на нашем месте, – гласило письмо. – Не сомневаюсь, что ты любишь Мэдди, но я беременна и не знаю, что делать».

Мэдди уронила письмо на стол.

– Ах, сукин сын, – громко произнесла она.

Итак, он обрюхатил Кристи. Кристи или кого-нибудь еще. Вот вам и презервативы. Значит, Кристи – или другая женщина – скоро подарит Эм братика или сестричку. Какая прелесть. Черт побери, и куда только глядел Брент?

Придется с этим что-то делать. Развод оказался куда более трудной затеей, чем предполагала Мэдди. Ей предстоит объяснить все дочери. «Тебе ведь нравится Кристи, Эм? – спросит она. – Так вот, наш папа тоже очень ее любит, поэтому…»

Мэдди сунула все бумаги, кроме письма о беременности, обратно в ящик и захлопнула крышку. Потом еще раз просмотрела письмо. Почерк был совершенно незнакомый, сорт бумаги также ни о чем не говорил. Интересно, стала бы Кристи писать записки на листочке из школьной тетрадки? Вряд ли.

Мэдди спрятала записку в свой кошелек, чтобы впоследствии сравнить почерк, которым она была написана, с почерком Кристи. У нее вновь разболелась голова. Она больная женщина, и ей противопоказаны такие потрясения. Ей противопоказана такая жизнь. Она должна что-то сделать. Но сейчас ей совсем не до того.

Мэдди выпила три таблетки и поднялась наверх, унося с собой ящик и коробочку с презервативами. Она спрягала улики под свою кровать, чтобы они не попались на глаза Эм, потом забралась под одеяло, свернулась калачиком и забылась тяжелым сном.

Мэл и Эм устроились перед экраном, прихватив с собой большие тарелки с маникотти и миски с хлебом и чесночным соусом.

– Как дела у твоей мамы? – спросила Мэл.

По телевизору в который уже раз крутили «Отважную эскадрилью». Фильм этот им изрядно надоел, и девочки даже не притворялись, будто смотрят на экран.

– Говорит, ей лучше. – Эм внимательно пригляделась к маникотти и осторожно попробовала. Макароны были хороши. – Вчера у нее такие глаза были – я думала, она вот-вот заплачет. – Эм нацепила на вилку еще макарон и принялась жевать, соображая, о чем говорить дальше. – Вчера мои папа с мамой поссорились, – наконец сообщила она. – Взаправду, до-настоящему.

Глаза Мал расширились:

– Шутишь!

– Вовсе нет. Они ругались, как будто сошли с ума. – Эм повернулась к подруге, сдерживая слезы. – Они ненавидят друг друга. Папа отвез меня к вам, а мама осталась одна. Какой ужас.

– Чего же ты вчера молчала? Почему не рассказала мне? – В голосе Мэл послышалось необычное для нее напряжение.

– Я не могла, – сказала Эм. – Это такой кошмар. Твои предки тоже то и дело собачатся, но они ссорятся понарошку, а мои по-настоящему. Я не хотела вспоминать об этом. Сегодня мама такая тихая, а папу я и вовсе не видела. Не нравится мне все это, Мэл.

Казалось, Мэл не знает, что сказать и что делать дальше. Эм даже удивилась: на ее памяти Мэл никогда не лезла за словом в карман.

– Это еще не все, – наконец произнесла Мэл.

– О чем ты? – спросила Эм, чувствуя, как сжимается ее горло.

Мэл сглотнула и заерзала на диване.

– Моя мама здорово рассердилась на твоего папу, – сообщила она. – Сегодня утром я подслушала по телефону, как она орала на него.

Эм откинулась на спинку.

– Откуда тебе знать, что это был он?

– Потому что мама выкрикивала его имя. – На Мэл было жалко смотреть. – Мне страшно, Эм. Мама сказала, что убьет твоего папу, если он проболтается.

– Насчет чего?

– Не знаю. – Мэл вновь принялась за еду, стараясь принять беззаботный вид, но Эм видела, что подруге не до шуток. – А потом начался настоящий кошмар. Когда мама повесила трубку, пришел папа и спросил, с кем она разговаривала. Мама сказала, с бабушкой. – Мэл на минуту стиснула губы, потом продолжала: – Мама солгала. И они поссорились. По-настоящему. Сначала они злобно перешептывались, потом мама ударила кулаком по столу, а папа ушел и хлопнул дверью. – Мэл замолчала и проглотила застрявший в горле комок. – А когда папа ушел, мама расплакалась, а ведь она никогда не плачет. Это было страшно. Я даже не хочу об этом говорить. Хочу, чтобы все это быстрее закончилось.

– Боюсь, просто так все это не закончится, – отозвалась Эм, вспоминая, как ее родители стояли вчера во дворе, какое лицо было у мамы и как она прижимала к груди кулаки. – По-моему, происходит что-то ужасное.

Мэл уставилась на экран.

– Может быть, миссис Мейер укусила твоего папу, превратила его в вампира, и он укусил мою маму, а она не хочет, чтобы об этом кто-нибудь знал.

– Перестань, Мэл, – сказал Эм. – Все это происходит по-настоящему.

Мэл продолжала смотреть в телевизор.

– А я не хочу, чтобы по-настоящему, – ответила она. – Хочу, чтобы все кончилось.

– И я тоже, – сказала Эм. – Но сдается мне, все только начинается.

Изображение пропало, и на экране появилась мутная белая пелена.

– Это еще что такое! – воскликнула Мэл, вскакивая с дивана. – Мама! Телевизор накрылся! Вместо фильма какая-то хреновина!

– Следи за своим языком, Мэл, – произнесла Трева, появляясь в комнате.

– Ты только посмотри, – продолжала Мэл, пока Трева дергала коробочку кабельного распределителя. – В этом доме все пошло наперекосяк. Что случилось?

– Должно быть, обрыв на линии, – сказала Трева, выпрямляясь. – Завтра я позвоню на телецентр и скажу, что они погубили твою жизнь. А сегодня вы могли бы что-нибудь почитать.

– Это что – шутка? – осведомилась Мэл.

– Вам полезно поупражняться, – ответила Трева. – Через неделю начинается учебный год.

– Ох, не напоминай мне об этом, – попросила Мэл. – Можно мы посмотрим кассеты?

Трева пожала плечами:

– Хотите забивать мозги чепухой? Ради Бога. Смотрите все, что хотите.

Мэл дождалась, когда мать уйдет, и повернулась к Эм.

– Ты слышала? Нам разрешили смотреть любые кассеты. Да уж, беда не ходит одна. Моя мать всю неделю какая-то чокнутая. Я до сих пор не могу поверить, что вчера нам позволили смотреть «Пропащих сорванцов». Ведь это фильм «детям до шестнадцати»!

Эм задумалась над словами подруги.

– Ты права, – сказала она. – Как раз неделю назад мой папа начал психовать. Видимо, тогда-то все и началось. Что будем делать?

– Начнем шпионить, – предложила Мэл. – Предки сами ничего не расскажут. Надо доискиваться собственными силами.

Эм опять задумалась. Еще вчера мысль о слежке за родителями представлялась ей донельзя глупой, но тогда положение еще не казалось таким кошмарным.

– Ты права, – повторила она. – Надо спасать их. Вот только не знаю как. Я никогда не шпионила. С чего начнем?

– Начнем с того, что всякий раз, когда зазвонит телефон, мы будем подслушивать у параллельного аппарата, – ответила Мэл. – Проще пареной репы.

Глава 6

Звонок разбудил Мэдди вскоре после семи вечера, и она поднялась, хмурая и озадаченная. С чего бы это Бренту звонить в двери? У него есть собственные ключи. Мэдди с трудом спустилась по лестнице и открыла дверь.

– Я разбудил тебя. – Кей Эл стоял, прислонившись к дверному проему, и в его темных глазах сверкнуло что-то вроде восхищения, хотя этого никак не могло быть, поскольку Мэдди явилась его взору в старых брюках с обрезанными штанинами и клетчатой розовой рубахе, которой исполнилось, наверное, уже лет сто. – Прости. Я, кажется, действительно разбудил тебя, – добавил Кей Эл.

Увидев Кей Эла во плоти и вспоминая свои мысли о нем, Мэдди закрыла глаза. Кажется, нынче утром она собиралась швырнуть его на пол и разделаться с ним по-свойски. И вот он стоит перед ней, крепкий и широкоплечий, в рубашке шамбре и простых джинсах. И при этом, на ее беду, выглядит чертовски привлекательно.

Мэдди открыла глаза.

– Ничего страшного, – сказала она, стараясь говорить вежливо. – Чего тебе надо?

– Анна узнала о дорожном происшествии и прислала тебе шоколадные пирожные. – Кей Эл протянул Мэдди тарелку в пластиковой обертке, и она взяла гостинец, избегая смотреть в лицо Кей Эла. Взгляд в глаза не сулил ничего хорошего.

Мэдди смотрела прямо перед собой, и это дало ей возможность в полной мере оценить ширину груди Кей Эла, туго натянувшей ткань рубашки. На вид рубашка была такая мягкая после стирки, что Мэдди с трудом удержалась от желания протянуть руку и пощупать ее. Мужчины зачастую воспринимают такие вещи не так, как нужно, и она ничуть не сомневалась, что Кей Эл истолкует ее жест превратно. «Гони его в шею», – твердил внутренний голос Мэдди.

– Спасибо, Кей Эл, – сказала она. – Передай Анне, что я очень ей благодарна.

– Обязательно, – ответил он. – Когда ты в последний раз виделась с Брентом?

– Еще вчера. – Мэдди улыбнулась, глядя мимо левого уха Кей Эла, и предприняла попытку закрыть дверь, но он стоял, прислонившись к дверному косяку, и даже не шелохнулся. – Была рада встретиться, Кей Эл, но мне пора идти, – добавила Мэдди. – Хочу немедленно взяться за пирожные.

Улыбка Кей Эла стала еще шире:

– Спасибо. Я тоже рад тебя видеть.

Сердце Мэдди подпрыгнуло. Пора спроваживать гостя. Мэдди вновь попыталась закрыть дверь, но Кей Эл по-прежнему стоял непоколебимо, и она решила забыть о приличиях.

– Не хочу показаться невежливой, но сейчас меня ждут дела. Может быть, заглянешь позже?

– С удовольствием. Когда?

Мэдди забыла, каким настойчивым бывает Кей Эл. Именно его настойчивость привела к тому, что Мэдди оказалась на заднем сиденье его «шевроле» двадцать лет назад, но она забыла и о том, что Кей Эл бывает донельзя прямолинейным.

– Как насчет сентября? – спросила она. – К тому времени я, глядишь, покончу со своими хлопотами.

Кей Эл качнул головой.

– Я не могу так долго ждать. Мне нужно вернуться на работу к понедельнику.

– В таком случае отложим встречу до твоего следующего приезда в город, – сказала Мэдди, лучась улыбкой. Кей Эл выпрямился, и его лицо стало серьезным.

– Мэдди, у меня срочное дело, – сказал он. – Я устал, и мне нужно всего пару минут для разговора.

Примерно такими же словами он завлек ее в свою машину двадцать лет назад, поэтому Мэдди лишь поморщилась и покачала головой.

– Кей Эл, скоро вернется мой муж, и я…

– Вот и хорошо. Он-то мне и нужен. Ты позволишь мне войти?

Посмотрев ему в глаза, Мэдди поняла, что Кей Эл не уйдет до тех пор, пока не встретится с Брентом. Вздохнув, она отступила в сторону, и Кей Эл шагнул мимо нее в дом.

Гостю полагается предложить выпить, и Мэдди, прихватив два стакана, пакет апельсинового сока и бутылку водки из запасов Брента, вывела Кей Эла во двор, дабы показать соседям, что они не предаются тайному греху, невзирая на то что сверкающая машина Кей Эла сияет напротив ее дома, будто красный фонарь.

– Захлопни дверь, – бросила Мэдди через плечо. – Она рассохлась и не закрывается как положено.

Обернувшись, Мэдди увидела Кей Эла, который внимательно разглядывал дверную коробку.

– Стоит лишь немного подстрогать ее снизу, и она перестанет застревать, – сообщил Кей Эл, проводя рукой по ребру двери. – Всех дел от силы на пять минут.

Мэдди не раз просила мужа починить дверь, но Бренту всегда было некогда. Он строил дома, но так и не удосужился поправить дверь в своем собственном жилище. У Мэдди болела голова, а от злости ей было еще хуже. Она подумала, что если бы двадцать лет назад она предпочла Кей Эла, дверь в ее доме была бы сейчас в полном порядке.

– Спасибо за совет, – сказала Мэдди. – Так мы и сделаем.

Они сидели за треснувшим столиком для пикников, поставив на него бутылку, прихлебывали кисло-сладкий апельсиновый сок с водкой и беседовали, ощущая взаимную неловкость. В сумерках Кей Эл был чертовски хорош – сильный, загорелый, пышущий здоровьем, – и Мэдди уткнула нос в стакан, стараясь не думать о прилагательных. Она замужняя женщина, и хотя ее семейная жизнь не удалась, в ней не было места прилагательным.

– Как твои дела? – осведомился Кей Эл, и Мэдди едва не рассмеялась. – Вы с Тревой по-прежнему не разлей вода?

– Ага, – ответила Мэдди. – Кровные сестры до гробовой доски.

– У вас уже дети. – Кей Эл покачал головой. – Подумать только. Стоило мне двадцать лет назад покинуть город, и вы обе лишились рассудка.

– Это мы заполняли вакуум, образовавшийся после твоего отъезда, – сказала Мэдди.

– Что ж, тогда расскажи мне о своей жизни, – попросил Кей Эл.

«Это не моя жизнь. Это – существование с целью облегчать жизнь другим людям», – подумала Мэдди, а вслух сказала:

– Я живу во Фрог-Пойнте. Каждый день мне звонит мать. По воскресеньям я езжу в дом престарелых навестить бабушку, чтобы она могла всласть на меня покричать. У меня замечательный ребенок, которому нужна собака. У меня сломалась микроволновая печь, а машина превратилась в рухлядь. – Мэдди пригубила коктейль. – Как видишь, в моей жизни нет ничего интересного.

– Ну-ну, – отозвался Кей Эл. – Как же это? А я?

– Ах да, – спохватилась Мэдди. – Огромное тебе спасибо, что заехал меня навестить. Если бы не ты, я бы сейчас обзванивала магазины в поисках микроволновки. – «И репетировала свою речь в суде», – мысленно добавила она. – Я в долгу перед тобой.

– Вот и хорошо. Не забывай об этом. А теперь расскажи про Треву.

– Трева? – «У Тревы какая-то беда, но она не хочет делиться со мной». – У Тревы двое детей. Восьмилетняя Мелани и Три, ему двадцать.

Кей Эл бросил на нее недоверчивый взгляд.

– Они назвали ребенка Три?

– Нет, они назвали его Хауи-младший. – Мэдди плеснула себе еще сока и тайком подлила водки. Алкоголь оказывал на нее чудесное расслабляющее воздействие. Куда там какому-то болеутолителю. – Хауи было все равно, но Трева уперлась. Потом мать Хауи… Помнишь Ирму Бассет?

– Школьную секретаршу? – Кей Эл ухмыльнулся. – Еще бы, черт побери. Она была свидетельницей самых гадких моих поступков. У такой женщины не забалуешь.

– Так вот, Ирма заметила, что младенца нельзя называть Хауи-младшим, потому что его отец был Хауи-младшим, стало быть, мальчика надо окрестить Хауи-третьим. Трева взбунтовалась и скандалила до тех пор, пока вдруг не сообразила, что ее сын сможет стать младшим только тогда, когда умрет его дед, и Хауи-отец станет старшим.

– Такое бывает только во Фрог-Пойнте, – сказал Кей Эл. – Готов спорить, эта история продолжалась не меньше двух недель и была на слуху у всего города.

– Что ж, догадаться нетрудно, – сказала Мэдди. – В общем, они назвали мальчика Хауи-третыш, со временем имя сократилось, да так и осталось. Теперь ему двадцать, а я – женщина средних лет.

От спиртного мышцы Мэдди расслабились, она чувствовала, как испаряется ее раздражение, зато Кей Эл вздрагивал всякий раз, когда слышался звук открывающейся автомобильной дверцы. И всякий раз он бросал взгляд на часы, прежде чем задать Мэдди очередной легкомысленный вопрос. «Что ему нужно? – думала Мэдди и тут же обрывала себя: – Какое мне дело?» Брент вот-вот должен был вернуться домой, она вот-вот должна была уйти от него, а значит, ее прежняя жизнь подошла к концу, и теперь Мэдди «целовало думать только о том, как уменьшить вред, который будет нанесен ее матери и Эм. В этой трагедии Кей Эл был хотя и забавной, но побочной сюжетной линией.

Час и три коктейля спустя Кей Эл прекратил поглядывать на циферблат, и они оба почувствовали себя увереннее. Занимался вечер, и город начал погружаться в бархатно-черную тьму, какая бывает жаркими августовскими ночами. Сверчки продолжали стрекотать, хотя и замедлили ритм, вероятно, утомившись. Мэдди представила себе, как они старательно трут друг об друга свои лапки. Должно быть, у них самые тощие лапки среди всех насекомых. Стакан Мэдди опустел.

– Давай выльем водку в сок и будем пить прямо из пакета, – сказала она и взялась за дело, стиснув зубами кончик языка.

– Неужели с тех пор, когда мы виделись последний раз, ты стала пьяницей? – спросил Кей Эл, глядя на нее.

– Нет, – ответила Мэдди, салютуя ему пакетом. – Честно говоря, я начала пить только нынче вечером.

Кей Эл задрал бровь.

– У тебя что-то случилось? Денежные затруднения? – Уловив колючий взгляд Мэдди, он добавил: – Я только спросил.

– Ничего такого, о чем я хотела бы рассказать тебе. Вообще говоря, это должно случиться в сентябре, но к тому времени ты уже уедешь из города. – Мэдди взмахнула пакетом и сделал глоток. – А если тебе что-то не нравится – можешь проваливать.

– Нет. Мне все нравится. Дай-ка пакет. – Мэдди передала ему пакет, Кей Эл отхлебнул и закашлялся.

– Да, понимаю, – сказала Мэдди. – Маловато сока. Эм весь выпила.

– Чтобы глотать такое пойло, нужно иметь луженый желудок, – ответил Кей Эл и выплеснул коктейль в траву.

– Эй! – воскликнула Мэдди.

– Я нечаянно. А что должно произойти сентябре?

– Ты пролил мою водку.

Кей Эл посмотрел на траву, забрызганную смесью водки и сока.

– Я подумал, не пора ли нам прогуляться, – сказал он.

– В доме еще есть вино, – ответила Мэдди, отталкиваясь от столика и поднимаясь на ноги. Кей Эл последовал ее примеру.

– Может быть, ограничимся кока-колой? А потом ты расскажешь мне, что случится в сентябре. Если что-нибудь интересное, я приеду посмотреть.

Мэдди поплелась к дому. «Может, я и перебрала, но я не дура, – думала она. – Этот парень явился неспроста». Она облокотилась о сетчатую дверь, и Кей Эл остановился на крыльце за ее спиной.

– Мэдди?

– Я думаю, – ответила она и вошла в дом.

– Дурной знак. – Кей Эл вошел следом, захлопнув за собой дверь. – В свое время твоя задумчивость разрушила наши взаимоотношения.

Мэдди шагнула к буфету, где стояло вино. Хотя Мэдди и Брент никогда его не пили, вино им каждую неделю привозили родители Брента.

– Два часа на заднем сиденье «шевроле» шестьдесят седьмого года – это еще не отношения, – заметила она. Кей Эл оперся о холодильник.

– Ошибаешься. Два часа, проведенных на заднем сиденье «шевроле» девяносто седьмого года, – это действительно пустяк, но «шевроле» шестьдесят седьмого – это совсем другое дело. На его заднем сиденье можно вырастить потомство. Господи, какая была машина! Интересно, что с ней сталось.

– Ты расколошматил ее об ограждение на Тридцать третьем шоссе, – ответила Мэдди, доставая из буфета вино.

– Я имею в виду, что сталось с ней впоследствии, – чопорно произнес Кей Эл. – Может быть, кто-то ее отремонтировал.

Мэдди фыркнула и сунула ему в руки бутылку.

– После аварии твоя машина годилась разве что на пепельницы. На том месте еще долгие годы находили обломки и осколки. – Мэдди принялась рыться в ящике в поисках штопора. – В сущности, тот случай превратил тебя в народного кумира. Всякий раз, поднимая с земли кусок железа, люди говорят: «Должно быть, это от „шевроле“ старого доброго Кей Эла…» – Она отыскала штопор и протянула его Старджесу.

Кей Эл взял штопор и вонзил его в пробку.

– Приятно слышать. Славная история.

– …а потом они хихикают, – закончила Мэдди. Кей Эл перестал ввинчивать штопор и улыбнулся ей.

– Ты крутая женщина, Мэдди Мартиндейл. Именно такие женщины мне нравятся больше всего.

Мэдди облокотилась о стойку и, сузив глаза, вперила в Кей Эла пристальный взгляд. Неужели он по прошествии стольких лет все еще имеет на нее виды? Не может же он рассчитывать, что она ляжет с ним в постель. Конечно, нет.

И все же…

Он стоял перед ней, высокий и широкоплечий, а Мэдди всегда питала слабость к высоким широкоплечим мужчинам. Кей Эл не был таким громадным, как Брент, но это не беда. Если Брент был похож на заносчивого юнца с мотоциклом, то Кей Эл куда больше напоминал… взрослого мужчину. Черт побери, его внешность навевала мысли о блаженстве, которого Мэдди даже не могла себе представить. Она подумала, что хоть раз в жизни должна сделать что-то для себя. И заодно наставить рога Бренту.

– Ладно, – сказала Мэдди. – Поехали.

Кей Эл вытянул пробку из бутылки и застыл на месте, держа в одной руке бутылку, а в другой – штопор с насаженной на него пробкой.

– Куда? – спросил он.

– В Пойнт. Как в школьные времена. – Мэдди улыбнулась, воодушевленная своим замыслом. Это был великолепный план, и она почувствовала прилив сил. Поступок. Отмщение. Она поедет в Пойнт вдвоем с Кей Элом, потом Бейли разболтает об этом всем и каждому, и Мэдди уже никогда больше не будет доброй верной женушкой, которую обманывает муж. С таким же успехом можно было пройтись голышом по Центральной улице. Мэдди смотрела на Кей Эла, лучась улыбкой.

Вместо радости на лице Кей Эла появилось беспокойство. Он поставил бутылку на стойку и сказал:

– Мэдди, дорогая, тебе больше нельзя пить.

Улыбка Мэдди увяла:

– Итак, ты отвергаешь меня.

– Нет, нет… – Кей Эл пригладил рукой свои темные волосы. Мэдди впервые видела его таким расстроенным. – Впрочем, можно сказать, что так, – продолжал он. – Ты замужем. Я понимаю, замужество – это ерунда, и все же… Мэдди, прищурившись, посмотрела на него.

– Так ты едешь со мной? – спросила она.

– В Пойнт… – пробормотал Кей Эл. Мэдди ясно видела, что сама мысль о таком приключении не укладывается у него в голове.

– Ага, – сказала она. – Скинем двадцать лет, снова будем молодыми. – Мэдди взяла в руки бутылку и попыталась соблазнительно улыбнуться, но улыбка не получилась. Кей Эл лишь покачал головой и отнял у нее вино.

– Все не так просто, Мэдди. Я был много моложе, машины были куда просторнее, а ты была вольной пташкой.

– Хочешь уйти – уходи. – Его занудство начало ее раздражать.

– Подожди минутку. – Кей Эл поставил бутылку на стойку. – Давай обсудим все это.

Мэдди скрестила руки на груди и нахмурилась.

– Измены не обсуждают. Их совершают, – сказала она.

– Ах какое красноречие. – Кей Эл по примеру Мэдди сложил руки на груди. – Мне трудно поверить в то, что ты бросаешься в мои объятия, движимая одной лишь страстью. Видишь ли, я малость подзабыл здешние нравы, и это сбивает меня с толку. Что здесь происходит?

Мэдди вновь посмотрела на него, на сей раз – с должным вниманием. Кей Эл улыбался ей, прислонясь к стене. На его лице, будто составленном из острых углов, сияли темные глаза, и Мэдди впервые за последние сорок восемь часов позабыла о Бренте и своей ярости.

– Ты изменился, – сказала она. – Ты…

– Постарел? – Кей Эл выпрямился во весь рост и взял со стойки бутылку. – Прошло двадцать лет; немалый срок. У тебя найдутся стаканы?

– Еще бы, – отозвалась Мэдди, доставая стаканы из буфета. – Но дело не только в возрасте. Ты похорошел – да, да, правда… Ты выглядишь таким… уравновешенным, уверенным в себе.

– Я и правда наконец перестал быть мальчишкой из средней школы. И слава Богу. – Он посмотрел на стаканы. – Кого ты любишь больше, «Очкарика» или «Бам-бама»?

– Извини. – Мэдди потянулась за стаканами. – Это посуда Эм.

Кей Эл отодвинул стаканы подальше от ее пальцев.

– Если ты не возражаешь, я возьму «Бам-бама». Мы, разухабистые пацаны, должны держаться вместе. – Он наполнил стаканы до половины и подал один Мэдди. – Выпьем за Эм, – предложил он, поднимая свой стакан, и Мэдди чокнулась с ним.

Отпив половину, она повернулась, вышла в прихожую, держа в руке стакан, и посмотрелась в зеркало.

– Я и забыла, как я тогда выглядела, – сказала она, обращаясь к Кей Элу, который подошел и остановился рядом. Он был лишь на пять дюймов выше Мэдди и смотрел в зеркало сбоку, поверх ее плеча. Громадный Брент всегда нависал над ней, и, когда их фотографировали, любил вставать сзади и класть свой подбородок на голову Мэдди. Она терпеть не могла этой его привычки.

– Так же, как сейчас, – отозвался Кей Эл. – Только тогда ты была похожа на мраморное изваяние.

Мэдди скорчила зеркалу рожу.

– Намекаешь на то, что у меня появились морщины?

– Нет. – Кей Эл покачал головой. – Не в том дело. Ты держалась отчужденно, как будто твои мысли витали где-то далеко. Ты не лезла за словом в карман и была вспыльчива, но в твоей красоте было что-то от Снежной королевы или от манекенщицы; а теперь ты превратилась в земную женщину.

Мэдди пригубила вино и задумалась. Какие мысли занимали ее в школьные годы? Какие страсти терзали ее душу? Она вдруг с ужасом осознала, что не может восстановить ни того, ни другого, а память хранит только желания и поступки окружавших ее людей. Желания Брента. И не только в школьные годы – всю жизнь. Если кто-нибудь спрашивал ее, кто она такая, Мэдди отвечала: «Дочь Марты Мартиндейл», или «супруга Брента Фарадея», либо «мать Эмили Фарадей». И никогда никому она не могла просто сказать: «Я – Мэдди». Даже ее профессия – и тут ей приходилось отдавать себя другим. Всю ее жизнь определяли отношения с внешним миром.

– Какой кошмар, – сказала она.

– Кроме одной ночи. – Кей Эл приблизился к Мэдди. – В ту ночь ты была моей, и ты была настоящая.

Мэдди вздохнула.

– Мне кажется, та ночь существует лишь в нашем воображении. А вообще-то ты прав. До сих пор я не жила по-настоящему.

– До сих пор?

– За минувшую неделю я сильно повзрослела, – ответила Мэдди и допила вино. Кей Эл стоял вплотную к ней, и Мэдди это очень нравилось. – Хочешь повторить? – спросила она, оглядываясь через плечо.

Казалось, Кей Эл глубоко задумался.

– Не знаю, – сказал он наконец. – А что, алкоголь все еще оказывает на тебя прежнее воздействие?

– Какое именно?

– Насколько я помню, на первом этапе ты стала упрямой, как ослица, на втором тебя вывернуло наизнанку…

– Какой позор, – Мэдди прикрыла глаза. – Да, припоминаю.