Текст книги "Убийство из-за книги"

Глава 3. Обратный отсчет

Из «Сидней морнинг стар»: «В условиях непрекращающейся полемики по поводу присоединения «Берри и Майклз», одного из старейших издательств Австралии, британским гигантом «Голд Груп», недавно назначенный директор Квентин Хейл заручился поддержкой самых известных авторов издательства в попытке разрядить обстановку.

Мистер Хейл, 51 год, восемь недель назад сменил на посту давнего директора Брайана Берри, внука основателя издательства. Ранее новый глава занимал должность директора по маркетингу в лондонской компании «Оллпринт» – издательском филиале «Голд Груп».

Сегодня вечером мистер Хейл и его жена Дороти устраивают вечеринку с коктейлями в офисе издательства «Берри и Майклз» – особняке «Карлайл» – в честь сэра Сола Мердока, детской писательницы Тилли Лайтли, небесспорного биографа Барбары Бендикс и постоянного автора рубрики «Садоводство» нашей газеты Джека Спротта.

«Большой четверке», как названы эти авторы в рекламных материалах «Берри и Майклз», в ближайшие несколько дней предстоит большая работа с плотным графиком конференций, литературных обедов и интервью. Все четверо будут почетными гостями на торжественном приеме, который пройдет в исторических помещениях «Карлайла» завтра вечером.

«Карлайл», построенный основателем компании Уолтером Берри в 1899 году, сохранил свой изначальный облик, несмотря на некоторые внутренние переделки – например, в 20-е годы он был оснащен лифтом, на третьем этаже оборудованы четыре номера апартамент-отеля для гостей, а на верхнем этаже расположилась служебная квартира, которую в настоящее время занимают мистер и миссис Хейл.

На завтрашнем вечернем торжестве ожидается весь австралийский бомонд, но последний из живущих в Австралии наследников семейства Берри, Брайан Берри, не посетит его. Поговаривают, что, шокированный и раздосадованный тем, что изменники-акционеры не поддержали его старания избежать присоединения к «Голд Груп», а также последующим смещением с руководящего поста, который занимали еще его отец и дед, мистер Берри отправился на длительный отдых в Европу».

С мрачноватой усмешкой Тилли Лайтли отложила газету. Теперь-то Брайан Берри поймет, каково это – быть изгоем. А «Голд Груп» молодцы. Брайан всегда держался так холодно и высокомерно, ни о какой поддержке с его стороны и речи быть не могло. Не то что его отец, старый Джералд, – вот тот был душка.

Тилли всегда чувствовала себя неловко в присутствии Брайана, с тех пор, как в самом начале своей работы в издательстве он отверг ее третью книжку о мышке Бинди. Сказал, что она «заурядна», а рисунки в ней «простоваты для нынешнего рынка, существующего в условиях жесткой конкуренции». Чушь какая. Вот Джералда полностью устраивали ее рукописи. Просто Брайан ничего не смыслил в детских книжках, а унижал ее, наверное, ради ощущения собственной власти, ведь она была любимицей его отца.

Поделом ему было бы, уйди она в другое издательство. После двух удач отказ стал для нее страшным потрясением. К тому времени еще и года не прошло после смерти Алистера, они с Сарой существовали вдвоем на пенсию. Она так рассчитывала на эту книгу, думала, что будет хоть немного полегче. Надо было все-таки взять и уйти. Но милый старый Джералд написал ей такое душевное, сочувственное письмо – дескать, отложи Бинди пока в сторонку, Тилли, напиши что-нибудь новенькое. Ты справишься. Так и появился кенгуру Падди, а что было дальше, всем известно.

Милый старый Джералд… Он всегда питал к ней слабость. Тилли до сих пор помнила, с каким трепетом читала письмо, в котором он сообщал ей, что ее первая книга, «Знакомьтесь – мышка Бинди», принята. «Очаровательно… восхитительно…» – так он и писал, и рисунки ему понравились, и опубликовал он книгу точь-в-точь в таком же виде, как Тилли прислала ее, – не изменил ни строчки, ни слова. Ей, девятнадцатилетней студентке, было так приятно. Издать свою первую книгу в таком юном возрасте – этого достижения у нее не отнимет никто. Снобам из университета такое даже не снилось.

Нет, они не впечатлились – еще чего! Этих высоколобых детской книжкой не возьмешь. Наверное, думали, что раз она детская, то даже презрения не заслуживает. Как и Брайан Берри, считали, должно быть, что такое любой дурак напишет. Сол всегда стеснялся «Бинди», даже говорить о ней не желал, особенно в присутствии этих своих друзей. Тилли гордо вскинула подбородок. И чего же эти самые друзья добились с тех пор? Ничего! Все прозябают в безвестности, все до единого. Кроме Сола. Так что все-таки есть у них с Солом что-то общее, о чем понятия не имела вся эта толпа. Сколько бы они ни пыжились, на истинный творческий порыв их озлобленные, бесплодные, иссушенные учебой умишки не способны.

Тилли вдруг заметила, что судорожно цепляется за ремень безопасности и тяжело дышит. Она бросила быстрый взгляд на Сару, сидящую рядом. Но ее дочь, лицо которой было прикрыто, как маской, черными спутанными волосами, смотрела в окно и, как обычно, грезила наяву. Похоже, в последнее время она стала все чаще ускользать в свой мир. Тилли коснулась ее руки, и Сара медленно повернулась к ней, заморгала и слегка улыбнулась, словно просыпающийся ребенок.

– Все хорошо? – легко и оживленно спросила Тилли.

– Конечно, мама. А у тебя?

Успокаивая мать, Сара улыбнулась шире и кончиком языка коснулась длинных передних зубов – совсем по-детски, и не подумаешь, что ей уже двадцать лет.

Тилли кивнула с нервным смешком. Давно прошло время, когда Сара была для нее открытой книгой. Все ее детские и подростковые годы между ними сохранялись близкие отношения, но с недавних пор Тилли все чаще казалось, что у Сары появились… собственные мысли. К которым матери доступа нет. От этого становилось неуютно и тревожно. Сара тоже начала писать. Запиралась у себя в комнате и что-то печатала – вместо того чтобы после ужина читать в кабинете, рядом с работающей матерью. Это смущало Тилли. Может, теперь, с окончанием книги, жизнь вернется в привычную колею. И эта поездка в Сидней наверняка пойдет на пользу.

– А свою рукопись ты уложила, Сара? – негромко спросила она.

Сара повела плечами.

– Конечно, я ведь говорила тебе, мама, – с легким недовольством ответила она.

– Ах да. – Тилли сдержанно вздохнула. В последнее время Сара стала такой раздражительной. – Какой все-таки удачный шанс нам представился, детка, – продолжала она, – теперь мы сможем отдать рукопись Квентину Хейлу в собственные руки и не изводиться в ожидании.

– Да не нужна им эта книга, мама, – пробормотала Сара, и ее широкие плечи поникли. – Ты же сама так прямо и сказала: не нужна она им.

Ее тонкая хлопковая блузка в цветочек чуть не лопалась по швам.

– Я не говорила этого, Сара, я сказала только, что, возможно, они попросят тебя доработать рукопись. Не стоит рассчитывать, что ее примут с первого же раза. – Тилли отвела взгляд. – Но конечно, ее возьмут, детка. Думаешь, они посмеют отказать моей дочери?

Сара повернулась к ней, ее темные глаза вспыхнули яростью.

– Но я не хочу, чтобы мою рукопись взяли только из-за тебя, мама! На этом все будет кончено! Да я лучше сожгу ее!

– Не вижу причин, – рассудительно возразила Тилли. – Всем приходится с чего-то начинать.

Сара прикусила губу и снова уставилась в окно. Тилли еще некоторое время пребывала в полной готовности продолжить разговор, потом запал прошел, и она расслабилась. С удивлением обнаружив, что у нее трясутся руки, она нервозным жестом сжала их. Ладони были влажными. Тилли вдруг почувствовала себя безнадежно тупой. Сол Мердок легко доводил ее до такого же состояния. Тилли передернулась. Ну теперь-то Солу она не по зубам. Она стала старше. И не только старше, но и добилась подлинного, самого настоящего успеха, вдобавок все еще привлекательна, и это ей известно. Так что у Сола нет никаких причин задирать перед ней нос.

Тилли вспомнилась последняя встреча с ним – его лицо, искаженное злобой и презрением, оскорбительные и грубые слова, полнейшая неспособность принять ее точку зрения или понять ее потребности. И эта одержимость собственными взглядами, своим бесценным мнением. И убежденность в своем превосходстве и в том, что он пошел на невероятные жертвы, чтобы поддерживать отношения с ней вопреки осуждению его косных друзей-снобов. Ну что ж, теперь он поймет, как жестоко ошибся.

Сол Мердок обмяк в кресле, закрыл глаза и дал размеренному гулу самолета заполнить его сознание, вытеснить беспорядочные досадные мысли, громкие, как вопли, не дающие ему покоя. Правильно ли он поступил, согласившись на эту поездку? Врач считал, что поехать стоит. Главное – не давать себе скучать, говорил он. Какой смысл сидеть наедине с мыслями? Забавно… До сих пор не утратившие красивую форму губы Сола Мердока растянулись в улыбке. Когда-то побыть наедине с мыслями было для него все равно что попасть в рай. А потом мысли сложились, выстроились в цепочки и стали книгами. Но это было давным-давно. Теперь же они неизменно оставались бессвязными и бесформенными осколками озарений, воспоминаниями, от которых коробило, аморфными страхами, которые крутились в мутных водах его разума, как вещи в стиральной машине, и ни во что не складывались, никуда не вели, изнуряли и вселяли ужас.

Но этот вызов в «Берри и Майклз»… Он получил его, и через несколько дней все улеглось. Впервые за много лет Сол отчетливо понял, как он может, все еще может, распорядиться своей жизнью. Даже теперь Сол все еще видная фигура. Символ, как сказано в письме из «Берри и Майклз». Он – авторитет. И навсегда может остаться авторитетом. Благодаря строгости и скрупулезности мышления. Благодаря цельности, взыскательности, всему, чем обычно пренебрегают и над чем даже глумятся в погоне за легкой наживой, властью и престижем, с одной стороны, и быстрым удовлетворением потребности в самореализации – с другой.

Повсюду восхваляют сентиментальную макулатуру, небрежное мышление воспринимают всерьез. А он способен быть голосом разума в этих дебрях. Когда Мердок понял это, он обрел причину, чтобы жить дальше. И принял приглашение, и со свойственной ему педантичностью распорядился насчет присмотра за домом и собакой на время его отсутствия.

Но за несколько дней до отъезда сомнения, как незваные гости, начали просачиваться в чистое, тихое, ничем не замусоренное помещение, которое он отвел предстоящей задаче в своем разуме. Они напомнили ему о других приглашенных на это торжество. О других авторах, которым, вероятно, тоже объявили, что они – символы национального значения.

Один из них, по всей видимости, – садовод Джек Спротт, одолживший свою фамилию пестицидам и удобрениям; другой – Барбара Бендикс. Сол не читал ни одной ее книги и не собирался, зато видел интервью по телевизору. Этого мучительного зрелища хватило, чтобы убедиться: этой женщины следует избегать любой ценой. Сколько грязи она вылила на беднягу Фредерика Маннерза! Прекрасный писатель, Фред, порой сентиментальный и даже слезливый, явно был выдающейся личностью, одним из тех, кто заслуживал статуса кумира публики.

Сол Мердок поморщился. От популярности бедного Фреда не осталось и воспоминаний. Он превратился в мишень для плоских шуток любого, кто привык лишь трепать языком, с тех пор, как книга этой женщины, написанная еще до смерти Фреда, отправилась в набор, – по слухам, уже через несколько недель после его похорон.

Забавно, что закон о клевете, который так легко призвать на помощь по самому пустячному поводу, пока человек жив, ничуть не возражает против нанесения ущерба репутации после смерти. Барбара Бендикс обобрала Фреда, отняла у него личную жизнь, достоинство и славу. Разумеется, те, кто был близко знаком с ним, знали о его симпатичных молодых приятелях. Возможно, не все, ведь мужчины глупы, когда речь заходит о постельных делах, – глупы до неприличия, подумал Сол со смирением затворника. Безусловно, кое-что из написанного Бендикс о привычках Фреда могло вызвать изумление у публики. Но ведь о человеке судят по его делам, а не по поведению в личной жизни, особенно если он жил тихо и никому не делал зла.

Так что же символизирует Барбара Бендикс? Само собой, общенациональное хобби – низведение до уровня серой массы каждого, кто хоть немного возвышается над ней. А для «Берри и Майклз» – власть больших продаж и больших денег на рынке.

Сол вздохнул. Интересно, пытался ли Брайан Берри хоть когда-нибудь разобраться в своих чувствах, публикуя эту дикую чушь? А если бы Фред Маннерз был автором «Берри и Майклз», неужели Брайан все равно согласился бы издать пасквиль Барбары Бендикс? Вполне возможно. Не стоит питать иллюзий насчет издателей, а Брайан при всем своем обаянии умел быть безжалостным, когда наступали трудные времена. Не то что его отец – тот был джентльменом во всех смыслах слова.

И вот теперь Брайан стал изгоем. Его не спасли ни обаяние, ни жестокость. Акционеры предпочли ему деньги.

Сол Мердок позволил себе на минуту погрузиться в приятные размышления о людской глупости. И вдруг еще одно знакомое лицо без приглашения всплыло перед его мысленным взором. Нежное заостренное личико, загадочная улыбка, подбородок, опирающийся на две ладошки. Тилли Лайтли. Тилли Лайтли, какой он знал ее двадцать лет назад. Он нахмурился. Тилли Лайтли, хорошенькая, как картинка, и черствая, как сухарь. Как он мог так сглупить?

Бог свидетель, друзья пытались образумить его. Но он уже был очарован всем сразу: порхающей неуловимостью тонкого тела, цепкостью хищных маленьких рук, нездешней своенравностью, которая прикрывала, словно ширмой, непоправимо заурядный ум. Тилли была из тех, кто, входя в комнату, усаживается прямо на пол, с непосредственностью очаровательного ребенка пренебрегая стульями. Тилли, вольная духом, никогда не бродила по пляжу – она носилась, раскинув руки.

И он пленился всем сразу! Он обезумел. Тилли и Сол, плечом к плечу против целого мира, – они качались на качелях в парке, писали тексты на пляжном песке на закате, жевали купленную навынос китайскую еду, излучали любовь, лежа на потертом ковре с цветочным узором на полу его спальни.

В то время она рисовала. И писала стихи. Вспоминая об этом, Мердок поморщился. Тилли без конца что-то царапала и черкала, скрючившись, как бродяжка, в углу где-нибудь на вечеринке или в кафе. И непрестанно говорила вполголоса, словно секретничая, когда они оставались вдвоем: о творчестве, о цельности, о том, как быть верным самому себе, о том, какой потерянной и одинокой она порой чувствует себя – без родных, без эмоциональной поддержки, зато с ним.

Он тоже говорил. Рассказывал ей то, чего сам от себя не ожидал: о своем холодном и отчужденном отце, о матери, которая умерла от передозировки, когда ему было восемь, и оставила в память о себе острую боязнь темноты. О кошмарах, которые до сих пор мучили его. И о боязни, что он никчемный, ни на что не годный обманщик. На ее худой белой груди он рыдал, как дитя. Дурак!

Сол Мердок откинул голову на подголовник и скрипнул зубами. Даже теперь, по прошествии двадцати лет, при мысли о Тилли по его телу пробегала дрожь. О ней и ее дурацком кенгуру с торчащими зубами, который был повсюду, куда ни глянь, – в книгах, на открытках, плакатах, даже среди мягких игрушек. И она будет там. Будет обязательно. В качестве почетного гостя, как и он. Как символ, подобно ему. Символ манипуляций, тщеславия, притворства и ограниченности – ибо такова была Тилли Лайтли прежде. Такой она и осталась. Люди вроде нее никогда не меняются.

Он нахмурился. Перед глазами замелькали светящиеся точки, предвещая головную боль. Губы беззвучно задвигались, в памяти всплыл звук, которого он привык опасаться.

Женщина, сидящая через проход от него, толкнула своего мужа локтем.

– Смотри, – шепнула она.

Мужчина повернулся в кресле и посмотрел в ту же сторону. Они переглянулись и снова откинулись на спинки кресел.

– Я же тебе говорила, – зашептала женщина. – Это сэр Сол Мердок. Я сразу его узнала, он точно такой, как на фотке в книге Вив. Наверное, новую книгу сочиняет.

– Похоже, у него что-то болит, – отозвался мужчина.

– Такова жизнь творческих людей, – подтвердила его жена. – Дорого она им обходится.

– А я уж думал, он умер, этот Сол Мердок. Давно еще.

– Тс-с!

Барбара Бендикс отмахнулась от мух, вьющихся вокруг лица, хотела окунуться еще раз, но передумала. Вода в бассейне была теплой и мутноватой, от нее саднило глаза. Так или иначе, пора готовиться к вечернему выходу. Через полтора часа она должна быть на месте. Барбара бросила взгляд на юношу, который смирно жарился на соседнем шезлонге. У Саймона определенно намечается брюшко. И, кажется, его белокурые кудри слегка поредели на макушке с тех пор, как Барбара виделась с ним в прошлый раз. Да, в этом нет никаких сомнений: влажные золотистые пряди слиплись, сквозь них проглядывает розовая плешь. Барбара вскинула брови и вздохнула с искренним сожалением. А раньше был таким милашкой. И симпатичным, и старательным. Ну он и сейчас старается, но это просто удивительно, как быстро усердие теряет всякую притягательность, как только перестает действовать личное обаяние.

Не стоило, пожалуй, прилетать в Сидней на день раньше, чтобы устроить себе маленький праздник вместе с Саймоном. Что было, того уже не вернуть. Нечего и пытаться. Два года назад у них был восхитительный роман. Как бесилась эта девчонка, Кэрол. От этого становилось еще слаще. Но все-таки удачно вышло с переездом в апартаменты в здании «Берри и Майклз». Здесь того и гляди начнется скукота.

Саймон поерзал в шезлонге, его живот слегка затрясся. Он что-то пробормотал и потянулся к ее руке. Она мягко убрала руку и встала.

– Что такое, Барбс? – спросил Саймон, неуклюже пытаясь выпрямиться.

Она мимолетно улыбнулась и послала ему небрежный воздушный поцелуй.

– Мне пора, дорогой. Надо работать. Ты остаешься здесь.

Барбара побрела к дому, волоча за собой полотенце. Она примет душ. Потом, прежде чем одеться, перечитает свои записи о Соле Мердоке и Тилли Лайтли. И в течение нескольких следующих дней не упустит ни единой возможности добавить что-нибудь к этим материалам. Эта тусовка в «Берри и Майклз» – прямо-таки подарок судьбы.

– Барбс?.. – У двери на террасу возник Саймон и заморгал, вглядываясь в полутемную комнату.

Но Барбара уже деловито строила планы, напрочь забыв о его существовании.

Глава 4. Последние ингредиенты

Дороти Хейл с несчастным видом уставилась на свое отражение в зеркале и ущипнула себя за талию. Зеленовато-голубое платье в магазине выглядело так мило со всеми этими мелкими складочками, и продавщица уверяла, что платье идет ей, как будто для нее и сшито. А теперь вдруг оказалось, что все в нем не так и не то. Дороти в этом платье казалась бесформенной, как пуф на ножках. И все из-за сборок на талии. Они полнили, да и цвет казался слишком девчачьим для нее. Как же она могла так оплошать? Дороти опустилась на элегантный табурет, и на нее волной накатила тоска по родине. Дома она всегда брала на шопинг подругу – Джин, или Джуди, или еще кого-нибудь. Они ни за что бы не позволили ей купить такое убожество. А здесь ей не с кем даже словом перемолвиться, не то что побродить по магазинам!

Зеркало отразило ее пухлое расстроенное лицо в окружении жидких и растрепанных седеющих прядей – как ей показалось, резко контрастирующее с видом из окна пентхауса в особняке «Берри и Майклз»: небом без единого облачка, чуть побледневшим в преддверии внезапного австралийского заката, сверкающими водами гавани и белыми парусами крыши Оперного театра. Все здесь чужое. Яркое, блестящее, но чужое. Совсем как длинноногие горластые девчонки в бутиках, броские, но безликие магазины, резкий белый свет, чудовищная жара…

– Дот, они прибудут с минуты на минуту. Ну что же ты? – Ее муж стоял в дверях и хмурился, поправляя узел безупречного галстука.

Дороти обернулась и глупо заморгала.

– В таком виде я к ним не выйду. Мне нечего надеть, – объявила она и беспомощно пожала плечами.

В три шага Квентин очутился рядом и склонился над ней.

– Дороти, – настойчиво заговорил он ей на ухо, – ну же! У нас нет времени, детка. Ты отлично выглядишь.

– Квентин… – Она вцепилась в его темный рукав. – Квентин, мне здесь не нравится. Мне одиноко… здесь так жарко! Я хочу домой.

– Ради всего святого! – Хейл отстранился, нахмурился и яростно зашептал: – Дот, на это нет времени! Мы же устраиваем вечеринку. Гости вот-вот будут здесь. Нас уже ждут. Соберись, Дороти, а не то…

– Квентин! – послышался приглушенный голос Эми из соседней комнаты. – Лифт уже едет наверх!

– Иду! – Квентин протянул жене руку. По многолетней привычке Дороти послушно взялась за нее, позволила поднять себя с табурета и вывести в гостиную.

Эми ждала возле дверей лифта. Ее золотисто-кремовые руки словно светились, оттененные простотой белого платья без рукавов. Волосы соломенного оттенка были аккуратно уложены, бледно-зеленые глаза, лишенные всякого выражения, остановились на боссе, вошедшем в комнату.

– Прошу прощения, Эми, – произнес Квентин. – Все готово?

– Прием организован, – ответила Эми. – Никаких проблем.

– Вы сокровище, Эми, – заключил Квентин Хейл особенным голосом, который приберегал только для нее.

Дороти снова ущипнула себя за талию, глядя, как желтая стрелочка над дверью лифта медленно переползает с тройки на четверку. Она знала, что лязгающая медная клетка везет чужих людей. Знала, что этот визит не принесет ничего, кроме неловкости и смущения, ей, и напряжения Квентину, для которого прием Большой четверки приобрел символичный смысл: таким образом Хейл во всеуслышание заявлял, что теперь он тут главный. Все это Дороти понимала и честно старалась взять себя в руки, теряясь среди великолепия директорского пентхауса, которому никогда не стать для нее домом. Но она и представить не могла, что вскоре в ее новую жизнь войдут страх и ненависть. И ни в коем случае не думала об убийстве.

Кейт сидела в своем захламленном кабинете на втором этаже, стараясь не выдать беспокойства. На часах 18:15. Ей давно следовало быть наверху – встречать гостей, разносить угощение, улыбаться, поддерживать порядок и спокойствие, если понадобится.

Но Пол Морриси словно не замечал, что час уже поздний. Он разглагольствовал, жестикулируя в воздухе длинными пальцами, и повторял одни и те же жалобы. Кейт уже сказала ему все что могла, и добавить ей было нечего. Да, книга продавалась со скрипом, но романы начинающих авторов печально известны тем, что расходятся медленно, и ситуация с «Нечаянными людьми» обстоит не хуже и не лучше, чем с большинством других. Да, рекламный отдел разослал экземпляры книги всем рецензентам из списка Пола и многим другим. Да, действительно, один из книжных магазинов, о котором упоминал Пол, заказал его книгу и не получил свой заказ, но лишь потому, что владельцы этого магазина уже несколько месяцев не оплачивали предыдущие заказы. И да, Сол Мердок едко и уничижительно разнес роман в длинной статье в «Книжном обозрении», и с этим уже ничего не поделаешь. Абсолютно ничего. И какой бы несправедливой, предвзятой, полной искаженных представлений и ошибочных выводов ни была статья…

Зазвонил телефон Кейт, и она с облегчением поспешила ответить на звонок, движением бровей извинившись перед беднягой Полом, который откинулся на спинку стула, и длинная жидкая прядь темных волос свесилась ему на глаза.

– Кейт, где вы? Вы же должны быть здесь!

Звонил Малькольм Пул – судя по голосу, он был не в себе. Кейт едва сдержала улыбку. Проблемы с самого начала? Если он и рассчитывал на ее помощь, то зря.

– Я занята с автором, Малькольм, – спокойно объяснила она и взглянула на часы. Пол Морриси сделал то же самое. – Приду, как только смогу.

Пол расслабился и небрежным жестом отвел волосы со лба. Он знал о вечеринке, устроенной Квентином, но уходить не собирался. Сказать по правде, Кейт нисколько не сомневалась, что Пол явился намеренно, в знак протеста, поскольку был исключен из группы избранных, сейчас развлекавшихся наверху. И хотя на завтрашний вечерний прием пригласили и его, но ему явно досаждала шумиха, поднятая вокруг Большой четверки. Как и многим другим авторам, и Кейт не винила их за это.

– Кейт, вы обязаны прийти. Видите ли… секунду.

Послышался стук – Малькольм выронил трубку телефона, затем приглушенный шум усилился. На его фоне выделялся знакомый голос – хриплый, почти рычащий, перебиваемый взрывами хохота. Кейт знала, кому он принадлежит – весельчаку Джеку Спротту, другу садоводов: судя по всему, он пребывал в привычном для него состоянии. Неудивительно, что Малькольм встревожился. На этот раз она все-таки улыбнулась, несмотря на тревогу и напряжение, бултыхавшиеся на протяжении последних недель у нее в животе.

Вновь послышался стук, и Малькольм хрипло зашептал:

– Квентин говорит, если не можете отделаться от него… или от нее… в общем, неважно, ведите его наверх.

– У меня Пол Морриси, Малькольм, – сообщила Кейт особенно ровным, предостерегающим тоном, которым пользовалась вся редакция, когда некорректность или даже катастрофа были неминуемы.

– Кто?.. А, молодая поросль. Ну ладно. Ведите его сюда. Приходите сейчас же.

– Малькольм…

– Слушайте, Кейт, мне пора. Квентин зовет.

В телефоне что-то щелкнуло, голос Малькольма пропал.

Кейт посмотрела на обмякшего Пола Морриси, который невидящим взглядом изучал пейзаж за окном.

– Начальство зовет, – сообщила она, поднялась и взяла сумочку. – Мне пора наверх, Пол. Извините.

Морриси не шевельнулся, и на миг ей показалось, что сейчас он откажется покидать ее кабинет. Но Пол горько усмехнулся и тяжело поднялся.

– Конечно, Кейт. Сожалею, что отвлек вас от дел в «высших сферах». Ладно, пойду. До встречи на завтрашней толкучке.

– Ну что вы, какая толкучка, Пол! Всего-то сто пятьдесят человек вместо пятисот. Приглашения на вес золота! – Кейт спохватилась, что ее слова прозвучали резковато, и с досадой пожала плечами. – Столько народу расстроилось, не получив приглашения, – добавила она. – И названивали сюда неделями. Я ужасно устала от всего этого.

– Вот как? – Пол ничуть не смягчился.

Кейт осторожно пробиралась по полутемному безлюдному коридору к лифту.

– Вам сюда, вниз, Пол. А мне наверх по лестнице. – Она порылась в сумочке в поисках зеркальца и расчески. Прихорашиваться перед зеркалом в туалете было некогда, но лучше все-таки убедиться, что волосы не стоят дыбом, а на лице нет следов корректирующей жидкости.

По крайней мере, одета Кейт соответственно случаю. Сегодня, собираясь на работу, она знала, что переодеваться будет некогда. А вот Эми Файбс нашла-таки время, с кислой миной отметила она. Как раз перед приходом Пола Кейт видела, как Эми продефилировала по коридору – дивное видение в белом. Сама организованность Эми Файбс. Сама организованность Малькольм Пул. Сцилла и Харибда, как прозвала их Иви. Да, славная парочка. Оба начали нестерпимо раздражать Кейт уже через неделю после знакомства, и чем дальше, тем сильнее. Да где же это зеркало! Ее сумка – прямо зона стихийного бедствия.

– Лифт наверху, – недовольно заметил Пол. Он стоял, ссутулившись, и смотрел на желтую стрелку над их головами.

Не успел Морриси договорить, как сверху раздался лязг, и лифт пошел вниз.

– А, вот оно где, – оживилась Кейт, к счастью нащупав в сумке искомое. Она выудила зеркало и принялась поправлять прическу.

Пол бесцеремонно наблюдал за ней, склонив голову набок.

– Полагаю, заглядывать к Иви нет смысла, – произнес он.

– Иви уже наверху, Пол, – извиняющимся тоном объяснила Кейт.

– Ну разумеется. – Его капризные губы дернулись в усмешке.

Лифт остановился, наружная дверь отъехала в сторону. В глубине кабины нарисовалась фигура флегматичного Сида – швейцара, помощника в отделе корреспонденции, всеобщего мальчика на побегушках на протяжении всех сорока лет его работы в «Берри и Майклз». Сид моргал, молча глядя на них.

– Сид, вы не отвезете Пола вниз? – спросила Кейт. – А я пойду по лестнице.

– Тот малый велел привезти наверх вас обоих, – на одной ноте пробубнил Сид. – На лифте. И вас, и вашего приятеля.

– Да?.. – Кейт в замешательстве осеклась.

– Так-так… – Пол преспокойно вошел в лифт, пригладил волосы и взглянул на Кейт вопросительно и торжествующе. – Вы едете, Кейт?

Кейт, которую так ловко перехитрили, пожала плечами и улыбнулась. Она вошла в лифт и встала рядом с Сидом. Тот неторопливо повернулся к ней.

– Он сказал привезти вас обоих, – громко повторил Сид. – Вас и…

– Да-да, Сид, все правильно. Спасибо. – У Кейт вспыхнули щеки. Понял ли Пол, что она пыталась его спровадить? Растерянность грозила перерасти в легкую истерику, когда Кейт вдруг поймала себя на том, что улыбается во весь рот. Лицо Иви при виде вновь прибывшего – это будет нечто. Чудовищная каша, над рецептом которой Ивлин с горечью посмеивалась на протяжении шести недель, уже закипала. И вот теперь Кейт, которая осуждала эту затею с самого начала, везла последний, неожиданный и взрывоопасный ингредиент. Эту шутку Иви наверняка оценит по достоинству.