Текст книги "Конан и честь империи"

Глава вторая
Глас народа

22 день Первой летней луны.

Вольфгардскому ширрифу приснился скверный сон – будто за ним сквозь сугробы и буреломы гонится волчья стая, причем звери прытко скачут на задних ногах, издавая вместо полагающегося рычания и воя угрожающие крики на человечьем наречии.

С трудом оторвавшись от преследования, беглец выскочил к Полуночным воротам столицы Пограничья, молчаливым и неприступным. Дотянулся до болтающейся веревки колокола, собираясь устроить трезвон на весь город, но веревка оборвалась, а на призывные вопли с надвратной башни выглянула ухмыляющаяся волчья морда. На голове зверюги красовался лихо нахлобученный островерхий шлем, украшенный торчавшими во все стороны флажками, с клыков текла зеленоватая пена. Грайтис замычал от ужаса, дернулся всем телом и проснулся.

Всюду оборотни, подумал ширриф, нехотя разлепляя глаза.

Пробуждение не относилось к числу приятных, ибо прямо перед человеком с меланхолическим видом покачивалась узкая змеиная головка. Туловище пресмыкающегося обвивалось вокруг массивной серебряной кружки, кружка стояла на столе, попирая небрежно разбросанные пергаменты. Чуть далее сидела магичка Ренисенб и что-то писала, время от времени зевая и прикрывая узкой ладонью рот. Заметив, что ширриф возвращается к бодрствующему состоянию, она дружелюбно кивнула и продолжила свое занятие.

Оставалось выяснить, в силу каких обстоятельств столь почтенная и уважаемая личность, как капитан городской стражи Вольфгарда, дремлет на неизвестно чьем столе.

Повернув голову влево, Грайтис узрел пару полукруглых окон, наполненных постепенно разгорающимся дневным светом. Между проемами распласталась чуток облысевшая леопардовая шкура необычного окраса – по белому фону разбегались коричневатые пятна.

Вид шкуры пробудил воспоминания, начавшие послушно выстраиваться одно за другим. Комната – личные покои управляющего королевского замка, Темвика Магнуссона. Где носит самого Темвика, сказать трудно. Должно быть, господин комендант разбирается с внезапно свалившимися ему на голову заключенными и впавшим в истинное помешательство Юштой Далумом, давеча требовавшим спрятать его в самом глубоком и охраняемом подвале крепости. Он, Грайтис, пытался разложить по порядку и записать собранные за время краткого следствия в «Короне и посохе» противоречивые и сумбурные сведения, однако бессонная ночь взяла свое. Неудивительно, что госпожа Ренисенб, глубоко заполночь призванная всячески помогать доблестным человекоохранителям, тоже задремывает.

Стигийка вывела очередную фразу, перечитала, и, похоже, осталась довольна. Грайтис только собрался полюбопытствовать, что она там такое пишет, когда в коридоре загромыхали приближающиеся шаги и спорящие голоса. С оттяжкой хлопнула дверь, и бритуниец узнал в первом из вошедших Темвика. Позади неотвязной тенью следовал чрезвычайно мрачный и насупленный Рэф, продолжавший на ходу что-то доказывать.

– Самая скверная новость года – «Корону» придется временно закрыть, – громогласно заявил Магнуссон вместо приветствия. – Во-первых, там все вверх дном, во-вторых, ее хозяин по-прежнему невменяем… Госпожа Рени, добром прошу – убери ты отсюда свою гадюку! Видеть ее не могу!

Магичка кротко взглянула снизу вверх на управляющего, превышавшего женщину на добрых три ладони и выглядевшего так, будто среди его предков затесались не только волки, но и медведи-оборотни. Темвик не страшился никого и ничего… за исключением ручных змеек стигийки. Причем, как это не досадно, побаивался их взаправду.

Незаслуженно обозванного «гадюкой» безвредного песчаного полоза бережно сняли с кружки и водрузили на запястье хозяйки. Только после этого Магнуссон согласился присесть за стол, где незамедлительно сунулся в записи Ренисенб. Та, впрочем, не возражала.

– Без Юшты и его несравненных обедов мы точно помрем с голоду, – скорбно пробормотал Грайтис. – Ладно, считайте, я уже проснулся. Чем порадуете? Отыскали хоть одного разумного свидетеля, который не бормочет ерунды о страшных чудищах?

– Нет, – буркнул Рэф. – Хотя картина происшедшего теперь представляется достаточно четко. Начало заварухе положили зингарцы – личная охрана некоего Сауселье, виноторговца из Бургота. Старшего над ними кликали Варгасом. По скудоумию оный Варгас имел нахальство задирать почтенного месьора Далума, требовать девок и вообще вел себя непотребно, равно как его прихвостни. Пожалеть о совершенной ошибке он уже не сможет – по той причине, что помер. Также как вышибала из «Короны», Белиас, – ширриф и комендант замка одновременно кивнули, подтверждая свое знакомство с упомянутым человеком. – Вместе с ними приказали долго жить четверо стражников из числа коронной гвардии, двое наемников-зингарцев, вмешавшийся в драку подмастерье из ювелирной лавки на Хлебном проезде и служанка Юшты. Итого ровным счетом десять человек, а также случайно раненые…

– И то существо, которое до сегодняшнего дня мирно промышляло попрошайничеством у митрианских часовен да мелкими приработками то там, то здесь, – закончил фразу Темвик. – Имени нищеброда узнать не удалось, а прозвище ему было Волчец. Что выглядит крайне странным – если он принадлежал к нашему племени – (Магнуссон, как и король Эртель, относился к Карающей Длани, не делая из этого обстоятельства никакой тайны), – то как умудрился докатиться до такого плачевного состояния? Где его клан, семья, близкие? Истреблены? Или род по какой-то причине отказался иметь с ним дело?

– Боюсь, таких подробностей мы никогда не узнаем, – негромко проговорила Ренисенб, заставив мужчин разом повернуться к ней. – История этого человека останется для нас загадкой, зато обстоятельства его кончины стали трагедией. Свидетели единодушны: в какой-то миг потасовки Волчец, – она выговорила трудное слово едва ли не по буквам, – до того отсиживавшийся в углу, впал в бешенство, разительно переменился обликом и напал на одного из гвардейцев, бежавших за помощью. Покончив со стражником, тварь продолжала атаковать людей, пока общими усилиями ее не изрубили в клочья.

Припомнив, в каком виде стражи порядка застали «Корону и посох», Грайтис невольно передернулся. Потасовка напоминала залитые водой и бессильно шипящие угольки – живые пытались выбраться наружу, раненые и умирающие стонали по углам. В центре просторной залы трое гвардейцев с остервенением пластовали клинками грязную и еле заметно дергающуюся груду тряпья. Во все стороны летели брызги темной крови, а чуть позже под опрокинутым столом сыскалась начисто отрубленная конечность – не поймешь, рука или нога – с толстыми изогнутыми когтями и странно укороченными пальцами.

– По просьбе месьора Темвика я сочла нелишним взглянуть на останки нищего, – тоном ученого мудреца, самозабвенно повествующего о найденных им развалинах древнего города и обнаруженных там ценностях, продолжила стигийка. Ширриф в очередной раз мысленно пожал плечами: поступки Тотланта и госпожи Ренисенб частенько выходили за пределы его разумения. Скажите на милость, какая женщина по доброй воле согласится посреди ночи идти в разгромленную таверну, дабы полюбоваться там на растерзанные трупы? И не просто согласится – примчится едва ли не вприпрыжку, предусмотрительно захватив с собой длинный свиток для записей, перо и чернильницу? – То, что от него уцелело, можно без труда сложить в корзинку и с тем закопать, однако меня крайне насторожил запах… Да нет, вовсе не тот, о котором вы подумали! – она заметила изменившееся выражение лиц слушателей и укоризненно покачала пальцем. – Я имею в виду запах магии. Любое сотворенное волшебство имеет свой, присущий только ему аромат, сохраняющийся в течение краткого времени около предмета или места, где применялась Сила. Так вот, от Волчеца пахло горелой древесиной, холодом и… как оно по-вашему… черный налет от факела?

– Копоть, – первым сообразил Рэф. – И что сие означает, госпожа Рени?

– Примерно то же самое, как если бы на полу таверны валялся кусок пергамента с оттиснутой на нем печатью «Сработано в Гиперборее», – отчеканила магичка. – Кто-то применял на покойном нищем чары, причем совсем недавно. Полагаю, если бы я навестила комнату, где погиб Унтамо Гипербореец, там обнаружился бы такой же след. Мне это не нравится. Посему у меня имеются две просьбы. Первая: мне необходим толковый и надежный гонец, дабы поскорее доставить вот это послание, – она постучала согнутым пальцем по исписанному листу, – в «Радугу», к пребывающему там достопочтенному Озимандии Аквилонскому. В сей депеше я почтительно испрашиваю его совета, поелику моих собственных познаний, боюсь, недостаточно. Может, прочитав, он соизволит вернуться в Вольфгард и помочь нам.

– А вторая просьба? – голос Темвика звякнул опасными металлическими нотками.

– Не откажется ли кто-нибудь сопроводить меня к гиперборейскому посольству… и в случае необходимости спасти оттуда? – грустно осведомилась Ренисенб. – Кажется, наши недавние скверные предположения оправдываются. Тамошние насельники опять что-то затевают. У меня есть право задавать вопросы, но вот получить ответы… С этим труднее. Маги различных школ всегда относились друг к другу, как соперничающие за прибыли торговые дома. Будь рядом со мной представитель законной власти, это вынудило бы их стать малость разговорчивее.

– Гиперборейцы, – со злорадным удовлетворением протянул королевский управитель и поднялся во весь свой немалый рост. – Вот оно что… Значит, так! Подходящего гонца я отыщу незамедлительно. Затем прокатимся навестить наших драгоценнейших соседей с Полуночи. Для доказательства мирных намерений прихватим эдак с полдюжины стражников. Коли они не оценят по достоинству нашей любезности, то… – он криво ухмыльнулся и закончил решительным: – Идем!

Уже на лестнице, ведущей во внутренний двор замка, странно примолкшая стигийка вдруг украдкой потянула ширрифа за рукав и полушепотом спросила:

– Я правильно поняла – вы с Рэфом отвезли труп Унтамо в посольство и передали Эгарнейду? И он потребовал обязательно доставить любые найденные части тела покойного магика?

– Угу, – рассеянно откликнулся бритуниец, прикидывавший, не обернется ли затея Темвика чем-нибудь скверным и нельзя ли его остановить, пока тот не наломал дров. Магнуссон по меркам оборотней еще очень юн, и порой мыслит, как сущий мальчишка, без малейшей предусмотрительности. Взбредет в голову новый сумасбродный замысел – он и кинется выполнять. – Твердил, без этого не исполнить достойное Последнее Прощание или что-то в этом духе.

– Последнее Прощание? – Ренисенб сдвинула тонкие, подкрашенные синеватой краской брови. – Он именно так сказал?

– Ну да. Я своими ушами слышал. Может, у гиперборейцев нельзя хоронить человека, если он расчленен по кусочкам и что-то потерялось, – предположил ширриф, но вразумительного ответа не дождался – они как раз спустились во двор, где вовсю распоряжался Темвик, бегали хмуро-озабоченные гвардейцы, жизнь била ключом и ничто не напоминало о мрачных событиях прошедшей ночи.

* * *

Выехать сразу, как рассчитывали, не получилось, но поколебать решимость управляющего за это время ширрифу не удалось: Магнуссон уперся не хуже барана из известной присказки. Оставалось только надеяться на удачу. Да и громыхавший следом конный отряд прибавлял уверенности.

«Все завершится изрядной перебранкой у ворот или во дворе посольства, – убеждал себя Грайтис. – У Темвика должно хватить ума понять: пока мы слишком слабы, чтобы прищемить хвост гиперборейцам. Однако если Ренисенб права и кто-то из посольства баловался запрещенной магией… Нам бы парочку неопровержимых доказательств, чтобы помахать ими перед королем и Судейской Палатой, и вот тогда… В конце концов, сколько можно прыгать на карачках по первому слову этой растреклятой Гипербореи, я вас спрашиваю? Да кто они такие?!»

Захватывающие размышления не мешали ширрифу поглядывать по сторонам, и вскоре Грайтис ощутил тихое подспудное беспокойство. Он прожил в столице Пограничья почти всю жизнь, четыре последних года выполнял здесь обязанности капитана городской стражи – сперва при назначившем его на этот пост старом Эрхарде, затем при его преемнике – и мог справедливо утверждать, что неплохо изучил город и его обитателей. Вчера по Вольфгарду разгуливали под ручку тревога и подогреваемая невнятными слухами паника. Сегодня улицы могли похвалиться настораживающей пустотой – прибывшие на Ярмарку торговые гости предпочли отсиживаться за надежными дверями таверн и постоялых дворов. В широком Сосновом проезде, оживленном в любое время дня и ночи, отряд миновал две или три кучки обывателей, проводивших гвардейцев хмурыми взглядами исподлобья. Половина лавок стояла закрытыми – и это несмотря на позднее утро! – а в рискнувших начать торговлю не замечалось особого наплыва покупателей.

– Какого демона рогатого тут затевается? – поинтересовался Темвик, тоже обративший внимание на подозрительное затишье вокруг и придержавший коня. – Грайтис, Рэф, а куда, собственно, подевались люди? У нас что, разом стряслись мор, чума и болотная лихорадка? Или враг стоит у ворот? Тогда почему мы узнаем об этом последними?

Ответить ему никто не успел. Кавалькада свернула влево и поневоле остановилась.

Площадь на месте слияния бежавшей вниз по склону холма Рудной улицы и более узкого Дровяного проулка заполняло медленно и неровно колыхавшееся скопление горожан, теснившихся подле высокого крыльца здания Гильдии лесоторговцев. На самом крыльце яростно жестикулировала и громогласно – однако из-за дальности расстояния не слишком разборчиво – вещала приземистая фигура в темно-коричневом балахоне. Толпа внимала, и порой в ее глубинах зарождался приглушенный возмущенный рев, разрезаемый отдельными выкриками.

Всмотревшись, Грайтис без удивления отметил, что многие из слушателей сжимают в руках разнообразное устрашающего вида дреколье, а также длинные охотничьи рогатины с раздвоенным жалом, мечи – старинные и относительно новые, – копья и наверняка позаимствованные в караулках городской стражи алебарды. В основном толпу составляли горожане средней руки, владельцы лавок, ремесленники и их подмастерья из окрестных кварталов, но в отдалении маячил с десяток конных, причем, если ширрифу не изменяло зрение, под гербовым стягом. Не иначе, какой-нибудь прибывший на Ярмарку барон из Земель Кланов и его охранники, тоже заинтригованные происходящим, остановились поглазеть.

Метавшийся на крыльце человек призывно взмахнул над головой некоей маленькой вещью, ослепительно ярко отразившей случайный солнечный луч, и, переваливаясь, заспешил по ступенькам вниз.

Точно получив некий давно ожидаемый знак, собрание дружно заголосило, потрясая оружием, зашевелилось, перемещаясь с место на место и превращаясь из рассеянной толпы в некое подобие колонны. Возглавил ее вынырнувший откуда-то недавний оратор, не на мгновение не умолкавший и по целеустремленности вполне могущий соперничать с катящейся вниз под гору снежной лавиной. Повинуясь его жестам, над головой колонны торжественно подняли и развернули узкий малиново-красный штандарт, обшитый по краям потрепанной золотой канителью и украшенный изображением солнечного диска о многих лучах. Последовала короткая возня, и в нескольких местах над толпой вознеслись еще две или три подобных хоругви.

Фальшивящий, но старающийся бас, отчаянно перевирая слова, затянул гимн королевства. Его дружно поддержали, и под нарастающий бодрый ор извивающийся строй потянулся вниз по Рудной. В домах вдоль улицы распахивались окна, но никаких горшков с нечистотами и ведер с грязной водой на марширующих не обрушилось. Наоборот, обыватели голосили что-то подбадривающее и приветственное. Хлопали двери, выпуская на улицу желающих присоединиться, немедленно вливавшихся в увеличивающуюся на глазах процессию.

Замешкавшиеся и пробегавшие мимо награждали конную гвардию и ее предводителей презрительным свистом. Кто-то развязно осведомился, долго ли они намерены здесь торчать и отчего бы королевским слугам не последовать за добрыми людьми Вольфгарда да не оказать им посильную помощь?

– Брат Бомбах и его верная паства, – ни к кому в особенности не обращаясь, произнес Рэф.

– Чего-то подобного и следовало ожидать. По слухам, они уже давно готовились, но только вчера получили достойный повод для хорошей свары, про резню в «Короне и посохе» уже половина Вольфгарда судачит. Кладу свое жалование за полгода, они направляются к гиперборейскому посольству. И совсем не ради того, чтобы передать соболезнования близким покойного Унтамо.

– Неужто брат Бомбах? – растерянно уточнил Темвик.

– Кто ж еще? – дознаватель чуть скривился. – Топает в первых рядах, его голосину ни с кем не спутаешь. Святой брат давно и искренне ненавидит колдунов вообще, а гиперборейцев в особенности. Его ненависть возрастает с каждой выпитой кружкой белого крепкого. Сегодня, надо полагать, он успел влить в себя не менее бочки – для пущего красноречия и убедительности. Горожане к нему охотно прислушиваются, так что… – Рэф выразительным жестом обвел стремительно пустеющую улицу.

Упомянутый брат уже добрых три десятка лет служил звонарем и сборщиком милостыни в митрианском храме, что на Ветреном холме. Почтенный монах слыл рьяным поборником справедливости, любителем разбирать чужие споры – а после с изрядным шумом праздновать примирение враждовавших сторон где-нибудь в трактире на окраине, подальше от строгого взора отца настоятеля – и в общем-то считался человеком мирным… пока речь не заходила о колдовстве либо же о гиперборейцах.

Появление в окрестностях столицы магической школы святой брат воспринял философски, ограничившись подачей жалобы королю и парочкой не приведенных в исполнение угроз в адрес ее основателя, Тотланта Луксурского. Однако незатихающую войну с гиперборейцами брат Бомбах вел увлеченно и самозабвенно, привлекая как можно больше сторонников и повсюду разглагольствуя о счастливых временах, кои непременно последуют сразу по полному и окончательному истреблению мерзких чернокнижников, прячущихся за крепкими воротами усадьбы в конце Медовой аллеи.

Сегодня неугомонному монаху представилась долгожданная возможность обратить свои замыслы явью… чем он незамедлительно воспользовался.

– Их там наберется с полтысячи или даже поболее того, – заметил Грайтис. – И они так раззадорились, что не остановятся, даже если мы кликнем стражу из окрестных кварталов. По правде говоря, не хотелось бы этого делать. У каждого из наших гвардейцев в этой толпе сыщется кум, приятель, сводный брат… Они предпочтут постоять в сторонке и не вмешиваться. Хотя мне весьма не по душе тот беспорядок, который вознамерились учинить прихожане брата Бомбаха.

– Может, стоит поговорить с этим святым отцом? – напомнила о себе слегка встревожившаяся Ренисенб. – Убедить его, что подобными действиями он ничего не добьется, а пошедшие за ним люди рискуют пострадать… Они ведь не собираются в самом деле штурмовать посольство?

– Еще как собираются, – заверил волшебницу Темвик и озабоченно нахмурился. – Вряд ли у них выйдет что-нибудь толковое, а вот проломленных голов и помятых ребер к вечеру насчитается изрядно, – управитель королевского замка оглянулся, жестом подзывая к себе гвардейского десятника и негромко отдавая тому какое-то распоряжение. Выслушав, гвардеец кивнул и пришпорил коня – явно отправился за подмогой. – Полсотни стражников нам не помешает… вот только поспеют ли они в срок? Нужно попытаться убедить их разойтись. Я про погромщиков, ясное дело.

– Валяй, попробуй, – хмыкнул Грайтис. – У меня, знаешь ли, всего одна жизнь, я ей очень дорожу и потому с места не двинусь. Как ты своей – не знаю. Госпожа Рени, не лучше бы тебе вернуться в цитадель? Неизвестно, чем тут все обернется…

– Как что-нибудь интересное, так бедную женщину сразу выставляют за дверь? – сварливо осведомилась стигийка. – Ну уж нет! Благодарю за заботу, но я предпочитаю остаться и насладиться этим любопытным зрелищем до конца.

– Тогда едем, – удрученно мотнул головой Магнуссон, и кавалькада загромыхала вниз по потрескавшемуся деревянному настилу Рудной улицы, вслед за удаляющейся толпой, продолжавшей на все лады выкликать проклятия злокозненным колдунам. – Хотел бы я знать, с чего им взбрело в головы обвинить во всех неурядицах именно гиперборейцев? Почему не немедийских лазутчиков? Или, скажем, туранских торговцев желтым лотосом?

– Сила традиции, – без малейшего признака насмешки пояснил Рэф. – В бедах Пограничья всенепременно повинны гиперборейцы, – он помолчал и добавил, словно рассуждая сам с собой: – Вряд ли им удастся взять усадьбу. Лет шесть назад, когда случился неурожай и мор, уже пробовали, но стены там крепкие, а охрана свое дело знает туго… Покричат вволю, пошвыряются камнями и разойдутся – заливать горе в ближайших трактирах.

* * *

Особенностями характера и телосложения брат Бомбах чрезвычайно напоминал ристалищного зингарского быка, хотя вряд ли об этом догадывался. В данный миг, когда почтенный брат стоял, крепко упершись в землю поношенными сандалиями и упрямо наклонив лысоватую крупную голову, сходство особенно бросалось в глаза. Не хватало только пары длинных, изогнутых на концах рогов, чтобы пропороть ими любого, рискнувшего встать на пути.

Первой возможной жертвой, к его величайшему сожалению, вполне мог оказаться некий Грайтис Дарго, по злой прихоти судьбы – ширриф Вольфгарда со всеми вытекающими последствиями в виде, скажем, возможности быть затоптанным толпой. В душе Грайтис клял себя последними словами: если с самого начала понимал, что попытка любых переговоров с разъяренными обывателями обречена на провал, то какого ляда потащился рисковать жизнью? Покрасоваться напоследок захотелось? Что ж, покрасовался: хотя ширриф восседал на коне, а митрианец громоздился на своих двоих, Грайтиса не оставляло пакостное ощущение, что монах с изрядным раздражением косится на него сверху вниз.

И беседа, похоже, тоже прочно зашла в тупик. Если в представителей королевской власти еще не летели тухлые овощи, так исключительно благодаря авторитету святого брата. Или таковые овощи приберегались для более важной цели – обитателей гиперборейского посольства.

– Братия возлюбленные! – вновь возопил митрианец, отвернувшись от ширрифа с его небольшой свитой и обращаясь к разгоряченной пастве. – Час решительный настал ныне! Пришло время искоренить злокозненных гиперборейских магиков, а такодже и омерзительные создания их, огнем и хладной сталью! Ибо доколе можно терпеть на священной земле предков наших сей колдовской вертеп! Обитель чернокнижия, колодезь зла неисчерпаемый! Подымемся, как один, люди!..

В усадьбе меж тем старательно делали вид, будто никакой толпы под стенами вовсе не существует. Никто не высунулся на разноголосый шум и выкрики, маленькая дозорная башенка над воротами вопиюще пустовала, и создавалось обманчивое впечатление, будто подворье разом обезлюдело.

– Отцу настоятелю это здорово не понравится, брат Бомбах, – крикнул ширриф, наклоняясь с седла. – Разве в обычаях у служителей Митры Милосердного возжигать гнев в сердцах людских, а наипаче вдохновлять неразумных на суд скорый и неправый? Не говорил ли Творец: «Не в мече сила, но в слове, не в избиении иноверцев, но в обращении заблудших»? Одумайтесь, брат!

Оборотившись, звонарь прожег Грайтиса презрительным взглядом, а заодно обдал крепким винным духом. Толпа за его спиной всколыхнулась и воинственно загудела. Да, подумал ширриф, сотен пять, никак не менее. Ох… быть беде.

– Кои от рождения бродят во тьме, тех не молитва очистит, но могила! – рявкнул Бомбах, потрясая золоченым митрианским диском, подвешенным на стальной цепочке на манер кистеня.

– Святой же Эпимитриус не единожды призывал искоренять огнем и мечом колдовскую заразу! Всем ведомо, что в первых рядах шел он изничтожать последние оплоты безбожных кхарийцев, закосневших во зле! Не путайтесь вы под ногами, ваше степенство, с конниками своими, душевно прошу вас и господина управителя тоже – не ровен час, под горячую руку и вам достанется… А лучше всего, коли вы добрые митрианцы и чтите Всеединого – присоединяйтесь к нам, и делу конец!

Темвик, приходивший в ярость всякий раз, когда он оказывался бессилен, скрипнул зубами и двинул коня. Рэф успел схватить управляющего за руку, и в результате добрый нордхеймский клинок Магнуссона не покинул ножен.

– Оставьте, право, – ровным голосом присоветовал дознаватель. – Нас тут хорошо если десяток, а погромщики, сами видите, настроены решительно. Гиперборейцы отобьются, а с братом Бомбахом я по-другому потолкую, когда все кончится.

– Потолкуем, – прорычал Темвик Магнуссон. – Ох и потолкуем мы с ним наедине! Пес брехливый! Краснобай…

– Начинается! – звонко воскликнула Ренисенб, приподнимаясь на стременах.

Призывные вопли Бомбаха потонули в мрачном вое толпы, и на двор гиперборейского посольства полетели первые снаряды – камни, гнилые овощи и поленья, запасливо прихваченные погромщиками. С полдюжины горожан, из числа наиболее молодых и ретивых, подогретые вином и речами звонаря, полезли на стену. Толстенные бревна после недавнего дождя оставались сырыми и скользкими, кое-где поросшими кисточками мха. Зацепиться было не за что, и до верха никто не добрался.

Изнутри усадьбы по-прежнему не доносилось ни звука.

– Говорю же, пошумят и разойдутся, – меланхолично повторил Рэф. – Уже сколько раз пытались. Испоганят месьору Эгарнейду двор, да и… Хоп, это что-то новенькое!

– Смотри, что творят… – охнул кто-то из стражников. Грайтис выругался от души.

– Проклятье! – вскричал Темвик, весь сморщившись. – Надо было сразу зарубить мерзавца-звонаря, как-нибудь отмахались бы! Ну, теперь пойдет веселье!

Под руководством энергично жестикулировавшего монаха вплотную к стенам выдвинулись те, кто догадался прихватить с собой топоры. Железо звучно застучало по сырым бревнам, и вскоре на стенах появились глубокие затесы. Цепляясь за них, несколько самых отчаянных сорвиголов снова начали карабкаться наверх. С воротами, окованными толстыми бронзовыми полосами, у штурмующих получилось хуже – топоры лишь высекли снопы искр – и тогда, опять же по команде Бомбаха, откуда-то из-за угла посольской ограды бегом вынырнула куча угрюмых мужиков, волокущих нечто длинное и тяжелое.

– Жаба их задави, и таран заранее припасли! – взревел Магнуссон. – Снесут ведь ворота, стервецы! Стража, к бою!

– Да охолони, Темвик! – крикнул Грайтис, непроизвольно сжимая и разжимая кулаки. То, что творилось вокруг подворья, напоминало развороченный муравейник: море плеч, рук и голов, ощетинившееся дрекольем и сталью, ревущее в мрачном упоении грядущего боя. – Теперь поздно уже, сомнут… Раньше б знать…

Молодежь из числа штурмующих бодро карабкалась по стенам, таран глухо бухал по створкам, Бомбах торжествующе орал и размахивал своим диском-кистенем. Ворота начали сдавать. Достигнутых успехов толпе показалось мало. Под стеной что-то неярко пыхнуло сразу в нескольких местах, и во двор, на крыши башенок и сараев полетели небольшие круглые предметы, оставляющие за собой дымные хвосты.

Тогда гиперборейское посольство в один миг словно взорвалось изнутри.

Из окон второго этажа мрачного каменного здания, выходящих на двор, с треском брызнули толстые свинцовые стекла, и в беснующуюся толпу вонзился веер оранжевого огня – гиперборейцы не зря хвалились повсюду своим колдовским могуществом. С десяток погромщиков заметались, охваченные пламенем, издавая жуткие вопли и усиливая неразбериху. Часто захлопали арбалеты. Двое, как раз пытавшиеся перескочить через гребень стены во внутренний двор, свалились на улицу, подстреленные почти в упор. От шума заложило уши даже у Грайтиса, вместе со своими спутниками оттесненного толпой и беспомощно наблюдающего за штурмом из дальнего конца запруженной народом Медовой аллеи.

Огненный веер шарахнул еще раз. Передние ряды колыхнулись назад, но задние, не разобравшись в происходящем, напирали, и пустое пространство перед воротами почти не увеличилось. Посольские сараи и длинная приземистая постройка – скорее всего, конюшня – вовсю полыхали, подожженные горючими горшками нападавших, языки пламени тянулись к главному зданию. В довершение всего с последним ударом тарана воротные створки душераздирающе затрещали и осели внутрь, открывая просторный двор и одиноко стоящую посреди двора неловко скособоченную фигуру.

При виде этой фигуры над толпой разнесся протяжный вопль, в котором изумление и страх мешались с отвращением. Потом стало на удивление тихо – лишь гудел огонь да пронзительно ржали кони, запертые в охваченной огнем конюшне.

– Что там, что? – волновались стоящие в задних рядах, вытягивая шеи и вставая на цыпочки в тщетной попытке разглядеть получше. Грайтис, хоть и подозревал, что там может быть, с высоты конского крупа видел немногим больше. Каменно застывший силуэт имел явное сходство с вороньим пугалом – косо, по-птичьи склоненная набок голова, раскинутые крестом руки, правая кисть свисает надломленной плетью, а левая… сжата в кулак? Или… или нет ее вовсе?..

У ширрифа вдоль хребта пробежал отчетливый холодок. Ренисенб, что-то пробормотав по-стигийски, близоруко прищурила глаза и удовлетворенно хмыкнула – будто увидела именно то, что ожидалось.

– Надо же, рискнули, – произнесла она неожиданно спокойно. – Что ж, никому, как себе…

– Митра Светоносный, защити нас и убереги! – раздался от снесенных ворот тонкий, дрожащий крик. – Колдуны проклятые умруна выпустили!

– Мертвяк неупокоенный… умертвий ходячий… умруна натравили клятые гиперборейцы… – зашелестело над головами.

Умрун, переваливаясь по-утиному, сделал несколько неуклюжих шагов. Толпа в ужасе шарахнулась.

Мертвец заговорил. Голос у неупокоенного оказался низкий, гулкий, ровно в пустую бочку, и загадочным образом доносился до самых дальних рядов замерших в непонятном оцепенении погромщиков. Солнечный свет померк, словно бы Око Митры закрыла набежавшая тучка. Беспрерывно льющийся речитатив выпевал слог за слогом на тяжелом, гнусавом незнакомом наречии, и Грайтиса вдруг одолела страшная сонливость. С трудом разлепляя ставшие неподъемными веки, ширриф заметил, как один за другим сгрудившиеся у посольства люди роняют свое оружие, как его спутники клонятся в седлах, как пошатнулась и взмахнула рукой стигийская магичка, будто бы защищаясь от наваждения… Голос мертвого мага проникал под череп, успокаивал, усыплял, шептал…

Сет его ведает, чем бы закончилось последнее деяние покойного месьора Унтамо – а это, без сомнения, был именно он или то, что от него осталось – но в этот миг к порушенным воротам метнулся некто низкорослый, кряжистый, в истрепанном и грязном коричневом одеянии. Тусклый лучик сверкнул на тяжелом золотом диске.