Электронная библиотека » Джереми Дронфилд » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 9 ноября 2016, 01:20


Автор книги: Джереми Дронфилд


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Три молодые женщины благополучно добрались до дома, и вовремя.


Позднее в то же утро набухшие грозовые тучи наконец разразились бурей: безмолвные улицы оказались переполненными толпами бунтовщиков и протестующих, которые что-то кричали и скандировали, сопровождаемые стуком лошадиных копыт и треском ружейных выстрелов. Солдаты царя решили встать на сторону рабочих; они вышли, неистовствуя, из своих казарм, и на улицах Петрограда вступили в бой: солдаты и революционеры воевали с казаками и полицейскими.

Это была кульминация насильственных действий, которые время от времени имели место на протяжении многих дней. Терпению людей пришел конец. Крестьяне и рабочие наконец дошли до той точки, когда не могли уже больше терпеть беспорядок и несправедливость, которые привели к пустым магазинам и пустым желудкам для бедных и безграничной роскоши для богатых. Нескончаемый поток солдат, которые возвращались на родину из окопов, где были ужасающие условия, лишь для того, чтобы вести полуголодную жизнь в России, еще более дестабилизировал и без того неспокойную обстановку.

Пока Мура и ее гости веселились в заснеженном Йенделе и отдыхали, наслаждаясь комфортом особняка, согретого теплом камина, в Петрограде по улицам текла кровь. Власти расклеили объявления, запрещавшие демонстрации. Люди не обращали на них внимания. И тогда, в воскресенье 26 февраля, правительство поднесло горящую спичку к бикфордову шнуру. Пока молодые женщины в Йенделе ездили на обеды и предвкушали свое возвращение домой, участники демонстраций, собравшиеся в пригородах Петрограда, стекались в правительственный район. На каждом крупном перекрестке располагались военные опорные пункты, повсюду ходили патрули, состоявшие из солдат и вооруженных полицейских. Когда демонстранты шли по Невскому проспекту – главной магистрали, ведущей в центр города, прозвучали первые выстрелы. Эти инциденты были единичными: нервничающие, неопытные войска, возглавляемые полными страха и гнева офицерами, стреляли в людей и десятки из них ранили. Демонстранты разбежались, а некоторые принялись швырять в солдат обломки кирпичей. На Знаменской площади насилие достигло кровавой развязки, когда какой-то полк открыл огонь, и пятьдесят человек были убиты[46]46
  Figes, A People’s Tragedy, с. 312–313. После революции Знаменская площадь была переименована в площадь Восстания.


[Закрыть]
.

С этими выстрелами Россия встала на путь, с которого не было дороги назад. Для Муры и для каждого русского мир вот-вот должен был измениться.

Здания были забаррикадированы; Дворец правосудия – подожжен, и любая постройка, в которой размещалась полиция, стала объектом ярости толпы. Она штурмовала тюрьмы и освобождала заключенных. К утру понедельника, когда в Петроград приехали Мура и ее друзья, отдохнувшие и беззаботные, на город навалилось тревожное временное затишье – перерыв для того, чтобы перевести дух, – прежде чем насилие разгулялось с еще большей жестокостью. В боях, которые велись в тот день, пехотный полк воевал с казаками и полицией, защищая восставших горожан. Всего несколькими днями раньше ситуация была обратная: казаки воевали против полиции, тогда как армия убивала людей. Никто не знал, кто на чьей стороне: район за районом и полк за полком, симпатии офицеров и рядовых колебались. Никто не был верен кому-то – никто, кроме голодающих рабочих и правящих аристократов. Они выбрали каждый свою сторону конфликта благодаря рождению и обстоятельствам.

Среди аристократов было по крайней мере одно исключение. В то время как на улицах города за окнами ее квартиры разворачивалась Февральская революция, а звуки оружейной стрельбы и вопли толпы эхом отражались от великолепных фасадов, Мура фон Бенкендорф внимательно наблюдала за происходящим и знала одно: какая сторона выиграет сражение за матушку-Россию, к той стороне она и примкнет. Другие, возможно, будут страдать и умирать, но Мура выживет.

Она еще понятия не имела, насколько тяжела будет плата за ее выбор, когда в конечном счете его сделала.

Представителей правящих классов, экспатриантов и дипломатов эти изменения затрагивали медленно. Несмотря на беспорядки и убийства столь большого числа гражданских лиц на Невском в Кровавое воскресенье, днем того же дня английские дамы собрались, как обычно, на свои регулярные швейные посиделки в посольстве. Не испугавшись стрельбы, они смело шли по опасным улицам мимо солдат и горящих домов. В бальном зале посольства были расставлены столы, на которых лежали тюки фланели, груды корпии, ваты, ножницы и стояли швейные машинки. Дамы делали из этого материала наборы для санитарных поездов, отправляющихся на фронт, или военного госпиталя.

Все было закрыто, пока длилась эта буря. Магазины и рестораны перестали работать, редакции газет пустовали, и везде можно было увидеть красные флаги. Сторонники революции прикалывали красные ленточки к своей одежде. Вскоре их носили все: поступать иначе означало накликать на себя беду. Революционеры требовали свергнуть правительство и царя, установить республику и положить конец так называемой «войне за отечество». Пролетариат сплотился, и постепенно сформировалось согласованно действующее революционное движение. Советы рабочих становились влиятельной политической силой. Насилие стихло, и начались переговоры. Когда Дума собралась заново, Советы рабочих получили официальное приглашение выбрать представителей.

2 марта пала ключевая фигура в старой структуре правительства: царь Николай II, который продолжал жить в Царском Селе на протяжении всего кризиса, отрекся от престола. Казалось, его мало волновали боевые действия в столице. Две из его дочерей были больны корью, и он едва ли заметил, что происходит во внешнем мире. Ему сообщали, что на самом деле нет никакого организованного сопротивления восставшим: даже его собственная императорская гвардия перешла в лагерь противника. Понимая, что поражение неизбежно, царь отказался от трона.

С его отречением в сердце России открылся вакуум, который, как считали даже крестьяне и Советы, должен был быть заполнен лидером традиционного типа. Сторонники революции призывали к созданию новой республики – не республики, во главе которой стоял бы «новый царь». Этот титул утратил связь с империей и, по-видимому, превратился в миф о героической верховной власти; люди представляли себе избранного правителя, олицетворяющего волю и характер России и ее народ[47]47
  Некоторые иностранные наблюдатели, включая Мериэл Бьюкенен и ее отца, по-видимому, неправильно понимали призывы к установлению республики во главе с «царем»; они считали, что простым рабочим не удалось понять идею демократии (E. G. Buchanan, Petrograd, с. 107).


[Закрыть]
.

Такой человек был рядом. Пустота, оставленная отречением царя от престола, притянула к себе человека, обладавшего положением, харизмой и волей, чтобы взять на себя роль воодушевляющего лидера. Мура его тоже заметила.

Александр Керенский вышел из Советов, но он не был рабочим. Он был юристом, пламенным социалистом, завораживающим оратором и честолюбивым политиком. Он также был тщеславным, эксцентричным человеком и известным волокитой. Керенский родился в 1881 г. в том же самом провинциальном городе, что и Ленин (их отцы были знакомы). Несмотря на то что он был на десяток лет моложе, карьера Керенского продвигалась быстрее. В то время как Ленин все еще был идеологически заперт внутри горнила горячего, бескомпромиссного большевизма и находился в трудном финансовом положении в Швейцарии, Александр Керенский был человеком нового революционного века.

Его взлет оказался быстрым. Как вице-председатель Петроградского Совета Керенский был приглашен войти в новое Временное правительство – первое из череды нестабильных коалиций, которые будут править Россией на протяжении полной оптимизма весны и бурного лета, которые последовали за первой революцией. Так как коалиция боролась за сохранение своей власти, Керенский поднялся от министра юстиции (на этой должности он упразднил смертную казнь и восстановил гражданский порядок) до военного министра. К лету он уже стал премьер-министром и перебрался в Зимний дворец.

Внешне этот человек со строгими, неинтересными чертами лица выглядел малопривлекательным. Его волосы были аскетически подстрижены и стояли ежиком. Будучи военным министром, он носил военную форму простого солдата (хотя и изысканного покроя). Но в нем был огонь. Британский вице-консул, который видел, как Керенский выступал в Большом театре в Москве (популярное место для выступлений с революционными речами), был свидетелем его потрясающего ораторского искусства: даже состоятельные люди находились под гипнозом его «евангелия страданий» в речи, которая длилась два часа и призывала к самопожертвованию и помощи войскам, находившимся на фронте, и бедным рабочим:


Он поднимал глаза к ложам балкона, когда своими яростными отрывочными фразами доводил себя до исступления…

Закончив речь, он, обессиленный, отступил назад, и его поддержал адъютант. В свете огней рампы его лицо было смертельно бледным. Солдаты помогали ему сойти со сцены, когда в приступе истерии все встали и хриплыми голосами приветствовали его… Жена одного миллионера бросила на сцену свое жемчужное ожерелье. Каждая присутствовавшая женщина последовала ее примеру, и град драгоценностей посыпался с каждого яруса огромного театрального зала. В ложе рядом с моей генерал Вогак – человек, который служил царю всю жизнь и ненавидел революцию, считая ее бедствием, рыдал, как ребенок[48]48
  Lockhart, British Agent, с. 178–180.


[Закрыть]
.


Истории неизвестны конкретные обстоятельства, которые привели Муру к знакомству с Керенским. Возможно, это произошло через его жену Ольгу, которая добровольно работала в военном госпитале медицинской сестрой. Или в посольстве Великобритании, где у Муры было много друзей и где Керенский был частым гостем сэра Джорджа Бьюкенена. Каковы бы ни были обстоятельства, когда баланс сил сдвинулся, Мура увидела свой шанс и сделала шаг. Пока народ примерял на плечи Керенского мантию русского Бонапарта и пока ее муж Иван все еще был на войне, Мура обратила неотразимую силу своей личности на нового премьер-министра и стала его любовницей.

Это было сделано со всей осторожностью, и только самые злостные сплетники разнесли в обществе слухи об этом, чего нельзя было сказать о другой любовной связи Керенского в то время – с кузиной его жены Лилей, которая открыто жила с ним в Зимнем дворце[49]49
  Abraham, Alexander Kerensky, с. 301.


[Закрыть]
. Керенский любил Муру, но были убедительные причины для осторожности с обеих сторон: он подозревал, что она работает на британскую разведку[50]50
  Князь Алексей Щербатов, письма Сергею Трубецкому и Эндрю Бойлу через Роберта Кейзерлинга, 27 & 29 сент. 1980 г., CUL Add 9429/2B/55–60. Князь Алексей (1910–2003) во время революции был ребенком и познакомился с Керенским и Мурой в дальнейшие годы жизни.


[Закрыть]
. Возможно, у него были веские основания так думать.

В Петрограде в 1917 г. существовала небольшая группа русских, которые симпатизировали Германии. Некоторым просто нравились сделанные в Германии вещи, а другие были сторонниками Германии в войне. Все они считались потенциальными предателями. Объединенные агентами немецкой разведслужбы, они собирались, чтобы обсудить свою политику в салоне сочувствующей Германии дамы, известной как «мадам Б.». Эта женщина, видимо, была не кем иным, как Мурой Бенкендорф. Она бегло говорила по-немецки, знала много немцев со времен своей жизни в Берлине, любила разные общества и имела склонность к политике (она и Иван были активными членами аналогичного англо-русского общества).

Но ни немецкие агенты, ни прогермански настроенные русские не знали того, что мадам Б. работала на контрразведку Керенского и тайно сообщала о разговорах и деятельности своих гостей. Вполне естественно, и что, наверное, не вполне было по нраву Керенскому, британская разведка заинтересовалась мадам Б., и один из ее шпионов – капитан Джордж Хилл – посетил один из ее приемов. Хилл был хорошо знаком с Мурой и позднее стал ее добрым другом, равно как и партнером по шпионской работе[51]51
  Хилл пишет о работе мадам Б. в своих воспоминаниях (Go Spy the Land, с. 87–88). Он, безусловно, хорошо знал Муру и был не единственным, кто осмотрительно называл ее мадам Б. Генерал Нокс делал то же самое в своем опубликованном дневнике.


[Закрыть]
. Здесь, возможно, кроется объяснение постоянных слухов о том, что Мура – немецкая шпионка, и причина того, что ее знакомые в британской разведке и британской дипломатической службе, по-видимому, никогда серьезно не относились к этим слухам. Они знали, что она водит немцев за нос.

В глазах Керенского привязанность Муры к ее английским друзьям, вероятно, намекала на двойную или тройную цель ее любовного романа. Плененный ею и являющийся объектом шпионской деятельности Керенский, по-видимому, не возражал. Это был большой талант Муры, дар, который она будет постоянно оттачивать на практике: способность играть на одной стороне против другой и добиваться преимуществ для себя, совершенствоваться в предательстве и заставлять преданно любить и прощать себя. Для Муры платой за грехи было выживание.

Но она еще не довела до совершенства ни свои уловки, ни ум и не знала о просчете, который допустила. Пока Керенский выступал с речами, а Мура стремилась к выживанию и удовольствиям, война продолжалась – продолжался и дефицит. Мир вернулся на улицы Петрограда, но удовлетворенность – нет. Харизма Керенского была валютой, которая давала все меньшие прибыли в течение 1917 г. Тем временем Мура жила на проценты.

Образ ее жизни оставался таким же активным, как и всегда: были и обеды, и вечера в опере и театре, где спектакли шли при аншлаге для богатых, тогда как бедные продолжали голодать. Подобно женщинам своего круга – по крайней мере, умным женщинам – она изменила внешность. Дорогие платья с изысканными шляпками и аксессуарами были забыты; на первый план вышла одежда более простого покроя или даже пролетарские платки грязно-коричневого цвета – по крайней мере, в городе. Быть богатым аристократом, возможно, было еще приемлемым, но выглядеть таким человеком на людях – нет.

Не изменилось одно – ежегодные поездки: в конце лета Мура с детьми покинула Петроград и снова отправилась в Йендель.


Взрыв пронзительного смеха влетел в раскрытое окно – где-то внизу внезапно послышались шокирующе веселые мужской и женский голоса. Мура выглянула, чтобы посмотреть, в чем дело. Неправильно, чтобы кто-то развлекался, а она не была бы в центре этого.

Йендель изменился с того времени, когда она последний раз смотрела в это окно. В поместье произошло сезонное преображение. Замерзшие земли оттаяли и превратились в холмистое поле и луг, подернутые дымкой под летним солнцем. Ледяные полотна стали спокойными озерами, а пугающие заснеженные леса – тенистыми, благоухающими сосновыми рощами.

И все же независимо от времени года в Йенделе больше не было той всегдашней беззаботности. На западе приближался военный фронт, по мере того как немцы заставляли русских отступать, и в ревельском порту начались беспорядки среди русских матросов, которые подхватили вирус большевизма и пытались распространить его на своих английских союзников.

Не имея возможности увидеть, откуда доносится смех, Мура запахнула свой пеньюар и пошла вниз посмотреть. Она обнаружила большинство своих гостей сидящими на террасе за поздним завтраком – женщин в домашних платьях, мужчин без пиджаков, некоторых гостей – еще в пижамах и халатах. Йендель никогда не был местом, где придерживались формальностей, – пока в нем царила Мура.

Когда она появилась, все гости посмотрели на нее. Среди них был капитан Френсис Кроуми – командир британской подводной лодки, флотилия которого стояла в ревельской гавани, а сердце хранило особую преданность Муре. Это был статный мужчина с квадратной челюстью и выразительными глазами – бравый моряк, гроза немецких кораблей на Балтике, но Мура сумела устоять против его мужской притягательности. Конечно же здесь была Мериэл Бьюкенен вместе с Мириам и баронессой с подходящим именем Фэри Шиллинг (волшебный шиллинг в переводе с английского) – миловидным, веселым молодым созданием. Также гостем был Эдвард Кьюнард из семьи коммерсантов, занимающихся морскими перевозками, который занимал должность секретаря в британском посольстве. Наконец, здесь был Денис Гарстин – младший кавалерийский офицер, который работал в Британской пропагандистской миссии. Этот начинающий писатель стал заниматься пропагандой благодаря своему другу Хью Уолполу[52]52
  Walpole, Denis Garstin and the Russian Revolution, с. 587.


[Закрыть]
. Денис был умным, энергичным, оптимистичным молодым человеком, несмотря на то что участвовал в сражениях при Лоосе и Ипре. Будучи идеалистом, он проявил интерес к революции; полагал, что она была вызвана войной и является «величайшим событием в истории нашего времени»:


Революция подняла уровень войны и наших идеалов и ограничила все стремления к империализму, чтобы идеалы, за которые мы начали сражаться и забыли о них, стали провозглашаемыми нами условиями мира – всеобщая демократия[53]53
  Гарстин, письмо, июль 1917 г., воспроизведено у Walpole, Denis Garstin and the Russian Revolution, с. 594.


[Закрыть]
.


Мура испытывала теплые чувства к Денису и называла его Гарстино из-за его литературных притязаний. Кроуми был просто Кроу.

Вчера вечером все были на пикнике, устроенном при свете огромного костра в лесу, и сидели, наблюдая за тем, как искры летят вверх, под темный купол неба[54]54
  Buchanan, Petrograd, с. 125–126.


[Закрыть]
. Теперь они были готовы к другим забавам. Мериэль предложила искупаться в озере. Эдвард возразил, что у него и Дениса нет купальных костюмов: вряд ли они могут купаться голыми, верно? Можете! – единогласно постановила вся компания, вызвав веселье и негодующие протесты, которые вытащили Муру из постели. Скромность молодых людей сберегла баронесса Шиллинг, которая нашла им подходящие костюмы. «Наша добродетель вне опасности! – сказал Денис. – Какая милая Фэри!»

Пока молодежь резвилась в сверкающей воде озера, Мура заметила свою свекровь, которую также привлекли смех и вольные шутки; она прогуливалась поблизости, высматривая доказательства скандального поведения. Как вдова титулованного лица, она имела свой собственный небольшой дом в поместье на дальнем конце озера. (Это поместье носило то же название, что и озеро, – Каллиярв.) Она была невысокого мнения о пользующейся дурной репутацией жене своего сына: развратница, предающаяся блуду, в то время как бедный Иван находится на войне. Обнаружив, что гости не голые и не происходит никакого блуда, старая дама ушла разочарованная.

Летние деньки 1917 г. – последнего золотого лета старого имперского века подходили к концу. Скоро наступит время возвращаться в Петроград. Даже для Муры этот город в какой-то степени утратил свою привлекательность. Используя в полной мере возможности поместья Йендель, они наслаждались каждым мгновением удовольствий. Помимо полуночных пикников и утренних купаний, было еще катание на liniaker – ненадежной тележке с единственным сиденьем в виде доски, на которой можно сидеть, держа за талию впереди сидящего человека. Дениса забавляли истерические вопли Фэри, когда они тряслись в тележке по неровной дороге, которые напугали бедную лошадь настолько, что она побежала еще быстрее. Они проводили вечера в Ревеле – маленьком сонном портовом городе с собором под золотым куполом и древними улочками со старыми домами, теснившимися вокруг укрепленного морского форта. Признаки войны и революционного пыла присутствовали даже здесь, в этом причудливом уголке. Был пыл и иного рода, если верить Денису Гарстину, который дразнил Кроуми, намекая на его страстное увлечение Мурой: что тот сидит на борту своей подводной лодки, забыв о служебных обязанностях и вздыхая о своей невостребованной любви к русской.

Все это являло собой полную противоположность борьбе, которая осталась в Петрограде, и ожесточенному противостоянию на германском фронте. Один за другим гости возвращались к своей обычной жизни. Перед отъездом Гарстино записал нескладные стишки о времени, проведенном в Йенделе, которые заканчивались так:

 
О боже, и я должен сесть в поезд
И снова ехать в Петроград.
А пока я буду заниматься пропагандой,
Мои мысли будут стремиться назад,
Назад, в Йендель, чтобы
Остаться в Йенделе навсегда[55]55
  Процитировано у Buchanan, Ambassador’s Daughter, с. 170–171.


[Закрыть]
.
 

Эта идиллия не могла длиться долго. Годом позже оптимист Денис Гарстин будет мертв – убит в бою на северном побережье России. Страдающий от безнадежной любви Френсис Кроуми тоже окажется в могиле, сраженный в жестокой перестрелке при защите британского посольства от нападавших большевиков.


Когда лето поблекло и наступила осень, Мура возвратилась в Петроград. Хватка Керенского, державшего в руках власть, ослабевала с каждым днем. Человек новой эпохи оказался всего лишь человеком на короткое время: на протяжении летних месяцев происходили единичные восстания большевиков, которые все учащались и становились все более ожесточенными.

Керенский принял жесткие меры к своим врагам, но было слишком поздно: многие его бывшие сторонники перешли к большевикам, которые превратились в сплоченную силу под вдохновляющим руководством Ленина и Троцкого. Революционеров арестовывали, их газеты закрывали, но Керенский потерял контроль над ситуацией. Люди голодали, они устали от войны, на продолжении которой он настаивал; они больше не поддавались чарам его ораторского искусства или харизмы.

Советы вооружились и 25 октября нанесли удар. Мосты и ключевые точки во всем Петрограде были захвачены, а Зимний дворец, где находились канцелярия и жилые комнаты Керенского, подвергся нападению. Керенский бежал из своего убежища и пытался организовать вооруженное сопротивление силам большевиков. Его известных соратников в Петрограде начали арестовывать, а тех, которым удалось скрыться, – преследовать[56]56
  Abraham, Alexander Kerensky, с. 343. Среди тех, кто пострадал от репрессий в последующий период, были: Борис Флеккель (бывший секретарь Керенского), который был арестован и расстрелян ЧК, и брат Керенского Федор, расстрелянный в Ташкенте Красной армией в 1919 г. Заместитель начальника ЧК сказал о Флеккеле: «Он признался, что был секретарем Керенского, – этого достаточно, чтобы расстрелять» (процитировано у Abraham, с. 343).


[Закрыть]
.

Муры среди них не было. Природная прозорливость избавила ее от этого. Но было ясно, что она сделала неправильный выбор. Волки снова бежали, а вторая великая русская революция ссадила ее со средства передвижения, которое она выбрала.

Никогда больше не будет так, как было.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации