Текст книги "Смерть в стекле"

С помощью викария Брайди убирает из ниши оставшиеся камни. Крипта – со сводчатым потолком и выложенным плитами полом – мрачное место. Как и во многих подземных помещениях, лишенных солнечного света, здесь круглый год по-зимнему холодно. После недавнего наводнения стоит едкий торфяной запах, очень похожий на тот, что исходит от разрытой болотистой почвы.

Труп – женщина, Брайди определяет это по габаритам и одежде – хорошо сохранился, принимая во внимание, что замурована она была стоя во весь рост. Жуткое зрелище в пышном убранстве, словно ее нарядили для исполнения роли в tableau vivant [8]8
  Tableau vivant (фр.) – «живые картины». Сценическое представление, обычно без слов и движений, исполняемое людьми в соответствующих позах и костюмах.


[Закрыть]. Ужасающее театрализованное представление. Будто перед вами некая трагическая героиня, богиня – неизвестная историческая личность! Ее одеяние, теперь истлевшее, могло быть древнегреческим или древнеримским костюмом. Блеклые волосы, свисая клочьями, падают на усохшие плечи. Брайди догадывается, как она провела последние мгновения своей жизни в удушающей темноте, будучи прикованной за шею к стене. Это видно по ее открытому рту, в котором застыл вой.

Викарий, бранясь себе под нос, суетливо возится со светильником. Он молод, внешне производит неприятное впечатление. Тщедушный, с большой головой, жиденькие светло-каштановые волосы липнут к крупному бугристому черепу, который своей формой привел бы в изумление даже опытного френолога. Лицо сероватого мучнистого цвета, как переваренный картофель; рот словно создан для того, чтобы кривиться в ухмылке. Но для викария одет убого, отмечает Брайди. Ей он показался смутно знакомым.

– Сэр, мы с вами раньше встречались? – спрашивает она.

Викарий тупо смотрит на нее.

– Не думаю, мисс…

– Миссис Дивайн… Я не расслышала ваше имя, сэр.

– Кридж.

Брайди снова принимается обследовать труп, пытаясь игнорировать мистера Криджа, который все норовит заглянуть ей через плечо.

Повреждения на трупе (рваные раны до самой кости на правой руке, три сломанных пальца, разбитая нижняя челюсть, трещины в области глаз) рассказывают печальную историю. Левая рука спрятана под шалью. Брайди осторожно отворачивает ткань.

– У нее ребенок, – сообщает она.

Младенец, запеленатый, размером не больше репы, лежит в перевязи под складками материной шали. Брайди испытывает прилив жалости. В неглубокой нише несчастная даже присесть не могла. Так и умерла стоя, а вместе с ней – и ее дитя.

Мистер Кридж, кусая губу, наклоняется ближе. Лицо его приобретает выражение нездорового возбуждения. Брайди это оскорбляет – ей обидно не за себя, а за жертв.

– Мистер Кридж, если это вам неприятно, вы можете уйти, я одна справлюсь.

– Нет, отчего же. Каков возраст младенца?

– Когда он умер, ему было несколько месяцев от роду. Он сосет палец матери. – Брайди приглядывается. – Нет, не сосет – глодает ее палец.

– Будь я проклят! – Викарий поднимает глаза к потолку. – Простите.

Брайди хмурится.

– Мистер Кридж, фонарь как можно ближе, пожалуйста.

Брайди рассматривает лицо ребенка: оно теперь скукоженное, кожистое; черты едва различимы. Брайди сует кончик пальца в рот младенцу, осторожно проталкивая его мимо ссохшегося пальца матери.

– У него зубы, как у щуки, – изумляется она. – Неровные иголочки на верхней и нижней челюсти, но острые.

– Как такое… – бормочет мистер Кридж.

– Тела нужно вытащить отсюда. Я должна их осмотреть при более ярком освещении.

– Это невозможно, – раздраженно говорит мистер Кридж. – Во всяком случае, сегодня.

– Сделать это нужно сегодня. Полиция ждет мой отчет.

– Священника сейчас нет.

– Значит, я его подожду.

– Миссис Дивайн, я передам ему вашу просьбу сразу, как только он вернется.

– Вы уж постарайтесь не забыть, мистер Кридж.

Викарий отворачивается от трупов и смотрит на Брайди. Взгляд у него до того злобный, что у нее не остается ни малейших сомнений: будь его воля, он запихнул бы ее в эту нишу и снова заложил углубление кирпичами.

Они выходят из крипты. Мистер Кридж закрывает и запирает дверь, ключ кладет в карман.

– Мистер Кридж, я настоятельно советую вам не распространяться об этой находке, – предупреждает его Брайди. – Лондон падок до аберраций.

– Уверяю вас, мы будем в высшей степени благоразумны на сей счет. До свидания, миссис Дивайн. – Викарий надевает шляпу, сдержанно кланяется и идет к дому священника.

Брайди обводит взглядом церковный двор: полуодетых воображаемых мертвых боксеров нигде не видно. Потом замечает: над верхним краем стены маячит прозрачный цилиндр. С помятой тульей и бесформенными полями. Цилиндр, знававший лучшие времена. Крепче сжав в руке саквояж, Брайди бросается в бегство: быстро обходит часовню с торца и вылетает в задние ворота. В полном одиночестве она шагает по улице. Раз или два оборачивается, испытывая одновременно облегчение и нечто вроде разочарования.

* * *

Брайди до костей продрогла в крипте, и ей радостно, что она наконец-то выбралась из-под земли. Спускаясь с Хайгейтского холма, она видит мерцающий внизу Лондон, затянутый кислотной дымкой. Небо темнеет, на улицах загораются фонари, в лавках и пабах – газовые светильники. Брайди шагает к центру города вдоль невидимой подземной реки Флит. Минует Сент-Джайлз и «Маленькую Ирландию» – район трущоб с полуразрушенными домами и дворами, в которых царствуют зло и порок. Его прорезает Нью-Оксфорд-стрит. Ирландцы перескакивают через нее и распространяются на север, образуя новые оплоты. Они наводняют Лондон волна за волной и, покидая трущобы, рассеиваются по всему городу. Вдоль южной стороны дома, стоя задом к центральной улице, отклоняются от нее, словно костлявые заговорщики. Близятся очередные перемены. Новшества ждут своего часа, будто актер, который, скалясь и кусая губы, в нетерпении топчется за кулисами, готовый по первому требованию выскочить на сцену. Завешанные тряпьем окна и крошащиеся кирпичи сменят открытые каменные ландшафты и бескрайнее небо.

Крысы и иммигранты разбегутся кто куда.

Ну а пока трущобы такие, какими они были всегда: теплые и кипучие, как одеяло, кишащее вшами.

Брайди могла бы найти здесь дорогу с закрытыми глазами, ориентируясь только по запахам.

А попробуйте сделать это сейчас. Закройте глаза (хитросплетения узких извилистых улочек и переулков с ветхими разваливающимися домами все равно только приведут их в замешательство).

Принюхивайтесь – но глубоко не вдыхайте.

Идите на обильные испарения кожевенных мастерских и дым пивоварен – дух сладковатой прогорклой тухлятины, витающий в Севен-Дайалсе [9]9
  Seven Dials (анг. «семь циферблатов») – участок в приходе Сент-Джайлз, где в 1693 г. были проложены семь улиц, которые сходились к центральной колонне, образуя звезду. На колонне были часы с семью циферблатами, обращенными в разные стороны.


[Закрыть]. Затем – мимо нафталиновых шариков, что использует дешевый портной. Когда нос уловит гарь жженого шелка, который подпаливает сумасшедший шляпник, поверните налево. И вы почти сразу различите амбре немытых тел работающих денно и нощно проституток и праведного христианского пота поденщиц. С каждым вдохом вы поглощаете в разных пропорциях смесь всевозможных ароматов: лука и кипяченого молока, хризантем и пряных яблок, жареного мяса и мокрой соломы, а также – внезапно – вонь Темзы, принесенную ветром, который вдруг сменил направление и давай бесноваться в глухих улочках. И над всем этим царит тошнотворный густой смрад – дерьма.

Источником этого разящего запаха является главным образом многонациональное население той части города, где обитает Брайди Дивайн: русские, поляки, немцы, шотландцы и в особенности ирландцы. Каждый вносит свою лепту. От младенца миссис Нири, пачкающего пеленки, до отца Дукана, благочестиво восседающего на ночном горшке. Их испражнения, сбрасываемые в выгребные ямы, подвалы и дворы, вносят свои смердящие нотки в букет гибельного лондонского зловония.

Грязный воздух (как вам скажет любой ученый, который не зря носит свой монокль) – благодатная почва для современных свор мигрирующих инфекций, предводительницей коих является холера. С ее приходом улицы пустеют. Женщин и детей не увидишь у уличных насосов и на площадях; мужчины сидят дома, почесывая задницы. Когда холера наведывается в гости, улицы затихают. Никто никуда не спешит, не слышно болтовни и скабрезного хохота. Все только лихорадочно молятся, со страхом ожидая, что у них вот-вот начнет сводить живот.

К счастью, сегодня холеры нет, и потому улицы многолюдны.

Многолюдны, как многолюден сам Лондон – и что за шум здесь стоит! Дудят волынщики, кричат уличные торговцы и ремесленники; по дорогам катят омнибусы, цокают лошадиные копыта, гремят колеса экипажей, громыхают телеги и тачки. Весь Лондон снует, пихаясь и толкаясь во всех направлениях.

Брайди идет домой.

2

Вот уже несколько лет Брайди Дивайн проживает на Денмарк-стрит – в комнатах над лавкой, принадлежащей мистеру Фредерику Уилксу, который занимается изготовлением креплений для колокольчиков. Мистер Уилкс – очень старый человек, выглядит так, будто его однажды тщательно отлакировали и затем припрятали надолго до лучших времен. Лицо настолько же благодушное, насколько строг его костюм. Чопорный сюртук с черными блестящими пуговицами, на вид жесткий, будто окостенелый, застегнут до самого верха. Над ним расплывается круглое, как луна, лицо с большими мутными глазами. Убеленную сединами голову с двух сторон обрамляют огромные уши, словно пересаженные с головы более крупного человека. Брайди подозревает, что старик живет в своей лавке, на ночь укладываясь спать в чулане, где он хранит свой инструмент. Днем он сидит у окна, возится со своими колокольчиками, полирует их язычки. Зажатый в своем сюртуке, который заставляет его постоянно держать спину прямо, мистер Уилкс редко двигается, но если случается, это происходит с внезапной стремительностью: вскочил с табурета, метнулся к верстаку, и вот он уже снова на месте.

Брайди снимает у мистера Уилкса два верхних этажа (на которых размещаются скромная гостиная, кухня и судомойня, спальня и комнатка на чердаке для служанки). В ее распоряжении также двор, если ей хочется использовать его для каких-то целей. Наверное, она выбрала не самое приличное обиталище: более светского или менее крепкого здоровьем посетителя, возможно, испугает близость пресловутых трущоб и их пагубных порождений (таких, как преступность, аморальность, тлетворность). Но ее жилище – хорошее местечко, уютно расположившееся на приветливой улице между пекарней герра Вайса и мастерской мистера Драйдена, изготавливающего затворы для огнестрельного оружия. Брайди Дивайн, безусловно, лучшая из всех жильцов, которым мистер Уилкс когда-либо сдавал комнаты. Не один десяток лет он тестирует звучание колокольчиков и за это время постепенно оглох, его белесые глаза разъедает катаракта, и все же он способен слышать миссис Дивайн (о, этот чудный протяжный голос, в котором резонирует ирландский акцент!) и видеть ее (о, эти роскошные огненные локоны!).

Миссис Дивайн поселилась у мистера Уилкса уже будучи вдовой. Подробности кончины мистера Дивайна, ее положение в обществе до замужества и прочие любопытные частности для всех вокруг остаются загадкой. По мнению окружающих, образ жизни миссис Дивайн – расточительный или экономный (в зависимости от того, кто вам это говорит) – не согласуется с ее социальным положением. А все потому, что у нее есть буфет из «красного дерева», много книг (целая библиотека!) и служанка-великанша, которую она научила читать эти книги. Что не совсем соответствует истине: служанка Брайди читает исключительно бульварные романы (старые и новые, в основном истории про удивительную любовь, разбойников и казни через повешение).

Любопытство вызывает и род занятий вдовы со скромным доходом. У входной двери Брайди, которая почти стык встык находится рядом с дверью мистера Уилкса (так уютненько!), висит табличка, дающая кое-какое представление о том, чем занимаются на верхних этажах:

Миссис Дивайн

Расследование преступлений

Малые хирургические операции

(гл. обр., вскрытие нарывов, удаление бородавок и зубов)

Конфиденциальность гарантируется

Взгляните наверх. Жилище Брайди кажется глухим и неприступным: входная дверь всегда заперта, окна редко бывают открыты, лишь занавески иногда раздвигаются и ставни от случая к случаю складываются в гармошку. Соседей оно не располагает к тому, чтобы зайти на чашку чая. Кора Баттер, служанка Брайди, сплетничать не любит и не позволяет втянуть себя в разговор, даже когда подметает крыльцо.

Кора Баттер при своем росте в семь футов [10]10
  7 футов = 2,1336 см.


[Закрыть] выглядит устрашающе – другой такой служанки во всем Лондоне не сыскать. Местная ребятня не устает шпионить за ней. В хорошую погоду можно видеть, как она стирает во дворе, напевая своим несравненным баритоном церковные псалмы. Или как бреется на кухне, правя бритву и намыливая щетинистый подбородок. И стоит ей заметить, что дети наблюдают за ней, по округе на радость всем тотчас же разносится ее зычный бас, срывающий крыши и разгоняющий крыс и голубей.

Если вы придете к Брайди по делу, Кора смерит вас грозным взглядом и затем проведет в гостиную.

* * *

Кора приветствует хозяйку с верхней площадки лестницы. Брайди отдает ей свой плащ. Кора вешает его, предварительно с силой встряхнув и отжав ворот.

– В гостиной вас ждет посетитель, – докладывает служанка с недовольством во взгляде.

– По делу?

Кора кивает.

– На вид скользкий тип. Я бы ему не доверяла, а зашвырнула бы куда подальше.

Брайди улыбается служанке. Клиенты никогда не вызывают у Коры доверия. Она вообще никому не доверяет. А вот зашвырнуть посетителя куда подальше – в зависимости от его габаритов – могла бы с легкостью.

– Имя у него есть?

– Не спрашивала.

Кора чуть приоткрывает дверь гостиной, и они обе заглядывают в комнату. Посетитель расхаживает по ней – от камина к окну и обратно, и это свидетельствует о том, что он нервничает.

Говоря по чести, сама гостиная – мрачная, с низким потолком – не располагает к непринужденности. Освещение тусклое, в камине не пылает приветливый огонь, ибо Кора экономит и уголь, и газ. Мебель разнородная: старомодный мужской стол-бюро, застекленные шкафчики со всевозможными склянками, книжные полки, уставленные непонятными книгами. Есть еще буфет, красивый, якобы из красного дерева (но даже при таком слабом освещении четко видно, что это подделка). Посетитель, прищурившись, разглядывает корешки книг. Читая некоторые названия, вскидывает брови. Одну берет с полки, открывает ее при свете газовой лампы, но тут же торопливо захлопывает и кладет на место. Поворачиваясь, замечает некий загадочный любопытный предмет, который собирает пыль на каминной полке. Механизм из неблестящего металла крупного размера и непостижимого предназначения, к которому подсоединено резиновое приспособление с каким-то жутким наконечником. Измерительный прибор, а может, инструмент. Кто ж его знает?

Посетитель подходит к устройству, пальцем робко касается резинового наконечника и тотчас же отступает, словно ожидает неприятных последствий. Ничего не происходит. Тогда он снова трогает наконечник, легонько поглаживает его.

– Видите, о чем я? – шепчет Кора.

– Да, подозрительный тип.

– А голова-то какая, – указывает Кора. – Гладкая, как лысое яйцо.

– По какому он делу? – спрашивает Брайди, нахмурившись.

– Он не сказал. Но наверняка по какому-нибудь нечестивому. – Кора бросает на нее взгляд. – Давайте я переверну его башкой вниз да потрясу, пока он нам все не выложит?

– Мы попробуем обойтись без рукоприкладства. Используем ум.

Фыркнув, Кора отчаливает на кухню. Брайди входит в гостиную.

* * *

Посетитель оборачивается и чопорно кланяется Брайди.

Мужчина средних лет с дорожками пышных бакенбард на щеках, которые словно восполняют отсутствие волос на его лысой голове. Подбородок чисто выбрит; высоко на переносице – очки в металлической оправе с толстыми линзами. Неприятная голова восседает на несуразном теле, состоящем из длинной спины, тонких рук, опущенных плеч и широких женственных бедер.

Лицо выдает в нем вздорного обидчивого человека. Губы красные, плотно сжаты; крошечные глазки под стеклами очков неугомонно бегают, снуют, словно головастики. Их чернильный взгляд обстреливает ее сверху донизу.

Ожидал он большего.

Впрочем, люди, о которых рассказывают геройские истории, всегда разочаровывают, когда предстают перед тобой во плоти. А Брайди Дивайн и не может выглядеть героиней, ведь свое последнее дело она провалила.

Посетитель пристально разглядывает ее, пытаясь определить, насколько она не соответствует его ожиданиям.

Невысокая крепкая женщина. Во всем ее облике чувствуется непоколебимость – такая выдержит любые испытания. Капор она сняла, и теперь ее волосы буйного огненного оттенка прядями выбиваются из-под белого вдовьего капора. Глаза выпуклые, болотно-зеленого цвета и проказливые, постоянно меняют свое выражение. Посетителю это мгновенно навеяло картины гаремов и варваров, открытых морей и бродяг.

– Сэр, вы явились сюда по делу? – спрашивает Брайди.

– По делу неотложному и весьма деликатному, мэм.

– В этом деле вы представляете самого себя?

– Нет, – качает головой гость. – Я представляю человека, который занимает высокое общественное положение.

– Рада за него. А сами вы кто будете? Его камердинер?

Улыбка застывает на губах посетителя.

– Его друг и личный врач. Уильям Харбин.

– Вот как? Что ж, прекрасно.

Брайди жестом предлагает гостю сесть и сама садится напротив. Доктор Харбин присаживается на краешек кресла. Дело у него столь безотлагательное, что ему сейчас не до удобств.

– Значит, свое деликатное, неотложное дело он вверил вашим заботам?

Застывшая улыбка не сходит с лица доктора. Он поднимает руку и поглаживает бакенбарды, сначала с одной стороны, потом – с другой, – мягко, ободряюще, словно успокаивает капризных питомцев, которые вот-вот спрыгнут с его лица.

– Должен признаться, – говорит доктор Харбин, – я думал, что мой работодатель решил прибегнуть к вашим услугам по ошибке. Я был уверен, что вы оставили свое ремесло. Закрыли лавочку, так сказать.

– Как видите, я все еще работаю, доктор Харбин, – мрачным тоном парирует Брайди.

Он бросает на нее ехидный взгляд.

– Ваша стойкость достойна восхищения. Найти в себе силы продолжать… после того, что случилось. Я имею в виду ваше последнее расследование, миссис Дивайн. Поиски мальчика, верно?

Поиски мальчика, которого она не сумела найти вовремя.

Историю своей неудачи она прочла на его теле: курчавый, со сращенными пальцами на ногах, мертвый. Внешне невредимый, не считая трех почти незаметных синяков: по одному у каждой ноздри, один – под подбородком. Удушен. Узор, который сразу узнает девушка, некогда занимавшаяся похищением трупов. Даже если его не узнает тот, кто эти трупы покупает.

– Ужасно, что и говорить. – Доктор изображает сочувствие. – Мы слышали про это дело, во всех подробностях, хотя живем далеко. За несколько миль от Лондона.

«Еще бы ты не слышал, лысая башка! – думает Брайди. – Об этом все газеты писали».

– Беда в том, – продолжает доктор Харбин, – что любой дилетант может назваться сыщиком. Хотя преступления должна расследовать полиция, как вы считаете?

– Полиция, доктор Харбин, расследовала то дело, о котором вы говорите. Не я одна искала похищенного ребенка.

Доктор взмахивает рукой – жест одновременно пренебрежительный и примирительный.

Брайди смотрит прямо в его хитрые глаза.

– Сэр, если, по-вашему, полицейское расследование предпочтительнее, зачем же вы явились ко мне?

Доктор Харбин густо краснеет – от ушей до самого кончика носа.

Брайди встает и идет к двери. Берет сонетку.

– Доктор Харбин, не желаете глотнуть вместе со мной мадеры? Нам это сильно поможет при обсуждении наших дел.

Кора немедленно является на вызов. Она бросает на Брайди нетерпеливый взгляд: хорошая взбучка вернее дала бы результат.

– Кора, принеси, пожалуйста, мадеру. Особой выдержки.

Кора подмигивает Брайди, гостя награждает сердитым взглядом и выходит за графином. У Брайди есть план. Она напоит этого удода смесью, что налита в бутылку из-под мадеры, развяжет ему язык, и он ей выложит все как на духу.

* * *

– Итак, доктор Харбин, давайте подытожим. Вы представляете интересы сэра Эдмунда Ательстана Берика, а он у нас ни много ни мало баронет. У него пропала шестилетняя дочь – Кристабель. По вашим предположениям, ее почти наверняка похитили.

– Совершенно верно.

– Считается, что у сэра Эдмунда наследников нет, что его брак с покойной леди Берик детьми не увенчался.

Глазки доктора Харбина забегали за стеклами очков. Он кивает.

– Но теперь выясняется, что в своем доме Марис-Хаус сэр Эдмунд прятал маленькую дочь, существование которой он ото всех скрывал.

– Да.

– Сэр Эдмунд убежден, что о ней знали всего четыре человека.

– Совершенно верно.

– И эти люди – вы, дворецкий, экономка и няня девочки.

– Да.

– Та самая няня, которая исчезла вместе с девочкой?

– Да, – поколебавшись, подтверждает доктор Харбин.

– И сэр Эдмунд никому больше не говорил о дочери – друзьям, родственникам, заинтересованным сторонам?

– Совершенно верно, – отвечает доктор Харбин, начиная терять терпение.

– А леди Берик умерла.

– Да.

– Когда и при каких обстоятельствах?

– Миссис Дивайн, разве это имеет значение?

– Я еще не решила.

Доктор Харбин возмущен.

– С леди Берик произошел трагический несчастный случай. Через несколько дней после рождения Кристабель.

– Что за несчастный случай?

– Она утонула. Как это ни прискорбно.

– Где?

– В декоративном пруду в усадьбе сэра Эдмунда.

– Леди Берик утонула в пруду?

– Да. – Чувствуется, что доктор Харбин и сам в том сомневается.

– Значит, наследница сэра Эдмунда матери родной никогда не знала и все шесть лет своей жизни провела взаперти, потому что ее ото всех прятали.

Доктор Харбин кивает.

Брайди берет в руку курительную трубку.

– Сэр, вы не возражаете?

Он приподнимает брови. Брайди истолковывает это как разрешение.

Она находит свой табак, набивает им чашку, утрамбовывает его, раскуривает трубку и выпускает облако дыма. Потом вспоминает, что дала себе слово не курить, но тут же снова об этом забывает.

Доктор Харбин ерзает в кресле, подергивает своими длинными ногами, словно ему не терпится уйти.

– Доктор Харбин, вам неудобно сидеть?

– Мне хотелось бы поскорее вернуться к сэру Эдмунду, мэм. Ему сейчас необходима моя поддержка.

– Разумеется, – соглашается Брайди, невозмутимо попыхивая трубкой.

Доктор Харбин с трудом обуздывает свое нетерпение.

– Доктор Харбин, я не совсем понимаю. Зачем кому-то прятать ребенка от солнечного света, лишать подруг, детских праздников и Рождества? Насколько я понимаю, девочка, лишенная свободы, ничего этого не знала.

Доктор Харбин делает вид, будто рассматривает бокал с мадерой, но трудно сказать, в какие глубины погружаются его глаза за стеклами очков.

– Девочка ни в чем не нуждается, – объясняет он. – У нее есть все, что ей нужно. Что касается подруг, с ней играет моя дочь, Мертл.

– Тогда получается, что о существовании девочки знают пять человек?

– Да. – Доктор Харбин крепче сжимает в руке ножку бокала.

– Сэр, может, вы еще кого-нибудь забыли упомянуть?

– Нет, мэм.

– Например, трубочиста или разносчика? Может быть, им тоже доводилось видеть Кристабель?

Доктор Харбин рассержен. Брайди замечает, что он плотнее сжимает губы и ноги его подергиваются сильнее.

– Доктор Харбин, вы так и не ответили на мой вопрос, – улыбается она. – Почему девочку ото всех скрывают?

– Она не совсем обычный ребенок, – отвечает он напыщенным голосом, в котором слышится гнев.

– В чем выражается ее необычность?

– Сэр Эдмунд не уполномочил меня это раскрывать.

– Да бросьте вы. Вы как семейный врач наверняка ведь обследовали ребенка? – Брайди не сводит с доктора пытливого взгляда.

Ага, наконец-то: доктор морщится.

– Доктор Харбин, что вы можете рассказать? – ровным тоном спрашивает Брайди.

Его рука поднимается к бакенбардам, треплет их, словно он успокаивает сам себя.

– Только то, что ребенок наделен исключительными особенностями – их характер я не вправе открыть, – из-за которых она не может быть допущена в общество.

– Сплошные тайны! Пропавшую девочку до сего времени скрывали от всего света… должно быть, сделать это было нелегко. Хотя, с другой стороны, шестилетние девочки обычно тихие и послушные.

Доктор Харбин снова морщится. Вот опять, отмечает Брайди.

– А пропавшая няня… долго она ухаживала за девочкой?

– Почти месяц. Миссис Бибби имела очень хорошие рекомендации.

– Совсем недолго… А до миссис Бибби?

– Няня, вырастившая сэра Эдмунда.

– Можно поподробнее?

– Она утонула, – не сразу поясняет доктор Харбин. – К сожалению.

– В декоративном пруду?

– Нет, в лохани, – холодно отвечает Харбин. – Поскользнулась и упала.

– Опасное место Марис-Хаус. – Брайди пыхнула трубкой. – И вы утверждаете, что больше никто из прислуги ничего не ведает о тайном ребенке сэра Эдмунда?

– Им ничего не известно про девочку, мэм.

– Доктор Харбин, вы сами держите слуг, наверняка читали советы в отношении их и поэтому не хуже меня знаете, что слуги всегда все знают. У них есть глаза, уши и головы на плечах; они падки до сплетен. Они способны вынюхивать секреты, как ищейки.

– У сэра Эдмунда слуги верные и неболтливые.

– Няню девочки, миссис Бибби, вы выдавали за…

– За швею, чинившую портьеры в западном крыле.

– То есть девочку прятали в западном крыле?

– Да.

Брайди снова закуривает трубку, с наслаждением попыхивает ею, размышляя. Ее внимание привлекает движение в углу комнаты. За горшком с комнатной пальмой у окна стоит покойник, которого она встретила на церковном кладбище, и усердно роется в своих панталонах. Подняв голову, он перехватывает ее взгляд и со сконфуженным видом исчезает в стене. Брайди, запомнив то место, где он растаял, ждет, но никаких проявлений призрачной природы больше не наблюдается.

– Миссис Дивайн, вы нормально себя чувствуете?

– Да, вполне. – Пустым бокалом она показывает на графин, что Кора оставила на буфете. – Доктор Харбин, будьте любезны.

* * *

Брайди потягивает уже пятый бокал, но доктор Харбин едва пригубил первый. Мадеру он пьет, как незамужняя тетка, однако это не важно: Брайди и так удается выуживать из него информацию.

– Доктор Харбин, а в полицию сообщили?

В его чертах сквозит настороженность.

– Полицию вызвал один из слуг. Он решил, что в доме произошло ограбление.

– Конечно, ограбление, что ж еще? Но полиции не сообщили, что похищен ребенок – тайная дочь хозяина дома?

– Нет.

Брайди кивает: она так и думала.

– Преступники выдвинули требования?

– На момент моего отъезда они не давали о себе знать. Сэр Эдмунд готов заплатить любой выкуп.

– Возможно, ребенка похитили не из-за выкупа.

– Каковы бы ни были намерения похитителей, мой работодатель хочет как можно скорее найти свою дочь, – сухо произносит доктор Харбин. – Сэр Эдмунд готов заплатить вам за труды и соблюдение конфиденциальности. И надеется, что по благополучном возвращении ребенка домой вы примете от него дополнительное щедрое вознаграждение.

Брайди хмурится. Ей известны очевидные факты – похищена тайная наследница, исчезла ее няня, – но не суть дела.

– Вы многого недоговариваете, доктор Харбин.

– Я рассказал вам все, что поручил мне сообщить сэр Эдмунд.

– Тем не менее вы сообщили только голые факты, не сочтя нужным сопроводить их собственными комментариями, что не свойственно людям науки. Доктора, я знаю, любят выразить свое мнение. – По лицу Брайди скользнула едва заметная улыбка. – Вы точно не камердинер, сэр?

Доктор Харбин ставит бокал на стол, резко встает и делает шаг вперед. В его глазах за стеклами очков появляется мрачный блеск. Он сует руку в карман сюртука…

Руби Дойл неясным пятном стремительно выступает из стены и встает перед Брайди в бойцовской стойке. Одна рука, сжатая в грозный кулак, поднята вверх, вторая – поддерживает призрачные панталоны.

Брайди едва не расхохоталась.

Доктор Харбин, ничуть не испугавшись (кроме Брайди, он никого не видит перед собой), вытаскивает руку из кармана.

В ней – ничего опасного, просто конверт.

* * *

Конверт лежит на каминной полке. Брайди смотрит на него, рассеянно попыхивая трубкой. В гостиной она вроде бы одна, но не совсем.

В кресле напротив расположился Руби, усевшийся туда после того, как чрезвычайно выразительно наградил откланявшегося доктора пинком под зад. Цилиндр он держит меж колен и приглаживает свои роскошные усы. Взгляд его рыскает по комнате, часто останавливаясь на Брайди.

В гостиную без стука входит Кора.

– Что хотел этот придурок?

– Ты и сама слышала. Под дверью ведь стояла, уши грела.

Руби выпрямляется.

– Спроси, она меня видит?

– Кора, – Брайди показывает на кресло, в котором сидит Руби, – что это?

– Кресло, – отвечает Кора, глянув в ту сторону.

– А в кресле?

Кора подходит к нему, ладонью проводит по подлокотнику, по спинке кресла, в котором съежился Руби.

– Пушинки, пыль, ворсинки, – говорит Кора. – Вы недовольны, как я убираю?

– Нет, нет, – успокаивает ее Брайди, глядя на Руби.

Кора приглушает пламя в газовых светильниках.

– Значит, вы взялись за это дело?

– Им нужно найти ребенка.

Кора пытливо смотрит на нее.

– А вы готовы к этому, после прошлого раза?

– Что ж – отказываться? – спрашивает Брайди. – Ведь мы даже баранину уже не можем себе позволить. Не знаю уж, каким мясом ты меня кормишь, но проглотить его трудно.

– А найти еще труднее, – бормочет Кора с воинственным видом. – Что ж, вам решать. Я, конечно, помогу, чем смогу.

Кора верой и правдой служит Брайди с того самого дня, когда та привела ее домой. Десять лет миновало с тех пор, как Брайди впервые увидела Кору – та сидела, сжавшись в комок в углу медвежьей клетки.

К тому времени Кора, некогда принадлежавшая к цирковой аристократии, находилась на положении скота. Падение ее было стремительным. За свою жизнь она неоднократно переходила из рук в руки: внебрачный ребенок матери-одиночки, сначала она попала в сиротский приют, из приюта – в бродячий цирк. По стране она путешествовала с сенсационным номером «Гертруда-великанша»; несколько лет она была любовницей Бенни Уитлоу, многоуважаемого хозяина цирка, который был родом с севера Англии. Потом Бенни внезапно скончался, и цирк, а вместе с ним и Кору, унаследовал его племянник. Тот, на потребу избранной публике с инфернальными вкусами, видоизменил ее аттракцион, придумав новые – отвратительные – вариации. Побои начались, когда Кора отвергла его домогательства. После ее неудавшейся попытки к бегству избиения приняли более жестокий характер.

Брайди, посетив цирк в связи с заявлением одного из зрителей о краже изумрудной броши, услышала рассказы про великаншу, которую держат в медвежьей клетке. Она обследовала лагерь и нашла Кору.

Брайди припугнула племянника Бенни судом, а когда это не сработало, наставила на него пистолет. Великолепная в своей дерзости, Брайди вскрыла отмычкой замок на медвежьей клетке, освободила Кору, и вдвоем они на глазах у всех покинули цирк. Племянник Бенни по лицу Брайди понял, что она пристрелит любого, кто попытается их остановить. С той поры Кора назначила себя служанкой Брайди. С той поры Брайди не ела ничего вкусного.