Текст книги "Смерть в стекле"

До Брайди донеслись крики, улюлюканье, затем наступила тишина.

Тишина ее насторожила. Тишина всегда предвещала беду.

Она бросилась в паб и увидела, как один из драчунов с недоуменным выражением лица сползает по стене.

Второй таращился на нож в своей руке, потом перевел взгляд на упавшего противника, снова посмотрел на нож. Словно пытался разрешить головоломку, пытался понять, какая тут взаимосвязь.

Брайди крикнула, чтобы дали тряпок и спиртного. Кто-то послал в подвал за Ганом, хотя все прекрасно знали, что Ган с места не сдвинется, если он курит и кашляет.

Девочка опустилась на колени рядом с раненым. Рана была смертельной, и несчастный, Брайди видела по его глазам, понимал, что умирает.

– Лежи смирно, парень, лежи смирно, – велела она.

Раненый закатил глаза, сверкая белками, словно загнанный зверь. Он и фыркал, как загнанный зверь.

– Лежи смирно, – повторила Брайди. – Слышишь?

Раненый кивнул.

Обеими руками она зажимала рану на его груди, будто не давая ему развалиться на части. Но кровотечение остановить не удавалось, и вскоре Брайди была в его крови с ног до головы. Потом, одной рукой поддерживая его за подбородок, другой она стала лить виски ему в рот. У него стучали зубы, он давился и захлебывался, глотая виски вместе с собственной кровью. Сложив губы, будто птенец, вытянувший клюв, он взглядом снова стал искать стакан, пока изо рта его пеной не пошла кровь.

Наконец он испустил последний вздох и завалился на бок, суча ногами. Брайди держала его голову, чтобы он не размозжил ее о плиты.

– Ну все, будет, будет, – приговаривала она.

Когда он затих, она поднялась с пола, вытерла бутылку о юбку и поставила ее на барную стойку.

Все, кто был в пабе, склонили головы. Убийца заплакал.

Доктор Джон Имс сидел в углу пивной, держа на коленях шляпу. Изумлению его не было предела. Но удивила его не внезапная жестокая смерть, ибо подобное он каждый день наблюдал в больнице Св. Варфоломея. Его поразила эта маленькая девочка, руки которой были по локоть в крови, а лицо полнилось неистовым состраданием.

* * *

В тот день, когда Ган Мерфи продал Брайди Дивайн, его первый и последний раз видели плачущим, ибо эта маленькая девочка была ему как родная.

Ган, разумеется, наговорил о ней всяких небылиц. С самым серьезным видом он сообщил доктору Имсу, что Брайди в пять лет уже умела ампутировать ноги (не без помощи взрослых, конечно: одной ей было трудно управляться с пилой), а в семь – искусно удалять желчные камни. Ибо разве она не была последним представителем знаменитой династии дублинских хирургов? Прославленных врачей, которые некогда жили на площади Меррион, владели экипажами и художественными полотнами, а потом обнищали – не по своей вине. Когда все родные Брайди умерли от нужды (и, как следствие, от болезней и невзгод), Ган, считавший себя последним другом семьи, привез девочку в Англию и в Лондоне стал искать заработок, чтобы прокормить их обоих. С той поры он заботился о Брайди, содержа ее за свой счет. Доктор Имс кивал, но слушал его лишь краем уха. Он не мог оторвать взгляд от Брайди. Она сидела в углу в окровавленном платье, сложив ладошки на коленях.

Деньги были уплачены, мужчины обменялись рукопожатием. Зарезанный парень лежал на полу, остекленевшим взглядом приклеившись к некоей точке за стойкой бара. Верхняя губа у него была оттопырена, как у принюхивающейся лошади. Несколько человек снесли его вниз и положили рядом с выловленным из реки трупом испанца. К тому времени, когда в паб придет констебль, в подвале останется только один труп. Мальчик, прислуживавший в пивной, принес древесные опилки и подмел пол, так что в помещении теперь стоял запах, как в мясницкой лавке.

Ган со слезами на глазах велел Брайди идти с доктором Имсом.

– Тебе больше не придется «воскрешать» трупы, Брайди, – сказал он, рукавом отирая лицо. – Отныне ты ученица благородного доктора.

8

Сентябрь 1863 г.

День успеет смениться вечером, прежде чем колесо починят. Экипаж находится на Дуврской дороге, застрял в грязи в пяти милях от Баттла. Возница в панике. Слава богу, доктора с ними нет, а то бы скакал вокруг и шипел от злости.

– Ну вот, увязли в трясине, – говорит миссис Бибби, протяжно произнося последнее слово. – Чего только не приходится терпеть ради тебя, цыпочка.

Мимо идут солдаты передислоцированных войск. Они останавливаются, помогают с веревками, лошадьми и досками.

Миссис Бибби, щуря свои светло-голубые глаза, наблюдает за ними из экипажа. Ее широкий рот плотно сжат. Кристабель упрятана в плетеный сундук, его отыскали в ризнице. Миссис Бибби под шалью держит наготове револьвер Адамса – оружие, известное под прозвищем «Бетти Счетовод».

Девочка проталкивает в щель палец.

– Убери, – шикает на нее миссис Битти.

Пальчик исчезает.

Миссис Бибби наклоняется к сундуку.

– Ты давай мне без фокусов, – тихим суровым голосом предупреждает она, – а то не поздоровится. Ясно?

Девочка водит зубами по прутьям сундука. Если бы она не была связана, быстро выбралась бы на волю.

Миссис Бибби все еще зла на нее; может, и девочка тоже злится на миссис Бибби.

Некоторое время назад миссис Бибби, сатанея от боли в ноге и усилий накормить свою подопечную (думаете, легко столь крупной женщине втиснуться в ризничный шкаф?), отняла у нее безголового тритона, с которым та играла. Выбросив ящерицу, она обозвала Кристабель нечестивой маленькой дикаркой.

Кристабель закричала. Издала столь громкий крик, что окна церкви разбились вдребезги, черепица на крыше посыпалась, купель пошла трещинами, а свечи на алтаре расплавились. И тогда миссис Бибби, стараясь держаться подальше ото рта девочки, стала ее бить и била, пока та от неожиданности не умолкла.

Миссис Бибби больше не позволит себя кусать.

Она работала на новом месте всего три дня, когда малышка вонзила в нее свои зубки, повиснув на ее ступне, словно краб. Миссис Бибби это даже позабавило. Нога и так уже плохо действовала: она давно хромала, словно моряк с деревянным протезом. Казалось бы, от укуса хуже не станет; бывают яды и посильнее. Но укус подействовал: нога стала болеть сильнее. Однако миссис Бибби не винила ребенка и полагала, что и девочку совесть не мучит. Как ей представляется, они одинаково понимают закон выживания: не укусишь ты – укусят тебя.

Шуршание. Это Кристабель возится в сундуке. Миссис Бибби ее не одергивает.

Экипаж выравнивается, потом качается, кренится. Негромко ржет лошадь. Веревка лопается, издав мелодичный визг. Брань, проклятия. Голоса обсуждают новую тактику. Приносят другие веревки, приводят ломовую лошадь.

По крыше экипажа принимается барабанить дождь. В открытое окно летят брызги. Миссис Бибби наблюдает, как девочка просовывает палец в дыру и ждет, ждет. На него падает дождевая капля.

Пальчик уползает назад в сундук – медленно, осторожно. Но дождинка с него уже скатилась.

* * *

Девочка просыпается. К этому времени уже почти совсем стемнело, экипаж тронулся в путь.

– Ага, Кракен зашевелилась, – произносит миссис Бибби. – До Дувра и белых скал еще далеко, так что не скоро отведаем дрянную похлебку и сносное пиво. Замок Уолмер тебе подойдет?

Она откупоривает склянку с целебным снадобьем, и сумрак кареты оглашает хлопок.

– Ну что, послушаем еще одну историю? – спрашивает миссис Бибби примирительным тоном, с долей грубоватого добродушия в голосе.

Кристабель в ответ скрипит крышкой сундука.

– Если научишься разговаривать до того, как мы доедем до замка Уолмер, следующая история за тобой.

Экипаж замедляет ход и останавливается.

– Ну что там еще? – стонет миссис Бибби. – Мало мы сегодня переволновались?

Девочка ворочается в сундуке, ища такое положение, чтобы ей было лучше видно.

– Ну-ка тихо.

Миссис Бибби напрягает слух, силясь уловить другие звуки, помимо поскрипывания экипажа и шарканья ожидающих лошадей. Может, возницу меняют, или констебль появился откуда ни возьмись, или засаду устроил обманутый коллекционер…

Журчание льющейся мочи.

Кучер прокашливается и снова забирается на козлы. Лошади трогаются с места.

– Ложная тревога. – Миссис Бибби и сама удивляется, слыша облегчение в своем голосе. – Ладно. Итак. Давным-давно…

…в одном суровом мрачном здании размещалась исправительная школа, созданная образованными уважаемыми людьми для содержания отбившихся от рук девочек-сирот. В этой школе всюду были массивные двери, множество запоров и железные лестницы. Девочки трудились в прачечной, где все булькало, шипело, валил пар, и жарко было, как в преисподней у самого Сатаны. Доркас знала: ей повезло, что она попала сюда. Ведь она отравила несчастного малыша, за что ее могли бы повесить или сослать за моря-океаны в Одному Богу Известную Дыру, где она умерла бы от всяких болезней. Исправительной школой заправляли…

Миссис Бибби прерывает рассказ:

– Сколько тебе лет, Кракен? Лет шесть?

Кристабель не издает ни звука.

– Медведицы. Исправительной школой заправляли медведицы, – провозглашает миссис Бибби со злорадством в голосе. – Медведиц детям легче представить.

Итак, школой заправляли медведицы. Большая Медведица-Надзирательница, Большущая Медведица-Надзирательница и Медведица-Надзирательница Великанша. У Большой Медведицы лапы были как у грузчика, а в лапах – цепь. Большущая Медведица была беззубой и носила с собой девятихвостую «кошку» [25]25
  Девятихвостая «кошка» – увесистая плеть, к рукоятке которой цепляли несколько толстых ремней (не обязательно девять). Использовалась для телесных наказаний в армии и на флоте.


[Закрыть]. А Медведица-Великанша была косоглазой и оттого могла видеть, что происходит за углом. Оружия ей не требовалось, она просто пускала в ход свои огромные когтистые лапищи. И, поскольку Доркас прославилась тем, что отравила несчастного милого малыша, она ощущала на себе всю мощь и цепи, и девятихвостой кошки, и когтистых лапищ. Кожа на ее заднице стала задубелой, как подошва, а кончиков пальцев она вообще не чувствовала.

Доркас задумала бежать. Только на этот раз с подругой.

У Доркас была только одна подруга – назовем ее Деллой. У Деллы были большие серые глаза и мягкие каштановые локоны. Ко всем и всему она относилась с неизменной добротой.

Доркас тщательно спланировала побег. Они покинут школу через центральные ворота, спрятавшись в телеге, которая привозит грязное белье и забирает чистое – выстиранное и выглаженное обитательницами исправительного дома. По пятницам, по завершении рабочей недели, медведицы посылали за закуской. С наступлением следующей пятницы Доркас и Делла наблюдали за тем, как загружают телегу. Увидев идущего от «Колокола» трактирного слугу, Доркас затолкнула Деллу под парусину на телеге и сама залезла к ней. Через некоторое время телега покатила.

Делла была напугана, но Доркас шепотом увещевала ее, пока та не успокоилась и не заснула. Доркас пообещала Делле, что она найдет для них кров и будет промышлять отловом крыс. Что она сошьет Делле теплое пальто из шкурок самых лучших крыс, которых ей удастся поймать. Лоскутное пальто с воротником из полосатой кошки. Ловлей крыс Доркас заработает много денег. У Деллы будет своя комната, а у Доркас – карманные часы.

Телега остановилась, и Делла проснулась. Когда мужчины откинули парусину, Доркас схватила Деллу за руку, и они бросились бежать.

На их беду, мужчины решили погнаться за ними.

На их счастье, надвигалась ночь, и на землю опускался туман. И Доркас поспешила нырнуть в туман, таща за собой Деллу.

Доркас не знала, где они находятся. Вокруг были склады и фабрики, узкие улочки и полуразрушенные дома, которые стояли в ряд, навалившись один на другой, словно кривые зубы. Крепко держа Деллу за руку, Доркас мчалась туда, где туман был гуще.

Возможно, в тот день Господь оберегал заблудших девочек-сирот, но вскоре Доркас и Делла оказались не одни. Рядом с ними бежали два диковинных существа, образовавшихся из тумана. Две танцующие туманные выдры! С собачьими головами и гибкими извивающимися телами.

Делла замедлила бег, стараясь их рассмотреть, но Доркас тянула ее за собой, понуждая бежать. А потом послышались крики, которые, казалось, звучали отовсюду. Туманные выдры, испугавшись, уплыли. Доркас, не выпуская руки Деллы, ринулась за ними. Она таращила глаза, но ничего не видела и не понимала, куда они бегут…

Экипаж замедляет ход и останавливается.

– Проклятье, что там опять? – бурчит миссис Бибби.

Кучер слезает с козел, отчего экипаж чуть покачивается. Лошади фырчат и бьют копытами. Миссис Бибби хмурится в темноте; если ему нужно поправить сбрую или заново разжечь фонари, ради бога. Однако чьи-то шаги обходят экипаж и останавливаются у дверцы.

Шуршание. Это миссис Бибби роется в своих юбках, под шалью. Следом раздается резкий металлический щелчок.

Потом во мрак уносится ее спокойный елейный голос:

– Кучер, какая-то проблема?

9

В величавых старинных особняках вроде Марис-Хауса, как, впрочем, в любом доме, овеянном преданиями, бродят всякие разные призраки. Одни подбрасывают в воздух кошек, заставляют дребезжать дверные ручки и запотевать зеркала. Другие довольствуются тем, что создают холодные точки на лестничной площадке. Некоторые во время завтрака сидят за столом, окунув локти в вашу тарелку с кеджери [26]26
  Кеджери – блюдо британской кухни из вареной нарезанной рыбы, отварного риса, петрушки, яиц, сваренных вкрутую, карри, масла, сливок, изюма (в зависимости от местности рецепты могут различаться и включать дополнительные ингредиенты).


[Закрыть], пока сами вы просматриваете в газете некрологи. Другие раздражающе маячат на периферии пространства, которое способен охватить ваш взгляд. Но нам до всех этих призраков нет дела. Нас интересует только один – вездесущий Руби Дойл: поблескивая переливчатым светом потустороннего мира, он несет вахту у постели Брайди в ночные часы.

Видение, погруженное в свои замогильные мысли.

Чернильное сердце на его груди съеживается до размеров персиковой косточки, затем раскрывается, лепесток за лепестком – цветок лотоса! – и снова сжимается. Русалка на его плече грызет ногти, рассеянно помахивая хвостом. Череп с нарочитой медлительностью печально скрежещет зубами.

А Руби смотрит на Брайди.

Лунный свет омывает контуры ее милого лица со смягчившимися во сне чертами и бледными губами. И поскольку ночного чепца на ней нет, ее волосы буйной пеной рассыпаны по подушкам.

Ближе к утру Брайди начинает бормотать и вскрикивать во сне. Руби рядом. С лаской в голосе он тихо успокаивает ее, охваченную беспокойным сном. Хотел бы он знать, что ей снится. Есть много того, о чем Брайди – девочка, купленная за гинею; одинокая женщина, повернувшаяся спиной к своему прошлому, – рассказывая ему о своей жизни, от него утаила, и есть много того, о чем он спрашивать не станет. Истории, особенно нерадостные, будут поведаны в свое время. А пока достаточно того, что она обращает к нему свое лицо, словно цветок – к солнцу, и что она спит.

Впервые за долгое время Брайди не просыпается под утро в холодном поту, вспоминая увиденных во сне демонов, и не встречает рассвет с курительной трубкой во рту и с воспаленными глазами. В эти ранние часы она благополучно спит и, когда встанет с постели, свой крепкий целительный сон объяснит мягкой взбитой периной, деревенским воздухом и тем, что она поужинала хорошо приготовленным мясом.

Перед самым ее пробуждением, перед тем, как она зашевелится, Руби Дойл, с новым переливчатым блеском в темных глазах, растворится в стене, унося в руке свой цилиндр.

* * *

Брайди щурится на солнце. После завтрака, во время которого Руби не возникал в поле ее зрения, она выходит на террасу, чтобы насладиться утренним воздухом и взбодриться, выкурив трубку. И буквально через несколько мгновений видит его. В незашнурованных ботинках и в щегольски сдвинутом набок цилиндре он стоит неподалеку и, потирая свою широкую грудь, осматривает двор. Брайди вдруг понимает, что лондонская мгла больше подходит Руби; в прозрачном воздухе ясного сельского утра он проступает менее отчетливо. Она направляется к нему. Татуировки на теле Руби оживают. Русалка на его плече распускает хвост и потягивается. Заметив Брайди, она сонно выпячивает губы, встряхивает волосами и пихает Руби чернильным локтем. Тот поворачивается, кивает Брайди; губы под его роскошными черными усами раздвигаются в радостной улыбке.

Брайди ступает на газон, который сегодня утром усыпан каплями росы, сверкающими, словно брильянты. Паутина тоже похожа на драгоценные украшения, словно хрустальное кружево обрамляя кусты, обвивая ветви.

Руби следует за ней. Сняв цилиндр, потирает то место на голове, куда был нанесен смертельный удар.

– Как голова?

– Разбита. Это навечно?

– Спириты и их приверженцы посоветовали бы тебе отчалить домой, на небеса.

– А если мой дом не на небесах? – озорно улыбается Руби.

Брайди, пряча улыбку, туже завязывает ленты на капоре.

– Как ночь прошла, Брайди?

– Спала как убитая.

– Откуда тебе знать, как спят убитые?

– Руби…

– А, ну ясно, значит, хорошо. Узнаешь в свое время.

– А ты где провел минувшую ночь?

– Стонал в коридорах, гремел цепями.

Их взгляды встречаются. Глаза Руби сияют. Брайди хмурится.

– Так куда мы идем? – спрашивает Руби.

– Агнес сказала, что слуги обыскали территорию поместья и дорогу за воротами, но ничего не нашли. Нужно бы еще раз все осмотреть.

– Но они же все обыскали…

– Наверняка что-то да упустили. Как всегда.

Они свернули к саду.

– Мы направим свои усилия на дорогу, что ведет в Марис-Хаус со стороны черного хода. – Брайди показывает на ворота в конце аллеи. – Очевидно, преступники пришли оттуда.

– Ты так думаешь?

– Здесь слишком высоко. – Она показывает на ограждающую стену. – Эта стена тянется вокруг всего поместья.

– А почему не через центральные ворота?

– Наделали бы много шума: аллея до самого дома засыпана гравием. К тому же, если миссис Бибби была с ними в сговоре, они наверняка знали, что эта дорога просматривается: комнаты Паков окнами выходят на центральный двор.

Утро выдалось спокойным, слух услаждает пение птиц, далеко разносящееся в чистом прозрачном воздухе.

– Агнес сильно рискует, – первым подает голос Руби.

– У нее есть причины недолюбливать миссис Бибби.

– Из-за грубых манер няни?

– У Агнес имеется более веская причина. Разве ты не слышал, что рассказала мне кухонная служанка – Винни?

– Это когда вы шептались в судомойне? Я так понял, вы обсуждали сердечные дела.

– И ты заснул, что ли? – смеется Брайди. – А я-то думала, что ты будешь подслушивать сквозь стену. Да, мы обсуждали сердечные дела. Винни сказала, что по Агнес вздыхает ливрейный лакей.

– Серьезно?

– Но миссис Пак узнала об этом и, разумеется, запретила им встречаться. Агнес клялась и божилась, что без миссис Бибби тут не обошлось. Няня видела, как влюбленные целовались в саду. Бедняжка Агнес рыдала целую неделю.

Руби состроил презрительную гримасу.

– Никогда бы не подумал, что Агнес умеет плакать.

– А ты сам, Руби, разве никогда не плакал? Когда разбивались твои сокровенные мечты? Когда проигрывал бой?

– Я всегда побеждал.

– Или когда терял возлюбленную?

– Брайди, возлюбленной у меня никогда не было.

– Или в твою бытность моряком – когда корабль, на котором ты ходил, настигал шторм?

– Мой корабль шторм никогда не настигал – только крепкий попутный ветер. Я был удачливым моряком.

– Да уж. И не плакал, когда твой корабль отчаливал от пляжей с кокосовыми пальмами?

– От золотых песков, из сапфировых вод?

– Ну да.

– Тут ты права, конечно, тогда я плакал. – Руби улыбается, и вытатуированная русалка на его плече, тряхнув головой, снова поворачивается к своему зеркалу.

Брайди смеется.

– Когда сердце рвется на части, это ужасно. Уж я-то знаю! – Руби лукаво поглядывает на нее. – Обещание нарушено – и все, сердце разбито.

На губах Брайди по-прежнему играет улыбка.

– Руби Дойл, ты воскрес, чтобы изводить меня?

Глаза Руби блестят.

– Не думаю, что ты вообще меня знал, – убежденным тоном говорит Брайди, ибо она перерыла каждый уголок своей памяти, но Руби нигде не нашла. – Ты просто забавляешься.

– Я же назвал тебя по имени, когда мы встретились на церковном кладбище! Я тебе докажу… минутку, сейчас вспомню… – Руби закрывает глаза и складывает вместе ладони. – Даруй, Господи, вечный покой маме, папе, Джеймсу, Джону, Терезе, Маргарет, Эллен и малышу Оуэну.

Услышав имена давно почивших родных, Брайди теряет самообладание.

– Руби, откуда ты меня знаешь?

– Если скажу, значит, мне придется исчезнуть.

– Не понимаю, – хмурится Брайди.

– У нас с тобой в поезде был уговор. Или забыла? Я пообещал, что оставлю тебя в покое, если ты раскроешь эту великую тайну.

– Если ты мне скажешь, это не значит, что я сама догадалась.

Руби пожимает плечами.

– Ты все равно потребуешь исполнения уговора. И я буду изгнан на кладбище.

Брайди пытливо смотрит на него.

– Разве мы с тобой плохо ладим?

– Я же говорю… – улыбается Руби, – ты у нас дознаватель, вот и соображай.

* * *

Они минуют сад и направляются к воротам. Дорожка, по которой они идут, изрыта колесами и башмаками.

– Тут много ездят и ходят. Вряд ли я найду какие-нибудь следы.

Задние ворота открыты. Они проходят через них и идут по дороге, что тянется вдоль стены, которой обнесено поместье сэра Эдмунда. Сейчас оно слева от них, по правую сторону – лес. В лучах раннего солнца краски осени особенно выразительны: природа на фоне умытого синего неба переливается всеми оттенками золота, багрянца и потрясающе красивых оранжевых тонов. В листве щебечут, галдят птицы.

– Чистый воздух – настоящий бальзам для легких, – говорит Руби. – Чем он пахнет, Брайди?

– Лиственным перегноем, коровьим навозом и ногами вот этого типа.

Мужчина, сидящий у дороги, в знак приветствия притрагивается к шляпе и затем обнимает колени.

– Подайте на пропитание, мисс. Окажите милость бродяге.

У него морщинистое лицо, и похож он на индюка: из выпяченной груди – этот эффект достигается за счет множества слоев выцветшей измызганной одежды – торчит тощая жилистая шея. Носки ботинок раззявлены, словно лопнувшая зрелая кожура, и в дырах чернеют грязные ноги.

– Сама-то дома? Грозная мамаша Пак?

– Дома. Только вряд ли она станет с вами разговаривать. – Брайди роется в карманах, доставая несколько монеток. – Вот, держите, Повелитель Дорог, купите себе новые башмаки.

Старик, вытянув индюшачью шею, смотрит на деньги, потом берет их и кивает:

– Премного вам благодарен.

– Не стоит.

– Этот дом проклят.

– Что вы о нем знаете, Повелитель Дорог?

– Его владельца преследует злой дух. Она стоит под его окном, порой всю ночь напролет. Ходит за ним по пятам, когда он совершает прогулку, – вспоминает старик. – Плачет в кустах и умывается в пруду.

Брайди прикусывает губу, чтобы не застонать.

– Вы видели призрака? Утонувшей леди Берик?

Старик чешет голову.

– Не-е, леди Берик была старая крупная женщина, а эта – молодая и худенькая. Голубоглазая. Волосы как спелая пшеница. – Он перестает чесать голову и рассматривает один свой ноготь. Потом кусает его. – Живность.

– Призраков не существует, Повелитель Дорог, – говорит Брайди, старательно избегая встречаться взглядом с Руби.

– А я разве сказал, что тот злой дух – призрак? – Он выпячивает губы. – Хотя если учесть, что она постоянно наведывается туда… – Поразмыслив, он мрачно добавляет: – Она не просто так возвращается, у нее на то есть причина.

– Что за причина? Вы знаете?

– В том-то и загадка. – Старик в задумчивости теребит ухо.

– Недавно из этого дома кое-что украли, и я ищу пропажу. Повелитель Дорог, вам случайно ничего про это не известно?

– Дайте-ка угадаю, – оживляется старик. – Миловидная горничная, золотая ложка, корона?

– Нет, не угадали, – вздыхает Брайди. – Вы знакомы со слугами, что работают в доме?

– Кое с кем имел дело.

– А с миссис Бибби? Вы с ней сталкивались?

Старик вдруг с шипением всасывает в себя воздух.

– Грубая такая, хромая?

Он втягивает в себя шею, которая теряется в складках его многослойной одежды, и надвигает на глаза шляпу.

– Повелитель Дорог?

Никакой реакции.

Брайди вкладывает в раскрытую ладонь старика еще одну монету.

– Благодарю, Повелитель Дорог, – говорит она.

Старик касается пальцем шляпы.

* * *

Брайди бредет в задумчивости. Если идти прямо, никуда не сворачивая, через несколько дней она доберется до Лондона. Ее не покидает ощущение, что именно туда подались похитители. И она с похищенным ребенком отправилась бы в Лондон, где его можно спрятать или продать. Лес тянется параллельно поместью сэра Эдмунда. Руби, мерцая, наблюдает за ней с опушки. Он снимает цилиндр и проводит ладонью по своим коротко остриженным черным волосам.

– Взгляни на те борозды, вон там! – Брайди показывает на взбаламученную глину. – Глубокая дуга, поворот в сторону, колеса дают обратный ход. Это двуколка, Руби, судя по ширине и глубине колеи. Я это вижу.

– В самом деле? – Руби подходит ближе и, дергая за кончики усов, с сомнением смотрит на нее.

– Остальные борозды оставлены повозками и телегами, видишь? – Брайди проходит несколько шагов. – А эти – совсем другие, и они кое о чем нам говорят.

– Говорят?

Брайди переходит через дорогу туда-сюда, стараясь не наступать на следы.

– Говорят, что кабриолет быстро выехал из этих ворот… чуть дальше остановился – внезапно; попал в засаду. Нет, не похоже.

Брайди идет к деревьям.

– Три пары отпечатков ног ведут с дороги в лес.

Покойник с восхищением наблюдает за ней.

– Сломанные ветки… они шли там. – Брайди уже в подлеске, трогает растения, листья. – Несли что-то громоздкое… здесь след более глубокий, и здесь.

Опустив голову, Брайди осматривает местность вдоль и поперек, потом бросается вперед. Ноги ее утопают в опавших листьях, она пробирается меж зарослей куманики. Руби не отстает, шагая сквозь стволы деревьев и упавшие сучья. Они выходят на поляну, на которой высится ветхая часовня с заросшей мхом крышей и нескладной башней.

В кронах тисов, стоящих мрачными купами, вздорят вороны. Деревья отбрасывают широкую тень. На тропинке, что вьется вокруг часовни, под каблуки Брайди попадает разбитое стекло. Наклонившись, она рассматривает осколки, и в ее лице отражается удивление.

– Окна разбиты. Видимо, недавно: осколки совсем свежие.

Брайди идет к крыльцу. Дверь приоткрыта. Она входит в часовню.

Неприветливое место. Брайди содрогается, представляя, каково здесь сидеть, в объятиях холодного камня и сырости. Среди покоробленных Библий и заплесневелых прихожан, которые, сидя на жестких скамьях, покашливали, читая «Да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя» [27]27
  Евангелие от Матфея, 6:10.


[Закрыть]. Совершенно очевидно, что с некоторых пор часовня заброшена. Домочадцы сэра Эдмунда, вне сомнения, предпочитают посещать сельскую церковь – хотя бы для того, чтобы посплетничать, если уж не проповедь послушать.

Руби, с цилиндром под мышкой, бредет по проходу. Останавливается у растрескавшейся купели, потом – перед алтарем с расплавленными свечами, смотрит на выбитые окна.

– Брайди, это все происходило здесь.

А она уже направляется в ризницу.

Помещение голое, не считая полки с несколькими разбитыми вдребезги фонарями. Есть признаки того, что недавно здесь были люди: огрызок яблока, на подоконнике – недоеденный мясной пирог; на неметеном полу полосы, оставленные ножками стула; на пыльных поверхностях следы от чьих-то пальцев.

Но взгляд Брайди прикован к шкафу.

Руби вслед за ней заходит в ризницу.

– Там, Руби, на дне, под облачениями.

– Что это? – морщит он лоб.

– Раковины улиток. Сотни. Помнишь, Агнес рассказывала, как она по утрам собирала со стен дома полные ведра улиток?

– И что это значит?

– Понятия не имею. Разве что Кристабель их каким-то образом приманивает.

– По-твоему, девочку принесли сюда? – Руби задумывается. – Да нет. Наверняка им хотелось как можно скорее убраться от дома.

– Это было бы закономерно. – Брайди трогает стены. – Мокрые.

– Как в западном крыле.

Брайди ногой отгребает ракушки в сторону и залезает в шкаф.

– Ее держали здесь.

– Почему ты так решила?

Брайди поднимает согнутый гвоздь и жестом показывает на заднюю стенку шкафа. На поверхности дерева выцарапан узор из загогулин, волнистых линий и кругов.

– Руби, видишь, что она нарисовала? Орнамент обоев, которыми обтянуты стены детской в Марис-Хаусе.

* * *

Брайди идет меж надгробиями, крестами, закрытыми урнами, пухлыми мраморными подушками, предлагающими заснуть вечным сном. Там, где две аллеи сходятся, стоит гробница леди Берик с каменными ангелами по углам. Крылья у них сложены, бесстрастные лица ничего не выражают.

За главными аллеями могильные камни постарше: потрескавшиеся, мшистые, истертые, изрытые ямочками, оплетенные колючими ветками, засыпанные прошлогодними листьями. Расчищая листву, Брайди читает имена, даты.

– Брайди.

Она поднимает глаза и смотрит на Руби. Он тычет пальцем куда-то за ржавую ограду. Между двумя могилами лицом вниз лежит чье-то тело.

* * *

Мертвая женщина нашла приют между могилами Уинфред Годслейв и Роберта Суонна. Ее тело, спрятанное за бордюрами и зарослями куманики, легко можно не заметить, пройти мимо.

Брайди подходит ближе. Руби, с ужасом на лице и цилиндром в руке, словно прирос к земле.

– На первый взгляд, это не наша пропавшая няня, – заключает Брайди. – Однако давайте посмотрим, что у нас здесь.

Женщина молода, небольшого роста и явно истощена от недоедания, и Брайди, внимательно оглядевшись по сторонам, переворачивает труп. По запачканному лифу несчастной бегают жучки. Капор она потеряла, в светлых волосах – колючки. Губы бледные, голубые глаза широко раскрыты.

* * *

Тело положили на козлоногий стол в ризнице часовни. На место обнаружения трупа вызвали сержанта местной полиции. Под его надзором мертвую женщину перенесли в часовню, где ей предстояло находиться до прибытия гробовщика. Также послали за инспектором районной полиции. Одного из полицейских поставили охранять вход в часовню.

Мистер Пак потрясен. Он сидит с молодым полицейским на крыльце. Они пьют чай, что принесла им Агнес. Та вернулась в Марис-Хаус с новостью, что мистер Пак не опознал в трупе никого из знакомых ему людей.

Для некоторых слуг эта находка стала последней каплей; они и так уже натерпелись. Запертые двери, улитки, туманы, слухи о скверне, что сэр Эдмунд прячет в западном крыле.

Мистер Пак уткнулся взглядом в чашку с чаем. Он и двух слов не сказал с той минуты, как увидел труп. Его одолевают тревожные мысли, ведь в действительности он все-таки видел ту несчастную молодую женщину прежде: в сумерках, в темном плаще и капоре, она мелькала между кустами роз. Он принимал ее за призрак покойной леди Берик, являвшейся в поместье в обличье той поры, когда супруги были молоды и счастливы. Если эта мертвая бедняжка не дух покойной леди Берик, рассуждает сам с собой мистер Пак, глядя в чашку, ее личность все равно ему неизвестна. А значит, он не солгал, давая показания. Придя к такому заключению, мистер Пак решает больше не думать об этом, и у него тотчас же поднимается настроение.

* * *

В ризнице Брайди не теряет времени даром. Пусть доктора Харбина нигде не нашли, зато инспектор уже на подходе, а следом прибудет и гробовщик. Возможно, другого случая осмотреть тело ей не представится.