Текст книги "Дом Судьбы"

VI

Особняк Клары Саррагон – самый новый на Принсенграхт, его достроили только в конце 1704‐го, чтобы семья въехала к Рождеству. Это огромный дом из черного кирпича, с двойными дверями посреди фасада, с резными букетами каменных цветов под каждым высоким окном и херувимами над ними. За каждым стеклом горят канделябры, по обе стороны входа пылают факелы и стоят два одетых в ливреи лакея, чья кожа сияет на свету.

Нелла, Отто и Тея колеблются у подножия каменной лестницы. Они стоят на краю пропасти, и все же единственный путь – это наверх.

– Час, – говорит Отто. – Я проведу там лишь час.

– А вдруг тебе даже понравится, когда ты окажешься внутри, – отзывается Нелла. – Думай о том, какой вкусной будет еда. На здешней кухне, наверное, трудится целый батальон.

– У нас и дома прекрасная еда, – возражает Отто. – Зачем она вообще нас пригласила? Поглазеть?

– Отто, прошу тебя. Не сейчас. Пойдем. Мы мнемся снаружи и выглядим нелепо.

Они преодолевают девять ступеней, проходят мимо лакеев, что смотрят вперед так, будто троица невидима.

– Какой в них смысл? – бурчит Отто в главном холле. – Живые статуи? Часть представления?

– Ты будешь себя так вести весь вечер или только один час, который ты мне пообещал? – шипит в ответ Нелла.

И тут же сожалеет о сказанном. Лицо Отто становится непроницаемым: что за день выдался, сперва ОИК, а теперь еще и вечер с Кларой Саррагон. Тея бросает на Неллу сердитый взгляд, но та сама понимает, что была слишком резка.

– Прости, – шепчет Нелла. – Отто, прости меня. Нервы.

Он делает вид, что не услышал. Холл кажется высоченным, как собор, и мерцает тысячей медовых свеч. Стены обиты новехонькой красной кожей, на вид – свиной. Несомненно, плотной на ощупь и заглушающей звуки. По обе стороны холла висят две гигантские картины. Изображены на них – насколько Нелла успевает понять, прежде чем подходит еще один лакей, чтобы забрать головные уборы и плащи, – Благовещение и Воскресение Христово. Картины поражают масштабом, изобилуют фигурами, а детали свидетельствуют скорее о работе мастера, а не цеха. Между картинами возвышаются две огромные закрытые двери.

Лакей уносит вещи и возвращается с пронумерованным медным жетоном. Нелла благодарит и прячет жетон в свою маленькую бархатную сумочку. Окидывает взглядом спутников. Отто, в лучшем черном шерстяном жилете и парчовой рубашке с широким воротником, выглядит изысканно, однако по лицу видно, как ему здесь неуютно. Похоже на правду, ведь Нелла тоже чувствует себя не в своей тарелке. Приглушенный гул бального зала, сотни голосов, которые то раздаются, то утопают среди звуков оркестра, – все это пугает. Отто и Марин, возможно, сопровождали Йохана на подобные мероприятия, но Нелла – никогда. Собрания, на которые муж брал ее с собой, были куда скромнее – только для купцов, членов гильдий и их жен, и все разговоры там велись о делах. Нелла помнит бал серебряных дел мастеров, который проходил в крошечном, по сравнению с этим, здании. Йохана теперь нет рядом, чтобы ее защитить. Нелла берет себя в руки. Теперь она на восемнадцать лет старше. Уже не маленькая девочка.

Она бросает взгляд на Тею и замечает, насколько племянница равнодушна к великолепию особняка Клары Саррагон. Будто Тея смотрит на все эти потрясающие вещи, но не видит их перед собой. На ней золотое платье, явно позаимствованное у какой‐то из актрис, и она сверкает, как сокровище для запрестольного образа. Прямая спина, молодость, красота и сверкающий наряд: Тея куда больше подходит этой обстановке, чем ее тетя или отец.

Нелла подавляет кольнувшую сердце ревность – сожаление о собственной юности. Она тоже в лучшем платье – серебряном, которое давным-давно заказал для нее Йохан. С тех пор Нелла не похудела и не поправилась, но ей кажется неправильным носить это платье из прошлой жизни. На мгновение Нелле хочется снова стать восемнадцатилетней – и быть в золотом, а не серебряном платье.

«Нет, – говорит она себе. – Ты здесь ради Теи, а не каких‐то старых воспоминаний».

– Выше нос, – шепчет Нелла, хотя едва ли племянница нуждается в наставлениях. – Мы имеем точно такое же право находиться здесь, как и все остальные.

Поток людей, прибывающих следом, подталкивает троицу к дверям бального зала, которые распахиваются при их приближении. Жар накатывает волной, и на мгновение Нелла забывает дышать. Если фасад и холл впечатляли, то этот зал вовсе потрясает.

– Святоши были бы вне себя, – ворчит Отто, разглядывая зеркальные стены.

Зеркала – повсюду, по бокам и, к их изумлению, даже над головой. На потолке нет ни trompe l’oeil [9]9
  Тромплей, обманка (фр.). – Прим. переводчика.


[Закрыть], ни карнизов, ни фресок – лишь огромные золоченые полотна зеркального стекла. Голоса гостей сливаются в какофонию, смешиваясь, сталкиваясь, а затем снова сплетаясь со звуками скрипок. Слуги с высоко поднятыми подносами, уставленными кувшинами вина и хрустальными бокалами, огибают пышные юбки дам и пошатывающихся мужчин.

Самые почетные гости – регенты и регентши, представители знатных династий, которые издавна прибрали к рукам кошельки города, а вовсе не купцы, которые кладут в эти кошельки деньги. Нелла вдруг вспоминает вопросы Отто – «Зачем она вообще нас пригласила? Поглазеть?», – и на миг ее переполняет сожаление, что она заставила их сюда прийти. Ведь, за исключением слуг и нескольких музыкантов, она не видит никого похожего на Отто и Тею. Быть может, он прав: чернокожего из дома на Херенграхт, его дочь смешанных кровей и вдову мужчины, утопленного якобы за его грехи, пригласили сюда только чтобы взбудоражить кровь сплетнями. Прийти сюда было ужасной идеей.

Нелла уже собирается отступить, схватить Отто и Тею за руки и вернуться на Херенграхт, как вдруг из толпы выступает Клара Саррагон, с головы до ног разодетая в ярко-бирюзовый шелк.

– Ага! – восклицает Клара пронзительным, глубоким голосом. – Мадам Брандт. Сердечно приветствую. Как же, вы без напитков?

Нелла низко приседает в реверансе.

– Мадам Саррагон. Уверена, я что‐нибудь найду.

– Нет. Напитки найдут вас сами. – Клара машет в сторону слуги. – В конце концов, это их работа.

Женщина улыбается, демонстрируя два ряда аккуратных зубов. «Не могут они быть настоящими, – думает Нелла. – Кларе точно около пятидесяти. Ходят слухи, что она от рассвета до заката жует засахаренные фрукты».

Клара поворачивается к Отто и Тее.

– Наконец‐то мы встретились, – произносит она, протягивая Отто руку. – Наслышана.

У Неллы перехватывает дыхание. Она не хочет, чтобы Отто подумал, будто она говорит о нем за его спиной. Отто целует хозяйке руку.

– Мадам Саррагон. Также наслышан.

Что‐то мелькает на лице Клары – и тут же исчезает.

– Ваша дочь, Тея?

– Верно.

Взгляд Клары скользит по телу Теи, затем возвращается к ее глазам.

– У вас есть братья или сестры?

– Нет, мадам Саррагон, – отвечает Тея.

– Что ж, тогда лишь на вас все надежды.

– Прошу прощения?

Клара смеется:

– За этим сюда и приходят, девочка. Разве вас не предупредили? Вы здесь, дабы найти мужа.

Тея поворачивается к тетушке, потеряв дар речи. Смотрит на отца, и тот отводит взгляд. Прежде чем Нелла успевает хоть что‐то сказать, объяснить, Клара Саррагон продолжает:

– Вы правда даже словечком не обмолвились? Не подготовили? О, какая жестокая хитрость! – Женщина издает звонкий смешок. – А стоило бы. Ведь вот она я, сразу к делу.

Она обращается к Тее:

– Что же, Тея Брандт, вы быстро научитесь. Мои дочери вас направят.

Клара вновь взмахивает рукой и, словно соткавшись из воздуха, к ним приближаются две девушки.

– Это место, где куется власть, – говорит Клара. – Где заключаются браки. Где те, кто давно наслаждается принадлежностью к нашему кругу, встречаются с новичками.

Она бросает косой взгляд на Неллу.

– Мое дело – этому поспособствовать. – Клара отступает на шаг и рассматривает собеседников. – Не всегда могу дать гарантию.

Выражение лица Отто ничуть не изменилось, однако Нелла понимает: он полыхает от ярости. «Не надо было, ох не надо было сюда приходить», – думает Нелла. Несмотря на тепло вокруг, Тея как будто дрожит, но ничего не поделаешь, ведь дочери Саррагон уже подошли.

– Это мои девочки, Катарина и Элеонор, – представляет их мать. – Девочки, вы знаете Тею Брандт?

Катарина и Элеонор поворачиваются к Тее.

– Не думаю, – произносит первая. – Я бы запомнила.

Но в глазах второй вспыхивает огонек.

– Я знаю! – восклицает Элеонор. – Я видела вас из нашей ложи в театре, мисс Брандт. Вы часто занимаете простые места. И даже… – Старшая девушка окидывает взглядом сияющее платье Теи. – Кажется, припоминаю подобный наряд на одной из куртизанок в «Герцогине Мальфи» [10]10
  «Герцогиня Мальфи» (1612–1613) – «кровавая драма» английского драматурга Джона Уэбстера.


[Закрыть]. Вы его заказали, вдохновившись?

У Неллы внутри все переворачивается. Звон бокалов, зеркала, истошные голоса, галдящие наперебой, смешиваются воедино, и у нее кружится голова. Вот бы сейчас оказаться одной в своей комнате, у камина, с книгой. С этими девицами трудно понять, намеренно ли их слова так ядовиты. Нелла хочет верить, что нет, что это просто такой тон светской беседы, но не осмеливается встретиться взглядом с Отто. Она в этом виновата – и только она.

В этот момент единственное желание Неллы – забрать Тею отсюда. Но, к ее удивлению, племянница твердо стоит на ногах и не улыбается, несмотря на самодовольные ухмылки девушек.

– Не совсем верно, – произносит Тея. – Это был спектакль «Ромео и Джульетта», и платье мне одолжила Ребекка Босман, исполнившая роль главной героини.

Само упоминание этого имени производит на сестер Саррагон впечатление достаточное, чтобы затмить возмущение от того, что их посмели поправить. Поначалу выпучив глаза, они быстро, как и их мать, скрывают чувства.

– Значит, вы пришли как трагическая героиня? – говорит Элеонор.

Катарина хихикает.

Тея смотрит на Элеонор так, словно перед ней не девушка, а странное создание, обитающее в любимом зверинце Корнелии.

– Умереть ради любви – не трагедия.

Брови Клары взлетают чуть ли не до самой линии волос, но Тея еще не закончила.

– Джульетта жила по-настоящему. И, кроме того, я не вижу смысла тратить гульдены на платья, по которым потом будут топтаться.

Она бросает взгляд на потную толпу, затем снова на девушек, как бы говоря: «И вот так вы представляете себе веселье?»

– Семья Брандт знает толк в бережливости, – произносит Клара. – Уверена, они могли бы многому нас научить.

Прежде чем Нелла успевает извиниться и откланяться, Клара замечает что‐то поверх ее плеча.

– А-а! Вот и вы! Идите-ка сюда.

Они оборачиваются: посреди толпы застыл на месте мужчина. Если Тея ослепительна, будто сошла прямиком со сцены Схаубурга, то этот молодой человек – ее полная противоположность. Он примерно того же возраста, но неряшлив, темно-каштановые волосы стоят дыбом, а рубашка, пусть и хорошо сшитая, болтается. Он похож на аиста, такой же тонкий и поджарый. Колени вот-вот надломятся. У него усталый вид, словно он предпочел бы оказаться где‐нибудь в другом месте и это приглашение подойти – последний гвоздь в крышку его гроба. В руках – серебряный поднос с едой, но на слугу молодой человек не похож. В таком месте он выглядит слишком неуклюжим, неухоженным.

– Мадам Саррагон, – приветствует он ее, приближаясь.

Судя по произношению, он образован, но держится настороженно.

– Это Каспар Витсен, – представляет мужчину Клара, едва скрывая самодовольство. – Мой личный ботаник. Не так ли, Витсен?

Каспар Витсен мельком смотрит на Клару, затем опускает взгляд на поднос.

– Верно, мадам.

– Настаиваю, вы должны попробовать его джем. Или, вернее, – мой джем. – Клара нетерпеливо взмахивает рукой. – Ну же, Витсен? Угости их. Но не говори, из чего он!

Нелла смотрит на блюдо, которое предлагает молодой человек по имени Каспар. Хозяйка тем временем берет кусочек и отправляет прямиком в рот. Опасаясь, что недавний обмен любезностями лишил Тею шансов заручиться помощью Клары в брачном вопросе, Нелла тоже берет квадратик жареного хлеба, смазанного чем‐то пугающе желтым, но она готова на все, лишь бы исправить ситуацию, поэтому ест. Отто и Тея следуют ее примеру.

Что бы это ни был за джем, он слаще и пикантнее, чем клубничный или сливовый. На губах будто лопаются крошечные пузырьки. Вкус более яркий, чем у лимона, но в то же время более насыщенный и легкий. Нелла не понимает, нравится ей или нет, но Отто прикрывает глаза. А когда смотрит на Неллу, она прирастает к месту, увидев на его лице шок.

– Ананас! – торжествующе вскрикивает Клара. – Не догадались! Вот я и сказала. Вам уже доводилось пробовать ананас, мадам Брандт?

– Нет, не доводилось, – отвечает Нелла, сглатывая остатки неприятной кислинки.

Тея отказывается от второй порции, и Клара улыбается, снова сверкая идеальными зубами.

– А вас удивит, если я скажу, что он вырос не в Суринаме, где я впервые его попробовала, а на наших берегах, в нескольких милях отсюда?

– Определенно, – послушно отвечает Нелла и ненавидит себя за это. – Я в полном изумлении.

За последние месяцы она встречалась с Саррагон достаточно часто, чтобы привыкнуть к подобным расспросам и к тому, что Кларе нужен скорее подпевала, нежели собеседник, кто‐то, перед кем она может хвастаться.

Клара подается ближе.

– Я нашла его, когда он копался в университетском саду, – бормочет она, и Нелла уверена, что Каспар Витсен слышит каждое слово, несмотря на галдеж вокруг. – Мой сын учится там, и я посетила его преподавателей, чтобы узнать, полезны они ему или нет. И там оказался Витсен, который выращивал самые прекрасные цветы, которые я когда‐либо видела. Я быстро поняла, что его там недооценивают, у меня чутье на подобные вещи. И выяснилось, что я была права. У Витсена воистину «зеленые пальцы», они творят с землей настоящую алхимию.

Нелла невольно бросает взгляд на пальцы Каспара Витсена, почти ожидая, что они будут цвета травы. Но видит только, какая грязь у него под ногтями. Он все замечает, и Нелла краснеет, когда он протягивает к ней правую руку ногтями вперед.

– Превратности работы, – произносит Витсен. – Всего лишь почва, мадам, здесь нечего бояться.

– Я не боюсь почвы, – отвечает Нелла и, произнеся такую фразу, чувствует себя глупо.

Молодой человек быстро опускает руку, словно осознав силу своего жеста.

– Лишь подчеркивает его оригинальность, – отмахивается Клара. – Это все равно что иметь собственного фермера, только умного. Витсен сейчас работает в моем поместье в Амерсфорте. Мы строим оранжерею для ананасов – намного больше университетской. Собираемся выращивать манго и гуаву. Я о них мечтаю! Плоды колонии – прямо у дома, прямо на балу!

– И что же вы намереваетесь делать со всем этим богатством, мадам? – спрашивает Отто. – Станете устраивать такие балы каждую неделю, ради брачных договоров и ананасового джема?

Каспар Витсен резко поворачивается к нему, но Клара смеется, устремив на Отто пристальный взгляд.

– Замужество – игра для молодых женщин, сеньор, – произносит она, посматривая на Неллу. – А вот ананасы… Я собираюсь зарабатывать деньги. Запатентую рецепты, буду продавать их в Европу.

– А это ваши рецепты? – снова спрашивает Отто.

Клара взмахивает рукой, будто моральная сторона вопроса ниже ее достоинства.

– Я заказала пробную партию проваренного с сахаром и разлитого по бутылкам джема, которым вы только что насладились, и благодаря познаниям Витсена и связям моего мужа мы уже почти заключили несколько контрактов. Особенно джем любят англичане. Забудьте опиум – тут они доходят до абсурда.

– И все это без необходимости плыть в Суринам, – произносит Отто.

– Именно, – отвечает Клара, и глаза ее блестят. – Мы обходимся без утомительного путешествия.

– Действительно, – говорит Отто, а затем обращается к Каспару Витсену: – Сеньор, как вам удалось обнаружить свойства ананаса?

Впервые за вечер Каспер Витсен, кажется, воспрянул духом. Все еще держа в руках поднос, молодой человек начинает рассказывать Отто о своем знакомстве с фруктом, но Нелла отвлекается на подводные камни предыдущей беседы о перспективах замужества Теи. После стольких усилий, потраченных, дабы сюда попасть, Нелла истощена колкостями Клары, ее хвастовством и беспокоится, вдруг Отто скажет нечто такое, о чем все они со временем пожалеют. Однако Тея держится очень уверенно, эта ее черта напоминает Нелле о Марин. Приходится признать, что ожидала она вовсе не этого.

«Я не из того же теста, – думает Нелла. – Как может быть, что в Тее живет дух Марин, если они друг друга толком и не узнали?»

Нелла пытается поймать взгляд племянницы, чтобы с ней помириться, но Тея этого решительно не желает. Нелла намеревалась постепенно подвести Тею к уготованной ей судьбе. Для начала – посмотреть, как она освоится в иерархии подобного бала. Но теперь, после удручающих новостей об отце, после того, как Клара обмолвилась об истинных целях этого выхода в свет, будущее Теи резко предстало в ярком свете. Тее восемнадцать. На горизонте обязательно должен быть выгодный для нее брак. Этот вечер может сложиться по-разному, однако Тее придется осознать, что исход у ее истории всего один.

Нелла почти готова влепить Кларе Саррагон пощечину, сию секунду замахнуться и ударить по самодовольному лицу ровной жесткой ладонью. Но… все же, несмотря на эту засаду, на внезапную шаткость положения своей семьи, Тея сумела взять себя в руки. По сравнению с сестрами Саррагон, которые хихикают в ладонь над эксцентричной внешностью Каспара Витсена, Тея выглядит отстраненной, ее взгляд обращен вдаль, и Нелла зачарованно наблюдает, как на губах племянницы расцветает легкая улыбка, словно все вокруг давным-давно покрыто паутиной, а сама Тея вовсе не здесь.

Глядя на Тею, Нелла чувствует тесноту в груди, ощущает мимолетный частый трепет, будто она забыла, как дышать. Сначала это похоже на панику. У страха нет имени, он сковывает и душит, и Нелла неспособна понять, откуда он взялся. Несмотря на жару в переполненном людьми зале, по ее шее и спине пробегает холодок, волосы встают дыбом, кожу покалывает, под серебристым платьем Нелла вся взмокла. Не заботясь, насколько странно это, должно быть, выглядит со стороны, Нелла рывком оборачивается, плененная неверием. Но нет… ее тело и разум охватывает другое ощущение – старое, знакомое, которого она не испытывала восемнадцать лет. Так бывало всякий раз, когда она оказывалась рядом с миниатюристкой.

Быть того не может. Но едва Нелла разворачивается обратно к собеседникам, кто‐то проскальзывает у нее за спиной, почти коснувшись талии. Миниатюристка. Она здесь. Отчасти Нелла понимает всю нелепость этой мысли, но задается вопросом: а вдруг ее мольба на чердаке все же была услышана?

Нелла готова поклясться, что слышит, как женщина зовет ее по имени, и снова резко оборачивается к кишащему людьми залу, выискивая в толпе единственное лицо, которое, она уверена, узнала бы даже теперь, спустя столько лет. Светло-карие, почти рыжие глаза, светлые волосы…

– Нелла? Все хорошо? Ты очень бледна.

Ошеломленная, она поворачивается обратно и понимает, что ее зовет Отто. На лице Клары Саррагон читается отвращение, ее дочери таращат глаза, Каспар Витсен так и держит на подносе ананасовый джем, а Тея смотрит на нее, свою тетушку, в замешательстве. Нелла сглатывает, пытается взять себя в руки. Ей совершенно не хочется устраивать переполох. Однако противиться этой тяге Нелла не в силах. После стольких лет она не может упустить из виду единственного человека, от которого волоски у нее на загривке встают дыбом.

– Все просто прекрасно, – отвечает Нелла.

Собственный голос звучит будто бы очень издалека. Она натянуто улыбается. Кровь приливает к голове так сильно, что Нелла почти теряет равновесие.

– Прошу меня простить.

Прежде чем Отто успевает возразить, Нелла оставляет его и Тею в когтях Клары, которая, несомненно, будет с упоением смаковать подробности ее странного поведения. Нелла проталкивается вперед, в водоворот шелков. Ее пихают локтями, она почти задыхается, кто‐то наступает ей на подол, проливает вино ей на грудь, но Нелле плевать. Гомон толпы в ее голове приходит в полный хаос, однако Нелла упрямо высматривает плащ миниатюристки.

Она здесь, Нелла уверена. Жар сотен свечей пронизывает тело. Музыка накатывает волной, но Нелла не сдается. Она движется все дальше и дальше, против потока пьяных людей, вглубь, в самое сердце бального зала.

* * *

– Позвольте мне, – произносит мужской голос.

Нелла приходит в себя на стуле в маленькой, обшитой деревянными панелями прихожей, примыкающей к бальному залу.

– Вам повезло, что я стоял у вас за спиной.

– Правда? Когда?

Нелла вглядывается в лицо мужчины. Ощущение холода исчезло. Остаются лишь жар и пот, липкая пленка, легкая корочка стыда на коже. Нелла измотана, будто слишком быстро бежала. Она знает, что миниатюристка ускользнула.

– Вы упали в обморок прямиком на меня, – говорит мужчина. – Я усадил вас у окна.

– Я упала в обморок?

Он молод. Лет двадцати с небольшим, невысокий, в аккуратном темном костюме со штрихами горчично-желтой парчи тут и там. Каштановые волосы до плеч. Густые брови, карие глаза. Довольно приятное выражение лица.

Нелла выдыхает:

– Я просто слишком мало поела, вот и все. Как долго я?..

– Едва ли минуту.

– А кто‐нибудь?..

– Никто не видел, – отвечает мужчина с улыбкой, понимая ее типично амстердамскую озабоченность. – Я стоял у стены. Вы слегка привалились ко мне, и я усадил вас на этот стул. Ничего драматичного. Приличия были соблюдены.

Нелла краснеет:

– Благодарю вас.

Молодой человек оглядывается через плечо на дверной проем, где продолжает бурлить бальный зал:

– Там очень жарко. Честно говоря, я даже опасаюсь, что с количеством свеч, которые жжет Клара Саррагон, и легковоспламеняющихся шелков мы все в любой момент можем сгореть. Могу ли я кого‐нибудь к вам привести?

– Нет, спасибо, – отвечает Нелла. Она быстро соображает: – Могу ли я узнать ваше имя?

– Якоб ван Лоос. К вашим услугам.

– Петронелла Брандт.

Даже в своем сомнительном положении Нелла замечает, какое впечатление производит ее имя. Беспокойство нарастает. Якоб ван Лоос застывает, глядя на нее сверху вниз с новым интересом.

– Ван Лоос – семья из Лейдена, верно? – спрашивает Нелла, с колоссальным усилием взяв в себя в руки. Истинная вдова амстердамского купца, одетая в свое лучшее серебряное платье. – Вы принадлежите к этой прославленной ветви?

Якоб улыбается:

– Поразительно, что женщины нашего сословия способны называть семьи и города, откуда те родом, столь же быстро, как произносили бы наизусть алфавит!

Нашего сословия. Эти два слова приносят Нелле невероятное облегчение. Они хранят в себе тепло, сопричастность! Они дают Нелле почувствовать, что все ее усилия и сомнения по поводу сегодняшнего вечера того стоили. У Якоба ван Лооса и у нее есть что‐то общее. Нелла смеется, преисполнившись решимости не упустить его.

– Мы не так уж многому обучены, сеньор, – говорит она. – Наш ум не направляют в полезное русло, как ваш.

– Что ж, тем не менее вы правы, – отвечает Якоб. – Моя семья живет в Лейдене, однако я работаю в Амстердаме. Третий сын не так знаменит, чтобы позволить себе не трудиться.

– Слова истинного нидерландца.

Третий сын. Не так богат, как первенец, зато, вероятно, более подходящая пара для Теи, учитывая, что Брандты не входят в число самых знатных семей города, пусть и владеют домом на Херенграхт. Нелла хочет продержать Якоба здесь как можно дольше.

– Вы работаете от имени семьи?

– Веду их дела в городе. Я юрист. Мой средний брат – военный, а старший управляет нашим поместьем.

– Весьма плодотворный механизм, – замечает Нелла.

– Как и задумывал наш отец.

Он прекрасно умеет подать себя. Однако, несмотря на шум бального зала, Нелла различает в голосе Якоба нотки… горечи? Или, может, смирения? Кажется, он и сам осознает оговорку и потому вновь переводит разговор на Неллу:

– Вы Петронелла Брандт, супруга Йохана?

Он задает вопрос – и Нелла чувствует, как земля вот-вот уйдет из-под ног. Якоб молод, прямота ему, вероятно, польстит.

– Правильнее сказать – вдова. И не верьте всему, что слышите.

– Не верю, – говорит Якоб. – Я знаю о вашей семье, потому что изучал дело в университете.

Нелла не может скрыть удивления:

– Дело?

– Дело вашего мужа. Судебный процесс.

Нелла теряет дар речи. Никто не заговаривал с ней на людях о процессе над Йоханом с тех самых пор, как он состоялся восемнадцать лет назад. А упоминание его – и Йохана – в устах этого молодого человека, да еще и здесь, в крошечной прихожей у зала, где пылает геенна бала Клары Саррагон… едва ли выносимо.

Якоб ван Лоос хмурится:

– Мне не следовало этого говорить. Прошу прощения…

– Нет, – перебивает его Нелла. – Просто… я и не подозревала, что такое возможно. Изучать дело.

– О да. У республики все на учете, мадам.

– Ну разумеется. – Нелла смотрит в полированный деревянный пол.

«Прошлое нас не отпустит, – думает она. – Никогда».

– Произошла судебная ошибка. – Якоб произносит эти слова не сочувственно, а с уверенностью, отстраненностью представителя закона, словно Йохан был не более чем именем в архивах, а не самым настоящим человеком, которого государство упустило из виду.

Нелла представляет мужа живым. Как он, обветренный и просоленный, стоит в тени коридора, и рядом его любимая собака Резеки. Нелла думает о нем и о его любовнике Джеке, который солгал в зале суда, чтобы погубить Йохана. Она вспоминает сырость камеры Стадхауса. Избитое тело Йохана. Бал у Саррагон должен был залечить все эти старые раны.

– Вашему супругу не обеспечили справедливого судебного разбирательства, – продолжает Якоб. – И с точки зрения доказательств его вообще не должны были предавать суду.

Нелла рада, что опустила голову и молодой человек не видит ее лица. Слова не вернут Йохана из мертвых. Она сдерживает подступившие слезы и выпрямляется.

– Дело в том, – произносит Нелла, – что это было очень давно.

Якоб ван Лоос выглядит почти суровым.

– Не могу представить, чтобы подобная потеря осталась в прошлом…

– Вот ты где! – раздается в дверях голос.

Якоб и Нелла, обернувшись, видят Тею в мерцающем золотом платье, окруженную сиянием бального зала. Тея бросается вперед, не обращая никакого внимания на Якоба ван Лооса. Нелла наблюдает за выражением лица молодого человека: он глядит на Тею с едва скрываемым удивлением. Нелла ничего не может с собой поделать: тут же начинает просчитывать, насколько рискованно их здесь удержать, представить друг другу, посмотреть, что произойдет. В этом, в конце концов, и заключается весь смысл сегодняшнего бала. Нелла еще никогда такого не делала, обычно предотвращая даже лишние взгляды, но Якоб наверняка настоящий джентльмен, раз не дал ей упасть.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает Тея тетю. – Мы беспокоились, что тебя нигде нет.

– Я прекрасно себя чувствую, – отвечает Нелла и лучезарно улыбается. – Тея, это сеньор ван Лоос. Можно сказать, он меня спас.

– От чего? – Тея едва ли удостаивает его взглядом.

«От чего, в самом деле?» – гадает Нелла, думая, как же близко она в этот раз подобралась к миниатюристке и как опять ее упустила. Однако Нелла чувствует, как в ней нарастает раздражение: если она способна вынести разговоры о суде над Йоханом, то уж Тея точно может стерпеть простое приветствие. «Да посмотри ты на этого молодого человека!» – хочется закричать Нелле.

– Не знаю, – пытается рассмеяться она. – Там, наверное, слишком жарко. Мне стало нехорошо.

– Ты упала в обморок?

Нелла колеблется:

– Нет.

Якоб, стоящий рядом с ней, переминается с ноги на ногу, будто хочет втоптать ее ложь в пол. Тея вздыхает, глядя через дверной проем в дальний конец бального зала.

– Папа все еще разговаривает с тем человеком с ананасами. Ты ушла, и они нашли общий язык.

– Госпожа, – обращается Якоб ван Лоос к Тее, – я принесу вашей матери воды.

Тея вскидывает голову:

– Она мне не мать.

Нелла видит: Тея зла на нее за то, что она привела ее сюда, заставила выслушивать рассуждения Клары Саррагон о браке.

– Я схожу сама, – говорит Нелла, поднимаясь со стула. – Вы двое останьтесь…

– Я схожу, – перебивает Тея и скрывается из виду, прежде чем тетя успевает ее остановить.

Нелла вздыхает:

– Мать Теи умерла.

Она удивлена, что открывает эту истину мужчине, с которым едва знакома, но ей хочется поделиться с Якобом фрагментами семейной истории, посмотреть, как он их воспримет. И все же ей следует соблюдать осторожность.

– Мне жаль, – говорит Якоб.

– Сегодня ей исполнилось восемнадцать, – продолжает Нелла, будто это может оправдать поразительное равнодушие Теи к присутствию Якоба. – У нее голова кругом. Тея – близкая подруга сестер Саррагон и… знаете, сеньор, юные девушки обладают особенной энергией, вам не кажется?

Нелла умолкает, словно эти слова не подходят для ее уст. Якоб ван Лоос улыбается.

– Тея очень красива.

– И очень образованна.

– Знает все лучшие семьи и города, в которых они обитают?

Начав было лихорадочно подбирать ответ, Нелла вдруг понимает: Якоб ее поддразнивает. Хорошо. Это уже говорит о симпатии – или, по крайней мере, о терпимом отношении. Якоб ван Лоос обратил на Тею внимание и назвал ее красивой.

– Она играет на лютне, – делится Нелла. – И обожает Схаубург.

– В самом деле?

– Возможно, вы сочтете меня излишне прямолинейной. Но не примете ли вы приглашение на ужин в нашем доме на Херенграхт? – спрашивает Нелла. – В следующую среду вечером? В благодарность за мое спасение.

– Спасение не требовало усилий, мадам. Вам ничего не угрожало.

– И все же приходите. Наша кухарка Корнелия – одна из лучших в городе.

Якоб ван Лоос, человек, что появился перед Неллой из ниоткуда, продолжает на нее смотреть. О чем он думает? Что взвешивает? Он знает о скандале вокруг главы их семейства, знаменитого купца Йохана Брандта, за которым Нелла пробыла замужем всего три месяца и которого казнили восемнадцать лет назад. Как-никак, Якоб читал записи о суде. Но прежде чем увидеть Тею, знал ли он и о ней тоже? Слышал ли сплетни о том, кто ее мать? Якоб назвал Тею красивой. Но сможет ли он, сидя напротив Отто, догадаться, как получилось, что в 1705 году от Рождества Христова африканец с амстердамским выговором владеет домом на Херенграхт? И рядом с африканцем будет сидеть его дочь, бледнокожая мать которой похоронена неизвестной под полом Старой церкви… Однако Нелла готова пойти на такой риск.

– С удовольствием, – улыбается Якоб, и впер-вые за день Нелла чувствует, как на сердце становится легче.