Текст книги "Я, Эрл и умирающая девушка"

Глава 3
Давайте просто проскочим эту загрузную главу

Чтобы продолжить эту отвратительную книгу, мне нужно пару слов сказать о девушках. Посмотрим, удастся ли нам разделаться с этой темой до того, как я сам заеду себе в глаз.

Во-первых и в-главных: девушкам нравятся симпатичные парни, а я не очень симпатичный. Честно говоря, я выгляжу скорее как тюфяк: жутко бледный, пухлый. Лицо крысиное: из-за неважного зрения я все время щурюсь. До кучи мне поставили диагноз «хронический аллергический ринит», что звучит романтично, но на деле означает вечные сопли. Я не могу голком гышать госом, и потому вечно хожу с открытым ртом и выгляжу дебил дебилом.

Во-вторых: девушки любят уверенных в себе. Держа это в уме, пожалуйста, перечитайте предыдущий абзац. Трудновато быть уверенным в себе, если сам выглядишь пухлым дебильчиком с прищуренной крысиной мордочкой, вечно ковыряющим в носу.

В-третьих: мне нужно поработать над подходами к девушкам.

Провальный подход № 1: демонстративное равнодушие. В четвертом классе я осознал, что девушки привлекательны. Но, конечно, понятия не имел, что с ними делать. Просто хотел, типа, заиметь одну в собственность или как-то так. А из всех четвероклашек самой горячей штучкой была Кэмми Маршалл. Короче, я упросил Эрла подойти к Кэмми на площадке и сказать: «Грег вовсе тобой не интересуется. Но он боится, что ты заинтересовалась им». При этом я стоял в пяти футах от них. Расчет был на то, что Кэмми скажет: «Только никому ни слова! Я без ума от Грега и хочу стать его подружкой». Но вместо этого она спросила: «Кто?»

– Грег Гейнс, – повторил Эрл. – Вон он стоит.

Они оба повернулись в мою сторону; я вынул палец из носа, чтобы помахать Кэмми. И только потом осознал, что ковырялся в носу.

– Нет, – отрезала Кэмми.

С тех пор лучше не стало.

Провальный подход № 2: нескончаемые оскорбления. Кэмми, конечно, была птицей не моего полета. Но ее лучшая подруга, Мэдисон Хартнер, тоже выглядела очень даже ничего. В пятом классе я решил, что Мэдисон, должно быть, ужасно истосковалась по вниманию, учитывая, какая горячая штучка ее подруга. (Теперь, оглядываясь назад со своих семнадцати, трудно даже представить себе, как десятилетки могут казаться «горячими штучками». Но в то время дела обстояли именно так.)

Короче, с Мэдисон я попробовал прием, который прокатывал у других парней с пятиклашками: постоянные оскорбления. Нескончаемый поток жестоких оскорблений. К тому же бессмысленных: я называл ее Мэдисон-авеню Хартнер, не зная даже, что такое Мэдисон-авеню. Мудисон. Патиссон. Перебрав несколько вариантов, я в итоге «изобрел» Мэдисон Харкнер, и, услышав одобрительное хихиканье некоторых ребят, остановился на нем.

Беда в том, что я был слишком упорным и зашел слишком далеко. Сказал ей, что у нее, как у динозавра, крошечный мозг и второй мозг в заднице. Говорил, что у них в семье не бывает ужинов: они просто садятся в кружок и пердят друг на друга – не хватает ума сообразить, что такое еда. Однажды я даже позвонил ей домой сказать, что она моет голову блевотиной.

Ну да, я был идиотом. Не хотел, чтобы люди подумали, что я влюбился, и потому решил произвести на всех впечатление, что люто ненавижу Мэдисон Хартнер. Без причин. Одно воспоминание о том времени пробуждает во мне желание заехать себе в рыло.

Наконец, примерно через неделю настал день, когда она расплакалась – из-за Сопливой Швабры, кажется, я уж не помню – и учитель издал в отношении меня школьный аналог судебного запрета. Я тихо принял его и больше не говорил с Мэдисон целых пять лет. По сей день тайна Недели, Когда Грег Воспылал к Мэдисон Необъяснимой Ненавистью, остается неразгаданной.

Ох ты ж, Господи…

Провальный подход № 3: ложный маневр. Короче, мама отправила меня в еврейскую школу до бар-мицвы, но это был такой гемор, что я даже рассказывать не хочу. Правда, в еврейской школе есть кое-что, ради чего стоит в нее ходить: потрясное соотношение мальчиков и девочек. В моем классе на шесть девчонок был, кроме меня, только один парень: Джош Метцгер. Проблема: одна из этих девчонок, Ли Катценберг, была горячей штучкой. Другая проблема: Джош Метцгер был крутым пацаном. С длинными обесцвеченными волосами, завивавшимися от плавания, вечно печальный и неразговорчивый, он пугал меня и одновременно заставлял девчонок сходить по нему с ума. Да что там девчонок – даже учителей. Учителя в еврейских школах практически сплошь женщины, в основном незамужние.

Так или иначе, в шестом классе пришло время подступить к Ли Катценберг. Чтобы завоевать ее – приготовьтесь к рекордному идиотизму – я решил пробудить в ней ревность. А именно: затеять флирт с Рейчел Кушнер, не бог весть какой симпатичной девчонкой с большими зубами и волосами, еще более вьющимися, чем у Джоша Метцгера. С ней даже поболтать-то было не особо интересно, потому что она говорила очень медленно и, казалось, никогда не знала, что сказать.

Но у нее было одно важное достоинство: она считала меня прикольнейшим парнем на свете. Я мог рассмешить ее буквально чем угодно: передразнивая учителей, изображая косоглазие, танец человека-голубя. Это очень благотворно влияло на мою самооценку. К сожалению, это совершенно неблаготворно влияло на мои шансы с Ли Катценберг, которая быстро пришла к выводу, что Рейчел и я – крутая пара, и однажды после школы она нам так и сказала.

Так у меня внезапно образовалась девушка. Но не та, что я хотел.

Говоря словами Низара, самого грубого и плохо говорящего по-английски ученика школы Бенсона, «долбаный хрен на фиг в задниссу».

На следующий день я сообщил Рейчел по телефону, что хотел бы быть Просто Друзьями.

– Чудесно! – ответила она.

– Отлично, – ответил я.

– Заглянешь?

– Э, у меня нога застряла в тостере.

Надо ли говорить, что мой идиотский ответ вызвал у нее бурю смеха?

– Не, я серьезно: не хочешь зайти ко мне? – снова спросила она после тридцати секунд (я не преувеличиваю) безудержного хихиканья.

– Мне надо сначала избавиться от этого тостера. – Чувствуя, что разговор заводит нас в никуда, я повесил трубку.

Эта шутка растянулась на несколько дней, потом на недели. Иногда, когда она звонила, я «приклеивался к холодильнику», потом «случайно приваривался к полицейской машине». Весьма плодотворной оказалась тема животных: «Мне надо покормить несколько голодных тигров», «Прямо сейчас я перевариваю целого вомбата». Постепенно Рейчел перестала считать всю эту бессмыслицу забавной шуткой. «Грег, я серьезно, – начала спрашивать она, – если ты не хочешь со мной встречаться, так и скажи».

Но я не мог «так и сказать» – мне казалось, это жестоко. Глупо, конечно, – то, что я делал, было гораздо более жестоким. Но тогда я этого не понимал.

Спокойно: я уже дал себе в глаз.

Ходить в школу стало ужасно неловко. Рейчел отвернулась от меня, но это никак не помогло мне с Ли. Теперь-то мне ясно: Ли стала считать меня подонком. Возможно, именно я подтолкнул ее к заключению, что все парни – подонки, потому что вскоре после моего фиаско с Рейчел Ли подалась в лесбиянки.

Провальный подход № 4: «буферный» комплимент. В седьмом классе у Мары Лабастиль выросли отпадные буфера. Но говорить девушке комплименты насчет ее сисек – не лучшая идея. Мне выпало познать эту истину на очень горьком опыте. Помимо всего прочего, я выяснил, что еще хуже привлекать внимание к тому, что их две. Не знаю даже, почему, но это так. «У тебя классные буфера!» Плохо. «Оба твоих буфера такие классные!» Еще хуже. «Два буфера? Прекрасно!» Кол с минусом.

Провальный подход № 5: джентльмен. Мэрайя Эппс переехала в Питтсбург в восьмом классе. Когда нам представили новую ученицу, я сразу же загорелся. Она была классной, она казалась умной, и, что еще лучше, она совершенно не знала предыстории моих дебильных отношений с девушками. Я понимал, что действовать надо быстро. В тот же вечер, не утерпев, я спросил маму, чего на самом деле хотят девушки.

– Девушки любят джентльменов, – ответила она, немного экзальтированно, – любят, чтобы их засыпали цветами… – Мама посмотрела на папу – дело было после ее дня рождения или чего-то такого.

В общем, на следующий день я пришел в школу в костюме и с самой настоящей розой, которую вручил Мэрайе перед первым уроком.

– Почел бы за честь и огромное удовольствие сопровождать тебя в кафе-мороженое этим воскресеньем, – произнес я с британским акцентом.

– Почел бы? – переспросила она.

– Грег, ты похож на педика! – фыркнул Уилл Каррузерс, качок, сидевший за соседней партой.

Но все сработало. Невероятно! Мы действительно отправились на свидание. И не куда-нибудь, а в кафе в Окленде[2]2
  Престижный район Питтсбурга.


[Закрыть]. Я взял нам мороженого, а когда мы сели за столик, подумал: с этой минуты моя жизнь будет вот такой, и это реально круто, блин!

И тут-то началось Общение.

О, эта девушка была непревзойденной рассказчицей. В смысле: ее было не превзойти. Она могла говорить часами, причем исключительно о своих друзьях в Миннесоте, совершенно мне незнакомых. Ни о чем другом Мэрайя говорить не желала (подозреваю, что и не могла). Сотни часов я выслушивал истории неизвестных людей, а роль джентльмена категорически исключала признания «Это скучно» или «Я это уже слышал».

В общем, образ джентльмена работал слишком хорошо. И при этом результат был смехотворен. Каждый день надевать в школу лучшие костюмы, постоянно что-то покупать ей, по вечерам часами просиживать на телефоне – и все ради чего? Конечно, никакого секса. Джентльмены не играют любовью. Не то чтобы я знал тогда, что такое «играть любовью», конечно. Плюс мне приходилось и дальше говорить с этим дурацким британским акцентом – все думали, у меня крыша поехала.

Короче, надо было с этим кончать. Но как? Разумеется, я не мог просто честно сказать: «Мэрайя, если быть с тобой означает платить кучу денег и слушать твою болтовню, то оно того не стоит». Я подумывал начать действовать ей на нервы, говоря только о динозаврах или даже самому прикинуться динозавром, но у меня не хватало на это духу. Короче, я попал, ребята…

И вдруг в один воистину прекрасный день меня спас Аарон Винер. Пригласил ее в кино и как следует обработал на заднем ряду. На следующий день в школе уже они были парнем и девушкой. Бац! Проблема решена. Я притворялся расстроенным, но на самом деле испытал такое облегчение, что зашелся истерическим смехом на истории и даже был отправлен в медицинский кабинет.

На этом все кончилось. В старших классах я уже и не пытался испытывать какие бы то ни было подходы к девушкам. Честно говоря, Мэрайя начисто излечила меня от желания заводить девушку. Если «отношения» – это вот такое, то на фиг.

Глава 4
И где они сейчас?

Кэмерон (Кэмми) Маршалл теперь капитан Математической лиги. У нее по-прежнему рюкзак с Хелло-Китти, и возможно, в этом нет ничего смешного. Она явно перестала быть самой «жаркой штучкой» в своем классе, но, думаю, теперь это ее не сильно заботит.

Мэдисон Хартнер офигительно «горяча» и, наверное, встречается с каким-нибудь футболистом из «Питтсбург-Стилерз» или типа того.

Ли Катценберг ходит с бритой головой и железяками, воткнутыми в разные части лица, и четверо из пяти бенсоновских учителей литературы уже плюнули на попытки заставить ее читать книги, написанные мужчинами.

Мара Лабастиль и два ее в равной степени феноменальных буфера перешли в другую школу.

Мэрайя Эппс ушла в театралы. У нее толпа поклонников, стопроцентных геев, включая Джастина Хоуэлла, и, черт возьми, они непрерывно трындят.

У Рейчел Кушнер в последнем классе обнаружили острый миелоидный лейкоз.

Глава 5
Умирающая девушка

Я узнал про лейкемию Рейчел почти сразу же, как пришел домой.

Как я уже говорил, первый день в последнем классе был если не классным, то неожиданно не ужасным. Все, от богатой Оливии Райан с переделанным носом до Сердитого Сирийца Низара считали меня нормальным, и никто не пытался меня «опустить». Небывало! И вообще, в целом все стало намного лучше, поскольку теперь не было никого старше меня, кто бы мог выдавить пачку горчицы мне на голову или на рюкзак. Классно быть самым старшим. Учителя все наперебой заливали, каким трудным будет последний класс, но к концу школы ты понимаешь, что они говорят так каждый год, и всегда лгут.

Моя жизнь достигла зенита, и я еще не знал, что с приходом мамы это лучшее время моей жизни закончится. Оно продлилось около восьми часов.

ИНТ. МОЯ КОМНАТА – ДЕНЬ

ГРЕГ сидит на кровати, он только что пришел из школы и пытается читать «Повесть о двух городах» по программе, но ему трудно сосредоточиться из-за НЕВЕРОЯТНОГО СТОЯКА в штанах. Буфера на экране компьютера чтению тоже не способствуют. В дверь СТУЧАТ.

МАМА

за кадром

Грег? Котик? Можно войти и поговорить?

ГРЕГ

себе под нос

Черт! Черт! Черт!

МАМА

входя в комнату, пока ГРЕГ судорожно закрывает ноутбук

Котик, как ты?

МАМА усаживается на корточках перед кроватью, сложив руки на груди и нахмурившись, так что на переносице появляется глубокая морщина. Она, не мигая, глядит Грегу в глаза. Налицо все признаки, что она собирается попросить Грега о чем-то, что его бесит.

НЕВЕРОЯТНЫЙ СТОЯК ГРЕГА полностью сдувается.

МАМА

снова

Солнышко, ты в порядке?

ГРЕГ

Что?

МАМА

после долгого молчания

У меня очень печальные новости. Мне так жаль.

КРУПНЫЙ ПЛАН на смущенное лицо Грега – он судорожно прикидывает, что это за новости. Папы нет дома. Может, его уволили из универа? За чудаковатость? За нее увольняют? Или, может быть, папа все это время вел двойную жизнь КРИМИНАЛЬНОГО АВТОРИТЕТА? А теперь его разоблачили, и семье придется бежать на неизвестный ОСТРОВ в Карибском море? Где они будут жить в маленькой хижине под ржавой крышей и с НАСТОЯЩЕЙ КОЗОЙ? А местные девушки с половинками кокоса на грудях и юбочках из листьев там будут? Или это Гавайи? Грег уносится мыслями на Гавайи, и совершенно напрасно.

ГРЕГ

И?

МАМА

Только что звонила Дениз Кушнер. Мама Рейчел. Ты помнишь Дениз?

ГРЕГ

Не особенно.

МАМА

Но вы же с Рейчел друзья.

ГРЕГ

Типа того.

МАМА

Вы же… она же была твоей девушкой?

ГРЕГ

чувствуя неловкость

Шесть лет назад.

МАМА

Солнышко, у Рейчел обнаружили лейкемию. Дениз только что узнала.

ГРЕГ

Ой.

помолчав, с глупым видом

Это серьезно?

МАМА

начиная плакать

Ох, котик, никто не знает. Ей делают всякие анализы, собираются сделать все, что могут. Но никто не знает.

наклоняясь вперед

Котик, мне так жаль, что это случилось. Это ужасно несправедливо. Просто ужасно.

ГРЕГ

становясь еще больше похожим на идиота

М-да… отстой.

МАМА

Ты прав. Ты совершенно прав, милый. Это действительно отстой.

со страстью и одновременно неуклюже, ведь родители обычно не признаются детям, что знают такие словечки

Это действительно отстой. Полный, полный отстой.

ГРЕГ

все еще ища и не находя, что бы сказать

Это, э-э-э… невероятный отстой.

может, если продолжить, наконец удастся сказать что-то поумнее?

Отвратительный отстой.

О боже!

Черт.

МАМА

рыдая

Это отстой, ты прав. Это просто чудовищный отстой, Грег. О, мой бедный мальчик. Это такой отстой!

ГРЕГ, чувствуя себя ужасно неловко, встает с кровати и пытается обнять заливающуюся слезами МАМУ, раскачивающуюся на корточках. Они обнимаются так некоторое время.

КРУПНЫЙ ПЛАН лица ГРЕГА, он смущен и немного растерян. Конечно, он огорчен, но больше всего его огорчает, что он расстроен гораздо меньше мамы – и близко не опечален так, как она, – и его мучает чувство вины и обиды. Мама же почти не знает Рейчел! Так чего ж тогда так ПЕРЕЖИВАЕТ? И, с другой стороны, почему Грег не ПЕРЕЖИВАЕТ? Он плохой человек, если не испытывает потребности плакать из-за Рейчел? Чувствуется, дело пахнет адски бесящей фигней, которая отнимет кучу времени.

МАМА

постепенно успокаиваясь

Котик, теперь Рейчел как никогда потребуются друзья.

ГРЕГ

Э-э-э…

МАМА

повторяет с нажимом

Теперь как никогда. Я знаю, это тяжело, но у тебя нет выбора. Это мицва[3]3
  заповедь (ивр.).


[Закрыть].

Мицва – это еврейский эквивалент выражения «адский гемор на всю задницу».

ГРЕГ

Умм.

МАМА

Чем больше времени ты проведешь с нею, тем больше, знаешь, ты сможешь изменить ее жизнь.

ГРЕГ

А…

МАМА

Это отстой. Но ты должен быть сильным, мой мальчик. Ты должен быть настоящим другом.

Это точно полный отстой. Что, черт возьми, я должен был делать? Чем это поможет, если я позвоню ей и предложу снова встречаться? Что я вообще ей скажу? «Эй, привет, я слышал, у тебя лейкемия. По ходу, тебе нужно срочно прописать… Грег-альгин». Начать с того, что я даже не знал, что такое лейкемия. И открыл ноутбук.

Секунду-другую мы с мамой пялились на титьки.

МАМА

с отвращением

Ой, Грег.

ГРЕГ

Как они тут оказались?

МАМА

Позволь тебя спросить: ты что, действительно это рассматривал? Они же искусственные!

ГРЕГ

Мам, знаешь, это, ну… всплывающая реклама на Фейсбуке, в основном порнушка – периодически выскакивает сама собой…

МАМА

Настоящая грудь не похожа на два пузыря с водой.

ГРЕГ

Мам, это просто реклама.

МАМА

Сынок, не считай меня идиоткой.

В общем, если по-простому, лейкемия – это рак крови, наиболее обычный из видов рака, который бывает у подростков, хотя именно такого, как у Рейчел: острого миелоидного лейкоза – у подростков обычно не бывает. «Острый» означает, что лейкоз появился практически из ниоткуда и развивается очень быстро, а «миелоидный» – это связанный с костным мозгом. Проще говоря, кровь и костный мозг Рейчел захвачены агрессивными, быстро размножающимися раковыми клетками. Представив, как ее, со своими слишком большими зубами и вьющимися волосами, атакуют сбрендившие клетки, плавающие в крови, я по-настоящему расстроился. Только вместо слез у меня едва не началась рвота.

ГРЕГ

Кто-нибудь еще знает?

МАМА

Думаю, семья Рейчел пока держит все в секрете.

ГРЕГ

встревоженно

То есть я не должен был об этом узнать?

МАМА

с немного странным выражением лица

Солнышко, думаю, это замечательно, что ты узнал об этом.

ГРЕГ

Почему?

МАМА

Я поговорила с Дениз. И, знаешь, мы решили, что ты – тот, благодаря кому Рейчел почувствует себя немного лучше.

начиная занудствовать

Рейчел действительно нужен друг, солнышко.

ГРЕГ

Ладно.

МАМА

Ей нужен кто-то, кто может рассмешить ее.

ГРЕГ

Ладно, ладно.

МАМА

Я просто подумала, если бы ты проводил часть времени с…

ГРЕГ

Ладно, ладно, боже ты мой!

Мама одаряет сына печальным всепонимающим взглядом.

МАМА

Это нормально, что ты расстроен.

Глава 6
Секс по телефону

Я сидел, полностью парализованный вопросом, что сказать Рейчел. Что вообще можно сказать умирающему человеку? Который к тому же может и вообще не знать, что ты знаешь, что он умирает? Я составил список возможных опенингов (так мы говорим в мире кино) разговора, и ни один из них не показался хоть сколько-нибудь подходящим.

Опенинг:

– Привет, это Грег. Хочешь увидеться?

Возможный ответ:

Рейчел: С чего это ты вдруг решил со мной встретиться?

Грег: Потому у нас осталось не так много времени, чтобы встречаться.

Рейчел: То есть ты, типа, хочешь со мной увидеться, потому что я умираю.

Грег: Я просто хочу захватить немного эпохи Рейчел! Ты понимаешь: пока еще могу.

Рейчел: Ну ты и бесчувственная скотина!

Грег: Попробуем еще раз.

Опенинг:

– Привет, это Грег. Я слышал, у тебя лейкемия, и вот, звоню, чтобы тебе стало лучше.

Возможный ответ:

Рейчел: С чего это от твоего звонка мне станет лучше?

Грег: Потому что! Блин, не знаю.

Рейчел: Я просто вспомнила времена, когда ты не хотел встречаться со мной.

Грег: Елки-палки.

Рейчел: А теперь решил изгадить мои последние дни – вот что ты делаешь.

Грег:

Рейчел: Мне осталось всего несколько дней на этой земле, а ты засираешь их своим говном.

Грег: Черт, давай попробуем заново.

Опенинг:

– Привет, это Грег. Паста, ты и я – дружная семья.

Возможный ответ:

Рейчел: А?

Грег: Я зову тебя на свидание. В своем стиле.

Рейчел: Что?

Грег: Послушай. Дни, отпущенные нам, чтобы побыть вместе, коротки и бесценны. Давай наверстаем упущенное время! Побудем вместе.

Рейчел: О Боже мой, это так романтично!

Грег:

Грег: Черт!

На свете не существовало хорошего способа выполнить мамину просьбу: возобновить дружбу, которая никогда не была основана на честности, а закончилась в высшей степени неловко. Как это сделать? Да никак.

– Алло? Кто говорит? – спросил голос мамы Рейчел, агрессивный и лающий. Обычная манера миссис Кушнер.

– Э-э, здрасьте, это Грег, – представился я. И тут, вместо того чтобы попросить номер Рейчел, выпалил: – Как у вас дела?

– Гре-э-эг! – протянула миссис Кушнер. – У меня хорошо-о-о-о.

Бац – в одно мгновение ее тон полностью изменился. Эту ее сторону я никогда не видел и даже не надеялся увидеть.

– Прекрасно.

– Грег, а как ты-ы-ы-ы? – Теперь она говорила голосом, какой женщины обычно приберегают для котяток.

– Э-э, хорошо.

– А как дела в шко-о-о-о-ле?

– Да вот скоро заканчиваю, – похвастался я и тут же сообразил: как же глупо говорить так человеку, чья дочь больна раком, отчего чуть не повесил трубку. Но вдруг она сказала:

– Грег, ты такой забавный. Ты всегда был таким забавным мальчишкой.

Говорила она будто бы серьезно, но при этом не смеялась. Все оказалось даже еще страннее, чем я боялся.

– Я звоню попросить у вас номер Рейчел, – объяснил я.

– Она. С. Удовольствием. Поговорит с тобой.

– Ага, – согласился я.

– Рейчел сейчас у себя в комнате, ждет.

Я понятия не имел, как это понять. В своей комнате, ждет. Ждет меня? Или смерти? Бог ты мой, это как-то мрачновато. Выберем светлую сторону монетки.

– Кутит, – предположил я.

Это была уже вторая выносящая мозг бестактность, которую я умудрился сказать за последние полминуты, и мне снова захотелось отключить мобильник и съесть его. Но…

– Грег, у тебя потрясающее чувство юмора, – сообщила мне миссис Кушнер. – Ни в коем случае не позволяй им отобрать его у тебя, ладно? Навсегда сохрани свое чувство юмора.

– Им? – Я встревожился.

– Людям. Всему миру.

– А-а.

– Мир будет пытаться свалить тебя с ног, Грег, – обрисовала перспективу миссис Кушнер. – Они захотят выдавить из тебя жизнь. – Я не нашелся, что сказать в ответ на это, и она добавила: – Ой, я уже сама не знаю, что говорю.

Пока миссис Кушнер растерялась, нужно оседлывать волну или тонуть в море бреда окончательно.

– Аллилуйя, – воскликнул я, – прямо проповедь!

– Проповедь. – Она расхохоталась кудахчущим смехом, – Ой, Грег!

– Миссис Кушнер!

– Зови меня Дениз, – предложила она, напугав меня.

– Потрясно!

– Вот номер Рейчел. – Дениз продиктовала мне номер, и, хвала богу, на этом все кончилось. После беседы с Дениз я почти с облегчением думал о предстоящем разговоре со своей бывшей ненастоящей девушкой о ее неминуемой смерти.

– Алло, это Рейчел.

– Привет, это Грег.

– Привет.

– Ага.

– …

– Я тут звонил врачу, и он сказал, что прописывает тебе Грег-альгин.

– Что это?

– Это я.

– А.

– Угу, в удобной таблеточной форме.

– О.

– Да-а.

– Что ж, видимо, ты знаешь, что я больна.

– Да.

– Это моя мама сказала тебе?

– Э-э, моя мама сказала мне.

– О.

– Ну, вот.

– Что?

– Что?

– Что ты хотел сказать?

– Ну…

– Грег, что?

– Ну, я… это… звонил… узнать… не хочешь ли встретиться.

– Прямо сейчас?

– Ну да.

– Нет, спасибо.

– Э-э… ты не хочешь встречаться?

– Нет, но все равно спасибо.

– Ну, может, позже?

– Может, позже.

– Ладно, ну… пока.

– Пока.

Я отключил телефон, чувствуя себя распоследним самовлюбленным болваном в мире. В какой-то степени наш разговор был на сто процентов таким, каким я и ожидал, и все равно ему удалось ошеломить меня. Я вообще вечно влипаю в неудобные истории, заканчивающиеся постыдным фиаско, – из-за мамы, которая пытается управлять моей светской жизнью. Нет, это нормально, когда мама организует общение ребенка, пока он ходит в детский сад. Но моя мама планировала мои встречи с друзьями до девятого класса! Хуже всего то, что в двенадцать-тринадцать лет единственные, за кого мамы решали, с кем и когда им поиграть, были дети с явными нарушениями развития: умеренными или серьезными. Не буду вдаваться в детали – и так ясно, что эмоционально это ужасно меня ранило, и возможно, именно из-за этого я так часто взрывался или притворялся трупом.

В любом случае то, что вы видите здесь, – лишь часть большого маминого Проекта по Вмешательству в Жизнь Грега. Без сомнения, она стала единственным крупным препятствием между мною и жизнью, которую я пытался описать выше: жизнью без друзей, врагов и неловкости.

Чувствую, пора представить вам мою семью. Пожалуйста, простите, если вас затошнит.