Текст книги "Солнце и луна, лед и снег"

Глава 11

Ласси была самым решительным образом настроена выяснить, почему заколдованный медведь и существо под названием фавн обитают во дворце изо льда и зачем им потребовалась ее скромная персона. К несчастью, эти двое, похоже, были столь же решительно настроены ее отвлекать.

В зале с колоннами стояло удобное, человеческих размеров кресло, но девушке никогда не удавалось провести там больше минуты. Тут же откуда-то выскакивали Эразм или медведь и заводили беседу. При этом они не возражали, если она обследовала остальную часть дворца, и на некоторое время ласси переключила внимание туда.

Один зал переходил в другой, за которым открывались все новые и новые комнаты. Все покои вдоль коридора, где находились апартаменты ласси, походили друг на друга. Все интерьеры были выдержаны в своей цветовой гамме, но везде имелись гостиная, спальня, гардеробная и умывальная. Однако лишь ее покои были жилыми. В других каминах огонь не горел, а шкафы не ломились от странно больших по размеру нарядов.

Другие коридоры приводили ласси в залы, заставленные музыкальными инструментами или непонятными научными приборами, а еще больше комнат занимали предметы домашнего обихода. Она снова отыскала зал с ткацкими станками и обнаружила рядом с ним зал, заполненный маслобойками. В других комнатах хранились стиральные доски и утюги, наковальни и молоты, вязальные спицы и колесные прялки. Целый этаж был отведен под одни лишь книги, причем в каждой комнате помещались тома на одном языке. Ласси умела читать только по-норвежски, поэтому ей было доступно весьма ограниченное число книг.

По крайней мере дважды в день она встречалась с исбьорном. Он обедал и ужинал с ней в длинной столовой. То есть она ела, а он сидел на полу возле стола и разговаривал с ней. Говорил он довольно невнятно, но расспрашивал о ее дневных занятиях и просил рассказывать истории из ее детства.

Поначалу она решила, что речь идет о сказках у очага, которыми тешил детей Ярл. Медведь проявил вежливый интерес, но в итоге выяснилось, что его интересуют реальные события. Он хотел знать, каково это – вставать каждое утро в жуткую холодину и собирать яйца. Просил рассказать о том, как они едва не зарезали беломордую оленуху из-за вовремя не обнаруженного лисьего укуса. Исбьорн с жадностью впитывал сведения о повседневной жизни в хижине дровосека. Ласси повиновалась, но подобный интерес вызывал у нее глубокое недоумение.

Любой вопрос о привычках или собственной истории медведя встречал каменное молчание. Раз или два у медведя делался такой вид, словно он вот-вот что-то скажет, но потом он качал головой и уходил, оставляя ласси в одиночестве. Девушка не давила на исбьорна, понимая, что он просто не может рассказать, какова природа наложенных на него чар. Придется выяснять самой.

Так же самостоятельно придется разбираться и с незнакомцем, который еженощно являлся к ней в покои. Начиная со второй ночи во дворце он делил с ней постель постоянно. Первые два раза, когда незваный гость забирался в кровать, ласси тут же вылезала и ложилась на диване. Однако при третьей попытке она проснулась оттого, что незнакомец поднял ее на руки. Не говоря ни слова, нахал отнес ее обратно в кровать и засунул под одеяло. Затем вернулся на свою сторону, забрался под покрывало и уснул, повернувшись к ней спиной.

Ласси сдалась. На диване спалось плохо, все тело затекало. А когда она предложила Эразму переселить ее или ночного гостя в другие покои, фавн в ответ спросил, понравился ли ей заварной крем.

Так что ласси спала в одной кровати с незнакомым мужчиной.

Его пол она выяснила на третью ночь, после того как он отнес ее обратно в кровать. Девушка осмелилась протянуть руку и коснуться загадочного посетителя. Она провела пальцами по его лицу: у него оказались высокие скулы и правильной формы нос. Волосы у него были прямые и очень густые. И длинные – они задевали ворот его ночной рубашки (ее наличие стало большим облегчением для ласси). Подбородок был слегка колючий. Дыхание его оставалось ровным, даже когда она, словно слепая, водила ладонями по его лицу и плечам, но кто знает, спал он на самом деле или притворялся.

Ролло, похоже, сомневался в самом существовании незнакомца, а Эразм и исбьорн оставались глухи к любому упоминанию о нем. Ласси предоставили самой себе. Можно было бы принять всю эту историю за повторяющийся сон, но каждое утро она просыпалась и видела вмятину на соседней подушке, а однажды нашла одинокий темный волос, запутавшийся в кружевах по краю наволочки.

Когда мужчина появлялся, волка в спальне никогда не оказывалось. И он лишь озадаченно смотрел на хозяйку, когда та спрашивала, почему он не попытался остановить незваного гостя. Ролло ни разу не видел и не слышал, чтобы кто-то входил. Он признавал, что кровать наутро пахнет мужчиной, но понятия не имел, как этот человек прошел мимо него.

Другой заботой, занимавшей время ласси, стала одежда. Шить она не любила, и мысль о переделке этих смехотворно разукрашенных нарядов приводила ее в содрогание. Но после двух недель сидения на шелковых подушках и обедов на тонком фарфоре ей стало неловко оставаться одетой в расползающийся свитер и залатанную юбку.

Кроме соседа по кровати, облаченного в ночную рубашку, она единственная во дворце вообще носила одежду и справедливо полагала, что всех остальных ее наряд не волнует. Но впервые в жизни ласси испытала укол тщеславия. Привлекательная юная девушка, она всю жизнь носила чиненые-перечиненые обноски восьми старших детей. Да, эти наряды тоже не вчера вышли из рук мастерицы, но выглядели так, словно их надевали лишь однажды, а к изысканной ткани дочь дровосека стеснялась прикасаться загрубевшими от работы руками.

Неделю ласси провела за распарыванием швов и отрезанием лишней материи с помощью длинных острых ножниц. Проделав дерзкую операцию впервые, она едва не потеряла сознание. На средства от продажи одного такого наряда ее семья могла бы жить год. А здесь в ее распоряжении оказались дюжины подобных платьев, и она резала их, как хотела, и подгибала подолы неровными стежками.

Нередко корсажи и юбки были украшены жемчугом или драгоценным кружевом. Их ласси снимала, прежде чем распороть швы. Тут она работала осторожно и убирала кружево и гроздья жемчужин в ароматную деревянную коробочку в спальне. Девушка не пришивала украшения обратно, предпочитая более простую одежду, но на них у нее имелись собственные планы.

Когда год подойдет к концу, она вернется домой. Медведь обещал ее родным богатство – она видела жертву, призванную его обеспечить. Но ласси хотелось уверенности. Она знала Аскеладдена: тот был слишком ленив и любил повеселиться. Она без труда могла представить, как за несколько лет он спустит все состояние, а от славы не останется и следа. Но если удастся припрятать и унести с собой жемчуг и другие драгоценности с этих платьев, она сможет продать их и помочь родным.

Опасаясь, что ей ничего не разрешат забрать при отъезде, ласси разрезала уродское платье из красно-коричневого шелка и смастерила себе пояс с десятью висячими кармашками. В каждый она сложила жемчужины, мотки золотой канители и даже несколько рубинов, снятых с декольте грандиозного бального платья. Затем зашила карманы наглухо. Этот пояс она носила днем и ночью, снимая только на время купания, чтобы независимо от превратностей судьбы гарантировать себе небольшое богатство.

Покончив с этим и исследовав верхние этажи дворца, ласси отправилась ниже. Она ни разу не видела ни кухни, где готовились подаваемые ей роскошные яства, ни комнат слуг, о которых говорил Эразм. Поначалу она гадала, уж не готовят ли еду с помощью колдовства и не является ли Эразм единственным слугой во дворце, но со временем фавн стал чувствовать себя свободнее в ее обществе и начал упоминать о других слугах.

– Кто они? Тоже фавны?

Но Эразм не отвечал. Ласси припомнила печальный взгляд фавна в ее первый день во дворце, когда он сказал, что уже много лет не видел женщин своего народа. Другие слуги явно принадлежали к иному племени и людьми, вне всякого сомнения, не были. Иначе зачем их прятать?

Любопытство переполняло девушку. Кто же они? Исбьорны? Драконы? Иные существа вроде фавна, о существовании которых она и не подозревала?

Но Эразм твердо стоял на том, что в служебных помещениях госпоже делать нечего. Ласси возражала, мол, какая госпожа из дочери бедного дровосека, однако он упрямо качал рогатой головой:

– Вы – госпожа. Может, вы и не родились в прекрасном дворце, но живете в нем сейчас. В кухне вам не место.

– Я умею печь лефсе, – соблазняла его девушка. – И фруктовые кексы. Я бывала во множестве кухонь.

Тут она слегка кривила душой: помимо собственной, единственная кухня, куда когда-либо ступала ее нога, принадлежала ее сестре Йорунн.

– Сожалею, госпожа, – твердо, но ласково отвечал фавн. – Кухня не место для вас.

Поэтому у ласси не оставалось иного выбора, кроме как проследить за ним. Ролло идти отказался, заявив, что негоже красться за существом, которое не собираешься есть, и остался на своем любимом коврике у камина в гостиной.

Ласси выждала, пока Эразм уберет поднос с ее завтраком, сосчитала до десяти, а затем выскользнула в коридор следом за ним. Идти за кем-то по коридорам дворца было нетрудно, поскольку через каждые несколько шагов в стенах имелись ниши с выставленными в них молотками или вязальными крючками. Если Эразм останавливался или начинал оборачиваться, ласси ныряла в нишу, считала до пяти, а затем выскальзывала снова.

Таким манером она спустилась следом за фавном на шесть лестничных пролетов в недра ледяной горы. Тут было холоднее, но не больше, чем в обычном погребе. Залы освещались факелами, вставленными в ледяные держатели в виде человеческих кулаков. Ласси поняла, что по ее звонку Эразму приходилось проделывать изрядный путь.

Твердо решив вызывать беднягу пореже и избавить его от лишней беготни, ласси завернула за угол и резко остановилась. Открывшаяся перед ней огромная арка вела в кухню размером с большой зал с колоннами, располагавшийся тремя этажами выше, но не это заставило девушку прирасти к полу от изумления.

Похоже, Эразму в его работе все-таки помогали другие слуги. Но причина, по которой ласси их раньше не видела, сделалась ясна, как только глаза ее приспособились к увиденному: козлоногий мажордом оказался самым человекоподобным из всех. Ласси не совладала с собой и заорала.

Кухня разом превратилась в хаос, ее обитатели заквакали, зарычали, зашипели, закричали. С полдюжины причудливых созданий метнулись к двери и там замерли, не зная, что делать дальше. Но тут вперед выступил Эразм и всех успокоил.

Бросив на ласси укоризненный взгляд, он обратился к остальным и торжественно сообщил:

– Это наша новая госпожа. – Затем он повернулся к девушке: – Госпожа, позвольте представить вам персонал.

Он хлопнул в ладоши, и все выстроились рядком.

Эразм начал с того конца, где стояли на хвостах три оранжевые ящерицы, вибрируя языками и мягко перебирая в воздухе всеми четырьмя лапками.

– Повара Зах, Цзц и Сстх, – произнес он, указав на каждого по очереди, и добавил, уловив в глазах ласси вопрос: – Они огненные саламандры.

– Ой, ну конечно, – отозвалась ласси и улыбнулась ящерицам, старательно притворяясь, будто не визжала только что при виде того, как они кувыркаются в пламени. – Вы чудесно готовите, – добавила она совершенно искренне.

Три саламандры побагровели от смущения. Целиком.

– Поварята Гарт, Капп и Ниллип. Гарт – минотавр, Капп – брауни, а Ниллип – пикси.

Гарт и Капп поклонились, а Ниллип, вроде бы девочка, сделала воздушный реверанс, поскольку парила футах в трех над полом. Именно из-за Гарта ласси и заорала. Он был добрых семи футов ростом, и его тело, напоминающее кирпичную стену, покрывала такая густая шерсть, что и не понять, одежда это или его собственная… шкура. Венчала эту живую гору голова огромного быка со здоровенными черными рогами и бронзовым кольцом в носу. Капп и Ниллип были не такие страшные. Капп был ростом фута три и выглядел как сделанный из коры человечек, а Ниллип, ростом меньше фута, обладала крыльями как у бабочки.

– Здравствуйте, – пролепетала ласси.

– Моя госпожа, – пробормотали все трое.

– Горничная Фиона, – продолжал Эразм, подходя к высокой женщине, которую ласси прежде не заметила.

Белую кожу красавицы оттеняли длинные темно-каштановые локоны, волнами спадавшие до пояса. Ее большие темные глаза вспыхнули, когда она присела перед госпожой, а рука стиснула воротник мехового плаща, закрывавшего ее до пят.

– Приятно познакомиться, – произнесла ласси, удивляясь, как она могла не заметить еще одно человеческое существо.

– Фиона – селки и не может говорить.

Напоследок Эразм повернулся к уродливой серолицей женщине со сложенными за спиной громадными перепончатыми крыльями. Костюм ее составляли длинное черное платье и безупречно белый передник.

– А это мадам Грей, домоправительница, горгулья.

– Как поживаете?

Ласси понятия не имела, что такое селки или горгулья, но они выглядели достаточно приятно. Правда, у селки Фионы вид был довольно мрачный, но она хотя бы не казалась опасной, как минотавр.

– Приятно служить вам, госпожа, – отозвалась горгулья. Голос ее звучал так, словно терлись друг о друга два камня. – Если что понадобится, только скажите.

– Да, спасибо, вы делаете… замечательную работу, – запинаясь, выдавила ласси.

У нее никогда прежде не было слуг, и теперь, когда первый шок от того, кем они оказались, прошел, она не знала, как себя вести. Однако девушка достаточно оправилась от смущения и смогла заметить, что у всех на шее повязаны вышитые ленты, как у Эразма.

– Наверное, вам нужно вернуться наверх, госпожа, – предложил Эразм.

С благодарностью принимая его совет, ласси улыбнулась и кивнула. Оказавшись снова в большом зале с огромным камином и уютным креслом, она немного посидела и подумала. Это колдовство отличалось от обычного, знакомого ей по волшебным сказкам.

Во-первых, имелся исбьорн, живущий в ледяном дворце. Но она впервые спросила себя почему. Почему исбьорн живет во дворце изо льда? Почему он вообще живет во дворце? И зачем ему она, причем всего на год? Ласси подозревала, что он пришел к ней из-за ее способности понимать зверей, но, похоже, не хотел – или не мог – рассказать о своей беде.

Теперь слуги. Фавн, саламандры, горгулья и… прочие создания. Откуда они взялись и почему они здесь? На подобные вопросы Эразм тоже не отвечал. Стоило попытаться расспросить остальных, но девушку терзало предчувствие, что они проявят такую же уклончивость.

Все сводилось к медведю. Слуги здесь из-за него. Ласси здесь из-за него. Возможно, даже сам дворец из-за него. Но почему? Что в нем такого особенного? И что – для медведя – такого ужасного в жизни во дворце и обихаживании слугами? Что в этом такого ужасного в принципе?

– Суть дела в том, кто или что их заколдовало, – произнесла ласси вслух. – Если я выясню это, то смогу узнать как и почему.

– С кем ты разговариваешь? – Исбьорн вперевалку подошел к камину.

– Сама с собой. – Ласси покраснела.

– О. Я помешал?

– Э-э. Нет. Думаю, сама с собой я могу поговорить в любое время. – Она покраснела еще больше.

Он уселся возле кресла, явно преодолевая неловкость.

– Эразм рассказал мне о твоем знакомстве с остальными слугами, – произнес он через некоторое время.

– А, ну да, они все очень милые. – Затем, не зная, что бы еще такое сказать, она спросила: – А почему селки не говорят? И что такое селки?

Медведь утробно хохотнул:

– Селки – тюлень, способный превращаться в женщину. Фиона умеет говорить и часто это делает, но ей приказано не разговаривать с тобой.

– Это почему же? – обиделась ласси.

Женщина-тюлень походила на человека больше всех во дворце, и девушка уже прикидывала, как бы им наладить общение, чтобы подружиться.

– Когда селки говорит с человеком, ее голос околдовывает. Не успеешь и глазом моргнуть, как ты сама станешь усердно прислуживать ей, – объяснил медведь.

Ласси пожала плечами:

– В этом не больше смысла, чем в ее прислуживании мне. Я всего лишь дочь дровосека.

– Да, но из тебя получается куда более добрая госпожа, чем из селки. Поверь.

– Да ну? – Ласси изогнула бровь.

Исбьорн рокочуще рассмеялся:

– Ее племя развлекается, своим пением заманивая моряков вместе с кораблями на скалы.

Ласси содрогнулась.

– Ой, понимаю. – Ей расхотелось добиваться Фиониной дружбы. – А тот, кто заколдовал тебя, и тот, кто привел сюда слуг, – одно лицо? – выпалила она, надеясь застать его врасплох.

Медведь отпрянул, замахал в воздухе огромной лапищей.

– Что?

– Тот, кто заколдовал тебя, и тот, кто привел сюда слуг, – одно лицо? – повторила она на одном дыхании.

– Да! – Это слово прозвучало так, словно его выжали из глотки.

Они немного посидели в молчании.

– Ты счастлива здесь? – почти выкрикнул исбьорн.

– Что? – Вопрос, заданный столь напористо, оказался совершенно неожиданным.

Медведь не стал повторять слова скороговоркой, как поступила она, а произнес с расстановкой:

– Ты здесь счастлива? Тебе здесь нравится?

– Ну да. Тут красиво, и я никогда не пробовала такой чудесной еды. – Она указала на свой неуклюже перешитый наряд из расшитого золотом персикового шелка. – И никогда не носила такой прекрасной одежды.

– Скучаешь по семье?

Ласси застыла, разглаживая ладонью шелковую юбку. Первые несколько дней она боялась заболеть от тоски по Хансу Петеру и отцу. Девушка неустанно твердила себе, что с ними все в порядке, что они в безопасности, что они богаты, как и обещал исбьорн. А затем ее захватило возбуждение от исследования ледяного дворца и переделки красивых нарядов. Хотя она по-прежнему скучала по родне и их домику, острая боль сменилась тупым нытьем, а его ласси в основном игнорировала.

– Скучаешь? – надавил медведь.

– Д-да. – Она целый день не думала о Хансе Петере. Из-за чувства вины к глазам подступили слезы. – Больше всего по моему брату Хансу Петеру.

– Прости, – вздохнул медведь. – Я посмотрю, нельзя ли что-нибудь устроить.

– Что устроить?

На миг у нее в груди затрепетала надежда. Он привезет Ханса Петера сюда и тот останется с ней здесь до конца года?

– Попробую наладить доставку писем от тебя к ним, а от них к тебе, – пояснил медведь.

– А-а…

Ласси почувствовала, как гаснет восторг, но утешила себя тем, что письма лучше, чем вовсе никакой связи. Она прожила в ледяном дворце уже месяц. Осталось всего одиннадцать.

Медведь заковылял прочь.

– Увидимся за ужином, – бросил он через плечо.

В дурном настроении ласси поднялась на ноги и, побродив по залу, подошла поворошить дрова в камине кочергой с серебряной ручкой, висевшей на каминной полке. Тыкая в полусгоревшие поленья, девушка опиралась свободной рукой о полку. На ощупь полка была как ее платье: скользкая и чуть холодная. Что-то в собственной позе расшевелило ее память, и на миг у ласси возникло странное ощущение, словно она находится одновременно в медвежьем дворце и дома, в хижине.

Державшие кочергу пальцы онемели, и ласси со стуком выронила тяжелый предмет. Она отпрянула от камина, опасаясь в приступе головокружения подпалить юбку. Девушка почти упала в кресло, а когда в голове прояснилось, потерла лицо и подняла взгляд на камин.

Ледяная каминная полка на ощупь была точно такая же, как в домике. Ласси встала и подошла ближе, прищурившись на зеленовато-белые узоры. Тут были изображены такие же угловатые символы, как те, что украшали опорные колонны в большом зале и шли полосами по краям белой парки.

– Это не просто похоже на резьбу на нашей каминной полке, – принялась рассуждать вслух ласси. Нос ее почти касался каминной полки, и дыхание слегка туманило воздух. – Это точная копия каминной полки в нашем доме. Или, скорее, полка в нашем доме – копия здешней.

Два года назад Ханс Петер заявил, что «хочет перемен», и занялся каминной полкой в домике. Он работал несколько дней, прилаживая новые дощечки и переделывая старые, а под конец вырезал те странные символы, которые так завораживали его младшую сестру, с тех пор как он вернулся с морей.

«Они что-нибудь означают?» – спросила тогда юная ласси, водя пальцем по свежевырезанным знакам.

«Это история», – ответил ей Ханс Петер, смешивая масло, чтобы втереть в дерево.

«Что за история?»

«Чудесная история, – угрюмо отозвался он. – Чудесная история о принцессе прекраснее зари, что живет в роскошном дворце и мечтает о любви красивого юноши».

«Глупость какая», – фыркнула ласси. Она тогда вступила в тот возраст, когда насмехалась над всем хоть отдаленно девчоночьим.

«На самом деле история ужасная. – Голос брата звучал мрачно, как никогда. – Потому что это все вранье». И больше он ни разу не говорил ни о резьбе, ни о странной истории.

– Спорим, я могу изложить ее целиком, – произнесла ласси теперь, прищурившись на знаки и переходя к дальнему левому краю полки. – «Любовь». – Она обвела знакомый знак пальцем. – «Лжец», «человек», «грусть», «один», «башня». – Она прищурилась сильнее и внезапно догадалась, что начинать надо с правой стороны камина. – Символы идут задом наперед, – с удовлетворением произнесла ласси, увидев знаки «давным-давно», «принцесса» и «красивая». – Это язык, обратный язык. И я могу на нем читать!

Она победно хлопнула ладонями по льду. Но тут ее посетила новая мысль, и руки гирями повисли по бокам.

«Я могу это прочесть, потому что меня научил Ханс Петер. Он тоже умеет читать на этом языке. Он знает эту историю. Он был здесь».