Текст книги "Убийца теней"

Привлёк внимание ещё один из старшин, седобородый старик с орлиным носом. Этот, пока Ярла говорила, некоторым её словам насчёт монстров и зверей едва заметно кивал. Ярла сообразила, что мог уже он всё это слышать. Появление свободного ларва в городе – случай нечастый. Иногда несколько людских поколений от одного такого происшествия до следующего сменится. Но и по-другому бывает. Бывает, человек, седьмой или восьмой десяток разменявший, второй раз свидетелем ларвовских бесчинств становится. Может, при этом вот старшине когда-то Ольмар Бирг похожие объяснения давал. На Ярлиной памяти не ездил отец в Лоретт, а раньше-то, до её рождения, вполне могло быть. Или даже не отца слушал этот старшина, а деда? Или кого-нибудь из Скергинов – бывает, что и они в Иллении охотятся. А если старик в былые годы не в Иллении, а в другом княжестве жил, мог и ещё кого из видунов встретить.

Да, редкость, если чаще чем раз в несколько десятилетий в одном городе или деревне объявляются твари. Редкость, а всё же случается. Бывает, долго, долго – ни одной, а потом две или три – друг за другом. Всякое, всякое случается в мире, и мало такого, о чём с уверенностью можно сказать: этого не может быть.

– Если вам, госпожа Бирг, нужно с подробными отчётами о случившемся ознакомиться, их можно у сотника городской стражи взять, – сказал Орвен Кейр.

– Да, отчёты обязательно посмотрю, – отозвалась Ярла. – И ещё мне бы карту города подробную.

– Конечно, дадут и карту вам.

– И на местах происшествия побывать надо бы. Со свидетелями поговорить.

– Сотник Герен вас проводит.

Расследование – дело малоприятное, но необходимое. Малоприятное потому, что приходится с близкими да знакомыми погибших разговаривать, выспрашивать, свежие раны бередить. А люди-то, они по-разному принимают. Кто замкнётся в себе и ничего не хочет отвечать, а кто просить, чуть не умолять начнёт: поймайте тварь, убейте, отомстите… Киваешь, соглашаешься: постараюсь, всё, что смогу, сделаю. Но понимаешь про себя, что ничего не изменит эта «месть», жертву к жизни не вернёт. Другие несчастья – да, предотвратит, но вот этому человеку, родного потерявшему, ничем не поможет. Трудно такие моменты Ярле пока даются, труднее даже, чем сама охота, хотя там ты со смертельной угрозой лицом к лицу.

Трудно, но никуда не денешься от расследования. Во-первых, важные сведения узнать можно, которые в дальнейших действиях сориентируют. Во-вторых, опять же, компетентность свою надо… ну, не то что напоказ выставить, но продемонстрировать всё же. Что это за охотник, если подробностей дела знать не хочет?

Но бывает так, что и никакого толку от всех этих расспросов. И приходится почти что наугад, одним инстинктом, предчувствием руководствуясь, действовать. Главное, чтобы наниматели не поняли, что наугад. Для них, если спросят, какие-нибудь объяснения своим действиям нужно найти поправдоподобнее. Ну а для самого видуна внутренне чутьё – не менее важный советчик, чем факты да логические выводы. Отец Ярлу научил этому чутью доверять. Рассказывал из своей работы один случай, когда вся логика вразрез с чутьём шла. Вроде, всё указывало, что вампир людей убивает: жертвы молодые, раны от укусов на шеях, на запястьях, крови в телах ни капли. А чутьё вопреки очевидному твердило: нет, не вампир. Угадывало какой-то подвох. И пока игнорировал Ольмар эти подсказки, ничего добиться не мог. Ночи напролёт тварь выслеживал без толку, а люди один за другим гибли. Понял, что менять надо тактику, не рассудку довериться, а ощущению. Подвох чувствуется? Хитрость? Похоже, без духа лжи и обмана не обошлось, для простоты ведьмаком или ведьмой именуемого. От ведьм-то этих обычно всяких таинственных, необъяснимых смертей жди – как от неведомой хвори, или от яда, непонятно откуда в еду попавшего. Но здесь ведь самый что ни на есть упырь… Только вот одна беда: нет никакого упыря. Ольмар уж и ловушки ему устраивал – согласилась одна девушка знакомая роль «приманки» исполнять. Но и ловушки не помогли, не попадается в них никто.

Значит, другое тут… Жертвы все из знатных горожан. Ясное дело, на аристократов особое внимание обратить следует. Ольмар и обратил… да на то ли, на что нужно? Нет, не за тем надо следить, не забирается ли кто к ним по ночам в дома. А поинтересоваться, с кем семьи жертв дружбу водили в последнее время. Только ли с известными в городе людьми? А вот и не только. Ещё с одним графом из рода Фергов, из Арнилона недавно приехавшим – благообразнейший и знатнейший старичок… Не поленился Ольмар в Арнилон съездить, поразузнать. И разузнал. Граф Ферг – не выдумка, действительно есть такой, только из Арнилона не уезжал никуда. Хитёр ведьмак, да не настолько, чтобы получше след запутать. Одного человека перехитрит, другого, но всех, кто на пути ему встретится, не обманет.

Обязательно надо на поддельного Ферга посмотреть. Да так, чтобы в открытую-то не представляться ему, чтобы неладного он не заподозрил. Ну, и попросил охотник своего заказчика на светский приём его, Ольмара, под видом друга пригласить. А тут уж и не нужно ни у кого спрашивать, где граф Ферг, сам по лицу угадал – ни глаз, ни носа, ни губ на этом лице, одна бесформенная масса текучая. Здесь же, на приёме, и прикончил этого ведьмака. Вот уж шуму было, когда «благообразнейший и знатнейший» граф, после того как нож ему в грудь угодил, сперва в урода превратился – харя как у нетопыря, горб за плечами – а потом и вовсе в воздухе растаял.

Ларву-то всё равно, как людей убивать, лишь бы убивать. Особенности, которыми охотники руководствуются, оттого только происходят, что вот такой-то разновидности ночных тварей так сподручнее. Оборотни, скажем, жертву загрызают, а призраки задушить норовят. Ну а ведьмаки – они хитростью, коварством порождаются, потому и способны хитрить, от обычных своих привычек отклоняясь. Потому и этот, упырём прикинувшись, всех, кто его выслеживать вздумает, по ложному пути направить хотел, а сам тем временем своё дело делать. Раз упырь – и ищи упыря, ночью по кустам да закоулкам карауль. Что бы про них, про вампиров, в сказках ни говорилось, видуны-то знают: на хитроумную да тщательную маскировку не хватает их. Так, изредка только примут ненадолго облик человеческий. Но в знатных домах под графской личиной упыря искать – глупым делом заниматься. Другое дело – лжец-ведьмак. С него станется. Так и этот «граф Ферг»: подпоит какого-нибудь одного своего гостя, отведёт в укромный угол, в подвал, так, что остальные за музыкой да танцами и не заметят ничего. Пустит жертве кровь, а тело в трущобах, от своего логова подальше, бросит. Кстати, логово-то это, старый особняк, который фальшивый граф купил и на удивление быстро красиво отделал, после гибели владельца богатого декора вмиг лишилось, на глазах у гостей превратилось обратно в запущенную развалину. И деньги, которые за него были отданы, тоже испарились без следа. Ведьмак-лжец – он ведьмак-лжец и есть.

Должность сотника городской стражи в Лоретте сохранилась, видимо, с тех пор, когда число этой стражи действительно не превышало сотни. Давно прошли те времена, нынче стражников, может, вся тысяча наберётся. Но Ирв Герен, так же как его предшественники, по-прежнему сотником именовался.

Ярла со своим предубеждением к страже страдала оттого, что почти каждый раз на охоте с этой стражей самое непосредственное дело приходилось иметь. Вот и теперь с ещё одним малоприятным субъектом предстоит знакомство… Но, к удивлению Ярлы, Герен лучше, чем она ожидала, оказался. «Обычный» человек, как большинство людей, много возможностей для появления ларвов в себе таящий, но ни одного видимого, связанного, пока не вырастивший.

Вдвоём осмотрели они места, где убитых нашли. Две малолюдные улицы да один пустырь, непонятно как среди города образовавшийся. Пока гипотезе насчёт оборотного зверя не противоречит ничего. И никакого «особого» предчувствия у Ярлы нет… вроде бы.

Потом пошли по домам, с родственниками разговаривать. Мать погибшего Снорра Гуорна встретила их неприветливо – её за это не осудишь. На днях стражники выспрашивали дотошно, что да как, когда и куда ушёл сын, да через сколько времени она всполошилась, что долго его нет, да как соседи прибежали, сказали, что растерзанный лежит… Теперь вот ещё какая-то охотница явилась, ей всё расскажи. А каково оно, рассказывать-то? Не упрекнёшь женщину, что не хочет сызнова ужас переживать. Ирв Герен который раз повторил, что они виновного поймать и по заслугам наказать хотят, но Эрна Гуорн только нахмурилась и губы крепче сжала – не желала при посторонних расплакаться.

Опросили соседей. По их словам, Снорр парень был неплохой, работящий, в гончарной мастерской ремесло осваивал. Погуливал, правда, порой, но дело молодое, с кем не бывает. Ну, может, у Снорра затянулось чуть «молодое дело», сверстники-то его уже своими семьями пообзавелись, а он всё с матерью. Но, с другой стороны, не поздно бы ещё. Бывает, и на пятом десятке женятся люди. Но всё-таки не довела Снорра до добра любовь к кутежам. Глядишь, сидел бы той ночью дома – и не случилось бы ничего. А тут – с попойки и возвращался через пустырь. И прихватила его ночная тварь…

Ярла слушала, кивала. Всматривалась в лист с портретом Снорра, художником, который прежде со стражей приходил, нарисованный. Из тех самых отчётов лист, про которые глава старшинства говорил, и переписанную копию которых сотник Ярле вместе с картой Лоретта отдал. Свидетельства соседей тоже в отчёты занесены, там и прочесть можно – но с людьми напрямую пообщаться всегда лучше, чем по бумажкам читать. Порой даже интонации голоса много могут сказать. А то и важное чего, о чём забыли прежде, вспомнят люди…

Но самым важным почему-то казался вот этот портрет. Важнее свидетельств. Человек лет под тридцать изображён, приятной, можно сказать, внешности. Взгляд открытый, внимательный – не сильно повлияла ещё на Снорра разрушительная любовь к загулам, не успела. И не успеет уже… Это прижизненный портрет, насколько себе художник представить смог и насколько ему словесные описания помогли. А зарисовка погибшего Снорра – как и говорили, с перегрызенным горлом, с глубокими ранами по всему телу – на другом листе. Это пока тоже в пользу предположения об оборотном звере говорит.

В другом доме родичи второй убитой, Марны Керенен – люди позажиточнее, большая семья. Сама Марна – сирота, в дом её взяли, потому что на произвол судьбы родную кровь бросать невозможным сочли. С детства в доброте растили, в достатке, в сравнении со своими детьми не притесняли ни в чём, не обижали. Позволяли, что захочет. Может, и лишнего. Поздно из гостей, от подруги, возвращалась. Или должна была от подруги… А кто знает, не на свидание ли бегала.

Дальше – знакомая история: вы уж постарайтесь, поймайте, покарайте… Глава семейства Керененов даже тяжёлый кошель хотел в руки сунуть, Ярле на этот раз, Герену уже пытался, да тот не взял. Но и Ярла отказалась: и так постараемся, а старшинами мне уже задаток дан.

Третья жертва, Лаара-Иръя Верда, сама уже матерью семейства была, к двадцати пяти годам троих на свет успела произвести. Муж её теперь один с детьми на руках остался. То есть, вроде, один, но не совсем: уже женщина какая-то в доме есть. Может, родственница. Да если и нет – его не обвинишь, тут не о верности речь, тут помощь нужна. Ярлиному отцу вон с ней с одной нелегко приходилось. Другой раз без старой няни Ниланы не обошёлся бы: женщина-то всегда девчонку лучше поймёт. Хотя у Ярлы случай иной, её-то мать жива до сих пор.

Между двумя погибшими женщинами, Марной и Лаарой-Иръей общего только – что у обеих волосы светлые были. Не сильно много, не сильно и делу поможет.

Дальше отправились Ярла и Герен к свидетелям, которые говорили, что зверя видели. Их четверо человек. Трое правдоподобные давали показания: мол, шли поздно ночью, заметили – мелькнуло что-то, тёмная тень… но не человеческая как будто. Мелькнула и исчезла. Да, правдоподобно. Но не очень значительно. Четвёртая свидетельница – тётка одна, как начала, как пошла расписывать – и гнался-то оборотень за ней, и глаза у него горели, и рычал страшно, насилу она ноги унесла… Уж явно первые-то два свидетельства куда надёжнее. Да, бывает, что глаза горят у оборотных зверей – с этим не поспоришь. Но если бы погнался оборотень всерьёз за этой тёткой, не трандычала бы она здесь. Кто глаза да клыки зверя в подробностях разглядел, тот уж про это не расскажет. Ну разве что редкий случай допустить, что просто попугать хотел оборотень…

Перед тем как распрощаться, сказал сотник, что по городу разосланы патрули, следить, не покажется ли зверь. Был уже случай, будто бы видел патрульный что-то… Но как погнался – оказалось, обычная собака, только уж больно здоровенная. Ещё добавил Герен, что окрестности вокруг мест происшествий на предмет укрытия оборотня обыскивали, да не нашли ничего. Ярла не одобрила:

– Зря вы своих людей риску подвергали. Если бы и наткнулись они на оборотня, он скорее всего в невидимом обличии был бы. Неожиданно напасть мог. Твари днём затаиваются, даже мы их видим хуже, чем в ночное время. Но света не боятся они, это всё пустая болтовня. Атаковать способны.

Сотник в ответ резонно заметил, что такая уж у стражников работа – риску подвергаться. И ещё насчёт помощи Ярлу спросил. Это они, стражники, всегда спрашивают – положено так. Ну а Ярла отказываться не стала. Конечно, толку-то мало от таких помощников, которые ларвов только тогда видят, когда те им сами показываются, или когда в видимом обличии слежки не замечают, что нечасто бывает. Но наотрез отвергать помощь не надо, тем не менее. Во-первых, чтобы доверие не подрывать – самонадеянность излишняя не располагает к доверию. Ну и потом: всякое случалось, иногда и помогали патрульные сумеречным охотникам.

Договорились, что сотник, если что важное выяснится, тут же за Ярлой пошлёт. А если не выяснится – всё же раз в день посыльного будет с текущими вестями отправлять.

Хорошо, что не подбивался Герен, как, бывало, другие стражники, по поводу оружия – мол, помогла бы она, Ярла, своё оружие дала бы… Есть у некоторых из них такая уверенность, будто видунье оружие особое, против ночных тварей заговорённое. И начнёшь разъяснять, что «особым», чуть более действенным, чем обычное, оно только в руках самих видунов становится, благодаря зрению их, а другому отдай – так самое обычное. Разъясняешь-разъясняешь, а эти умники всё равно не верят, глядят косо. Но лореттский сотник, видно, не из таких.

Что ж, для половины дня немало уже сделано. Распрощалась Ярла с Гереном, и на свой постоялый двор вернулась. Пачка бумаг по делу у неё в руках, надо всё посмотреть повнимательнее.

4. Другая правда

Визит на заседание городского старшинства на пару с Воллетом для Лорка стал сущим мучением. Таким же, как накануне – рассказ первому священнику о своём посещении Талвеона Эйрского. А всё потому, что ещё по пути от камеры до тюремного двора Лорк решил: того, что между ним и Талвеоном сказано было, Воллету повторять нельзя. И слов-то не так много они произнесли, а нельзя всё равно. В самом деле: если передаст он первому священнику, что узнику неведомо откуда про случай с книгами известно, и про разговоры их, в которых его, Лорка, мать упоминалась – этим Талвеону только навредит.

Но еретику-то навредить беда как будто небольшая… Сильнее, чем он сам себе навредил, ему уже никто не навредит. Но что-то упрямо протестовало в сердце Лорка: нет, нет, не надо, нельзя. Что протестовало? Левобережный злой дух? Или другое что-то? Лорк не просто не хотел, но и не мог об этом думать. Противоречивые мысли измучили его и истерзали.

И что, во имя Творца мира, этот еретик имел в виду, когда сказал, что Лорк ему «веру в людей» вернул? Что это за «вера в людей»? Чем Лорк так от других отличается, что именно он вернул её?..

На расспросы Воллета он отвечал, что Талвеон не пожелал не только каяться, но вообще с ним говорить. То есть, не совсем не пожелал (стражник ведь неподалёку был, обрывки разговора слышал, ну как возьмёт да поинтересуется у него Воллет?) – а так, твердил, что не виноват ни в чём.

Ту же самую ложь, терзаясь угрызениями совести, Лорк повторил и перед старшинами. Но всё это – и враньё, и угрызения – было ещё не самое худшее. Хуже то, что он слишком мало знал. Чем так уж страшен Талвеон? Выдумал какую-то ложную философию, которая вере Двух Берегов противоречит. Это все знают. И Лорку прежде такого объяснения хватало. Но что это за философия? В чём состоит? Как от этой лжи уберечься, если не знаешь, какова она? Набрался Лорк смелости, задал Воллету вопрос. И так первый священник в ответ на него глянул, что молодого человека аж холод пробрал.

– Этого таким, как ты, знать не нужно.

Опять это «таким, как ты». Опять происхождением попрекает первый священник. Материнским грехом, отцом-демоном… Да лучше б убили тогда, в младенчестве, чем всю жизнь попрекать. Ведь так, по его словам, с демонскими отродьями поступают. Лучше бы так и сделал, чем всю жизнь неведомой чужой виной мучить. К благодарности за благодеяние, которого он, Лорк, не просил, побуждать.

«А Талвеон сказал, что неправда всё это…» Мелькнула мысль в голове – вздрогнул Лорк. Отступнику поверить готов… Это всё чары его, та сила неведомая…

Чары? Или истина?

И – как совсем с ума сошёл, взял да и брякнул:

– Отец Воллет, а можно мне ещё раз попытаться с Талвеоном поговорить? Вдруг покается он?

Брови первого священника строго к переносице сошлись:

– Нет. Другие братья с ним говорить будут.

Хотел ещё что-то сказать Лорк, да осёкся. Угадал подвох. Похоже, это поручение только проверкой было, после библиотечного-то случая… В библиотеке демонский сын свою греховную природу проявил, искушению поддался, так ещё к еретику его послать. Как тут себя поведёт? Уж наверняка тоже не устоит, подобного себе почувствует, потянется к отступнику… Ну и потянулся. Вздумал ещё раз на визит в тюрьму напрашиваться. Не оправдал доверия. Точнее, последней его капли лишился.

Отец Воллет, правда, разговора этого продолжать не стал. И на следующий день, когда они пошли в советный дом, о провинностях Лорка не заговаривал. Но даже в самом его молчании чувствовалось осуждение. И что-то ещё, почти грозное. Или Лорку только казалось так?..

Вернувшись из советного дома, Лорк несколько часов безвылазно просидел в своей келье. Пробовал молиться, но слова не шли с языка. Противоречивые думы не давали покоя, терзали сердце.

И вопреки всему, вопреки чувству вины, которое Воллет всеми силами укрепить старался, появлялось другое что-то в мыслях. Нет, давно уже появилось, или всегда было, а теперь крепло, росло. «Я не такое чудовище, как он хочет представить, – думал Лорк, глядя на своё отражение в затенённом стекле окошка, которое заслоняли росшие в саду обители деревья. – Наверное, я в чём-то хуже других людей, если совершаю поступки вроде этой сегодняшней лжи в советном доме, но всё-таки я не выродок, не полудемон. Хуже я или лучше – зависит от моих поступков. Но не от происхождения. Не от того, какой была моя мать, какой бы она ни была. Не от того, кем был мой отец, кем бы он ни был».

Но как раз такие мысли отец Воллет и счёл бы самыми чудовищными. Рождённый грешницей, в грехе, от омерзительной ночной твари, не может думать о себе так, как думают о себе люди, появившиеся на свет в законном браке, знающие своих отца и мать. Он обязан осознавать свою безмерную греховность. Иначе… иначе зло одержало верх над его душой и она обречена на вечные муки.

Противоречия… От них голова кру́гом идёт.

«Мне не веришь, того спроси, кто больше доверия вызывает». Так сказал Талвеон. А кто вызывает доверие? Вот это бы ещё подсказал узник. Разве что… Нет, это уже окончательное безумие. Ну да… Но разве есть какой-то другой вариант?

* * *

Пообедав, Ярла поднялась в свою комнату и собралась углубиться в чтение отчётов стражи об убийствах. Но её отвлекла Саулина. Постучалась и, воспользовавшись тем, что Ярла на ключ не заперлась, кудрявую свою голову в комнату просунула:

– Госпожа Бирг… Ой, то есть, не гос… То есть, Ярла, там вас посетитель один спрашивает.

Что ещё за посетитель? Ярла не ждала никого. Неужели уже от Герена какие известия? Или кто-то из свидетелей новую подробность вспомнил да рассказать решил? А ну как на пользу делу пойдёт?

Вот только вид у Саулины озадаченный. С чего бы?

– Что за посетитель? – уточнила Ярла.

– Двухбережный брат, – понизив зачем-то голос, сказала Саулина. И добавила, хихикнув по-глупому: – молодой такой…

Ярла плечами пожала: ну какие у неё дела могут быть с двухбережниками? С другой стороны – мало ли… Да и отказывать им, с порога гнать, пожалуй, не следует.

– Пускай проходит.

Появился «посетитель». Ярла тут же его узнала – ещё бы не узнать. Утренний, из городского совета, молодой спутник того, который по левую руку от герцога сидел.

– Здравствуйте, – поклонившись и комкая зачем-то правой рукой левый рукав своей рясы, сказал двухбережник.

Ярла ответила кивком – может, не слишком учтивым.

Двухбережник неловко переминался с ноги на ногу на пороге. Вид у него был растерянный. В конце концов Ярле даже жалко его стало. Жалко?.. Вот ещё новость.

– Садитесь, – указала она на стул.

Поблагодарив, гость уселся, но никакого продолжения не последовало, если не считать продолжением то, что он по-прежнему комкал свой рукав. Что за недотёпу принесло? Ярла не знала, сердиться ей или смеяться.

– Раз уж это вы ко мне пришли, полагаю, и разговор начать должны вы. Что у вас за дело? Если у вас есть дело…

– Да, – закивал двухбережник, – дело… точнее, вопрос… – и снова замолчал.

Ярла почувствовала раздражение:

– А я думала, вы, святые братья, не жалуете убийц. Даже убийц ночных тварей. И никаких вопросов у вас к нам быть не может.

Говорить так с двухбережником, пусть и недотёпистым с виду, неосмотрительно и рискованно. Но очень уж не любила Ярла ситуаций, в которых трудно сразу решить для себя, как относиться к человеку. С одной стороны – он носит рясу и, как видно, умом не блещет. С другой – в нём есть то, чего нельзя не оценить, чему нельзя не удивиться по-хорошему и не порадоваться.

Теперь Ярла смотрела на него не вскользь, а прямо, пристально, и ещё яснее видела то, что заметила утром, в советном доме. Свет… Не абсолютный, конечно, потому что не бывает в людях ни абсолютного света, ни абсолютной тьмы. Но ясный намёк на чистое пламенное сияние, которое, разгоревшись, способно смыть, преодолеть все побуждения к недоброму, все алчные и злые мысли. Возможно, впервые в жизни Ярла встретила человека, в котором «светлота» была столь явной. В глазах видуна такой человек неминуемо выглядит необычным – пусть даже у него почти детское, да к тому же нерешительное лицо, серые глаза и золотистые волосы, какие бывают у сотен, у тысяч других людей. Но на всём этом лежит отблеск внутреннего света, способный преобразить и более заурядные, чем у него, черты.

Ярла выругалась мысленно и заставила себя переключить внимание с видуньего восприятия на обычное зрение. Как всегда, это удалось лишь отчасти – видун постоянно смотрит и глазами, и своим внутренним чутьём. Но всё-таки когда нарочно заставляешь себя сосредоточиться на одном из двух «зрений», другое как бы на второй план отодвигается.

Ярла предпочла бы видеть то, что угадала в своём госте, в ком угодно другом, кроме двухбережника. Но с действительностью не поспоришь: перед ней был тот, кто был. Поэтому она и приказала себе смотреть на него в большей степени обычным взглядом. Ещё не хватало впасть в восторги: какой же этот святой брат святой!..

– Я думаю, отец Воллет, говоря так, не хотел вас оскорбить, – выдал наконец более-менее осмысленную фразу двухбережник. – Он только объяснял мне…

– Не будем разбираться в его побуждениях. Мне до них дела нет.

– Меня зовут Лорк, – не слишком логично продолжил гость.

Ярла не сдержалась, хмыкнула. Ничего не скажешь, подходящее имечко. Но от высказываний на этот счёт удержалась.

– Как зовут меня, вам, думаю, известно, так что представляться не буду. Как вы меня нашли? – пользуясь тем, что дела своего Лорк так и не изложил, задала Ярла праздный вопрос.

– В стражничьей управе спросил.

Что ж, на логичные поступки он всё-таки способен. Но что ему от неё нужно? Как будто с духом собирается, чтобы продолжить разговор. С чего бы? И связано ли это как-то с делом, по которому её в Лоретт пригласили?

Но Лорк сказал такое, чего Ярла уж никак не ожидала услышать.

– Госпожа Бирг, сумеречные охотники о разных ночных тварях больше всех знают. Скажите, может быть такое, что человек – сын… То есть, может быть, что отец человека – один из тех злых духов, на которых вы охотитесь?

Ничего себе вопрос. И от кого? Уж кому-кому, а двухбережникам положено заранее ответы на такие вопросы знать. Свои ответы. Их ответ: конечно, может. Так почему тогда он спрашивает? Тут причина, пожалуй, одна возможна… Его это волнует больше, чем должно бы, и известный ответ он не желает просто на веру принять. А почему больше, чем должно? Потому что его самого касается?..

В Ярле боролись противоречия. Одним из них было благоразумие, которое подсказывало, что надо непонимающе улыбнуться и ответить что-нибудь вроде: «Ну, вы же сами знаете, святой брат. Двухбережная вера всё объясняет…» Так чего она медлит? Ну как – чего… а другое-то противоречие… Желание сказать правду? Невольная симпатия, которую не может не вызвать такой человек? Или что-то вроде жалости… которую тоже не может не вызвать такой человек, по крайней мере в нынешнем своём растерянном состоянии.

Хуже нет для видуна действовать под влиянием эмоций и настроений.

Но разве не говорил ей отец, что если есть возможность, неплохо бы надёжными сторонниками обзавестись? Их поддержка дорогого стоит. Для самого отца таким вот верным товарищем Риттон Нир всегда был, и до сих пор остаётся. И преимущество видуна в том, что он лучше других знает, на кого можно положиться, а на кого нет.

Но сторонник из двухбережников?.. Во всём этом запутаться недолго.

– Почему вам надо это знать? – спросила Ярла. Не то время выиграть хотела, не то давала Лорку возможность осознать, что она не в своё дело лезет. Осознает, оскорбится, встанет и уйдёт. Честное слово, так бы для всех лучше было…

Но если он и осознал, то не встал и не ушёл. Вздохнул, как будто в холодную воду прыгнуть готовился, и выпалил:

– Потому что, говорят, моя мать была грешницей и предала своё тело злому духу, который стал моим отцом. В братстве меня приютили, чтобы спасти человеческую часть моей души… Я хочу знать, действительно ли вот так… от демона ребёнок родиться может.

Ярла не стала спрашивать, почему сомнения возникли у него. Не давая себе времени передумать, сказала:

– Нет, не может. Ночные твари, которых ты называешь злыми духами, не имеют таких тел, как наши. Их можно убить, и они могут убить человека, но быть с ним в связи и тем более производить детей – никогда. Чему бы ни учила ваша вера.

Этим «ваша вера» она более чем ясно дала понять, что сама взглядов двухбережников не разделяет. Но Лорк, кажется, меньше всего расположен кого бы то ни было ловить на слове, чтобы потом святым отцам донести. С таким жадным вниманием каждую фразу выслушивает, глубокими чувствами порождённым. Да и вообще всё это наушничество, подличание, вероломство – не его. Такой даже за небольшую ложь во благо истерзает себя по-страшному.

Но продолжать разговор Ярла не хотела.

– Уж извините, в подробности углубляться не буду. Думаю, мы выяснили всё. До свидания.

Лорк, выдавив из себя ответное прощание, поднялся и вышел из комнаты.

После его ухода Ярла какое-то время потратила на то, чтобы уложить происшедшее в голове. Почему-то знакомство с этим двухбережником повлияло на неё сильнее, чем ей хотелось бы.

Потом она всё-таки заставила себя сосредоточиться на деле об убийствах и взяться за отчёты. Но ничего полезного и нового извлечь из них не удалось. А вот карту Лоретта Ярла изучила хорошо, в одну из комнат дворца памяти пометила. Прочие же бумаги за ненадобностью пришлось отложить.

Бумаги – они бумаги и есть. А нужно поразмышлять просто… Если человек, породивший ларва, жив, этим человеком может кто угодно оказаться. Из виденных ею сегодня, например, в том числе и в советном доме. Или из родственников погибших. Или любой другой лореттец, или житель какой-нибудь окрестной деревни. Широкий круг кандидатов, ничего не скажешь.

Но если бы узнать наверняка, это могло бы дать какой-то ключ, на след навести… Впрочем, не обязательно. Иногда никаких ключей нет вовсе, и, даже зная бывшего хозяина ларва, повадки твари не предугадать. Эти порождения злых человеческих желаний и склонностей могут быть совершенно хаотичны. И тогда остаётся одно: брать оружие и отправляться на охоту, руководствуясь чутьём.

Выслеживать. Таиться. А если это не помогает – делать из себя приманку. Выставлять оружие напоказ, к месту и не к месту повторять, кто ты и зачем приехал. Надеяться, что забредёт ларв в человеческом обличии вечерком в какое-нибудь людное место да услышит разговоры. Голодные духи, звери и чудовища могут попасться на крючок, сами начать охотника выслеживать. А вот призрака и ведьмака так можно спугнуть: затаятся, и ищи-свищи. Но с ними реже имеешь дело.

* * *

«Я не хотел её бить».

Мысль вихрем пронеслась в голове Дарлена, застыла в уголке разума. А потом начала вдруг расти, расти, всё сознание заполнять собой.

И завертелись перед внутренним взором воспоминания. Первый день знакомства с ней. Три месяца назад её на празднике Первого дня лета увидел. Среди других девушек танцевала – белое платье в синий цветок, в волосы широкие синие ленты вплетены. Золотые волосы, синие ленты… Кружатся, летят…

Долго храбрости набирался – подойти, имя спросить. Подошёл. А ей всё шутки, всё бы смеяться только.

– Как вас зовут?

– Вилона.

– А меня Дарлен.

– А я знаю… – и снова в смех.

– Откуда?

– А моя матушка с вашей знакома.

– Да? – переспросил Дарлен и тут же себя за этот вопрос выругал, потому что глупо прозвучало. – Моя о вас не говорила никогда…

– Ну а моя вот говорила про вас.

Улыбка… Глядя на эту улыбку, Дарлен сам в ответ улыбаться начал. Не оттого, что её матушка говорила про него, а… так просто. Потому что Первый день лета, и танцы, и музыка, и золотоволосая эта Вилона ладошкой свой смех прикрыть пытается. Да где там, не скроешь, звенит хрустальный колокольчик.

– А пойдёмте танцевать? – первая предложила.

– Пойдёмте, – откликнулся Дарлен, как зачарованный.