Текст книги "Империя вампиров"

XI. Из бури

– Ничего ему не говори, Диор, – предупредила женщина-горец.

– Я и не собирался, Сирша, – ответил, сердито глядя на меня, мальчишка.

– Сестра, ты как? – спросил припавший на колени возле Хлои молодой бард. – Глубоко задело?

– Все хорошо, Беллами, – ответила она, отворачивая пропитанный кровью рукав. – Царапина.

Мне же хватило одного взгляда, чтобы понять: дело серьезное. Из глубокого укуса на плече у Хлои сочилась кровь, а на коже, там, где ее с нечестивой силой ухватил мертвяк, выступили синяки.

– Рот у порченых – помойка, – сказал я. – Если не заняться раной, она загноится. У меня в седельных сумках завалялся «Кронощит» и нитки. А еще крепкий спирт.

Диор затянулся сигариллой.

– Нам бы жутко не хотелось лишать тебя средств увеселения, герой.

– Это медицинский спирт, малец. Пьют его те, у кого свинячье дерьмо вместо мозгов.

– А ты, смотрю, ничем не брезгуешь.

– Слушай, ты что за хрен такой?

– Думаю, знакомство может и обождать. – Хлоя поморщилась и жестом окинула снегопад и окружающее нас побоище. – Даже если не считать смрада от расчлененных трупов, тут становится только хуже.

– Храбрая женщина только рада поцелуям дикой природы, сестра, – заметила рубака.

– А мудрая знает, что, когда льет дождь, надо идти в дом, – улыбнулся священник.

Бард кивнул в сторону разрушенной башни.

– Укроемся внутри.

Отряд собрал пожитки, а повеса помог Хлое встать, пока я ходил за Шлюхой. Кобылу я нашел под прикрытием голого вяза в нескольких сотнях ярдов от места сражения. Я нежно похлопал ее по шее и тщательно осмотрел, но она, похоже, отделалась испугом. И, взяв ее под уздцы, я пошел назад к башне.

Приближаясь к руинам, я присмотрелся к ним получше: три этажа, темный камень, сломанные зубцы бойниц. На стенах цвел старый лишайник и свежий гриб; сухой раствор крошился. Башня, похоже, простояла тут многие века, построенная зюдхеймцами, еще когда Элидэн состоял из пяти воюющих королевств, а святая Мишон затеяла крестовый поход, неся Единую веру во все уголки страны.

Отряд к тому времени расположился внутри, постаравшись как можно лучше укрыться от дождя. Рубака хмуро взглянула на меня из тени, убрав с татуированного лица косички; в ногах у нее свернулась калачиком львица. Диор стряхивал снег с краденого кафтана. Священник и повеса промывали Хлое рану. Я турнул эту парочку и опустился на колени рядом со старым другом. Поставил на камень бутылек с чистым спиртом и фиал с бледно-желтым порошком.

– Будет жечь, как в манде у портовой шлюхи вечером, когда флот возвращается в порт, – предупредил я. – Но это, сука, лучше, чем гангрена.

– Merci, mon ami, – кивнула Хлоя.

Действуя быстро и уверенно, я занялся раной: промывал ее и обрабатывал, пока Хлоя тихонько шипела от боли.

– Короче, кто вы, народ? Ну, если не считать того, что вы магнитом притягиваете к себе нежить?

– Д-друзья, – поморщилась Хлоя.

– Избранные, – ответила рубака.

– Верующие, – пробормотал священник.

– Ох, спасите меня, семеро мучеников, – вздохнул я.

– Меня зовут Беллами Бушетт, – с легким поклоном представился повеса. – Бард, авантюрист, любитель женщин и автор песен для ублажения слуха императоров. – Он смахнул со лба влажные каштановые кудри. – Очень приятно познакомиться с тобой, Угодник. Я слышал о твоих подвигах от Ашеве до берегов Моря-Матери. Боюсь, легенды несколько… замалчивают твои истинные способности.

– Oui, – подумал я. Ну точно дрочила.

– А это – добрый отец Рафа Са-Араки, – сказал Беллами, кивая в сторону священника-зюдхеймца. – Ученый, астролог и преданный член ордена Святого Гийома. Мир еще не знал того, кому больше других полагается воспеть славу: он просто шикарный малый, но очень сдержанный.

Старик-священник заговорил голосом, который с любой кафедры мира звучал бы музыкой:

– Благодарю вас за помощь, шевалье. Да благословят вас семеро мучеников.

– Наш мастер на все руки, – Беллами сделал жест в сторону оссийки, – мадемуазель Сирша а Риган. И если в мирных профессиях мастерство ее оставляет желать лучшего, то военный талант с лихвой окупает этот недостаток. И ее четвероногая спутница Феба. Если тебе хоть сколько-нибудь дороги пальцы, я бы не советовал гладить эту паршивку.

Рубака молча смотрела на меня, положив руки на секиру. Львица облизывалась.

– Нашу добрую сестру Саваж ты уже знаешь, – продолжал Беллами. – Значит, остался самый молодой член отряда. – Бард махнул рукой в сторону мальчишки с пепельными волосами. – Габриэль де Леон, позволь представить тебе Диора Лашанса, Князя воров, Владыку лгунов и неисправимого мелкого мерзавца.

– Забыл сказать, что я еще и сын шлюхи, – выпустив дым, пробормотал мальчишка.

– Благовоспитанный мужчина, Диор, никогда не отзовется о даме честной профессии как о шлюхе.

– Моя мать дамой не была, а ты – не благовоспитанный, Беллами.

– Вы меня оскорбляете, мсье, – осклабился малый, коснувшись своей идиотской шляпы.

Я к тому времени закончил промывать рану Хлои и, зажав в зубах стальную иглу, искал катушку ниток из кишок.

– Ладно, имена я ваши узнал, но кто вы, сука, такие, не понял. – Я обвел взглядом группу странников и остановился наконец на мальчишке. – Особенно ты.

– Я самый обычный.

– Правда, что ли? – Я взглянул на Хлою в надежде раскусить это вранье. – Когда вы уехали, в Гахэх кое-кто заявился, и он искал мсье Самого Обычного. Если бы не я, он бы этот городишко насквозь прошел.

– Говорила же. – Сирша оглядела группу. – Феба их за милю чуяла. Холоднокровки за нами аж от самого Лашаама тащатся.

– Это был не просто холоднокровка, – заметил я. – Сам Дантон Восс.

– Кто?

– Святая Дева-Матерь, да вы же нихера не знаете, во что ввязались.

– Следи за языком, Угодник, – презрительно бросила мне рубака.

– Дантон Восс – младший наследник Фабьена, прямой потомок самого могущественного вампира на земле. Если Вечному Королю надо кого-то отыскать, он посылает за ним Дантона, и тот еще ни разу не подвел папочку. – Я хмуро посмотрел на Хлою, одновременно зашивая ей рану. – Не желаешь поведать мне, что вы такого натворили, раз Вечный Король отправил по вашему следу своего самого преданного ищейку?

– Семеро мучеников. – Хлоя осенила себя колесным знамением. – Велленский Зверь.

– Я его спровадил, – сказал я, с трудом веря собственным словам. – Но только потому, что он явился к стенам городка средь бела дня и застал меня вместо вас. С какой стати такому древнему существу, как Дантон, так сильно рисковать собой, Хлоя? Все дело в этой чуши про Грааль, которую ты вчера несла?

Отряд изумленно уставился на Хлою.

– Растрепала? – зло спросила Сирша.

– Не все. – Морщась от боли – я все еще зашивал ей руку, – Хлоя оглядела своих. – Начнем с того, что на этом пути я оказалась благодаря Габи. Еще много лет назад. Бог неспроста свел его с нами. Он величайший из мечников за всю историю Серебряного ордена.

– Отплатили ж тебе добром эти мечники Серебряного ордена, сестра.

– Он нужен нам, Сирша.

– На кой?

– Зверь еще вернется. И в следующий раз – ночью.

– На что Воссу сдался мальчишка? – твердо спросил я. – И нефига мне врать про детские сказочки.

– Грааль – вовсе не детские сказочки, Угодник, – вмешался отец Рафа, очищая стекла очков от грязи. – «Из чаши священной изливается свет, и верные руки избавляют от бед. Перед святыми давший обет, один человек, что вернет небу цвет».

Я перевел взгляд на Хлою.

– Кое-кого на вирши потянуло?

– Это не просто стихи, – сказал священник.

– Габи, это пророчество, – добавила Хлоя. – Вечный Король, Несметный легион, мертводень… Грааль положит всему этому конец.

– Хлоя, это тебе не книжки из библиотеки. Я думал, ты переросла эту хрень. Лучше начинайте говорить прямо и ясно, обмудки двинутые.

– Чаша с кровью Спасителя положит конец этой тьме, – не уступал священник.

– Бред, – бросил я. – Чаша утеряна вот уж много веков как! Но даже будь она у вас, все равно к северу от Августина собралась тьма нежити, Нордлунд пал, а северную часть Дилэнна владыки крови порвали в лоскуты! И как же сраная чаша это исправит?

– В ней кровь Спасителя. Рожденного сына Божьего, принявшего смерть на к…

– Избавь меня от этого, поп.

– Габриэль, спроси себя сам, – сказала Хлоя, – если Грааль – это такая чушь, а пророчество – пустышка, зачем тогда Вечному Королю отправлять за нами в погоню своего сына?

– С хрена ли мне знать?! Как вы вообще связаны с Граалем?

– Он знает, где его отыскать.

Я посмотрел на рубаку – та посмотрела на меня, точно ястреб на зайца, из-за рыжевато-белокурых косичек, а потом стрельнула взглядом на Диора.

Снаружи танцевали в воздухе снежинки.

– Малой, – сказала она, – знает, где его отыскать.

Я посмотрел на паренька, а тот с укоризной – на рубаку и Хлою.

– Знаешь, где Грааль? – набросился я на него.

Мальчишка пожал плечами и выдул струю бледно-сизого дыма.

– Серебряная чаша святой Мишон, – фыркнул я. – Чаша, за которой солдаты-праведники шли на Войны веры и ковали из пяти королевств единую империю.

Мальчишка затоптал каблуком окурок ловикорневой сигариллы.

– Так сказано в Заветах.

– Да он мудак, – бросил я, зло посмотрев на Хлою.

– Нет, Габи. – Та поморщилась, когда я бинтовал ей руку. – Он может найти Грааль, и Вечный Король знает об этом. Иначе зачем, по-твоему, Велленский Зверь нас преследует?

Я уставился на мальчишку, а в голове одни мысли боролись с другими. Это походило на крепчайшее безумие. Подобной хренью потчуют попы испуганных ночным мраком детишек. Нет такого волшебного заклинания, священного пророчества, которое оборвало бы эту бесконечную тьму. Она стала нашим здесь и сейчас, она пришла к нам навеки.

А вот Фабьен Восс, похоже, в сказки верил, раз так отчаянно рассылал детей на поиски мальчишки…

Хлоя, морщась, встала и пошевелила забинтованной рукой. Шепнула мне слова благодарности. Потом нежно взяла меня под локоть и отвела в сторонку, туда, где нас не слышали бы остальные.

– Это пустая затея, Хлоя Саваж.

– Значит, я дура, Габриэль де Леон.

– Не просто дура… Куда же ты ведешь свой отряд слабоумных?

– В Сан-Мишон.

– Сан-Мишон? Ты что, из ума выжила? Тащить, сука, эту детвору в Нордлунд? До зимосерда вам к монастырю ни за что не успеть. Дантон вас настигнет, и уж тогда…

– Ты нужен мне, Габриэль. Я же говорю, мы неспроста встретились. Чтобы мы вот так нашли друг друга после стольких лет, да посреди такой тьмы… Уж ты-то должен увидеть в этом руку Вседержителя, ты…

– Твою ж налево, Хлоя, я тебя умоляю! С тех пор как Астрид затащила тебя в библиотеку семнадцать лет назад, ты только об этом и лопочешь.

Она посмотрела на меня еще злее.

– Бог видит, жаль, что ее здесь нет. Аззи умела заставить тебя, придурка и хлыщеныша упертого, открыть глаза.

Я невольно усмехнулся этим оскорблениям и уныло поскреб подбородок.

– Видимо, удел каждой жены – заставить мужа открыть глаза.

Хлоя так и вытаращилась на меня.

– Так вы… женаты?

Я вскинул руку, показывая серебряное обручальное кольцо.

– Одиннадцать лет как.

– О, Габриэль… – прошептала Хлоя. – А дети…

Я кивнул, блеснув глазами.

– Дочка.

– Благой Спаситель. – Скользкими от крови пальцами Хлоя взяла меня за руки. – Господи Боже, я так рада за вас обоих, Габи.

В ее улыбке я увидел искреннюю радость. Такую, которую с тобой разделяет только истинный друг, а при виде слез я вспомнил, какое у нее доброе сердце, у этой Хлои Саваж.

Мне до нее всегда было далеко.

А потом ее улыбка медленно угасла. Плечи поникли, и она обвела взглядом свой небольшой, окровавленный и ютящийся во мраке отряд. Я видел, как она страшится предстоящего пути: раздираемые войной пустоши Оссвея, а за ними – бесплодный ад Нордлунда. Растущее море тьмы, в котором огонек человечества трепещет пламенем свечи, готовой вот-вот погаснуть.

Хлоя понурила голову.

– Не могу просить тебя рисковать всем этим.

Она отпустила мои татуированные руки.

– Передавай привет Аззи. Скажи… скажи, что я рада за нее. – Хлоя шмыгнула носом и сглотнула. На веснушчатое лицо ей упали влажные кудряшки. – Adieu, mon ami [14]14
  Прощай, мой друг (фр.).


[Закрыть].

Она уже отвернулась…

– …Хлоя.

…и удивленно вскинула брови, посмотрев на меня. Я же открыл рот, еще толком не сообразив, что говорить. На мгновение все застыло, будто на кончике ножа. Такие моменты случаются раз или два в жизни. Перед собой я видел два пути, две стороны одного клинка. Первая – где я помогаю своему старому другу. Вторая – где я бросаю ее погибать.

– Могу проехать с вами часть пути. Проводить хотя бы до Вольты.

– Не смею просить тебя об этом, Габриэль.

– Ты и не просила. Вот сам и предлагаю. – Я осмотрел оборванный отряд и задержал взгляд на Диоре. – Кто я такой, чтобы становиться на пути божественного провидения?

– А как же Астрид… ваша дочь…

– Они поймут. Скоро я вернусь к ним.

Когда до Хлои дошел смысл моих слов, она облегченно выдохнула: с ее плеч свалился тяжкий груз, который она несла все это время. Сестра всхлипнула и тут же поспешила улыбнуться. Потом бросилась обниматься; правда, для того чтобы обхватить мои плечи, ей пришлось разбежаться и подпрыгнуть – такая она была маленькая. А когда она еще и впечатала поцелуй в мою щеку, я чуть не рассмеялся.

– Ты хороший человек, Габриэль де Леон.

– Сволочь, вот кто я. Ну, хватит уже меня лобызать. Ты же, так-перетак, монахиня.

Хлоя отпустила меня, но напоследок все же пожала мне руку. В ее глазах я вновь увидел свет и жизнь – тот свет, который сиял в них, когда мы были юны. Хлоя возвела очи горе, глядя в обрушенный потолок, и по ее щекам побежали слезы. Она коснулась семиконечной звезды на шее и прошептала:

– Слава Господу Всемогущему.

Она радовалась, ведь ее вера была вознаграждена; и ее не ослабили, не замутили ни испытания, ни время. На кратчайший миг я позавидовал Хлое так, как не завидовал никому.

– Как ее имя?

– А?

– Вашей дочери, – поторопила меня Хлоя. – Как ее имя?

Сделав глубокий вдох, я огладил костяшки пальцев.

– Пейшенс [15]15
  Терпение (англ.).


[Закрыть].

XII. Два бокала

– Нет, – сказал вампир.

Габриэль поднял взгляд.

– Нет?

– Нет, де Леон, так не пойдет.

– Не пойдет? – вторил ему, выгибая бровь, Габриэль.

– Не пойдет. – Жан-Франсуа раздраженно взмахнул пером. – Последний раз, когда ты упоминал эту Реннье, она была сестрой-новицией в монастыре, где ты обучался. А теперь она, оказывается, уже твоя супруга? И мать твоего ребенка? Моя императрица желает знать всю историю.

Габриэль запустил руку в карман заношенных брюк, порылся там, пока вампир следил за ним, и наконец выудил потускневший рояль.

– На вот.

– На что это? – строго спросил Жан-Франсуа.

– Сходи на базар и купи мне желание прислушаться к ее воле.

– Так истории не рассказывают, Угодник.

– Знаю, и рассчитываю, что ты подохнешь от негодования.

– Ты вернешься к началу. К стенам Сан-Мишона.

– Уверен?

Холоднокровка показал ему фиал с санктусом.

– Уверен.

Габриэль долго и пристально смотрел на него, подергивая челюстью; он так крепко сжал подлокотники кресла, что те затрещали. Мгновение казалось, будто вот сейчас он вскочит, набросится на вампира и высвободит всю ту ужасную ненависть, клубившуюся глубоко во тьме его черепа, но маркиз Жан-Франсуа крови Честейн остался непоколебим.

Габриэль пристально смотрел в глаза кровопийце, потом его взгляд скользнул к флакону, зажатому между указательным и большим пальцами холоднокровки. Кровогимн все еще отчетливо звучал в нем, но это не значило, что жажда унялась. Одной трубки было маловато.

Ее ведь всегда было мало?

По правде, Габриэль просто не знал, готов ли вернуться к началу. Не хотелось извлекать на свет призраки пришлого. Они тоже были голодны. Сидели взаперти у него в голове, за дверью, которую не открывали так долго, что петли проржавели. И если уж ее отворять…

– Прежде чем я вернусь к Сан-Мишону, – заговорил наконец он, – мне нужно выпить.

Жан-Франсуа щелкнул пальцами. Дверь в камеру тут же открылась – рабыня так и ждала на пороге, опустив скрытые за медными косицами глаза.

– Чего изволите, хозяин?

– Вина, – приказал вампир. – Моне, пожалуй. И принеси два бокала.

Взглянув в глаза мертвому мальчишке, женщина неожиданно зарделась.

Она присела в низком книксене и, шурша длинными юбками, поспешила прочь. Габриэль прислушался к ее шагам на каменных ступенях, стрельнул взглядом в сторону оставшейся открытой двери. Снизу, из шато, доносились слабые звуки: топот ног, обрывок смеха, тонкий и заливистый вопль. До двери, прикинул Габриэль, шагов десять. Между лопаток скатилась капелька пота.

Жан-Франсуа тем временем рисовал портреты отряда Грааля: отец Рафа в рясе и с колесом на шее; в памяти эхом прозвучало предупреждение священника. Габриэль разглядел Сиршу, ее косички рубаки и взгляд охотницы, похожую на рыжую тень львицу Фебу рядом. Беллами в обалдуйской шапчонке простодушно улыбался; а впереди стояла малышка Хлоя Саваж, вооруженная сребростальным мечом, веснушчатая, а в ее глазах лгуньи сияла вся надежда мира.

Вампир поднял взгляд.

– А, чудесно…

На пороге возникла рабыня с золотым подносом, на котором стояло два хрустальных бокала и бутылка отличного Моне с виноградников Элидэна. В эти ночи такая старина была редкостью вроде серебра. Целой императорской казной в пыльном зеленом стекле.

Рабыня поставила бокалы на столик и щедро плеснула напитка Габриэлю. Вино было красным, точно сердцекровь, а его аромат после запахов заплесневелой соломы да ржавого железа кружил голову. Второй бокал остался пустым.

Жан-Франсуа молча протянул руку. У среброносца пересохло во рту, пока он смотрел, как рабыня опускается на колени у кресла чудовища. Заливаясь краской и бурно дыша, она вложила свою руку в его ладонь. И снова Габриэль поразился, ведь она годилась вампиру в матери. Его бы замутило от творящегося кругом обмана, если бы не трепет при мысли о том, что готовилось вот-вот случиться.

Глядя на Габриэля, вампир поднес запястье женщины к губам.

– Прошу прощения, – шепнул он и принялся пить

Женщина тихонько застонала, когда в ее бледную кожу, проходя в податливую плоть, впились кинжалы цвета слоновой кости. Какое-то время казалось, что она, подпав под чары этих глаз, губ и зубов, может только дышать.

Они, чудовища в человеческой шкуре, называли это поцелуем. Он дарил удовольствие темнее любого плотского греха, слаще любого наркотика. Женщина отдалась ему, будто подхваченная волнами кровокрасного моря. И как бы ни было это ужасно, Габриэль отчасти вспомнил желание, от которого стучит в висках и набухает в паху. У него самого выросли и заострились зубы, и он даже уколол о кончик клыка язык.

Под кружевным воротником-ошейником у женщины Габриэль разглядел следы укусов. Кровь у него закипела в жилах при мысли о том, где еще на теле у нее имеются шрамы, оставленные этими тварями в минуты голода. Женщина тем временем запрокинула голову; по ее нагим плечам заструились длинные волосы; она прижала свободную руку к груди, и ресницы ее затрепетали. А Жан-Франсуа продолжал смотреть на Габриэля: чуть зажмурившись от удовольствия, он приглушенно охнул.

Но вот наконец чудовище прервало нечестивый поцелуй, оторвавшись от запястья женщины – между его губами и рукой протянулась тонкая рубиновая струнка, которая тут же лопнула. Все так же неотрывно глядя на угодника, вампир занес руку рабыни над пустым бокалом, сцеживая густую, теплую, багряную кровь в хрустальный сосуд. Комната наполнилась ее запахом; Габриэль задышал чаще, во рту у него сделалось сухо, как в могиле. Он желал ее. Нуждался в ней.

Вампир надкусил кончик собственного большого пальца и прижал его к губам женщины. Та распахнула глаза и ахнула; сунув ладонь себе между ляжек, принялась сосать, как изголодавшийся младенец. Когда же бокал капля за каплей наполнился, вампир убрал ее прокушенную руку в сторону, а потом, точно забывшийся хозяин, предложил Габриэлю:

– Можем разделить ее на двоих. Если тебе так угодно.

Женщина, продолжая бурно дышать и лаская себя, взглянула на него. И тут Габриэль вспомнил: вкус, тепло, темное совершенное удовольствие, с которым не сравнится никакое курево. Жажда разыгралась в нем; трепет он ощущал всем телом: от паха, где щемяще ныло, до кончиков пальцев, в которых покалывало.

Ему же оставалось только стиснуть острые как ножи зубы и прошипеть:

– Нет, merci.

Жан-Франсуа улыбнулся и облизнул сочащееся кровью запястье рабыни, вынул палец у нее изо рта. Тяжелым и плотным, как железо, голосом чудовище велело:

– Оставь нас, милая.

– Как вам угодно, хозяин, – чуть дыша, ответила женщина.

Держась за спинку кресла, она встала на дрожащие ноги. Рана у нее на запястье уже затягивалась. Сделав напоследок неверный книксен, рабыня бросила на Габриэля похотливый взгляд и вышла.

Дверь тихонько затворилась.

Жан-Франсуа поднял бокал, и Габриэль завороженно посмотрел, как чудовище вертит его так и этак, рассматривая на свет лампы. Кровь в бокале была такой красной, что казалась черной. Глядя на угодника, вампир улыбнулся.

– Santé [16]16
  Твое здоровье (фр.).


[Закрыть], – произнес Жан-Франсуа.

– Morté, – ответил Габриэль, поднимая тост за его погибель.

Они выпили одновременно: вампир сделал один неспешный глоток, а Габриэль осушил бокал разом. Жан-Франсуа потом, посасывая набухшую нижнюю губу и чуть проколов ее клыком, вздохнул. Габриэль же потянулся за бутылкой и заново наполнил свой бокал.

– Итак, – пробормотал Жан-Франсуа, оправляя жилет, – ты был пятнадцатилетним мальчишкой, де Леон. Слабокровкой, ребенком с севера, которого из грязной дыры Лорсона вытащили в неприступный монастырь святой Мишон. Там из тебя сделали льва, сотворили легенду, противника, которого стал бояться даже Вечный Король. Как?

Габриэль вновь осушил бокал одним большим глотком, утер потек вина с подбородка и взглянул на гирлянду из роз у себя на правой руке. На восемь букв под костяшками кулаков:

терпение.

– Не делали из меня льва, холоднокровка, – ответил он. – Лев и так жил у меня в крови, как и говорила мама.

Он медленно, со вздохом сжал кулак.

– Мне лишь помогли высвободить его.