Текст книги "Питер Пэн"

Полёт

«Второй поворот направо, и дальше прямиком до рассвета». Это был, по словам Питера, путь в Нигделандию, но даже птицы, путешествовавшие с картами и сверявшие по ним свой путь на ветреных перекрёстках, никогда не могли бы добраться туда, если бы послушались Питера, потому что он, знаете ли, сказал первое, что пришло в голову.

Поначалу спутники полностью доверяли Питеру. Чувство полёта было таким упоительным, что они с удовольствием облетали со всех сторон шпили и высокие постройки, попадавшиеся на пути. Джон и Майкл летали наперегонки, и хотя Майкл победил, оба с презрением вспоминали, как совсем ещё недавно чувствовали себя героями, кружась по комнате.

Совсем недавно – это когда? Они как раз пролетали над морем, когда этот вопрос стал всерьёз беспокоить Венди. Джон считал, что это было второе море на их пути и третья ночь полёта.

Тьма сменяла свет, а холод – жару. Они на самом деле чувствовали временами голод или просто притворялись, поскольку Питер добывал для них еду довольно странным и занятным способом: гонялся за птицами, если замечал у них в клюве что-то пригодное для людей, и отнимал, а птицы потом гонялись за ним, пытаясь это вернуть обратно. Так они играли в догонялки довольно долго, а расставались, вполне довольные друг другом. Венди с некоторым беспокойством замечала, что Питер не считает такой способ добывания пропитания чем-то странным и совсем не ведает, что есть и другие способы.

Конечно, спящими они не притворялись, а засыпали на самом деле, и в этом таилась опасность: стоило им задремать, как они тотчас падали вниз. Самое ужасное заключалось в том, что Питер находил это очень смешным.

– Опять пошёл! – кричал он весело, когда Майкл внезапно камнем устремлялся вниз.

– Спаси его, спаси! – вопила Венди, с ужасом глядя на суровое море далеко внизу.

В конце концов Питер, совершив кульбит в воздухе, подхватывал Майкла у самой воды и делал это с необыкновенной ловкостью, но всегда дотягивал до последнего. Было понятно, что он упивается собственным проворством, а совсем не тем, что спасает жизнь человеку. Ко всему прочему, у Питера то и дело менялось настроение: то, что занимало его в эту минуту, могло оставить совершенно равнодушным в следующую, поэтому всегда существовало опасение, что, когда будешь падать, он и пальцем не шевельнёт.

Сам он мог спать в воздухе, просто лёжа на спине, но эта способность частично объяснялась его необыкновенной лёгкостью: казалось, если в это время на него подуть, он поплывёт быстрее.

– Будь с ним повежливее, – шепнула Венди Джону, когда они играли в «делай как я».

– Тогда скажи ему, пусть не задаётся, – ответил Джон.

Забавляясь этой игрой, Питер обычно летел над самой водой и дотрагивался до хвостов попадавшихся на пути акул так, как вы, шагая по улице, «пересчитываете» пальцем прутья железной ограды. Они не могли повторить этот трюк и считали, что Питер задаётся, особенно потому, что он всегда оглядывался и смотрел, сколько хвостов про-пустили.

– Не надо с ним ссориться, – внушала Венди братьям. – Что будем делать, если он нас бросит?

– Вернёмся назад, – заявил Майкл.

– Как мы найдём дорогу без него?

– Тогда летим дальше, – сказал Джон.

– Это и есть самое ужасное. Мы должны лететь дальше, потому что не знаем, как остановиться.

Так и было: Питер забыл показать, как останавливаться.

Джон заметил, что в самом крайнем случае надо просто лететь вперёд: поскольку Земля круглая, в один прекрасный момент они вновь окажутся перед своим окном.

– А кто станет добывать нам еду, Джон?

– Забыла, как ловко я вырвал кусочек из клюва орла?

– С двадцатой попытки, – напомнила Венди брату. – Даже если мы научимся добывать себе еду, как не столкнуться с облаками, если нам никто не будет помогать?

Они действительно постоянно сталкивались с облаками. Сейчас они уже чувствовали себя в воздухе увереннее, хотя и по-прежнему чрезмерно брыкались, но, завидев впереди облако, чем больше старались его обогнуть, тем вернее на него натыкались. Если бы сейчас с детьми была Нана, то давно забинтовала бы Майклу голову.

Питер в очередной раз отсутствовал, и детям было очень одиноко. Благодаря тому, что летал гораздо быстрее, он часто исчезал из виду по каким-то своим делам, посвящать в которые их не считал нужным. Затем он неожиданно спускался откуда-то сверху, смеясь над чем-то забавным, что сказал звезде, хотя, что именно, уже забыл, или выныривал снизу с прилипшими к коже русалочьими чешуйками, но о том, где был и что делал, толком не рассказывал.

Дети никогда не видели русалок, и их обижало поведение Питера.

– Если он так быстро о них забывает, – размышляла Венди, – можно ли с уверенностью сказать, что он так же легко не забудет о нас?

Между тем иногда, возвращаясь, он не помнил про них – по крайней мере, не знал точно, кто они. Венди была в этом уверена, потому что однажды, когда он чуть было не пролетел мимо них дальше, уловила выражение узнавания в его глазах, а ещё как-то раз даже пришлось напомнить Питеру, как её зовут.

Он тогда очень расстроился и покаянно прошептал:

– Знаешь, если ещё раз заметишь, что я забыл тебя, просто скажи «я Венди», и я вспомню.

Конечно, это было неприятно, однако в качестве утешения он показал, как можно спать на попутном ветре, и это было так приятно, что, потренировавшись несколько раз, дети с удовольствием заснули. Они бы поспали подольше, но Питеру это было скучно, и вскоре он скомандовал:

– Подъём! Мы здесь выходим.

Вот так, с небольшими размолвками, но в целом весело, добрались они наконец до Нигделандии и, что самое главное, нигде не заблудились – вероятно, не столько благодаря Питеру или Динь, сколько потому, что остров сам искал их. Ведь только так можно увидеть его волшебные берега.

– А вот и он, – буднично произнёс Питер.

– Где, где?

– Там, куда указывают все стрелы.

И действительно: дети увидели множество золотых стрел, острия которых указывали на остров. Об этом позаботилось солнце, которому, перед тем как уступить детей ночи, хотелось быть уверенным, что они знают путь.

Дети вытянулись в воздухе, встали в струнку и на цыпочки, чтобы увидеть остров. Странно, но они сразу его узнали, и, пока страх не завладел ими, воспринимали остров не как давнюю мечту, ставшую наконец явью, а как старого друга, к которому вернулись после долгой разлуки.

– Джон, смотри: лагуна.

– Венди, а вон черепахи зарывают свои яйца в песок.

– Джон, я вижу твоего фламинго со сломанной лапой.

– Майкл, там твоя пещера.

– Джон, а что это там в зарослях?

– Волчица с волчатами. Венди, наверняка там и твой волчонок.

– Вон моя лодка, Джон, с обгоревшими бортами.

– Нет, мы же сожгли твою лодку.

– Всё равно это она. Джон, я вижу лагерь краснокожих.

– Где? Покажи, и я по дыму определю, вышли они на тропу войны или нет.

– Вот там, за Волшебной рекой.

– Вижу. Да, сейчас они на тропе войны.

Питера слегка раздражала их осведомлённость: очень хотелось поважничать перед ними, но его звёздный час был не за горами. Помните, я сказал: «пока страх не завладел ими»?

Он пришёл тогда, когда стрелы померкли и остров погрузился в темноту. Даже дома Нигделандия к вечеру всегда начинала казаться тёмной и слегка пугающей. На ней появлялись неисследованные земли, по которым двигались мрачные тени, рычание хищных зверей становилось угрожающим, но самое главное, исчезла уверенность в том, что с вами ничего не случится. Ночники зажигались очень кстати. Было приятно, когда Нана говорила, что это всего лишь камин в углу детской, а Нигделандия не что иное, как выдумка.

Разумеется, в то время Нигделандия была выдумкой, но сейчас-то она настоящая, и нет ночников, и с каждой минутой становится всё темнее, и с ними нет Наны…

До этого летевшие порознь, дети стали жаться к Питеру. Его беззаботность исчезла, глаза горели, и каждый раз, когда кто-нибудь из них его касался, будто разряд тока получал. Сейчас они летели над мрачным островом так низко, что порой задевали макушки деревьев.

Ничего ужасного сверху не было видно, но они двигались очень медленно и осторожно, словно по вражеской территории.

Время от времени они зависали в воздухе, пока Питер молотил по нему кулаками.

– Они не хотят, чтобы мы приземлились, – объяснил он свои действия.

– Кто «они»? – дрожащим голосом прошептала Венди.

Но Питер, вместо того чтобы отвечать, разбудил Динь, задремавшую у него на плече, и велел ей лететь впереди всех.

Время от времени Питер повисал в воздухе, сосредоточенно прислушивался, приложив ладонь к уху, и опускал вниз глаза, такие яркие, что, казалось, могли прожечь дыры на земле, потом они продолжали путь.

Его смелость наводила на детей трепет.

– С чего начнём: с приключения или с чая? – небрежно осведомился Питер у Джона.

– Сначала чай! – опередила брата Венди, и Майкл благодарно пожал её руку.

Джон был посмелее, поэтому заколебался и осторожно поинтересовался:

– Что за приключение?

– Там, в пампасах, прямо под нами, спит пират, – сказал Питер. – Если хочешь, давай спустимся и убьём его.

– Но я никого не вижу, – помолчав, заметил Джон.

– Зато вижу я!

– А вдруг он проснётся? – хрипло спросил Джон.

Возмущению Питера не было предела.

– Уж не думаешь ли ты, что я собираюсь убивать спящего? Сначала разбужу, а затем убью, как делаю всегда.

– Да ладно! И много пиратов ты убил?

– Тонны.

Джон хоть и сказал «здорово», но всё же предпочёл сначала чай и поинтересовался, много ли сейчас пиратов на острове. Питер заявил, что никогда ещё их не было здесь больше.

– Кто у них капитан?

– Крюк, – ответил, как выплюнул, Питер, и лицо его при этом исказилось от ненависти.

– Джес Крюк?

– Увы.

Майкл заревел, и даже у Джона перехватило дыхание, потому что они знали, кто такой Крюк.

– Тот, что был боцманом у Чёрной Бороды? – хрипло уточнил Джон. – Самый страшный из них – его даже Барбекю боится…

– Он самый, – кивнул Питер.

– Он такой же большой?

– Сейчас стал поменьше.

– Как это?

– Я его слегка укоротил.

– Ты?!

– Представь себе, я! – резко бросил Питер.

– Прости, если обидел.

– Да ладно.

– Насколько ты его укоротил?

– На правую руку.

– Теперь он не может драться?

– Как бы не так! Всё он может.

– Левша?

– У него вместо руки теперь железный крюк, и он им орудует, как когтем.

– Как когтем!

– Послушай, Джон…

– Да?

– Говори: «Есть, сэр!»

– Есть, сэр!

– И ещё вот что. Всякий, кто служит под моим командованием, должен дать мне обещание. И ты тоже должен.

Джон побледнел, а Питер продолжил:

– Если случится нам с Крюком встретиться в открытом бою, ты должен оставить его мне.

– Обещаю, – с готовностью отозвался Джон.

На некоторое время страх отступил, потому что впереди летела Динь и в её свете они видели друг друга. К несчастью, она не могла лететь так же медленно, как они, поэтому нарезала круги, вычерчивая светящуюся орбиту. Венди это очень нравилось, пока Питер не объяснил, что его беспокоит.

– Динь мне сказала, что пираты заметили нас ещё до наступления темноты и выкатили «Длинного Тома».

– Пушку?

– Да, – кивнул Питер. – Они наверняка видят свет Динь, и если догадаются, что мы где-то поблизости, то наверняка пальнут.

– Венди!

– Джон!

– Майкл!

– Попроси Динь улететь от нас, Питер! – хором закричали дети, но он холодно заметил:

– Она считает, что мы заблудились, и ей страшно. Не могу же я прогнать её в таком состоянии!

На мгновение круг света разомкнулся, и Питер почувствовал, как кто-то по-дружески его слегка ущипнул.

– Тогда скажи ей, – умоляюще прошептала Венди, – чтобы погасила свет.

– Она не может. Это единственное, чего не умеют феи. Он сам гаснет, когда они засыпают, так же как у звёзд.

– Тогда пусть немедленно заснёт! – потребовал Джон.

– Она может заснуть только тогда, когда этого хочет, – второй недостаток фей.

– По-моему, – проворчал Джон, – это как раз то, что сейчас необходимо сделать.

Тут и он ощутил щипок, но вовсе не дружеский.

– Если бы у кого-нибудь из нас был карман, – заметил Питер, – можно было бы посадить её туда.

Они так поспешно покидали дом, что не успели одеться, а на ночных рубашках карманов ни у кого не было.

Внезапно Питера осенило: шляпа, которую успел схватить, улетая, Джон!

Динь согласилась продолжить путь в шляпе, если только её понесут в руках, и не кто-нибудь, а Питер, но понёс Джон, а затем Венди, потому что брат заявил, что задевает её коленками. Это обстоятельство, как мы потом увидим, привело к несчастью, потому что Медный Колокольчик ненавидела быть кому-то обязанной, и больше всего – Венди.

Из чёрной шляпы свет был не виден, и они полетели дальше в тишине. Первый раз это мёртвое безмолвие прервалось донёсшимся издалека хлюпаньем: Питер объяснил, что это дикие звери пьют воду у брода, а второй раз они услышали какое-то шорканье, словно ветви деревьев задевали друг о друга, но Питер сказал, что это индейцы точат свои ножи.

Вскоре исчезли и эти звуки. Майкл очень боялся тишины, поэтому захныкал:

– Хоть бы кто-нибудь пошумел!

Словно в ответ, воздух содрогнулся от самого страшного взрыва, который ему когда-либо приходилось слышать. Пираты пальнули по ним из «Длинного Тома». Взрыв эхом прокатился по горам, и отовсюду словно раздалось: «Где они? Где они? Где они?..»

Вот так насмерть перепуганные дети узнали, как вымышленный остров превратился в реально существующий.

Когда вновь воцарилась тишина, Джон и Майкл обнаружили, что остались одни. Джон машинально топтался в воздухе, а Майкл медленно дрейфовал.

– Тебя застрелили? – в ужасе прошептал Джон.

– Ещё не знаю, – тоже шёпотом отозвался Майкл.

Теперь-то мы знаем, что никто не пострадал. Питера, впрочем, отнесло взрывной волной далеко к морю, а Венди вместе с Медным Колокольчиком подбросило вверх, хотя для всех было бы лучше, если бы она выронила шляпу.

Я не знаю, тогда ли осенило Динь, или эта идея долго вынашивалась, но она выпорхнула из шляпы и принялась завлекать Венди навстречу погибели.

Нельзя сказать, что Динь плохая, но в тот момент она была действительно плохой. Случалось, она становилась целиком хорошей. С феями всегда так: либо плохие, либо хорошие, потому что они слишком малы, чтобы совмещать оба качества. Они могут меняться, но только при условии, что меняются целиком. В тот момент Динь наполняла ревность к Венди. Что означал её мелодичный звон, Венди, разумеется, не понимала, и, боюсь, в нём было много бранных слов, но звучал он ласково, да и сама фея летала туда-обратно, словно приглашая девочку следовать за ней.

Что ещё оставалось бедной Венди, кроме как звать Питера, Джона и Майкла? Но в ответ раздавалось лишь насмешливое эхо. Она не знала, что в тот момент Динь ненавидела её так, как умеет ненавидеть настоящая женщина, поэтому, сбитая с толку, спотыкаясь, летела за ней навстречу своей участи.

Остров оказался настоящий

Предчувствуя, что Питер возвращается, Нигделандия оживала. Мы должны были бы сказать «просыпалась», но здесь больше подходит «оживала», да и Питер всегда выражался именно так.

В его отсутствие жизнь на острове обычно замирала. Феи по утрам прихватывали лишний часок для сна, звери занимались своими детёнышами, индейцы только и делали, что ели шесть суток подряд, а пираты и потерянные мальчишки при встрече лишь демонстративно показывали кукиши друг другу. С появлением Питера, который ненавидел спячку, все возвращались к обычной жизни. Если приложить сейчас ухо к земле, то можно услышать, как на острове вновь закипает жизнь.

Этим вечером расстановка основных сил здесь была такой: потерянные мальчишки разыскивали Питера, пираты искали мальчишек, индейцы выслеживали пиратов, а дикие звери охотились за индейцами. Все они кружили по острову, но не встречались, поскольку двигались с одинаковой скоростью.

Все жаждали крови, кроме мальчишек, которые обычно с удовольствием наблюдали за кровавыми битвами, но сего-дня вышли встречать своего капитана. Количество мальчишек на острове постоянно менялось по разным причинам – например, из-за того, что кого-то убивали, а когда Питеру казалось, что они начинают взрослеть, что было совсем против правил, он сокращал свою команду. Сейчас на острове живут шестеро, считая Близнецов. Давайте представим себе, что мы лежим в зарослях сахарного тростника и наблюдаем, как мальчики идут цепочкой, сжимая в руках кинжалы.

Питер запретил своим подопечным подражать ему, поэтому на них шкуры убитых ими же самими медведей, в которых они выглядели такими круглыми и лохматыми, что если упадут, то покатятся по земле, словно шары. Именно по этой причине они выработали очень уверенную походку.

Первым мимо нас прошёл Балабол, не уступавший в храбрости остальным мальчишкам, но самый из них невезучий. На его долю выпало меньше приключений, чем у остальных, потому что, когда приключается что-то стоящее, он всегда бывает в отлучке по каким-то делам. Стоит ему пойти, например, за хворостом, когда кругом царит полное спокойствие, то, вернувшись, он обнаруживает, что мальчишки уже вытирают кровь. Из-за постоянного невезения его лицо приобрело меланхоличное, но отнюдь не мрачное выражение. Из всей компании он самый смирный. Бедный добрый Балабол, над тобой нависла опасность, и сегодня ночью смотри в оба, чтобы не сделать ничего такого, что грозит большими неприятностями. Знай, Балабол: фея Динь задумала недоброе и в качестве орудия исполнения выбрала тебя, рассчитывая на твою наивность. Остерегайся Медного Колокольчика!

Но как до него докричаться? Ведь мы же не на острове, а он – вот идёт мимо, покусывая костяшки пальцев.

Следующим шагал весёлый добродушный Задавала, а за ним – Малыш, который вырезает из дерева свирельки и самозабвенно танцует под собственный аккомпанемент. Это самый самоуверенный из мальчишек. Ему кажется, что он помнит то время, когда ещё не потерялся, и знает, в отличие от других, как надо себя вести, поэтому и задирает нос. Четвёртым идёт озорник Кудряш. Когда на острове что-нибудь случается и Питер приказывает: «Шаг вперёд, кто это сделал!» – Кудряшу так часто приходится выходить, что он частенько делает этот самый шаг машинально, независимо от того, виноват или нет. Завершали процессию Близнецы. Мы не будем их описывать, опасаясь перепутать, но они похожи как две капли воды. Питер никогда не понимал, что, собственно, такое «близнецы», и поскольку его подданным не разрешалось знать то, чего не знал он, Близнецы оставались загадкой и для самих себя, а потому, словно извиняясь за это, всегда старались держаться поближе друг к другу.

Стоило мальчишкам исчезнуть в темноте, и на тропе появились пираты. Их было слышно ещё до того, как видно, благодаря одному и тому же ужасному куплету, который они постоянно горланят:

 
Крепи надёжней паруса,
Не страшен нам сам чёрт!
И всех нас примут небеса,
Коль пуля нас убьёт.
 

Более отвратительного сброда не видывал даже док смерти в Лондоне, на котором вешали пиратов. Впереди всех, по привычке опустив голову к земле и прислушиваясь, шагал красавчик итальянец Чекко – с огромными голыми ручищами и серьгами из испанских монет песо. Это он вырезал своё имя кровавыми буквами на спине начальника тюрьмы города Гао. Гигант-негр, что следует за ним, сменил множество имён, прежде чем стал называться тем, кем темнокожие мамаши на берегах Гуадзо до сих пор пугают своих детей. А вот и Билл Джукс, татуированный с ног до головы. Это тот самый Билл Джукс, который получил на «Морже» от капитана Флинта шестьдесят ударов плетью, перед тем как отдал сундук с золотыми монетами. За ними следовал Куксон, по слухам (впрочем, неподтверждённым), родной брат Чёрного Мерфи, и «благородный» Старки, некогда служивший привратником в школе и известный изящной манерой убивать. За ними: Верзила и боцман-ирландец Сми, довольно добродушный малый, не раздумывая пускавший в ход нож, и Лапша, у которого руки растут ладонями вверх, а также Роберт Маллинз, Альф Мейсон и много разных разбойников, наводивших ужас на весь испанский материк.

В середине процессии, словно большой чёрный бриллиант, восседал Джеймс Крюк, или, как он сам себя называл, Джес Крюк, про которого ходила молва, что он единственный, кого боится Кок. Развалившись в грубо сколоченной колеснице, которую тащили его люди, он погоняет их железным крюком, что заменяет ему правую руку. С подчинёнными он обращается как с собаками, и они, как собаки, слушаются хозяина беспрекословно. Он смугл и красив, хотя и кажется изнурённым, с длинными кудрями, которые с близкого расстояния походят на чёрные свечи и придают ему зловещий вид. Глаза у Крюка обычно задумчивые, цвета незабудки, но когда он вонзает в кого-то свой коготь, превращаются в два огненных пятна. Во всём его облике есть нечто аристократическое, и даже вспарывая животы своим жертвам, он сохраняет чувство собственного достоинства, к тому же, мне говорили, слывёт замечательным рассказчиком. От его безукоризненной вежливости, наличие которой, безусловно, доказывает хорошее воспитание, кровь стыла в жилах. Даже когда он бранился, речь его оставалась изящной, и это вкупе с изысканными манерами свидетельствовало о его благородном происхождении. Не чета своим головорезам, это был человек огромного мужества, и единственное, чего боялся, – вида собственной крови, имевшей странный цвет и необычайно густой. В одежде он старался подражать Карлу II, потому что в далёкой юности ему кто-то сказал, что он похож на несчастных представителей династии Стюартов. Во рту у Крюка всегда приспособление собственного изобретения, которое позволяло курить две сигары одновременно. Однако, несомненно, самым зловещим в его фигуре был железный крюк.

Теперь давайте представим, как мог бы Крюк убить кого-нибудь, например Верзилу, – он вполне подойдёт для этой цели. Вот Верзила, неловко пошатнувшись, чуть не падает на предводителя, задев его кружевной воротник. Тотчас в ход идёт железный крюк, слышится звук разрываемой плоти, хрип, и тело отшвыривают на обочину. При этом Крюк даже не вынул изо рта сигары.

Вот таков страшный человек, с которым решил помериться силой Питер Пэн. Кто выйдет из этой схватки победителем?

Следом за пиратами на тропе войны, которая совершенно незаметна для непосвящённых, появились индейцы, крадучись, вглядываясь в даль. Они вооружены томагавками и ножами, тела их блестят от жира и краски. На поясе у индейцев болтаются скальпы мальчиков и пиратов, поскольку наши индейцы принадлежат к племени пиканинни, которое не следует путать с более мягкосердечными делаварами или гуронами. Возглавлял шествие Великий Малый Барс, увешанный таким количеством скальпов, что идти приходилось на четвереньках, пригнувшись к земле. Последней в цепочке, закрывая тылы, с гордо поднятой головой шагала своенравная принцесса Тигровая Лилия. Её, самую прекрасную из индейских принцесс, гордость пиканинни, то кокетливую, то холодную, то нежную, был бы счастлив взять в жёны любой из храбрецов их племени, но она держится вдали от алтаря, предпочитая брачным узам томагавк. Смотрите: они ступают по сухим веткам совсем бесшумно. Единственный звук, который нарушает тишину, – это их пыхтение. Дело в том, что они раздобрели после обильных застолий, но со временем наверняка похудеют, хотя сейчас лишний вес может доставить им немало неприятностей.

Индейцы исчезли так же, как и появились: словно тени, а их место заняла длинная разношёрстная вереница диких зверей. Львы, тигры, медведи и бесчисленные мелкие зверюшки, которые в обычной жизни стараются держаться от хищников подальше, на этом благословенном острове живут с ними душа в душу. Хищники, что охотятся на людей, сегодня голодны, о чём свидетельствуют свисающие из пасти языки.

И наконец, когда все уже прошли, возник последний персонаж – гигантский крокодил. Позже мы увидим, кого он высматривает.

Вот и он прополз, но вскоре опять появились мальчишки, потому что этот хоровод будет продолжаться до тех пор, пока кто-нибудь не остановится или не начнёт двигаться с другой скоростью. Тогда очень скоро они наткнутся друг на друга.

Все зорко смотрели вперёд, не подозревая, что опасность может подкрасться сзади, – ведь мы же на настоящем острове. Первыми из круга вышли мальчишки и повалились на траву неподалёку от своего подземного дома.

– Хоть бы Питер поскорее вернулся! – почти хором обеспокоенно воскликнули его подопечные, несмотря на то что каждый из них был выше и крупнее своего капитана.

– Только я один не боюсь пиратов! – заявил Малыш, которого за хвастовство остальные мальчишки недолюбливают, и тут же, возможно услышав какой-то непонятный шум, торопливо добавил: – Но мне тоже хочется, чтобы он поскорее вернулся и рассказал нам про Золушку.

Они заговорили о Золушке, и Балабол в который раз убедился, что его мама очень на неё похожа.

О мамах они могут говорить только в отсутствие Питера, потому что капитан запретил эту тему как глупую.

– О своей маме я помню лишь то, – сказал Задавала, – что она часто повторяла: «О, если бы у меня была своя чековая книжка». Понятия не имею, что это такое, но мне так хотелось бы подарить её маме!

Их беседу прервал какой-то неясный шум. Мы с вами, далёкие от дикой природы и леса, и внимания на него не обратили бы, но они услышали. Это оказалась зловещая песня пиратов:

 
Как жизнь пиратов весела!
И Роджер весел наш!
В конце – верёвка из пеньки,
Спускайте флаг, шабаш!
 

Потерянные мальчишки тотчас куда-то подевались – зайцы и те не смогли бы удрать быстрее.

Я скажу вам, куда они исчезли. Все, кроме Задавалы, который отправился на разведку, уже спрятались в подземном доме. Это замечательное жильё, где мы непременно скоро побываем. Как они туда попали? Входа-то вроде не видно: только куча валежника, которым можно прикрыть вход в пещеру. Приглядитесь повнимательнее. Видите вон те семь больших деревьев, в стволе каждого из которых имеется дупло, в которое мог бы пролезть мальчик? Это и есть семь ходов в подземный дом. Крюк ищет их уже много лунных месяцев. Найдёт ли сегодня?

Когда пираты подходили, зоркий Старки, заметив, как в лесу скрылся Задавала, выхватил пистолет, но в плечо ему вонзился железный крюк предводителя.

– Капитан, за что?! – завопил «благородный», корчась от боли.

Сейчас мы впервые услышим голос Крюка, зловещий голос, который угрожающе произнёс:

– Сперва опусти пистолет!

– Это же один из тех мальчишек, которых вы ненавидите. Я мог бы уложить его на месте.

– Ага, и на звук выстрела сюда сбегутся индейцы Тигровой Лилии. Хочешь остаться без скальпа?

– Капитан, можно я им займусь? – громко спросил Сми. – Пощекочу своим «Джонни Штопором»?

Сми имел привычку всему давать благозвучные имена и называл свой кортик «Джонни Штопором» потому, что вонзал его в плоть кручёным ударом. Вообще у Сми было много необычных привычек: так, например, убив кого-нибудь, он вытирал не оружие, а свои очки.

– «Джонни» – парень тихий, – заметил он Крюку.

– Не сейчас, – мрачно отозвался Крюк. – Зачем мне один? Я хочу прикончить всех семерых. Рассыпьтесь – вперёд, на поиски!

Пираты разбрелись между деревьями, и через минуту их капитан и Сми остались одни. Крюк тяжело вздохнул. Даже не могу сказать, что на него так повлияло: может быть, прелесть тихого вечера, но внезапно ему захотелось поведать верному боцману историю своей жизни. Говорил он долго и мудрёно, но о чём – этого туповатый Сми так и не понял.

Внезапно он услышал слово «Питер».

– Больше всего, – с чувством произнёс Крюк, потрясая железным крюком, – мне нужен их капитан, Питер Пэн. Это он отрубил мне руку. Долго искал я случая пожать ему руку вот этим. Я разорву его.

– Но всё же, – вставил Сми, – я часто слышал, как вы сами говорили, что этот крюк стоит двадцати рук. Им удобно расчёсывать волосы, и в быту он полезен.

– Конечно, будь я матерью, молился бы, чтобы мои дети родились с этим вместо этого, – произнёс капитан, с гордостью посмотрев на железный крюк и с презрением – на руку. – Питер бросил мою руку крокодилу.

– Мне всегда было чудно, – заметил Сми, – что вы боитесь крокодилов.

– Не крокодилов, – поправил его Крюк, – а конкретного крокодила. – И почти шёпотом добавил: – Ему так понравилась моя рука, Сми, что с тех пор он преследует меня от моря к морю, из страны в страну, облизываясь в предвкушении остального.

– Это даже лестно, – сказал Сми.

– Не нужна мне такая лесть, – пролаял Крюк раздражённо. – Мне нужен Питер Пэн, который допустил весь этот кошмар.

Усевшись на огромный гриб, Крюк продолжил с дрожью в голосе:

– Сми, этот крокодил давно бы слопал меня, если бы не проглотил часы, которые теперь тикают у него внутри. Когда он приближается, я слышу это тиканье и успеваю скрыться.

– Когда-нибудь, – сказал Сми, – завод кончится, и он догонит вас.

Крюк облизнул сухие губы.

– Да, и этот страх преследует меня.

Сидя на грибе, он вдруг почувствовал странное тепло и воскликнул:

– Сми, здесь как-то горячо!

Вскочив на ноги, капитан завопил:

– Молотки и гвозди! Я горю!

Они принялись рассматривать гриб, размер и вид которого привёл их в замешательство: здесь такие не росли, а стоило потянуть его из земли, как гриб тотчас оказался у них в руках. Самое странное, что из образовавшейся дырки в земле повалил дым. Пираты переглянулись и разом закричали:

– Труба!

Так они наткнулись на трубу подземного дома. Обычно, когда враг был поблизости, мальчишки затыкали её грибом.

Но не только дым шёл из трубы: оттуда доносились детские голоса. Мальчишки чувствовали себя под землёй в полной безопасности, поэтому весело гомонили. Пираты мрачно послушали, а затем вернули гриб на место, и оглянувшись, заметили дупла в семи деревьях.

– Слыхали? Они говорят, что Питера Пэна нет дома, – прошептал Сми, поигрывая «Джонни Штопором».

Крюк кивнул и надолго задумался, пока наконец зловещая улыбка не заиграла на его смуглом лице. Сми только этого и ждал:

– Откройте мне ваш план, капитан!

– Вернуться на корабль, – медленно, сквозь зубы процедил Крюк, – и испечь большой сдобный пирог с зелёной глазурью. Там внизу, должно быть, всего одна комната, потому что труба только одна. У глупых кротов не хватает ума понять, что им не нужно несколько дверей. Значит, у них нет матери. Мы оставим пирог на берегу Русалочьей лагуны, где мальчишки часто купаются и играют с русалками. Они найдут пирог и слопают, ведь у них нет матери, которая сказала бы, как опасно переедать.

Крюк зловеще расхохотался.

Сми, слушавший предводителя со всё возрастающим восхищением, воскликнул:

– Это самый коварный и замечательный план, который я когда-либо слышал!

Пираты же с упоением затянули:

 
Замочим всех по одному —
От нас нельзя уйти!
И не собрать костей тому,
Кто встанет на пути.
 

Закончить песню не удалось – неожиданно раздавшийся звук заставил их оцепенеть. Поначалу он был едва слышен, и казалось, что падающий лист своим шелестом мог бы заглушить его, но постепенно приближался и становился всё отчётливее: «Тик-так, тик-так».