Текст книги "Волны над нами. Английские мини-субмарины и человекоуправляемые торпеды. 1939-1945"

«Артур» надежно приткнулся к кранцам немецкого корабля под рев смеха, которым немецкая команда приветствовала конфуз парня. Пристыженный и покрасневший, он освободился от каната и побежал вниз. Естественно, теперь он рисковал выставить себя дураком вдвойне.

Немецкий офицер-досмотрщик неловко поднялся на палубу. У тех, кто находился в потайном отсеке, уши были настороже, кроме Брюстера, который спал. Он провел почти беспрерывно сорок восемь часов на ногах и теперь был бесчувственным к любой ситуации. «Гунн» обдал Ларсена характерным высокомерным взглядом, но в этом не было ничего личного. Так или иначе, с этой стороны Ларсен не чувствовал никакой опасности разоблачения.

Внизу в каюте немец с большой тщательностью просмотрел все бумаги, делая отдельные замечания. Закончив проверку документов, он взглянул на Ларсена:

– Итак, вы недавно из Кристиансунна?

Проверка закончилась, тон сбавился до обычной беседы. Знает ли Ларсен капитана Орманна, немецкого портового начальника в Кристиансунне? Он приехал из его родного города в Германии. Орманн о нем не упоминал? Нет?

– Ладно. Мне жаль, но немцы должны были защитить Норвегию от английской агрессии.

Беседа продолжалась подобным образом, а тем, кто оставался на палубе, казалось, что прошла вечность, прежде чем Ларсен появился опять вместе с лейтенантом, дружно шутя и смеясь. Люки были распахнуты и один-два мешка с торфом раскрыты и готовы для осмотра. Но они удостоились только небрежного взгляда, равно как и трап в машинное отделение. После первого упоминания о капитане Орманне досмотр продолжался всего четверть часа.

Когда все благополучно закончилось и опустилась темнота, английские подводники поднялись на палубу. Брюстер проснулся и почувствовал себя лучше, чем до того, как он «прикорнул». «Погода стояла вполне приятная, – писал он впоследствии, – а на берегу было много мерцающих огней, выглядевших довольно приветливо. Казалось, о затемнении особо никто не беспокоился. И мы мирно продолжили путь.

Как раз перед самым Тронхеймом, примерно в пятидесяти или шестидесяти милях от входа во фьорд, наш путь изгибался влево. Мы сохраняли примерно юго-восточный курс, но теперь должны были перейти почти на чистый восточный. Как только мы это сделали, мы столкнулись с сильным бризом, хотя пока не было особых причин волноваться из-за его силы. Когда мы с Брауном спустились, чтобы надеть свои костюмы, двое других уже закончили свое предварительное переодевание. И тут почти сразу испортилась погода. Остальные условия были нормальными, луны не было совсем, так что шансов быть замеченными было мало, а огни Тронхейма, горевшие теперь по правому борту, должны были помочь нам ориентироваться.

Не успели мы переодеться, как услышали ряд последовательных резких ударов. Чариоты бились о киль. Погода быстро портилась. Это был уже настоящий шторм. Скорость нужно было снизить, но мы не могли ждать еще двадцать четыре часа в непосредственной близости от оживленного порта. Мы могли поддерживать такую скорость, которая позволила бы провести атаку перед рассветом. «Действовать несмотря ни на что» – вот единственный совет, который мы могли дать себе. Была также надежда на то, что сила норд-оста ослабнет за тот час-другой, который понадобится нам, чтобы достичь противолодочных сетей Асен-фьорда и стартовать самим. Известно, что на этом гористом побережье такие жестокие шторма часто заканчиваются внезапно. Поэтому, снова спустившись вниз, мы продолжили переодеваться.

Когда это произошло, я все еще был внизу. Сразу после десяти часов мы услышали громкий, скрежещущий, раздирающий звук. Судно дернулось и затряслось. Что-то довольно серьезно зацепило винт. Мы все поняли, что это был один из чариотов. Но должен был остаться еще один, пригодный к употреблению, так что нужно было воспользоваться укрытием и узнать. Полностью был одет Боб Эванс, и я приказал ему спуститься и посмотреть, в чем дело. Он вернулся и доложил, что там ничего нет.

Мы были в смятении. Чариоты пропали, и таким образом наша попытка закончилась ничем. Я думаю, редко кто когда-нибудь испытывал такое сильное разочарование, как мы в эту ночь. Мы были в десяти милях от гордости немецкого флота, нами были пройдены все препятствия, но с таким же успехом мы могли быть и на северном полюсе. Оглядываясь назад, я не могу вспомнить ни одного слова проклятия по этому поводу. Все мы были для этого слишком несчастны».

Глава 8
«МЫ ПЕРЕСЕКЛИ НОРВЕГИЮ»

Ларсен был убит горем, и его не могли ободрить уверения Эванса, что в любом случае срезались ведь крепления машин, а перлинь по-прежнему надежно прикреплен к килю. Другими словами, недостаточно надежной оказалась не норвежская работа, а британская.

Брюстер перевел обсуждение ситуации на деловую основу. Кто-то предложил возвращаться назад тем же путем, которым прибыли. Отсутствие нападения означало само собой отсутствие объявления тревоги. Но этот план вскоре был отвергнут, поскольку у них не было никаких документов, разрешающих внешний рейс, и никаких квитанций на груз торфа. В любом случае двигатель был на последнем издыхании, не говоря уж о поломанном винте.

Исходя из этого и была сформулирована позиция Ларсена, которую в конце концов и приняли. Они взяли курс к защищенному северному берегу маленького острова. Лучше было высадиться на берег пораньше. «Артур» необходимо было затопить, а экипаж двумя группами мог двинуться в Швецию. На протяжении этих последних миль пути дополнительно занялись выкидыванием за борт мешков с торфом из трюма, чтобы обеспечить возможность быстрого затопления. Были собраны и упакованы в рюкзаки припасы, а также оружие. Тем временем шторм утих столь же быстро, как и начался. Все было в точности как предсказал Ларсен. Если бы машины продержались еще в течение хотя бы часа, «Тирпиц», вероятно, был бы уничтожен. Это была бы наверняка удачная игра.

Когда они подошли к острову, вода была настолько спокойна, что было решено пройти немного дальше, к Брейвику, расположенному на материке. Вскоре они вышли на подветренную сторону и плыли, словно по мельничному пруду. Если бы это спокойствие наступило раньше!.. Бьёрни остановил двигатель в сотне ярдов от берега, и первые пятеро поплыли в лодке на сушу. Пока они выгребали, Ларсен и Брюстер начали открывать кингстоны, а остальные отбирали рюкзаки на палубе и сверлили в корпусе отверстия, чтобы обеспечить свободный доступ воды. Кальв вскоре вернулся за ними. Вода поступала быстро, но не было заметно, что «Артур» собирается тонуть. Корпус его был деревянным, и осадка у него была малая. Возможно, дело было и в оставшемся торфе. Так или иначе, они отплыли и оставили корабль. Вода заливала его по-прежнему, но сомнения в том, что он окончательно затонет, оставались. Но при всем желании они не могли ничего поделать.

Обе группы соединились на берегу. Это было в час пополудни в воскресенье 1 ноября 1942 г. Все столь тщательно разработанные для них планы теперь ничего не стоили, хотя некоторые инструкции еще могли пригодиться, если они доберутся до Швеции, которая, судя по картам, находилась от них в пятидесяти – шестидесяти милях. Немедленно нужно было составить новый план, но, учитывая тот факт, что почти всегда лучше удаются самые простые решения, они двинулись на восток, разделившись днем на две группы. Никакой отдых в ближайшие дни не предусматривался.

Переход начали по узкой тропе, ведущей от берега. Их было десять человек во главе с Ларсеном. Скоро тропа вывела их на плохонькую дорогу, которая, казалось, пересекает страну; в темноте местность казалась более суровой, чем западные Шетлендские острова, где экипажи провели столько счастливых месяцев. Снег на земле лежал такой чистый, что Малькольм Каузер не удержался и потрогал его рукой.

Дорога проходила в нескольких сотнях ярдов от аэродрома. Было слышно, как садились и взлетали самолеты, и видны были яркие красные огни. Один из норвежцев решил разведать, не ведет ли дорога к аэродрому. К счастью, оказалось, что это не так, и движение продолжалось в хорошем темпе, без происшествий, и только перед рассветом было решено остановиться и разделиться на группы.

Ларсен и Брюстер разговаривали во время всего перехода, и все детали распределения были к этому времени согласованы. Ларсен должен был руководить первой группой, в которую входили Крейг, в качестве второго командира, Билл Тебб, Боб Эванс и Роалд Странд – итого пятеро. В другую группу входили три британца: Брюстер, Браун и Каузер, которые должны были идти с Бьёрни и Кальвом. У каждого был паек – две банки говяжьей тушенки, три банки сардин и несколько галет, а у руководителей – карта и компас. У всех при себе было оружие.

Прощание было кратким, и даже Тебб выглядел печальным. Ларсен со своей группой двинулся первым, свернув с дороги направо и зашагав по каменистому полю. Брюстер следовал по дороге до тех пор, пока перед ним не открылась подходящая тропа, убегавшая влево. Путь Ларсена лежал прямо внутрь страны, Брюстер должен был держаться на одну-две мили ближе к побережью. Обе группы были в пределах видимости друг друга, пока между ними не оказался небольшой холм. Когда последний человек из группы Ларсена скрылся за холмом, Брюстер на мгновение остановился. Теперь они были одни в полном смысле этого слова! Руководство и опыт Ларсена, казалось, не ценились полностью большинством членов группы до той минуты, когда он исчез за горизонтом. Кальв высказал то, что чувствовал каждый, когда на не очень правильном английском языке пробормотал:

– Хороший парень наш капитан.

В середине утра они остановились, чтобы перекусить. К своему «штатному» пайку они добавили немного черники и репы, которую обнаружили растущей около небольшой фермы. Свежемороженая черника была восхитительной, но нельзя было сказать, что мороз и снег так же благоприятно подействовали на репу. Страна вокруг казалась пустынной, и после краткого отдыха группа снова была на ногах. Они топали в хорошем темпе и к полудню очутились на гребне господствующей высоты.

Картина была замечательная: белые холмы, раскиданные вокруг, чередовались с черными очертаниями скал по берегам фьордов, слишком отвесных и крутых, чтобы снег мог на них удержаться. Иссиня-черная вода оживлялась отдельными белыми барашками пены – это было одно из самых красивых зрелищ. Но Брюстер и компания не имели времени на любование пейзажами. Вернее, у них было время только на один фрагмент этого пейзажа – на «Адмирала Шеера». Линкор стоял в небольшом заливе в семи-восьми сотнях ярдов от того места, где они сейчас находились. Все казалось очень безмятежным, и даже звук самолета где-то в вышине, сопровождаемый оживлением на немецкой зенитной батарее вблизи «Шеера», не вызывал никакого бурного движения на его палубе. Возможно, это были учебные стрельбы, а не «по одному из наших разведчиков», как они сначала решили. Все это раздражало.

«Мы должны были оставить «Шеера» в покое и двигаться на восток, – писал Брюстер. – Днем мы видели трех немецких моряков, прогуливавшихся по тропинке немного ниже нас. Вероятно, они наслаждались отпуском. Полагаю, мы на их месте поступали бы так же. Мы были хорошо укрыты на фоне леса, и джерри нас не видели. Мы шли весь оставшийся день и вечер, не позволяя себе отвлекаться даже на еду. Той ночью мы наткнулись на рыбацкую хижину и позволили себе немного поспать, что было крайне необходимо. Мы были измотаны и, думаю, немного неосторожны. Понятно, что невозможно было соблюдать все условия одновременно. Мы отдали предпочтение скорости движения, даже за счет несколько неблагоразумного решения идти в светлое время суток.

На следующее утро мы вышли рано, и нас ожидал день, небогатый событиями. Погода стояла замечательная с тех самых пор, как закончился шторм, во время которого мы потеряли свои машины. Малькольм Каузер начал мерзнуть, но, тем не менее, не жаловался. У нас было некоторое количество теплой одежды – свитеров и тому подобного, но мы могли бы взять и больше. Я подозревал, что теплые куртки мы должны были получить у подпольщиков, с которыми по плану встретились бы в Викхамаре. Вечером, как мы прикинули, мы находились на середине нашего пути поперек Норвегии. Это означало, что за два дня мы отмахали от двадцати до тридцати миль. В эту вторую ночь мы спали недолго, так как народ согласен был идти дальше. Как раз перед рассветом мы вздремнули пару часов в сарае на задах небольшого чистенького сельского домика. Я не знаю, как долго бы мы проспали, потому что часового мы не оставили, если бы нас не разбудил голос норвежца, – может быть, это был хозяин фермы, – трясущегося на своей повозке в поле за сараем. Когда путь освободился, мы ушли незамеченными.

Продвигаясь в темноте, мы обогнули деревню. Никаких признаков присутствия врага не было, поэтому мы решили подойти к одной из дальних ферм, чтобы позавтракать и поспать. Нам казалось, что мы заслужили удобную постель и горячую пищу, и полагали, что стоит попытаться. В сумерках мы присмотрели подходящую ферму. Тогда я послал Бьёрни и Кальва посмотреть, что к чему. Мы держали свои вещи в полной готовности и уже наметили путь отхода на случай необходимости поспешного бегства. Но этого, к счастью, не потребовалось. Пришел Кальв, чтобы проводить нас, и повел вниз. Мы были восхищены обильной трапезой из супа, яиц и картофеля, после чего нас проводили на сеновал. Сено было божественно уютным, и мы заснули крепким сном, предоставив другим беспокоиться за нас. Наши хозяева – отец, мать и два сына-подростка – были очень добры. Интересно, что они думали о расстрельной команде, в случае если нас обнаружит немецкий патруль. Но кажется, они не особо волновались.

Примерно в три часа мы проснулись и покинули сеновал ради следующей трапезы. Через некоторое время мы отправились в путь вместе с двумя подростками, которые собирались вывести нас на верную дорогу, ведущую к границе, а также с бутербродами и эрзац-кофе, приготовленными нам в дорогу. Мальчики были еще с нами, когда в полдень мы остановились для завтрака в маленькой хижине на склоне одного из холмов, возвышающихся над долиной. Вскоре после того, как путь наш возобновился и мы достигли гребня хребта, ребята указали нам на зубчатую линию горных пиков, обозначавших норвежско-шведскую границу. После этого они коротко попрощались с нами, повернулись и начали спуск в долину. Совсем немного времени оставалось им для того, чтобы вернуться на ферму засветло. Я понятия не имею, кто были эти люди, но та физическая и моральная помощь, которую они нам оказали, позволила нам продолжить свой поход, чувствуя себя на высоте».

Пять человек начали спуск вниз. С вершины хребта, на которую они только что поднялись, их дорога опускалась только на несколько сотен футов до ровного места, а затем начинался долгий постепенный подъем к границе. Снег начал становиться неприятным. Бьёрни и Кальв, не слишком радуясь этому, все же не испытывали особых затруднений. Но англичане, особенно Каузер, находили это несколько утомительным. Холод был достаточно сильным, чтобы проверить их на стойкость, а глубокий снег (в среднем шесть дюймов толщиной) делал ходьбу трудной. Но с художественной точки зрения погода была изумительной. Опускающееся солнце отбрасывало перед ними их длинные тени, а когда они оглядывались на пройденный путь, снег выглядел густо-розовым.

В сумерках, по их расчетам, они были в семи милях от вершины хребта и в семи милях от границы. Надо было искать какое-то убежище, так как на значительной высоте ночь могла быть слишком суровой для того, чтобы ночевать на природе только ради того, чтобы сэкономить половину дня. Тут внезапно среди деревьев показался неясный силуэт строения. Вглядевшись, они решили, что это охотничий домик, и казалось, он не был обитаемым. Джок Браун отворил дверь, и они вошли внутрь. Все они в той или иной степени замерзли, так что решили рискнуть и развести огонь. Этим занялись Кальв и Каузер, пока другие обследовали строение. Бьёрни обнаружил кухню, где было какое-то масло и немного муки. Это казалось удивительным, но тогда было не до того. Не ощущая времени, они сидели перед ревущим в дровах пламенем и ели довольно клейкие, но вполне пригодные лепешки, которые Брюстер соорудил из муки и масла, добавив немного сгущенного молока из пайков.

Наутро они приготовили другой завтрак и убрали все за собой, надеясь, что хозяин не станет сетовать на проявленную ими бесцеремонность. Они снова пошли. Брюстер заметил, что все сильно возбуждены и поглядывают в восточном направлении. Первое время их беспокоил ветер, особенно неприятны были отдельные снежные заряды, которые хлестали им в лицо.

Сразу после полудня они достигли последнего препятствия – горной цепи внушительной высоты. Судя по карте, они должны были достичь высоты 6000 футов, после чего спуститься в Швецию. Было ясно, что если они будут подниматься всю ночь, то им потребуется несколько часов, чтобы достичь противоположного склона, и при этом не было никакой надежды на укрытие. Пересечение безлюдной страны не казалось улыбкой судьбы.

Ночь обернулась для каждого настоящим адом. Они были недостаточно тепло одеты, у них не было опыта жителей гор, и жестокий ветер, который хлестал им в глаза, когда они старались разглядеть дорогу в темноте, создавал чувство полного бессилия, потому что его порывы были сильнее, чем человек, сильнее, чем его ноги, руки, сердце и весь организм, вся решимость и напряжение, вместе взятые. Но они шли дальше. Они делали это без рассуждений, без остановок на разговоры, не имея никаких размышлений по этому поводу. Они были слишком усталыми для подобных вещей. Если бы проклятый ветер стал слабее!

Они достигли вершины в первые утренние часы и начали спуск в Швецию, действуя совершенно автоматически. По другую сторону хребта погода была совсем другой, не было ветра, в воздухе ощущалась сырость, которая с рассветом обернулась обильным горным туманом. Как только они оказались на нейтральной территории, они замедлили движение. Туман стал редеть, но в сочетании со сверкающим блеском снега он создавал чрезвычайно сложные условия видимости. Часто даже в нескольких ярдах впереди невозможно было рассмотреть очертания рельефа. Именно в таких условиях Брюстер упал с уступа скалы высотой около десяти футов в толстый слой мягкого, рассыпчатого снега. Никаких повреждений он не получил, и Джок Браун сверху начал было смеяться, заметив исчезновение своего номера первого и услышав его удивленный возглас. Но пока он смеялся, он и сам угодил в тот же самый сугроб с того же уступа. Трое остальных проявили осторожность и, несмотря на слабый обманчивый свет, сумели спуститься обычным путем и вытащить Брюстера и Брауна.

У всех среди припасов, которые они взяли с собой в дорогу, были небольшие пузырьки бензедрина[43]43
  Бензедрин – препарат амфетамина, стимулирующее средство. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Его использовали изредка, в основном в ту ночь, когда «Артур» стоял у Хествика, но, в общем, таблетки были почти не тронуты. Теперь они действительно понадобились. Люди приняли по одной-две таблетки, чтобы сохранить активность в течение ночи, и снова перед тем, как начали последнюю стадию спуска по пологим склонам предгорий.

Когда они наконец спустились в долину и увидели маленькую деревню, расположенную под лесистым склоном, они были очень утомлены. «Это было в одиннадцатом часу утра, – писал Брюстер, – и мы были очень счастливы, что добрались. Взъерошенные, голодные, с десятидневной щетиной, но все, кроме Каузера, здоровые. Состояние Малькольма было плохое. В последние пару дней он испытывал сильные боли, но молчал об этом. Конечно, это было обморожение. Наверное, он, как уроженец Бразилии, был более восприимчив к холоду, но все же удивительно, что мы с Брауном тоже не заболели.

Местная полиция была очень дружелюбно настроена, и еще до того, как началось своего рода собеседование, мы попросили, чтобы они послали за врачом, чтобы тот осмотрел ноги Малькольма. Док явился и был очень обеспокоен. Вскоре после этого Малькольма отделили от нас и, как мы узнали позже, когда он присоединился к нам в Шотландии, его отправили в шведскую больницу, где он провел весьма спокойный месяц».

Полицейский начальник не слишком интересовался ими.

– Кто вы? – спросил он.

– Британские и норвежские военнослужащие.

– Как вы сюда попали?

– Мы пересекли Норвегию.

Тогда они сказали, что этим утром прибыло еще несколько британцев, но пораньше. Им разрешили повидаться, и, хотя они, конечно, хорошо знали, кто это такие, они с удивлением и восторгом встретили группу Ларсена. Но среди них не видно было Боба Эванса.

Ларсен и его группа были остановлены патрулем из двух немецких полицейских, один из которых был в своем черном мундире, а другой в гражданской одежде, в горном городке всего в нескольких сотнях ярдов от границы с норвежской стороны. Остановив норвежцев, немцы спросили у них, почему они не признают полицейский мундир, потребовали удостоверения личности и, хотя фальшивые документы их вроде бы вполне удовлетворили, заявили Ларсену, что всем пятерым лучше пройти в полицейское отделение для дальнейшего допроса. И они пошли, впереди – англичане и норвежцы, сзади – немцы. Это было совсем нехорошо, потому что большинство бывших у группы револьверов они оставили норвежцам, помогавшим им выбраться. Но у Билла Тебба револьвер еще был.

– Я попытаюсь что-то сделать с этими квадратными головами, – пробормотал он тихо идущим рядом.

– Хорошая мысль, – прошептал в ответ Ларсен. – Как только мы свернем за угол, изобразите удивление на ваших лицах.

Этот «заугольный» трюк был частью их уроков спасения. Он давал некоторую долю секунды, чтобы можно было вынуть оружие.

Как только они повернули за угол, Тебб выхватил свой револьвер и выстрелил. Его первый выстрел ушел в сторону, но ответный залп из «люгеров» поразил Эванса в живот. Тебб выстрелил еще два раза, и немцы упали. Оба они были убиты. Ларсен и Крейг бросились к тому месту, где лежал Эванс. Они попытались поднять тело, чтобы перенести его за границу. Ведь у них, вероятнее всего, было только несколько минут до того времени, пока звуки выстрелов не привлекут подмогу к предместьям городка. Но Боб Эванс весил добрых девяносто килограммов. Он был нетранспортабелен. Так или иначе, он был убит. Они хорошо рассмотрели его. Без всякого сомнения, он был мертв.

– Нам придется оставить его, – сказал Крейг. – Я вижу, что его опознавательный жетон на нем. Красный Крест опознает его. А нам лучше сейчас же уходить.

Так получилось, что Ларсен, Крейг, Тебб и Странд добрались до небольшой шведской деревни и очутились здесь. Этой горькой историей исчерпывался рассказ Ларсена и Крейга. Все они по-своему любили Боба Эванса, поэтому даже не знали, что сказать.

Немного позже днем они подсчитали, что обе группы, по всей видимости, пересекли границу с интервалом в один час и на расстоянии одной мили друг от друга. Это было примечательно, поскольку они шли порознь четыре дня и четыре ночи.

В течение следующих сорока восьми часов они сидели запертыми на замок в одном из домов в деревне. Шведы обращались с ними очень хорошо, и, когда мысль о смерти Эванса покидала их хотя бы на несколько минут, они принимались за разговоры. То, что произошло во фьорде, было предметом долгих обсуждений. Ларсен был рад вновь видеть Брюстера. За те недели, что прошли с тех пор, как «Артур» появился в Лох-Кернбоуне, они определенно стали друзьями. Часть их бесед касалась возвращения в Англию. Ларсен уже думал, как подготовить следующую затрещину немцам. Он задавался вопросом, что скажет об этой идее Тайни Фелл и что по этому поводу сможет сделать адмиралтейство.

Утром третьего дня за ними пришел транспорт, чтобы отвезти их в лагерь для интернированных, недалеко от Стокгольма. Спустя десять дней они оказались в самом Стокгольме. Были некоторые причины, задерживающие их в Швеции, и они знали о них. Воздушный рейс домой был зарезервирован, обеспечивалось проживание до наступления летной погоды. Брюстер оказался в довольно современной гостинице. Ему купили новую штатскую одежду, и он жил как бы в атмосфере отпуска. Он осмотрел Королевский дворец, здание парламента и Оперный театр. Он свободно ходил и общался, его кормили и поили. Ему почти жаль было улетать. Но все же, как и остальным, но в разное время, ему пришлось отбыть – в десять часов вечера 17 ноября его самолет приземлился в Льюхар-се, в его родной Шотландии, вдали от которой он был более месяца.

Его и Ларсена отметили наградами за эту необычную попытку. Брюстер получил крест «За выдающиеся заслуги», а Ларсен – медаль «За отвагу», наивысшее возможное отличие, не считая креста Виктории, который давали рядовым. Эта награда была особенной: Ларсен был первым иностранцем, получившим ее.

Где-то в январе до флотилии дошел слух, что Эванс был не убит, а ранен. Крейг и Тебб обратились в штаб подводных сил в Лондоне. Слух подтвердился. Потом, в феврале, прошел другой слух, что Эванс расстрелян. И этот слух, к сожалению, тоже оказался верным.

Полная картина прояснилась только после окончания войны. Немцы наткнулись на тело Эванса, оказалось, что он не был мертв. Его отправили в больницу, прооперировали и вернули его к жизни. Потом его допрашивали и в конце концов расстреляли, как шпиона. Это было сделано по непосредственному приказу генерала Кейтеля. И именно по показаниям Билла Тебба, бывшим одним из многих свидетелей, Кейтель был обвинен в Нюрнберге, признан виновным и повешен.