Текст книги "Положите ее среди лилий"

– Если мы вернем деньги, тогда дело придется закрыть, – заметила Паула. – Нет смысла работать бесплатно.

– Я понимаю, – сказал я. – Однако получившийся расклад все равно меня заинтересовал. И, кроме того, мне не нравится выполнять приказы Брендона. – Я допил свой скотч и отодвинулся вместе со стулом. – Что ж, полагаю, нам надо сделать перерыв. Мне бы не помешало вздремнуть.

Керман потянулся, зевнул и поднялся из-за стола.

– Я тут только что вспомнил, что завтра утром должен везти детишек Хоффлина в Голливуд, – сказал он, поморщившись. – Индивидуальная экскурсия на студию «Парамаунт». Если бы не шанс увидеть там Дот Ламур[8]8
  Дороти Ламур (1914–1996) – популярная американская актриса.


[Закрыть], я бы повесился. Эти трое ребятишек наводят на меня ужас.

– Ладно, – произнес я. – Послезавтра вернешься?

– Ага. Если меня не разберут на запчасти.

– К тому времени я решу, что мы делаем дальше. Если мы все-таки двигаемся вперед, то работать придется быстро и без накладок. Погоди-ка минутку. Я переговорю с Пэтом.

Я подошел к барной стойке, за которой Финнеган лениво перетирал стаканы. Оттуда как раз отходила парочка: какой-то старый греховодник и блондинка. Блондинка посмотрела на меня из-под накрашенных ресниц и подмигнула. Я подмигнул в ответ.

Когда они отошли достаточно далеко, я сказал:

– Пэт, есть один парень, который следит за мной. Крупный, сложен как боксер, нос и ухо покалечены, носит светло-коричневую шляпу со шнурком вокруг тульи. Курит сигары и, судя по его внешности, способен жрать ржавые гвозди. Не видел такого?

Пэт протер стакан, который держал в руках, посмотрел на свет и сощурился. Затем аккуратно поставил стакан на полку.

– Похож на Бенни Двона. Но можно проверить: если это Бенни, от него всегда разит чесноком.

– Я не подходил к нему настолько близко. А кто этот Бенни Двон?

Финнеган взял очередной стакан, сполоснул под краном и принялся протирать. Неторопливо отвечая на вопросы, он как будто специально выводил собеседника из себя. Но он не имел в виду ничего дурного – просто манера такая.

– Он настоящий головорез, – ответил Пэт, сощурившись на стакан и принимаясь за следующий. – Получил место в клинике Зальцера. Пока не связался с Зальцером, перебивался мелкими выигрышами. В тридцать восьмом году схлопотал пять лет за вооруженный разбой. Считается, что теперь он утихомирился, только я лично сомневаюсь.

– Что же он делает в клинике Зальцера?

Финнеган пожал плечами:

– Все сразу. Моет машины, чем-то помогает в саду – всякая мелочовка.

– Дело очень важное, Пэт. Если это Двон, ему грозит обвинение в убийстве.

Финнеган вытянул трубочкой толстые губы, словно собираясь присвистнуть.

– Что ж, описание очень похоже. Я видел его в такой шляпе.

Я снова повторил описание, стараясь ничего не упустить.

– Да, – подтвердил Финнеган. – Это прямо вылитый он. Постоянно с сигарой, а нос и правое ухо у него покалечены. Должно быть, он.

Я ощутил легкое волнение.

– Что ж, Пэт, спасибо.

Я вернулся к Керману и Пауле: все это время они наблюдали за мной из другого конца зала.

– Финнеган опознал того парня, – сообщил я им. – Его зовут Бенни Двон, и знаете что? Он работает на Зальцера.

– И как только тебе удается добывать сведения? – произнес Керман, усмехаясь. – Что же ты намерен теперь предпринять?

– Поставить в известность Мифлина, – сказал я. – Погоди еще секунду, хорошо? Я ему позвоню.

В управлении полиции мне сказали, что Мифлин отправился домой. Я нашел в справочнике его домашний номер и позвонил. После небольшого ожидания я услышал голос Мифлина, сонный и раздраженный.

– Говорит Маллой, – сказал я. – Прости, что разбудил, Тим, но я совершенно уверен, что выяснил личность парня, который убил Эвдору Дрю.

– Правда? – Мифлин оживился. – Что ж, отлично. И кто он?

– Бенни Двон. И вот еще что, Тим. Он работает у Зальцера. Если отправишься в клинику прямо сейчас, сможешь подцепить его на крючок.

Повисло долгое, тяжелое молчание. Я ждал, усмехаясь про себя и представляя выражение лица Мифлина.

– У Зальцера? – произнес он наконец не вполне членораздельно, словно набил рот горячей картошкой.

– Совершенно верно. У дружка Брендона.

– И ты уверен в этом?

– Именно. В любом случае я смогу его опознать, и Паула тоже. Мы с радостью дадим показания.

– Точно? – В его интонациях угадывались нерешительность и мука.

– Конечно. Зальцер, разумеется, может выйти из себя, но кому какое дело до Зальцера, за исключением Брендона?

– Черт побери! – с досадой воскликнул Мифлин. – Мне придется переговорить с Брендоном. Сам я в такое дело не полезу.

– Так давай, говори. Но обязательно передай ему, что я уже звоню дежурному редактору «Геральд», чтобы продать эту историю. Я не хочу, чтобы Двон выскользнул у тебя из рук только потому, что Брендон не пожелал расстраивать своего приятеля.

– Не делай этого! – взвыл Мифлин. – Слушай, Вик, ради бога, только не заигрывай с прессой. Такого Брендон точно не потерпит.

– Какая жалость, ведь именно это я и собираюсь сделать. Так и передай ему, а потом отправляйся за Двоном, если только не хочешь, чтобы на вас набросились газетчики. Пока, Тим.

Он все еще стенал, когда я повесил трубку.

Подошли Паула и Керман.

– Что, поставил его на уши? – спросил Джек, потирая руки.

– Он просто немного распсиховался. Полиция, похоже, не горит желанием досаждать Зальцеру.

Я набрал номер, подождал, затем услышал мужской голос: «Офис „Геральд“» – и попросил соединить с дежурным редактором.

Мне потребовалась пара минут, чтобы изложить ему всю историю. Он набросился на нее, словно умирающий с голоду на обед из пяти блюд.

– Зальцера, похоже, опекает Брендон, – пояснил я. – Я не удивлюсь, если он попытается все замять.

– Если у него получится, то не по моей вине, – ехидно ответил дежурный редактор. – Спасибо, Маллой. Пойду поищу дубинку, чтобы прибить эту крысу. Предоставь все мне: я его загоню в угол.

Я повесил трубку и вышел из телефонной будки.

– Интуиция подсказывает мне, что я назревает скандал, – сообщил я. – И если я прав, сегодня ночью Брендону не смотреть сладких снов.

– Какая досада, – отозвался Керман.

3

Если поехать на север по Оркид-бульвару, минуя поместье «Санта-Роза», то в итоге окажешься на узкой дороге, которая ведет к песчаным дюнам и к моему дому.

Дом не представляет собой ничего особенного, зато сюда не доносятся звуки чужого радио, а если мне приспичит петь в ванной йодлем, никто не станет возмущаться. Это четырехкомнатное бунгало построено из некрашеной канадской сосны, при нем имеется крохотный садик, порядок в котором поддерживает Тони, мой филиппинский мальчик-слуга. В сотне ярдов от моей входной двери плещут синие волны Тихого океана, а дом стоит в окружении зарослей кустов, голубых пальм и песка. Место уединенное, здесь тихо, как на кладбище, но мне нравится. Я живу здесь уже больше пяти лет, и меня не тянет искать другое место.

Выйдя из бара Финнегана, я поехал по песчаной дороге, ведущей к моему дому. До полуночи оставалось двадцать минут. В небе висела большая, похожая на дыню луна, и ее яркий белый свет заливал песок и кусты не хуже прожектора. Море напоминало черное зеркало. Воздух был горяч и неподвижен. Если бы мне повстречалась какая-нибудь блондинка, получилась бы романтическая ночь.

Завтра, говорил я себе, приближаясь к дому, будет хлопотный день. Паула пообещала проверить завещания и Макдональда, и Дженет Кросби, как только откроется администрация округа. Сам же я намеревался еще раз навестить медсестру Герни, разузнать, кто адвокат Морин Кросби, и поговорить с ним. Если получится, то собрать побольше информации о Дугласе Шерриле. А вот если в завещаниях не окажется ничего интересного, если адвокат Морин подтвердит, что все в порядке, и если поведение Дугласа Шеррила не вызовет никаких подозрений, тогда я действительно верну пятьсот долларов и буду считать дело закрытым. Однако в глубине души я был совершенно уверен, что дело закрывать не придется, хотя и был готов поверить в то, что напрасно теряю время.

Я подъехал к деревянному сараю, служившему мне гаражом, и, увязая ногами в горячем сыпучем песке, вышел открыть двери. Вернулся в «бьюик», заехал в гараж и заглушил мотор, собираясь закурить сигарету. И тут случайно посмотрел в зеркало заднего вида. Мое внимание привлекло какое-то движение в освещенных луной кустах.

Я выбросил спичку и замер, наблюдая в зеркало за зарослями кустов. До них было ярдов пятьдесят, и они располагались прямо позади машины. Кусты шевельнулись еще раз, ветки согнулись и задрожали, после чего снова замерли.

Ветра не было, так с чего бы кустам шевелиться? И ни одна птица не способна так растрясти куст, поэтому я решил, что кто-то – мужчина, а может быть, женщина – прячется там. Этот кто-то либо раздвигал ветки, чтобы лучше видеть, либо просто потерял равновесие и ухватился за куст, чтобы не упасть.

Это мне не понравилось. Люди не прячутся за кустами, если только не замышляют что-нибудь нехорошее. В прошлом Паула неоднократно предупреждала, что мой дом стоит в опасном уединении. Из-за своей работы я нажил врагов, и время от времени находились те, кто грозился разделаться со мной. Я потянулся вперед, сминая окурок. Это безлюдное место идеально подходит для человека с недобрыми намерениями. Здесь можно развязать небольшую войну, и никто даже не услышит, и я с тоской подумал о полицейском револьвере 38-го калибра, спрятанном в ящике моего шкафа.

Заглушив мотор, я выключил фары, и в гараже сделалось теперь совсем темно. Если тот, кто засел в кустах, что-то затевает, то для меня самый опасный момент будет, когда я выйду из гаража на лунный свет, чтобы запереть двери. С такого расстояния да на свету я стану мишенью, по которой невозможно промахнуться.

Если хочу застать врасплох того, кто укрылся в засаде, надо действовать быстро. Чем дольше я сижу в машине, тем более настороженным и подозрительным становится убийца – если это он. А если я не выйду, он может даже начать палить по машине в надежде задеть меня шальной пулей, и, кроме того, всегда остается вероятность, что он заявился сюда с сообщником, хотя я горячо надеялся, что это не так.

Я открыл дверцу машины и выскользнул в темноту. С того места, где я стоял, мне было видно полоску пляжа, густые заросли кустов и деревья, невероятно четко вырисовывавшиеся в лунном свете. Выходить из гаража на залитое светом луны пространство было бы безумием, и я не собирался этого делать. Я шагнул назад и провел ладонями по грубым доскам внутренней стены гаража. Не так давно, после веселой посиделки с Джеком Керманом, я заехал в гараж на большой скорости и едва не проехал его насквозь. Некоторые доски с тех пор я так и не починил, и теперь идея состояла в том, чтобы проделать в стене проем и выбраться наружу.

Я нащупал треснутую доску и принялся расшатывать ее. Все это время я не сводил взгляда с кустов. Ветви не двигались. Кто бы ни прятался за кустами, он сидел тише воды ниже травы. Доска поддалась под моим напором. Я толкнул ее чуть сильнее, затем отодвинул в сторону и пролез в образовавшееся отверстие.

За гаражом находится песчаная площадка, а затем снова кусты. Я пересек песчаный пятачок и добрался до спасительных кустов, не произведя ни звука, только здорово запыхался. Было жарко для подобного рода упражнений, и я, тяжело дыша, уселся на песок, чтобы подумать.

Разумнее всего было бы, не выходя на открытое пространство, обогнуть дом, пробраться внутрь и вынуть из ящика шкафа револьвер. Как только у меня в руках окажется оружие, я смогу справиться с любым, кто нарывается на неприятности. Выстрел из окна спальни, произведенный на пару футов выше кустов, наверняка выбьет дурь из того, кто там засел.

Однако, если я так и не выйду из гаража, тот, кто сидит в засаде, догадается, что я заметил его, и может двинуться в этом же направлении, чтобы отрезать мне путь. Или же он может подумать, что я все еще скрываюсь в гараже и боюсь выходить, – тогда он будет ждать дальше, пока я наконец не появлюсь.

Я медленно поднялся на ноги, не высовывая головы, и принялся осторожно пробираться к дому, прячась за кустами и ступая с осторожностью. Но примерно через десять ярдов кусты заканчивались и начинались снова футов через двадцать.

Эта проплешина впереди выглядела зловещей, и свет луны как будто лился прямо на нее. К этому моменту я уже вышел из-под прикрытия гаража. Тот, кто засел в кустах, тут же заметит меня, если я решу пересечь это пустынное пространство. Я продолжил двигался вперед, пока меня было не видно за кустами, затем остановился и посмотрел в сторону опасности. Меня утешало только то, что я находился на приличном расстоянии от места засады.

Теперь меня отделяло от противника не пятьдесят ярдов, а примерно сто двадцать. Чтобы попасть с такого расстояния в движущуюся мишень, пусть даже такую крупную, как я, нужно быть довольно хорошим стрелком. Я решил рискнуть.

Я снял шляпу, взял за поля и метнул в сторону засевшего в засаде противника, надеясь отвлечь внимание. Не успела шляпа упасть на песок, как я прыгнул вперед и побежал.

Одно дело бежать по твердой земле и совершенно другое, когда ноги по щиколотку тонут в рыхлом песке. Мое тело рвалось вперед, но ноги вязли на месте. Если бы не отвлекающий маневр со шляпой, пролетевшей в лунном свете, быть мне уже покойником.

Я упал на четвереньки, кое-как поднялся и нырнул в укрытие. Ночную тишину разорвал грохот выстрела. Пуля прожужжала мимо злым шершнем, всколыхнув волосы у меня на макушке. Выстрел был чертовски хорош. Я упал ничком, поджал ноги, сделал кувырок и снова оказался под защитой кустов. Прозвучал еще один выстрел, и пуля подняла горсть песка, попавшего мне в лицо.

Теперь я сидел тихо, словно пожилая леди, в дом к которой ворвались грабители. Потея и чертыхаясь про себя, я рванулся дальше, к более надежному укрытию, сотрясая кусты и топая по песку, словно бегущий носорог. Снова громыхнул выстрел, и на этот раз пуля скользнула по тыльной стороне моей ладони, содрав кожу и доставив боль, будто меня обожгли раскаленной кочергой. Я снова упал и какое-то время лежал, часто дыша, сжимая руку и не в состоянии различить что-нибудь, кроме корней, веток и колючей травы.

Если этот Буффало Билл решит подойти и посмотреть, не убит ли я, то мне несдобровать. Пришлось двигаться дальше. До дома по-прежнему было еще далеко, зато он давал надежное укрытие, и я надеялся до него добраться, двигаясь бесшумно. Я не собирался больше испытывать удачу. Кто бы ни засел в тех кустах, стрелять он умеет. Он едва не прикончил меня с такого расстояния, значит это стрелок высокого класса. Я не ощущал паники, но все равно обливался ледяным потом, и сердце колотилось, словно паровой молот. Я пополз по песку на четвереньках, стараясь двигаться как можно быстрее и не шуметь. Я преодолел футов пятьдесят, когда услышал шелест травы и внезапный треск сломавшейся ветки. Я окаменел, прислушиваясь и сдерживая дыхание, по спине словно забегали мурашки. Снова зашелестела трава, затем послышался мягкий шорох осыпавшегося песка: близко, слишком близко, черт побери! Я распластался на песке, и волосы у меня на голове встали дыбом.

В нескольких ярдах от меня кусты снова всколыхнулись, треснула еще одна ветка, затем наступила тишина. Противник стоял почти надо мной, я старательно прислушивался, и мне показалось даже, что я слышу его дыхание.

Мне ничего не оставалось, только ждать, и я ждал. Шли минуты. Он, вероятно, догадывался, что я совсем близко, поэтому тоже ждал в надежде, что я выдам себя каким-нибудь звуком. Я был готов прождать так всю ночь. Спустя какое-то время, показавшееся мне целой вечностью, он снова сменил позицию, на этот раз удалившись от меня. Я по-прежнему не шевелился и лишь прислушивался к его шагам, пока он переходил от куста к кусту, выискивая меня. Очень медленно и осторожно я встал на четвереньки. Дюйм за дюймом я поднимал голову, пока не сумел осмотреться сквозь редеющие ветки кустов. И тогда я увидел его. Это был тот самый парень! В той же светло-коричневой шляпе, те же широкие плечи, словно ворота амбара, покалеченное ухо и сломанный нос. Он замер в лунном свете, примерно в тридцати ярдах от меня, сжимая в руке кольт 45-го калибра. Двон стоял вполоборота ко мне, всматриваясь в кусты справа. Если бы у меня было оружие, я бы попал в него запросто: с такого расстояния это было бы не труднее, чем подстрелить кролика из дробовика. Однако оружия у меня не было, и все, что я мог, – это наблюдать за ним и надеяться, что он уедет.

Двон стоял, неподвижный, напряженный, вытянув перед собой руку с револьвером. Затем он повернулся в мою сторону и зашагал прямо на меня, несколько бесцельно, словно сомневаясь, что движется в верном направлении, но твердо намереваясь меня найти.

Я снова вспотел. Десять хороших шагов – и он меня обнаружит. Я сел на корточки, прислушиваясь к его осторожным шагам, сердце колотилось, дыхание вырывалось сквозь стиснутые зубы.

Парень остановился в трех футах от меня. Я видел сквозь кусты его крепкие ноги в брюках. Если бы отнять у него оружие…

Тут он повернулся ко мне спиной, и я бросился на него. Мои руки, мои мысли, мой прыжок – все было нацелено на его револьвер. Обе мои руки сомкнулись на его толстом запястье, плечом я ударил его в грудь, заставив пошатнуться. Он издал изумленный возглас, в котором слились ярость и тревога. Я вывернул ему запястье, стиснул ему пальцы и выхватил револьвер. На какое-то мгновение все складывалось по-моему.

Он был парализован внезапностью моего прыжка и болью, когда я прижал его пальцы к рукояти револьвера. А затем, когда оружие было уже у меня, он перешел к действиям. Кулаком он заехал мне по шее – сокрушительный удар, которым можно вогнать в дубовую доску шестидюймовый гвоздь. Я кинулся в кусты, пока еще сжимая оружие и пытаясь достать пальцем до спускового крючка, но не успел: Двон ботинком выбил револьвер у меня из рук. Оружие улетело куда-то в заросли. Что ж, это не так уж плохо. Пусть безоружен, зато и он тоже.

Он неуклюже ринулся в мою сторону, продираясь через кусты. Однако эти кусты в песчаных дюнах требуют к себе уважительного отношения. Им не нравится, когда через них ломятся, и, не успел Двон сделать и пары рывков, как споткнулся о корень и растянулся на земле.

Эта заминка позволила мне вскочить на ноги и выйти на открытое место. Если уж нам предстоит рукопашная, не хочу, чтобы мне мешали кочки травы, кусты и корни. Этот парень гораздо тяжелее меня, у него удар как у мула копытом, и у меня все еще кружилась голова после того, как он заехал мне по шее. Я не хотел получить еще раз. Единственный приемлемый способ бороться с ним – иметь побольше свободного пространства, чтобы отступать и нападать снова.

Он вскочил и припустил вслед за мной уже через долю секунды, а бегать он умел. Он нагнал меня, когда я прорывался через последнюю кущу кустов. Я увернулся от его первого замаха, двинул его по носу, но он кинулся снова, и я получил удар в висок, от которого у меня клацнули зубы.

Когда он снова пошел в наступление, я отчетливо увидел его лицо в лунном свете: холодное, жестокое выражение лица убийцы, настроенного уничтожать, и ничто или никто не сможет его остановить. Я отскочил в сторону, развернулся и как следует заехал ему по искалеченному уху: от этого удара он пошатнулся, а я ощутил уверенность в своих силах. Может, он и крупнее меня, но его тоже можно ударить, и ему больно. Он крякнул, пригнулся, помотал головой, руки со скрюченными пальцами потянулись вперед. Я не стал ждать, пока он бросится, а сам шагнул к нему, ударив двумя кулаками сразу. Только на этот раз он отстранился, а его руки сомкнулись на лацканах моего пиджака, и он притянул меня к себе.

Я резко замахнулся коленом, однако он знал все о подобных приемах и успел повернуться ко мне боком, приняв сильный удар на бедро. Одной рукой он отпустил мой пиджак и вцепился мне в шею, а я двинул ему по ребрам. Он снова крякнул, однако его пальцы, похожие на стальные крючки, впились мне в горло.

И вот тогда я по-настоящему набросился на него. Я понимал, что, если он обессилит меня, мне конец, а этот парализующий хват за горло способен лишить меня сил за какие-то секунды, если я не заставлю его разжать руки. Я замолотил его по ребрам, затем, поскольку он все еще не выпускал меня, ткнул ему пальцами в глаза.

Он издал пронзительный крик, выпустил мою шею и отшатнулся назад. Я кинулся за ним, навалившись всем телом. Он закрывал руками глаза, и ему некуда было деваться. Он не мог сопротивляться, и я тяжелым тумаком заставил его упасть на колени. Не было смысла и дальше отбивать об него кулаки, поэтому я отступил назад и дождался, пока он откроется для удара. Его дыхание вырывалось короткими всхлипами. Он силился подняться на ноги, но у него не получалось. Застонав, он отнял руки от лица, чтобы упереться в землю и встать, и именно этого момента я ждал. Я прицелился и ударил его снизу в челюсть. Он запрокинулся назад и упал на песок, словно раненая белка, затем начал подниматься на ноги, но снова упал и обмяк.

Я навис над ним. Парень был в полной отключке, и, глядя на струйки крови, сочившейся из уголков его глаз, я посочувствовал ему. Мне вовсе не хотелось его калечить, но борьба шла на смерть, мою или его, а я, по крайней мере, оставил его в живых.

Я снял с него толстый кожаный ремень, перевернул его на живот и стянул руки у него за спиной. Сняв свой ремень, я связал ему лодыжки.

Парень был слишком тяжелый, чтобы его нести, а мне хотелось добраться до телефона и пистолета. Решив, что ничего с ним не сделается, пока я не вернусь, я побежал к дому.

Мне понадобилась пара минут, чтобы снова разбудить Мифлина. На этот раз он был взбешен, как шершень, которого шлепнули мухобойкой.

– Ладно, ладно, – сказал я. – У меня здесь Двон.

– Двон? – Гневные интонации исчезли. – У тебя?

– Да. Пошевеливайся. Бери своих парней и фургон. Я хочу наконец поспать сегодня ночью.

– Двон! Но Брендон же сказал…

– К черту все, что сказал Брендон! – прорычал я. – Приезжай и забери его отсюда.

– Не кипятись, – мрачно бросил Мифлин. – Я уже еду.

Когда я опустил трубку на рычаг, где-то в дюнах раздался приглушенный выстрел. В два стремительных прыжка я подскочил к шкафу, распахнул дверцу и схватил свой револьвер. Эхо выстрела еще не успело затихнуть, а я уже был у входной двери. Но я не выскочил на лунный свет. Я находился в тени веранды, осматривая местность, но ничего не увидел и ничего не услышал – стоял и боялся.

Затем где-то за деревьями завелся двигатель, и машина рванулась с места, быстро переходя с одной передачи на другую.

Я спустился по ступеням веранды, держа револьвер на уровне пояса, пробежал по садовой дорожке, пересек залитое лунным светом пустое пространство. Шум удалявшейся машины становился все слабее и слабее и наконец затих вдали.

Я подошел к Бенни Двону и остановился рядом. Кто-то выстрелил ему в голову с очень близкого расстояния. Пуля пробила ему череп и оставила пороховой ожог на изуродованном ухе.

Он выглядел совершенно безобидным и одиноким. И еще он выглядел совершенно мертвым.

4

Я толкнул стеклянную матовую дверь, на которой золотыми буквами было написано: «Юниверсал сервисес», а в правом углу, буквами поменьше, – «Исполнительный директор Виктор Маллой». Маленькая блондинка, сидевшая за коммутатором в приемной, одарила меня жеманной улыбочкой.

– Доброе утро, мистер Маллой, – сказала она, демонстрируя свои белые красивые зубки.

У нее был вздернутый носик и щенячьи манеры. Казалось, стоит лишь погладить ее, и она завиляет хвостиком. Милое дитя. Не больше восемнадцати, и всего два предмета обожания: я и Бинг Кросби[9]9
  Гарри Лиллис «Бинг» Кросби (1903–1977) – американский певец и актер, невероятно популярный исполнитель, начиная с 1926 г. вплоть до самой своей смерти. Его хит «White Christmas» занесен в Книгу рекордов Гиннесса.


[Закрыть].

Две малышки, сидевшие за пишущими машинками, тоже блондинки и тоже со щенячьими манерами, улыбнулись мне, как улыбаются полные обожания девочки-подростки, и тоже сказали:

– Доброе утро, мистер Маллой.

Мистер Маллой окинул взглядом свой гарем и сообщил, что утро сегодня отменное.

– А мисс Бенсинджер уехала в администрацию округа. Она, наверное, немного опоздает, – сообщила мне блондинка за коммутатором.

– Спасибо, Трикси. Я сразу к себе в кабинет. Как только она придет, передайте ей, что она мне нужна.

Трикси склонила головку и одарила меня таким взглядом, который кое-что значил бы, будь она на пару лет постарше и не моя сотрудница, затем она развернулась на стуле, чтобы принять входящий звонок.

Я зашел в свой кабинет и закрыл дверь. Часы на моем столе показывали пять минут одиннадцатого: для выпивки рановато, хотя мне хотелось выпить. После недолгого колебания я решил: откуда бутылке знать, что еще слишком рано? – извлек ее из ящика стола и налил себе маленький, даже стыдливый, глоточек. Затем сел, закурил сигарету и перебрал утреннюю почту, не найдя ничего интересного для себя. Я бросил все в ящик для бумаг, чтобы Паула сама потом посмотрела, положил ноги на стол и закрыл глаза. После ночных треволнений я ощущал себя несколько потрепанным.

Зеленая блестящая муха сонно жужжала над головой. Две машинистки стучали по клавишам в приемной. Трикси играла со штекерами коммутатора. Я задремал.

Без двадцати одиннадцать я вздрогнул, услышав в приемной голос Паулы. Мне хватило времени убрать со стола ноги и подтянуть к себе ящик с документами, прежде чем она открыла дверь и вошла.

– Вот и ты наконец, – произнес я как можно бодрее. – Входи же.

– Если уж тебе приходится спать в конторе, может, постараешься не храпеть? – сказала она, пододвигая стул и усаживаясь. – Это деморализует служащих.

– Они уже не первый год деморализованы, – усмехнулся я. – А я прошлой ночью спал часа два. Сегодня утром я усталый старик, и относиться ко мне нужно по-доброму.

Взгляд ее спокойных карих глаз задержался на синяке у меня на скуле, а ее брови приподнялись на полдюйма.

– Проблемы?

– Скорее, волнения. – И я рассказал ей о визите Бенни Двона.

– Так он мертв? – спросила она, встревоженная. – И кто его застрелил?

– Наверняка не знаю, однако одна догадка у меня имеется, – сказал я, закидывая ноги на стол. – Через десять минут после моего звонка Мифлину появились копы, только Мифлина среди них не было. Помнишь тех копов, которых мы видели в управлении полиции, один рыжий, другой такой жилистый? Так вот, появились они. Сержант Макгроу – это рыжий, и сержант Хартселл. Парочка милых, хорошо воспитанных говнюков, встречи с которыми лучше избегать в любой день недели. Они, не стесняясь, выразили свою радость, обнаружив Двона мертвым. Разумеется, это вполне понятно. Его смерть позволяет Зальцеру отмазаться. Ему всего-то и нужно теперь заявить, что Двон больше у него не работает. Для чего Двон угнал машину Зальцера, убил Эвдору и пытался прикончить меня – это предстоит выяснить полиции. Могу поспорить, они никогда этого не выяснят.

– Ты сказал, у тебя есть догадка, кто его убил.

– Да. Когда те двое уволокли тело Двона, я побродил вокруг в поисках улик. Они приехали на полицейской машине с ромбиками на протекторе. Такой же точно след я обнаружил на песке за своим домом. Подозреваю, что они заявились рано вечером, чтобы следить за мной, и наблюдали из первого ряда то небольшое представление, которое устроил в честь меня Двон, а когда я выбил из него дух и оставил связанным, искушение оказалось для них слишком велико. Пока я звонил Мифлину, они отыскали Двона и заставили его умолкнуть навсегда.

– Ты хочешь сказать, что два офицера полиции… – начала Паула, и ее глаза широко распахнулись.

– Подумай, от скольких бед это спасает, – сказал я. – Поставь себя на их место. Вот парень, которого разыскивают по обвинению в убийстве и который с большой вероятностью заговорит, если когда-нибудь будет привлечен к суду. Ему наверняка есть много чего рассказать о докторе Зальцере, чтобы было интереснее читать газеты. Брендон – приятель Зальцера. Что может быть надежнее, чем всадить Двону пулю в башку и избавить от суда и прочих неприятностей приятеля Брендона? Просто, верно? Возможно, я ошибаюсь, но вряд ли. В любом случае здесь мы мало что можем сделать, поэтому давай пропустим это и перейдем к тем вопросам, которыми мы можем как-то заниматься. Тебе удалось прочесть завещание Кросби?

Паула кивнула:

– Дженет не составляла завещания. Кросби оставил три четверти своего состояния ей и одну четверть – Морин. Очевидно, Дженет была его любимицей. В случае смерти Дженет Морин получает все, если будет хорошо себя вести. Однако, если Морин хоть раз будет замешана в скандале и ее имя попадет в прессу, все состояние отойдет научно-исследовательскому центру Оркид-Сити, а ей будет выплачиваться всего тысяча долларов в год. Доверенный представитель Кросби – компания «Глинн энд Коппли», они находятся на третьем этаже в одном здании с нами. Половина капитала Кросби вложена в дело, другой половиной Морин вольна распоряжаться, разумеется, при условии, что ведет себя хорошо.

– Отличная почва для шантажа, – заметил я. – Если она вдруг оступится и какой-нибудь проходимец узнает об этом, он сможет вытрясти из нее все деньги. Ей ведь будет не особенно весело жить на тысячу в год, правда?

Паула пожала плечами:

– Многие девушки живут на меньшую сумму.

– Разумеется, но только не дочки миллионеров. – Я взял нож для бумаг и принялся ковырять дырки в промокашке. – Значит, Дженет не оставила завещания. Следовательно, Эвдора не получала от нее никакого наследства. В таком случае откуда же она взяла деньги? – Я поднял глаза и задумчиво уставился на Паулу.

– Предположим, ей было известно о лечении Морин от наркотической зависимости? Предположим, Морин платила Эвдоре, чтобы та держала рот на замке? А это мысль. Потом появляюсь я, и Эвдора решает, что сможет выжать из Морин еще немного денег. Она говорит мне, чтобы я вернулся в девять вечера, а затем звонит либо Морин, либо ее представителю, которым вполне может оказаться доктор Зальцер. На самом деле это и должен быть доктор Зальцер. «Дайте еще денег, или я заговорю» – так она могла пригрозить. И Зальцер посылает Двона, чтобы урезонить Эвдору. Вместо того либо даже действуя по прямому приказу, Двон убивает Эвдору. Как тебе такая версия?

– Звучит вполне складно, – с сомнением произнесла Паула. – Но все это лишь домыслы.

– Совершенно верно. Это домыслы. И все же что-то в них мне импонирует. – Я проковырял еще три маленькие дырочки в промокашке, прежде чем продолжить. – Думаю, мне стоит еще раз перемолвиться словечком с медсестрой Герни. Слушай, Паула, сегодня днем у нее нет дежурства. Может, ты позвонишь в ассоциацию медсестер и попробуешь узнать у них ее домашний адрес? Наплети им с три короба. Наверное, они дадут тебе адрес.

Когда Паула вышла из кабинета, я еще немного отпил из бутылки и закурил очередную сигарету.