Текст книги "Кинжал и пудреница"

Джеймс Хэдли Чейз
Кинжал и пудреница

Глава 1

Крысиная нора, которую мне сдали под бюро, находилась на шестом этаже обветшалого дома, в тупике, упирающемся в Сан-Луи Бич. Кошачьи концерты, шум уличного движения, вопли ребятишек, ругань в пристройках на другой стороне, которые сдавались внаем по дешевке, врывались в открытое окно общим гамом. Это место было столь же предназначено для жилья и умственных занятий, сколь уроки хорошего тона – проститутке из низкопробного кабака. Именно поэтому я проделывал почти всю умственную работу ночью и уже пять дней оставался в бюро один, напрягая клетки моего мозга в поисках способа выбраться из создавшейся ситуации.

Я проиграл и, сознавая это, тем не менее не находил выхода из положения, в котором очутился. И все же моему серому веществу понадобилась хорошая взбучка, прежде чем я пришел к заключению поставить на всем этом точку. Я принял это решение теплой июльской ночью, ровно в 23.10, спустя полтора года после прибытия в Сан-Луи Бич. Такое событие обязательно нужно было спрыснуть. Когда я рассматривал бутылку на свет, чтобы окончательно убедиться в полном отсутствии наличия, я вдруг услышал на лестнице шаги.

Другие бюро на моем этаже и лестнице были закрыты на ночь. Я и мыши были единственными обитателями дома в этот час. Услышав скрип половиц, мы бросились врассыпную.

У меня в конторе за весь прошлый месяц побывали только полицейские. Казалось невероятным, что главный инспектор Редферн может прийти в такой час, но кто его знает? От Редферна можно было ожидать все, что угодно, когда речь идет о способе, как избавиться от меня. Он внушал мне такую же симпатию, как гремучая змея – кролику, и вышвырнуть меня из города в течение суток было бы в его манере.

Шаги приближались. Они не были торопливыми, скорее размеренными. Я выхватил окурок сигареты из кармана жилета и закурил. Это был мой последний окурок, и я берег его для исключительных случаев, вроде этого, В коридоре горела лампа, и свет ее отражался в матовом стекле входной двери. Лампа с высоты бюро бросала круг света на стол, но дальше все тонуло во мраке. Стекло стало темным, когда шаги, раздававшиеся в коридоре, замерли возле моей комнаты.

Тень была огромной: плечи шире стекла в дверном проеме, на тыквообразной голове – шляпа эпохи плаща и кинжала, напоминавшая времена, когда я еще под стол пешком ходил. По стеклу поскребли ногтем, затем ручка повернулась и дверь открылась. Я направил свет настольной лампы на непрошеного гостя.

Человек, как я и предполагал, был огромен, словно двухтонный грузовик. Его лицо было круглое, как мяч, а кожа упругая и розовая. Черные усики извивались под носом, подобно щупальцам осьминога. Маленькие глазки смотрели на меня из-под жирных складок черносливинами в сахарной пудре. Он страдал от характерной для толстяков одышки. Верх широкополой шляпы касался дверного проема, и ему пришлось наклониться, чтобы пройти в помещение. Его длинное, хорошо сшитое пальто было отделано каракулевым воротником, а на ногах красовались безукоризненно начищенные туфли на толстой подошве.

– Мистер Джексон? – у него был резкий и хриплый голос, непохожий на голос, который ожидаешь услышать от подобной туши.

Я поднял голову.

– Мистер Флойд Джексон? – еще раз переспросил он. Я подтвердил кивком головы.

– О'кей! – восклицание донеслось до меня сквозь слабое придыхание.

Потом он вошел в комнату и закрыл дверь.

– Вот моя визитка, мистер Джексон.

Он бросил карточку на стол. Он, я и стол занимали весь объем комнаты, и воздуха оставалось ровно столько, чтобы не задохнуться. Я взглянул на карточку. На ней ничего не было написано, кроме имени. Ни адреса, ни профессии, ничего, что указывало бы на личность. Всего два слова: «Корнелиус Герман». Пока я рассматривал карточку, он подтащил к столу стул и сел. Это был хороший, солидный стул, сделанный на века, но и он прогнулся, когда тип разместил на необширное седалище. Сидя, он занимал гораздо меньше места, и воздух в комнате снова начал циркулировать. Он положил огромные руки на трость. Бриллиант, чуть меньше дверной ручки, искрился на его мизинце, притягивая мой взгляд. Может быть, Корнелиус Герман и был проходимцем, но деньги у него водились. Я это чуял, а мое обоняние никогда не подводило, когда дело касалось денег.

– Я наводил о вас справки, мистер Джексон, – сказал он, в то время как его маленькие глазки тщательно изучали мое лицо. – Вы довольно забавный субъект.

Главный инспектор Редферн во время своего последнего визита сказал примерно то же самое, но в более грубых выражениях.

Я ничего не предпринимал. Ждал и гадал, что же он, собственно, еще скажет.

– Мне сказали, что вы пройдоха и хитрец, – продолжал он. – Большой, большой хитрец, но тихоня. Вы проницательны и не слишком щепетильны, но у вас есть смелость, апломб и жесткость. – Он посмотрел на свой перстень, потом на меня и усмехнулся.

Наперекор здравому смыслу комната вдруг повисла на немыслимой высоте, и ее обступили тишина и пустота ночи. Я поймал себя на мысли, что мой гость напоминает кобру, которая свернулась в кольцо и только выбирает время для броска.

– Года полтора, кажется, вы в нашем городе, – сказал он после непродолжительной паузы. – До этого вы работали в Нью-Йорке детективом в страховом агентстве. У этой профессии достаточно возможностей для шантажа. Может быть, именно поэтому вас попросили подать в отставку… Не знаю. Прямых доказательств не было, просто администрацию удивило, что вы живете на широкую ногу, несоразмерно вашему скромному заработку. Это навело их на определенные размышления. В области страхования трудятся весьма осторожные люди.

Он снова сделал передышку, чтобы еще раз изучить своими черносливинами мою реакцию на его слова. Надеюсь, непроницаемость моего лица оказалась на должной высоте.

– Вы подали в отставку, – слова вновь полились из его рта, как из водопроводного крана, – и через некоторое время стали следователем в Ассоциации охраны отелей. И снова у вас прокол: директор одной из гостиниц подал жалобу, что вы прикарманиваете страховые взносы. Но его слово было против вашего слова, и скрепя сердце Ассоциация сочла, что веских улик нет. Вас из Ассоциации попросили уйти. Естественно, добровольно. Потом вас содержала женщина. Как мне говорили, одна из многих в вашей обширной коллекции. Она достаточно быстро это раскусила и перестала давать деньги, понимая, что вы истратите их на других женщин. Еще позднее вы решили попробовать себя в роли частного детектива. Вы получили разрешение у прокурора штата благодаря ловко подстроенному свидетельству ваших знакомых, что у вас безукоризненная репутация. И вот вы в нашем городе. Никакой конкуренции для частных детективов. Вы специализировались на бракоразводных делах, и первое время у вас все шло благополучно. Но что это? Опять шантаж… судебное расследование… Казалось, ваша звезда закатится, но, признаю, вы оказались настолько изворотливы, что смогли избежать крупных неприятностей. Однако вами заинтересовалась полиция. Ее внимание чрезвычайно усложнило ваше положение. А когда у вас отобрали патент, вы остались без работы, мистер Джексон. Конечно, вы пытаетесь все-таки работать частным детективом, но вам уже нельзя дать объявление в газете или нацепить табличку с фамилией на входную дверь. Если полиция узнает, что вы продолжаете свою деятельность, уже не защищенную патентом, тут же арестует. С той минуты, когда вы во всеуслышание объявили, что готовы взяться за любое дело, не задавая лишних вопросов, даже ваши приятели – содержатели притонов отказались от услуг мистера Джексона. У вас за душой ни цента. Последнюю неделю вас гложет единственная проблема: рвать из нашего города когти или погодить пока. Я прав?

– Правы, – согласился я, устраиваясь поудобнее. Мое любопытство было возбуждено. Конечно, Герман мог оказаться проходимцем, но по бриллианту ценою в пять «штук» и явно дорогой шляпе об этом трудно было догадаться, полагаясь только на интуицию. Блеск в его глазках выдавал умение постоять за себя, и не только в финансовом смысле. А по линиям губ я прочитал, что ему нравится коррида. Особенно в тот момент, когда разъяренный бык наматывает на рога кишки, вывалившиеся из распоротого брюха лошади. Я таких типов за милю узнаю. Еще я понял, что, невзирая на тучность, Герман дьявольски силен. Не хотелось бы взять и попасть ему в лапы!

– Не унывайте, мистер Джексон, – подбодрил он меня неожиданно. – Я могу предложить вам работу.

Ночной воздух, проникая сквозь открытое окно, холодил мой затылок. Мохнатая бабочка суматошно кружила под лампой. Бриллиант бросал разноцветные блики. Мы с Германом изучали друг друга. Молча.

Я первым нарушил тишину:

– Какого рода работа?

– Опасная работа, мистер Джексон. Но вам некуда деваться, и вы согласитесь.

Я подумал, в конце концов, он знает, кого покупает. Потом пусть пеняет на себя.

– Почему вы выбрали именно меня?

Он прикоснулся к тоненьким усам толстым пальцем.

– Вид работы продиктовал кандидатуру исполнителя. Вопрос, казалось, был исчерпан.

– Ну что ж, приступим к делу, – сказал я. – Я куплен. Герман облегченно вздохнул. Он, без сомнения, был уверен, что у него возникнут трудности со мной. А еще ему следовало бы знать, что я не веду длительных разговоров с владельцами таких бриллиантов.

– Позвольте рассказать вам историю, которую мне поведали сегодня, – сказал он, – а потом объясню, что вам надо делать. – Он еще раз вздохнул и продолжил:

– Я – импресарио.

Было похоже, что это его ремесло. Никто не носит такие шляпы и каракулевые воротники ради удовольствия.

– Я представляю интересы нескольких больших звезд и множества мелких. Среди этих мелких есть одна молодая особа, специализирующаяся на представлениях особого рода в частных домах. Ее зовут Веда Руке. Ее занятие состоит в том, что она медленно, вещь за вещью раздевается на глазах у публики. На профессиональном языке это называется «листопад». Ее номер пользуется изрядным спросом, иначе она бы меня не заинтересовала. Это большое искусство.

Он снова посмотрел на бриллиант и потом на меня. Я старался всем своим видом показать, что разделяю его восхищение стриптизом, но не думаю, что мне это удалось.

– Прошлым вечером мадемуазель Руке исполнила свой номер на обеде деловых людей, в доме мистера Линдснея Бретта.

Маленькие черные глазки испытующе посмотрели на меня, – Может, вы не слышали о нем?

Я показал взглядом, что знаком с этой фамилией, так как давно дал себе задание – узнать о всех миллионерах Сан-Луи Бич, а Бретту принадлежали крупные владения в нескольких километрах от города, последние большие владения на Оушн Роад, где обитают богачи, Оушн Роад – извилистая авеню, окаймленная по обеим сторонам пальмами и тропическими цветами, расположена у подножия возвышенности. Дома там уединенные, построенные в глубине частных парков, окружены четырехметровыми стенами. Чтобы жить на этой авеню, нужны деньги, и деньги немалые. У Бретта было столько «капусты», сколько мне и не снилось. У него имелись яхта, пять машин, взвод садовников и слабость к молодым аппетитным блондинкам. Когда он не был занят блондинками и деловыми встречами, он пересчитывал толстые пачки денег – доход от двух нефтяных компаний и сети больших магазинов, расположенных в Сан-Франциско и Нью-Йорке.

– Когда мадемуазель Руке окончила свой номер, – продолжил Герман, – Бретт предложил ей присоединиться к приглашенным и во время вечеринки похвастался коллекцией античных редкостей. Открыв сейф, он извлек и показал гостям свое последнее приобретение – кинжал работы Бенвенуто Челлини, искуснейшего ювелира эпохи Возрождения. Мадемуазель Руке сидела возле сейфа и, когда Бретт набирал цифровую комбинацию, запомнила последовательность, не отдавая в том себе отчета. Я должен отметить, что у нее замечательная память. Кинжал произвел на нее огромное впечатление. Она призналась мне, что это самая прекрасная вещь, которую она когда-либо видела.

До сих пор роль, уготованная мне в этом деле, была неопределенной. Ужасно хотелось промочить горло глотком виски, потому что клонило ко сну. Я взялся за это дело и должен дослушать рассказ до конца.

– Позже, ближе к полуночи, когда большинство приглашенных разъехалось, хозяин проводил Руке в отведенную ей комнату, рассчитывая на ее благосклонность ночью. Он полагал, что, занимаясь подобным ремеслом, она более чем доступна, но не тут-то было.

– А чего же она ждала? – раздраженно сказал я. – Когда женщина имеет такую профессию, то с ней обращаются подобающим образом.

Он оставил мое замечание без внимания и продолжал:

– Бретт страшно разъярился. Он потерял всякий контроль над собой. Кто знает, чем бы все это кончилось, если бы не двое приглашенных, которые пришли посмотреть, отчего поднялся такой шум. Бретт был так взбешен, что стал угрожать мадемуазель. Он сказал, что раз она выставила его перед гостями на посмешище, то заплатит за все сполна, а слов на ветер он не бросает.

Я начал терять терпение. Единственное, чего мне хотелось, так это дать Герману под задницу, чтобы на ней образовалась внушительная вмятина. Девушка, которая раздевается перед пьяной компанией, не может рассчитывать на симпатию.

– Когда она наконец уснула, то увидела сон, – продолжал мистер Герман. Он сделал паузу, вытащил из кармана портсигар и положил его на стол. – Я вижу, вас хочется курить, мистер Джексон?

Я поблагодарил – он угадал мое желание. Если чего и не хватало еще, так это стакана виски.

– Ей приснилось, что она спустилась вниз, открыла сейф и, взяв оттуда футляр с кинжалом, положила на его место пудреницу.

Я покрылся мурашками от хребта до корней волос на голове. Хорошо состряпанное выражение внимания к собеседнику на моем лице сохранилось, однако в мозгу резко прозвучал сигнал опасности.

– Вскоре после этого она проснулась. Было около шести часов утра. Она решила уйти, прежде чем проснется Бретт.

Сегодня в двенадцать она открыла сумочку и обнаружила, что пудреницы нет, а на дне лежит кинжал Челлини.

Я провел рукой по волосам, мечтая о глотке виски. Тревога не покидала меня.

– Она тотчас же поняла, что произошло. Когда бывает перевозбуждена, то во сне ходит, как сомнамбула. Она взяла кинжал Челлини во сне. Ее сон был явью.. Вот как все произошло…

Наконец мы добрались до сути и обменялись взглядами.

– Пусть отнесет кинжал в полицию и расскажет все, как было, – сказал я. – Полиция уладит ее отношения с Бреттом.

– Это не так-то просто. Бретт ей угрожал, а, когда он рассержен, с ним лучше не связываться. Руке считает, что он может подать в суд еще до того, как она отнесет кинжал в полицию.

Герман выдохнул так, что волна воздуха ударила мне в лицо:

– Бретт будет утверждать, что Веда украла кинжал, но, не сумев продать, решила отнести в полицию, а всю историю – представила сомнамбулизмом. Чтобы свести с девушкой счеты, Бретт заявит, что никакой пудреницы в сейфе нет.

Я с сожалением покачал головой и погасил окурок сигареты.

– Почему же она не может обратить эту вещь в деньги, раз она такая ценная?

– По той очевидной причине, что она уникальна. За всю свою жизнь Челлини выковал только два кинжала, один из которых принадлежал Бретту. Все антиквары знают, кто владелец кинжала. Продать его невозможно, но разве что только в том случае, когда сделку оформит сам Бретт.

– Ну, что ж, пусть он подаст жалобу. Руке продемонстрирует свой номер перед присяжными и утрет нос Бретту. Они ее не арестуют, это понятно.

– Нет, – возразил Герман, – мадемуазель Руке не может позволить себе подобную рекламу. Если Бретт подаст жалобу – от болтовни в газетах не избавиться. Репутация девушки будет окончательно подмочена.

– Что, Бретт собирается подать жалобу? Герман улыбнулся:

– Вот мы у цели, мистер Джексон. Бретт сегодня утром уехал в Сан-Франциско. Он вернется завтра утром, а пока уверен, что кинжал лежит у него в сейфе.

Я знал, что за этим последует, но хотел, чтобы он сам сказал мне об этом.

– Итак, что же мы будем делать?

Это дало ему возможность перейти к активным действиям.

Он вытащил из внутреннего кармана пачку денег толщиной с матрас. Отделив от нее десять билетов по сто долларов, он разложил их на столе веером.

Я угадал его намерения, но не ожидал, что он проделает это так быстро. Придвинув стул, я пристально посмотрел на банкноты. Их не в чем было упрекнуть, разве только в том, что они лежали на его стороне стола, а не на моей.

– Мне хотелось, чтобы вы занялись этим делом. Вас устраивает такой гонорар?

Я сказал «да» голосом, который не узнал сам, и пригладил волосы, дабы убедиться, что я еще в своем уме. Из другого кармана он вытащил футляр из красной кожи и толкнул его мне через стол. Я открыл крышку и залюбовался сверкающим золотым кинжалом на белой атласной подушечке. Лезвие было длиной примерно в фут и все покрыто орнаментом из сказочных зверей. В торец рукоятки вставлен изумруд величиной с грецкий орех. Премиленькая вещица и ужасно дорогая!

– Это и есть кинжал Бенвенуто Челлини, – произнес Герман медоточивым тоном. – Я хочу, чтобы вы положили кинжал на место и забрали пудреницу. Я отдаю отчет, что процедура не вполне законная, ибо придется сыграть роль медвежатника, но ведь мы не собираемся ничего похищать, верно? А тысяча долларов – премия за риск.

Я понимал, что не стоит связываться с таким скользким типом. Зуммер тревоги звенел в мозгу. Я был уверен, что вся эта история с кинжалом, сеансом стриптиза застенчивой мадемуазель и пудреницей в сейфе – сплошная белиберда, не способная обмишурить последнего дурака. По идее, я должен был выставить Германа за дверь. Это избавило бы меня от кучи неприятностей. Но я крайне нуждался в наличных, верил в собственную удачу и надеялся на свое серое вещество. И я сказал:

– Согласен.

Глава 2

Теперь, когда мы подошли к моменту, который называется «согласовано и утверждено», Герман постарался не дать мне возможности соскользнуть с крючка. Он требовал немедленно отправиться на дело, а на все мои отговорки неизменно отвечал, что у него все схвачено: возле подъезда ждет машина и нам нетрудно добраться до его квартиры, где есть и выпивка, и закуска, и место, в котором можно спокойно обсосать все детали предстоящей операции. Насколько я мог понять, он просто не хотел оставлять меня одного ни на миг, чтобы я не смог проверить историю с пудреницей и всем прочим, воспользовавшись элементарным телефоном. Наличие выпивки сразило меня наповал, и я согласился. По дороге мы обговорили самый важный для меня вопрос – гонорарный. Он хотел заплатить по принципу: вечером – пудреница, утром – деньги, но я заартачился и не соглашался ни в какую. Все-таки я вырвал у него два банкнота и согласие раскошелиться еще на два перед началом дела. Остальные я должен буду получить после того, как верну пудреницу. Чтобы показать, что мое доверие к нему не слишком велико, я сунул вырванные с боем казначейские билеты в конверт, написал на нем адрес директора моего банка и, выйдя на улицу, опустил в почтовый ящик. Что ж, если он попытается надуть меня, хоть эти два билета согреют мне душу.

На улице стоял восьмицилиндровый «паккард». Единственное, чем он мог похвастать, так это своей высотой. Я ожидал, что лимузин будет черный, блестящий, как бриллиант Германа, и железный, неказистый таз оказался для меня полной неожиданностью.

Я терпеливо ждал, пока Герман протиснется на заднее сиденье. Он не садился в машину, а напяливал ее на себя. Теперь я надеялся, что все четыре шины лопнут, но все обошлось благополучно. Удостоверившись, что сзади места для меня не осталось, я устроился рядом с шофером.

Проехав Оушн-авеню, мы двинулись по дороге, которая вела к подножию возвышенности, окружавшей город. Я не смог как следует рассмотреть шофера по той причине, что ловкач пригнулся к баранке, а его фуражка была надвинута на глаза. Пока мы катили в темноте, он не обмолвился ни единым словом.

Мы немного поплутали, потом свернули в ущелье и продолжили путь по неровной, поросшей кустарником с обеих сторон дороге. Время от времени нам попадались дома. Ни в одном из них не было освещенных окон.

Через непродолжительное время я оставил попытки запомнить дорогу, по которой мы ехали, и оставил всякую надежду на дополнительный гонорар плюс к тем двум бумажкам, которые я так предусмотрительно отослал в банк. Если бы толстяк снова пришел в мое бюро, я предпочел бы прелести банкротства, чем все это. Ни от кого, кроме него, я не слышал такой наглой и дурацкой лжи. Мне предстояло ограбить сейф. Для этого состряпан весь этот винегрет. Бедная, маленькая, голая женщина боится большого, злого миллионера, ха-ха-ха.

Я не поверил ни единому его слову. Просто Герман желает получить нечто из сейфа Бретта. Может, это и была пудреница, я не мог знать этого, но какая бы вещь там ни лежала, она была очень ценной для Германа. Вся эта история представлялась мне настолько опасной, что если выпутаюсь, то смоюсь без оглядки» У него хватило наглости предложить ограбить сейф Бретта за тот мизер, который он мне пообещал? Да, я взял деньги, но это еще не означало, что, поумнев, я не откажусь от этой авантюры. Он утверждает, что я – пройдоха. Возможно, но я не такой простофиля, каким кажусь с первого взгляда, и не собираюсь таскать каштаны из огня чужому дяде.

Вот что говорил я себе, и был уверен в правильности своих суждений.

Мы катили по дну ущелья. Стемнело. Сырость забралась даже в салон «паккарда». Свет фар рассеивался в тумане и затруднял видимость. Иногда из темноты и мрака доносилось кваканье, сквозь запотевшие окна машины луна казалась лицом покойника, а звезды – бриллиантовыми бусинками.

Внезапно машина свернула в сторону и углубилась в узкую аллею, с обеих сторон которой возвышалась каменная ограда. Еще через мгновение она остановилась, и я увидел освещенные окна, словно висящие в темноте. Все вокруг было спокойно, недвижимо и бездыханно, как в камере смертника тюрьмы Сан-Квентин. Свет фар брызнул на входную дверь, на каменных львов, присевших на задние лапы и, казалось, готовых прыгнуть в любую секунду. Входная дверь была усеяна головками медных гвоздей и выглядела достаточно прочной, чтобы выдержать прямой удар античного тарана, который я видел в каком-то псевдоисторическом боевике.

Шофер, подбежав к задней дверце, помог Герману выбраться. Свет упал на лицо, и мне удалось внимательно рассмотреть его. Что-то в этом крючковатом носе и толстых губах показалось мне знакомым. Я уже несколько раз видел этого человека, но не мог вспомнить где.

– Отведите машину, – приказал Герман, – и принесите сандвичи, да не забудьте предварительно вымыть руки, прежде чем хвататься за хлеб.

– Хорошо, мсье, – сказал шофер, бросив на Германа взгляд, полный ненависти. Я счел это полезным. Когда играешь в такие игры, необходимо знать, кто против кого.

Герман открыл входную дверь, и она проглотила его.

Я последовал за ним. Мы прошли через холл, в конце которого располагалась лестница. Двойная дверь вела в большой зал. Нас не встречала прислуга – никто, казалось, не заметил нашего прихода. Герман снял шляпу и сбросил пальто. И даже без этих атрибутов он имел достаточно внушительный вид.

На макушке у него наметилась лысина, а волосы были подстрижены так коротко, что их почти не было заметно.

– Входите, мистер Джексон, и чувствуйте себя как дома. Я вошел в большой зал за Германом. Когда мы шли с ним рядом, я походил на буксир, сопровождавший океанский лайнер.

Комната была обставлена двумя глубокими кожаными креслами, стоявшими перед камином. На вощеном паркете лежали персидские ковры. Вдоль стены, перед окном, стоял длинный резной стол с батареей початых бутылок и кучей немытых фужеров. Худощавый, элегантно одетый мужчина неожиданно возник из кресла.

– Доминик, это мистер Джексон, – сказал Герман. – А это – мой компаньон, мистер Паркер.

Мое внимание было приковано к бутылкам, но я кивнул, чтобы показаться любезным.

Паркер ответил мне тем же. Он изучал меня, и недовольная гримаса явно свидетельствовала, что мой вид ему не по душе.

– Ах да, детектив! – сказал он с усмешкой и посмотрел на свои ногти, как это делают женщины, когда посылают вас… погулять.

Я устроился в кресле и тоже принялся изучать его в свою очередь. Он был высок. Волосы цвета меди прилизаны назад. Длинное, узкое лицо, блеклые синие глаза и нежный подбородок, который скорее подошел бы женщине. Морщины у глаз и кожа, свисающая с подбородка, говорили, что ему давно перевалило за сорок. Те, кто предпочитают холеных щеголей, нашли бы его привлекательным. На нем был костюм из фланели жемчужного цвета, шелковая бледно-зеленая рубашка, бутылочного цвета галстук и туфли ему же в тон. Белая гвоздика украшала его бутоньерку. В тонких губах дымилась сигара с золотым ободком, Герман расположился перед камином. Он смотрел на меня отсутствующим взглядом.

– Хотите выпить? – спросил он и посмотрел на Паркера, словно ожидал от него разрешения. – Как вы думаете, дать ему виски?

– Сам себя обслужит, – сухо заметил Паркер. – Я не обслуживаю слуг.

– Вы имеете в виду меня? – поинтересовался я.

– Вас бы здесь не было, если бы не зелененькие, а тот, кого покупают, – слуга.

– Точно.

Я подошел к столу и обслужил себя таким количеством жидкости, в котором можно было утопить лошадь. В данном случае – белую[1]1
  Намек на известный сорт виски «Белая лошадь».


[Закрыть].

– Закройте рот, когда вас не спрашивают, – отозвался Доминик, и лицо его перекосилось.

– Не горячитесь, Доминик, – сказал Герман. Хриплый, резкий голос возымел действие на Паркера, и он успокоился.

Наступила пауза.

Я взял стакан, отсалютовал Герману и выпил содержимое.

Виски было того же качества, что и бриллиант.

– Когда займемся делом? – внезапно спросил Паркер, не поднимая глаз.

– Завтра вечером, – ответил Герман. – Введите его в курс дела, а я пойду лягу.

Потом он обратился ко мне, подняв толстый, как банан, палец:

– Мистер Паркер расскажет вам, что надо делать. Спокойной ночи.

Я пожелал ему того же.

Подойдя к двери, он повернулся и посмотрел на меня еще раз.

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы поладили с мистером Паркером. Я ему доверяю. Он объяснит вам все, что нужно, и каждое его слово равносильно моему приказу.

– Идет, – согласился я.

Мы слышали грузные шаги Германа, поднимающегося по лестнице. Комната, казалось, опустела.

– Ну что ж, – сказал я, – мое доверие тоже куплено.

– Мы здесь не развлекаться собрались, мистер Джексон. Паркер сидел в кресле выпрямившись, словно аршин проглотил.

– Вам заплатили за работу и заплатили хорошо, так что не потерплю наглости с вашей стороны. Понятно?

– Я пока получил лишь двести долларов, – сказал я улыбаясь. – Если я вас не устраиваю, отправьте меня обратно. Задаток, полученный мною, возместит время, которое я потерял, приехав сюда. Выбирайте.

В дверь постучали, и это дало ему время подумать. Он сказал «войдите» злобным голосом и спрятал сжатые кулаки в карманы.

Шофер в белой куртке, на пару размеров больше, чем требовалось, внес блюдо, на котором лежали сандвичи, нарезанные толстыми кусками.

Теперь, когда на нем не было фуражки, я его узнал. Он работал в порту. Коротыш с печальными глазами. Он был таким же новичком в своей работе, как и я. Войдя, он бросил на меня быстрый взгляд, и на его лице промелькнуло удивление.

– Что это значит? – спросил Паркер, указывая на блюдо.

Голос его был сухим, как стук бревна.

– Мистер Герман приказал принести сандвичи, сэр. Паркер встал и исследовал закуску, пренебрежительно приподняв один из ломтей с видом крайнего отвращения.

– Уж не думаете ли вы, что мы будем есть всякую дрянь! Почему вы не можете уяснить, что сандвичи должны быть тонкими, как бумага, темный вы кретин. Убирайтесь и принесите другие.

Он швырнул содержимое тарелки прямо в лицо слуге. Хлеб и курятина облепили лоб и щеки бедняги.

Он побелел, но остался неподвижным.

Паркер быстрым шагом отошел к окну. Резким движением отдернул занавеску и уставился в ночь, пока шофер не привел себя в должный вид.

– Мы не хотим есть, старина, – сказал я.

– Могли бы не отдавать приказы моим слугам, – бросил он через плечо вне себя от ярости.

– Если вы будете вести себя как старая неврастеничка, я пойду спать, а если хотите что-то сказать, то валяйте.

Паркер резко отошел от окна. От злости он почернел и подурнел.

– Я предупреждал Германа, что с вами будет тяжело, – сказал он, подавляя в себе эмоции. – Я говорил ему, чтобы он оставил вас в покое, – мелкий мошенник вашего сорта не принесет пользы в нашем деле.

Я ответил обезоруживающей улыбкой:

– Меня наняли, чтобы я сделал дело, и я его сделаю. Если вы хотите обсудить детали, давайте обсудим. К моему удивлению, он успокоился.

– Ладно, Джексон, спорить не буду. Он подошел к столу, вынул ящик и извлек из него рулон голубой бумаги. Слава богу, не туалетной. С него станется.

– План дома Бретта. Взгляните!

Я налил еще виски, выбрал из сигар на столе самую толстую, развернул рулон и принялся изучать.

Паркер склонился со мной рядом и показал служебный вход и место, где находится сейф.

– К сожалению, дом стерегут два охранника. Они бывшие полицейские, и у них отменная реакция. Кроме них есть еще и сигнализация, но она подведена только к окнам и сейфу. Я устрою так, что вы спокойно проникнете через служебный вход. Вот отсюда, – его палец уперся в план, – пройдете по коридору, подниметесь по лестнице к кабинету Бретта. Красным крестиком отмечен сейф.

– Постойте, постойте! – воскликнул я. – Герман не упоминал ни об охранниках, ни о сигнализации. Как же случилось, что красотка Руке не привела ее в действие?

– Видно, пряча кинжал в сейф, Бретт забыл включить защиту.

– Вы считаете, что она до сих пор отключена?

– Возможно, но рассчитывать на это не приходится.

– А охранники?

– Они ночуют не в доме, а в караульной сторожке в саду. Все это мне не нравилось: охранники, которые совсем недавно служили в полиции, система защиты и прочие мелочи, из-за которых можно запросто влипнуть.

– У меня есть ключ от служебной двери, – сказал Паркер. – Так что вам не придется пользоваться отмычками.

– А что будет, если меня сцапают?

– Мы выбрали именно вас, потому что никто не может сцапать Джексона, – теперь усмехнулся он.

– Это не ответ. Он пожал плечами:

– Придется выложить правду.

– Историю о застенчивой крошке, которая разгуливает по ночам? – вставил я с ехидцей.

– Разумеется.

– Ни за что не поверю, что Редферн может принять эту историю за чистую монету.

– Если вы выполните все наши указания, инспектор никогда ничего не узнает.

– Надеюсь. – Я поставил пустой фужер на стол и скатал рулон.

– У вас имеется оружие?

– Разрешение на ношение пока не отобрали.