Текст книги "Следов не оставлять"

Он постучал в квартиру Ноны на третьем этаже, поправил галстук и одернул пиджак. Ожидание затягивалось. Шерман постучал снова. Никто не открывал. Тогда он стал нажимать на кнопку звонка. Минуты через три он понял, что квартира пуста.

Шерман бросил взгляд на часы: без двадцати восемь. Вдруг Нону задержали в институте? А если авария на дороге? Его охватила тревога. Шерман заторопился вниз, перешагивая через две ступеньки. На одной из квартир первого этажа висела табличка: «Миссис Этель Уотсон, домовладелица».

С минуту он раздумывал, затем позвонил. Дверь открыла невысокая, смахивающая на птицу женщина с холодными, недружелюбными глазами и плотно сжатым ртом. Волосы были зачесаны вверх и собраны в пучок. Черное заношенное платье висело мешком, а на плечах, несмотря на жару, болталась грязно-белая шаль. Посетитель не вызвал у нее интереса.

– Ну, молодой человек, чего вам нужно? – желчно спросила она.

– Я только что пытался достучаться до мисс Джейси, – пустился в объяснения Шерман, – мы договорились встретиться в половине восьмого. Ее нет дома.

– А я тут при чем? – огрызнулась миссис Уотсон. – Нет – значит нет.

– Вы в курсе, почему она задержалась?

Миссис Уотсон зло скривила рот:

– Мне постояльцы не докладывают.

Шерман понял, что зря теряет время. Надо позвонить в институт. Скорее всего, Ноне пришлось задержаться там.

– Благодарю. Извините за беспокойство, – простился журналист и заспешил к выходу.

Сев в машину, он было собрался нажать на стартер, как Киган, скрючившийся на полу за спинкой его сиденья, приподнялся и ударил его дубинкой по голове.

Потеряв сознание, Шерман привалился к рулю. Киган умел рассчитывать удар, чтобы привести жертву в бессознательное состояние, но не убить. Он передвинул бесчувственное тело, а сам сел на место водителя и завел мотор.

Вслед за «понтиаком» медленно тронулся и «тандерберд», потом свернул за ним направо. Машины ехали по переулку на малой скорости и затормозили у пустыря, густо заросшего травой и сорняком. Силк осмотрел пустынный переулок, вылез из «тандерберда» и пошел помогать Кигану. Вдвоем они выволокли безжизненное тело Шермана и потащили по высокой траве.

– Смотри не пришиби, – предупредил Силк. – Но выруби так, чтобы в больнице провалялся недельки две.

– Сам знаю, не учи, – огрызнулся Киган, отвел ногу и злобно ударил Шермана в лицо.

Усевшись в «тандерберд», Силк посмотрел на часы: скоро восемь. Он сдвинул шляпу на лицо и прикрыл глаза.

Через несколько минут вернулся Киган. Вытерев ботинки о траву, он плюхнулся на место водителя.

– Порядок, – сказал он и завел мотор. – Вреда от него на две недели будет как от младенца. Куда двинем?

Силк восхищался мастерством Кигана. Тот умел бить так, что жертва оказывалась на волосок от смерти, однако выживала, хотя и не без труда.

– Куда двинем, говоришь? – повторил Силк, передвинув шляпу на затылок. – В городской суд. Высадишь меня там. Управлюсь один. Суд заседает до десяти. Обратно доберусь на такси.

– Как скажешь, – отозвался Киган и прибавил скорости.

В десять Силк приехал в отель «Бельведер» и поднялся на самый верх, в номер Линдсея. Тот сидел на террасе, разглядывал яркие огоньки далеко внизу, наблюдал за молодежью, все еще плескавшейся в лунной дорожке теплого моря.

Заслышав шаги, гулко отдававшиеся на красно-белом кафельном полу, Линдсей обернулся:

– Слушаю.

– Сделали все так, как вы велели. Все чисто, следов нет. Девчонку засадили на неделю, да еще дали штраф в двадцать пять долларов. Судья – старый педик, женщин ненавидит. Только глазами зыркнул на нее и влепил на всю катушку.

– Шерман?

– Этот не знает, кто на него напал. Сейчас отдыхает в больнице. Сломаны челюсть и четыре ребра, а в придачу – сотрясение мозга. Оклемается, конечно, но не скоро.

Линдсей поморщился. Он терпеть не мог таких методов, но иначе успешно работать на Радница было нельзя.

– Вы неплохо поработали. – Линдсей глядел мимо Силка на галдящую счастливую толпу на пляже. Он завидовал этим людям. Легко им живется?

– Да, эта девушка… когда она отбудет срок, привезите ее. И пусть кто-нибудь зайдет к ней на квартиру, соберет вещи и заплатит за жилье. Лучше найдите женщину.

– Будьте спокойны, – сказал Силк и выжидающе посмотрел на Линдсея. – Еще указания будут?

– Позже.

Линдсей вынул из кармана пачку пятидесятидолларовых банкнотов и протянул Силку:

– Настоящее дело начнется, когда девушка будет у нас. Все детали обсудим в конце недели.

– Ладно. – Силк оглядел пачку, удовлетворенно кивнул и покинул роскошный номер.

Линдсей вышел на балкон и снова полюбовался, как молодежь плещется в море. Потом он уединился в кабинете Радница и стал заново изучать его заметки. Когда Линдсей брался за дело, оно поглощало его целиком, а это было, пожалуй, самым сложным за все время работы на Радница. Безумец-ученый и четыре миллиона долларов…

Впервые в его голову закралась неприятная мысль – чем все это кончится?

Шейла Латимер была рабыней Кигана. Прошлым летом она участвовала в конкурсе «Мисс Флорида» и могла бы победить, если бы согласилась переспать с несколькими членами жюри.

Чету Кигану нравились юные, хорошо сложенные девушки. Когда он не работал с Силком, он обычно подыскивал, кого ему «осчастливить».

На любой местный конкурс красоты он смотрел как на свою вотчину. Шейла Латимер пришлась ему по вкусу – высокая блондинка с прекрасной фигурой, громадными голубыми глазами и чувственными алыми губами. Он никогда бы не подумал, что она девственница. Сама мысль о сексе повергала ее в трепет.

Он встретил Шейлу в маленьком баре: кроме бармена и девушки там не было никого. Шейла пила кока-колу и пыталась утешить себя тем, что могла завоевать титул «Мисс Флорида», будь ее соперница менее доступной.

Киган присел рядом. С девушками он вел себя непринужденно. Шейле понравились его внешность, манеры и откровенность, а когда он сказал, что она была лучше всех претенденток на титул, девушка почувствовала к новому знакомому искреннюю симпатию. Так все и продолжалось первые десять минут, однако Киган всегда был нетерпелив. Ему в голову не приходило, что за женщинами надо ухаживать. Медленно приближаться к цели, говорить комплименты, делать подарки – все это выводило его из себя и нагоняло скуку. Девушка либо хочет, либо нет, а это сразу ясно.

На Шейле был белый бюстгальтер и красные облегающие шорты. Когда она наклонилась над стойкой за оливками, Киган, оттянув резинку шорт, сунул руку внутрь.

На секунду Шейла застыла. Кожа от ужаса покрылась мурашками, когда гладкие, мягкие пальцы вторглись в интимную часть ее тела. Потом она резко повернулась, отбросила его руку и ударила обидчика сумкой по лицу, попав металлической застежкой по носу. Киган качнулся назад, лицо залила кровь. Шейла как безумная выскочила из бара.

Бармен, наблюдавший всю сцену, предложил ему полотенце.

– А ты хват, приятель, – сказал он доброжелательно, – хотел раз-два – и в дамки. Что, съел?

Киган взял полотенце, вытер кровь и, бросив его бармену, положил на стойку три доллара. Маленькие зеленые глаза засверкали.

– Спасибо, Джо. Не поймешь этих баб, верно?

Прижимая носовой платок к еще кровоточащему носу, Киган покинул бар.

Ударить Кигана было все равно что неосторожно наступить на черную кобру. Шейла Латимер понятия не имела, на кого подняла руку. Ей было просто гадко и стыдно, она возмущалась до глубины души. Придя домой, она тут же побежала в душ и стала яростно тереть мочалкой кожу, чтобы избавиться от мерзкого прикосновения чужих рук.

После душа Шейла неожиданно почувствовала себя очень одиноко. Неуверенность в будущем, отвращение от поступка блондина с невинным лицом заставили ее броситься на кровать и зарыдать.

Шейла в самом деле была одинока. Она поссорилась с родителями, недалекими, старомодными фермерами со Среднего Запада, и убежала в Майами, где устроилась работать регистраторшей в отеле. Однако ей быстро надоело возиться с полупьяными дураками туристами, и она решила принять участие в конкурсе красоты. В Парадиз-Сити, где проводился конкурс, она никого не знала. Победительницей она не стала, и о ней все быстро забыли, в том числе и скучающий толстяк – ее менеджер. Теперь ей придется вернуться в Майами и уповать на то, что ее должность в отеле еще не заняли.

Шейла провела скверную ночь. Она очень часто просыпалась, ей казалось, что ее ощупывают мягкие пальцы. В восьмом часу утра, когда она ворочалась в постели, думая, не сварить ли кофе, раздался звонок в дверь. А вдруг телеграмма? Новое предложение от ее менеджера? Закутавшись в простыню, она побежала в прихожую и распахнула дверь.

В квартиру ворвался Чет Киган. Шейла не успела крикнуть, как Киган ударом в лицо свалил ее на пол, запер дверь и поволок на кровать. Потом извлек из чемоданчика веревку, привязал ее к кровати, достал шприц и флакон с резиновой пробкой.

За пять кошмарных суток он превратил Шейлу в законченную наркоманку. Когда Киган понял, что ее воля сломлена, он оставил свой телефон и ушел в уверенности, что она позвонит. Она позвонила спустя два дня и, нечленораздельно лепеча, в истерике умоляла ей помочь. Киган принес наркотик и, перед тем как дать ей шприц, грубо изнасиловал ее. Но сейчас любые издевательства Кигана ничего не значили для Шейлы. Героин сделался всепоглощающей страстью ее жизни.

Так она стала рабыней Кигана.

Через два дня после ареста Ноны Шейла подъехала к дому миссис Уотсон. Она оставила взятый напрокат Киганом «опель-кадет» у подъезда и вошла внутрь.

Шейла чувствовала себя великолепно. За час до поездки Киган дал ей наркотик. Сжигавшая ее страсть унялась, и она действительно хотела хорошо выполнить то, что Киган ей велел.

Шейла позвонила. Через несколько минут дверь открыла миссис Уотсон. Она подозрительно и недовольно уставилась на гостью, кутаясь в грязную шаль.

– Чего надо?

– Меня зовут Шейла Мейсон, – представилась девушка, повторяя заученный с Киганом текст. – Я – кузина Ноны. У нее, как вы знаете, неприятности. Я приехала, чтобы заплатить за квартиру и забрать вещи.

– Воровка! – У домовладелицы перекосилось лицо. – Подумать только – красть в магазине. Она заслужила тюрьму! Вещи вы не получите, пока не заплатите… Она должна за месяц. Сто долларов!

«Заплати сколько потребует, – велел Киган. – Наверняка она тебя обдерет, но это не важно».

Шейла раскрыла сумочку, вынула деньги, которые ей дал Киган, и протянула миссис Уотсон два банкнота по пятьдесят долларов.

– Дайте, пожалуйста, ключ. Я хочу упаковать ее вещи.

Миссис Уотсон осмотрела банкноты, потом перевела изучающий взгляд на девушку.

– Что-то я не помню никакой кузины, мне Нона о вас не рассказывала.

– Я из Техаса, – сказала Шейла, помня наставления Кигана. – Когда Нону выпустят, я увезу ее.

Домовладелица фыркнула:

– Я не пущу ее. Забирайте вещи и освобождайте комнату.

Шейла зашагала наверх. Чет будет доволен, думала она. Как все оказалось просто. Если он действительно будет доволен, то, может быть, оставит ее в покое сегодня ночью и даст большую дозу, чем обычно.

На душе у Шейлы было легко, когда она щелкнула замком и вошла в квартиру Ноны.

Линдсей решил, что следующий этап операции он проведет лично. Ни Силк, ни Киган не смогли бы успешно поладить с доктором Алексом Кунцем.

Только на третий раз удалось дозвониться до его кабинета. Отозвался холодный и безразличный женский голос.

– Я бы хотел встретиться с доктором Кунцем, – сообщил Линдсей. – Либо сегодня после обеда, либо завтра утром.

– Очень жаль, но доктор занят до конца следующей недели. Вас устроит в пятницу на будущей неделе в три часа?

Линдсей предполагал подобный ответ и сказал:

– Мне также жаль. Однако моя просьба вызвана чрезвычайными обстоятельствами. Я должен встретиться с доктором сегодня после обеда или самое позднее завтра утром.

– Кто говорит? – холодно осведомилась женщина.

– Мое имя Джонатан Линдсей. Будьте добры передать доктору Кунцу, что я звоню по поручению мистера Германа Радница. Полагаю, доктору известно, о ком идет речь.

Женщина немного помолчала, а потом произнесла:

– Подождите у телефона, пожалуйста.

Линдсей достал леденец из коробочки на столе. Он не пил и не курил, однако обожал сосать леденцы. Ожидание затянулось. Наконец женщина сказала:

– Доктор Кунц примет вас сегодня в шесть часов вечера.

Линдсей улыбнулся:

– Благодарю. Я непременно буду.

В две минуты седьмого Линдсей остановил свой «кадиллак» у внушительного особняка доктора Кунца, выходившего окнами на яхтенный причал. К входу вели семь мраморных ступеней.

Дверь открыла пожилая женщина с поблекшим лицом. Она бросила на посетителя пристальный взгляд, вежливо улыбнулась и провела его в просторную приемную, обставленную дорогой мебелью.

– Доктор Кунц примет вас через несколько минут, – сказала она. Линдсей узнал ее голос – это она говорила с ним по телефону.

Он кивнул и стал перелистывать последний номер журнала «Лайф». Не прошло и пяти минут, как его пригласили в кабинет.

Он проследовал за женщиной к обшитой дубом двери. Женщина мягко постучала, затем отворила дверь и пропустила Линдсея вперед. В кабинете за письменным столом сидел невысокий, полный человек в белом халате. Справа от стола стояла обитая кожей кушетка. Вдоль стен выстроились шкафы с хирургическими инструментами.

– С вашей стороны весьма любезно принять меня столь быстро. – На лице Линдсея заиграла широкая улыбка. Он уселся напротив доктора.

У Кунца был лысый череп, черные кустистые брови, небольшой крючковатый нос, тонкие губы. По виду – профессионал высшего класса. К такому врачу пациент сразу проникается доверием.

Врач разглядывал посетителя с бесстрастным выражением одутловатого лица. Они изучали друг друга. Линдсей был спокоен – торопиться незачем. Для себя он решил, что заговорить первым должен Кунц.

Наконец врач негромко произнес:

– Вас послал мистер Радниц?

– Да. Я на него работаю. – Линдсей скрестил длинные ноги и уставился на свои сверкающие ботинки. – Вы помните мистера Радница?

Кунц взял золотую ручку и стал вертеть ее.

– Мне знакомо это имя.

Линдсей рассмеялся. У него был негромкий, легкий и очень заразительный смех. Однако врач оставался бесстрастным. Пальцы крутили ручку.

Наступила пауза. Линдсей решил, что даром теряет время, и перешел к делу:

– У меня есть пациент. Вам придется прекратить прием на две-три недели и заняться его лечением. Очень важная особа. Вам заплатят десять тысяч долларов. К работе нужно приступить через шесть дней… третьего.

Кунц положил ручку на стол. Кустистые брови взлетели вверх.

– Ваше предложение абсолютно нереально. Буду рад лечить вашего пациента, но он должен прибыть в клинику. Я слишком занят, чтобы отлучаться на такой длительный срок.

– У вас нет выбора, доктор, – улыбнулся Линдсей. – Не откажитесь выслушать одну краткую историю. В 1943 году в Берлине жил один талантливый нейрохирург. Он добровольно – заметьте, добровольно – отправился работать в концлагерь, где получил возможность ставить эксперименты на евреях-заключенных. Доказано, что этот человек умертвил две тысячи триста двух евреев, прежде чем в совершенстве научился делать определенную операцию на мозге и тем самым излечивать маниакально-депрессивный психоз. Ведущие медики признали это подлинным переворотом в психиатрии. Ганс Шульц – так звали этого врача – ставил и другие эксперименты, менее значительные, при этом погибли еще около пятисот евреев. Все доказательства у меня на руках, включая и фотографии Шульца за работой. Я получил их от мистера Радница, который, как вы помните, тоже активно сотрудничал с нацистским режимом. Но это к делу не относится. Так получилось, что нам нужна ваша помощь. Мы гарантируем вам десять тысяч долларов и наше молчание. Доктора Ганса Шульца считают мертвым. Так будут считать и дальше, если вы согласитесь сотрудничать с нами.

Кунц снова взял ручку, повертел между пальцами. Потом невозмутимо взглянул на Линдсея.

– Любопытная история, – сказал он негромко. – Вы, кажется, сказали – третьего? Возможно, я сумею освободиться… на три недели. Да, полагаю, что смогу. – Черные глаза-бусинки буравили спокойное лицо Линдсея. – Кто же пациент?

– Вы все узнаете третьего числа.

– Понятно. – Пухлые пальцы нащупали кнопку вызова. – Как мы договоримся?

– Я приеду к вам третьего в десять утра. Мы поедем к пациенту, и вы пробудете с ним три или четыре недели. Возьмите с собой все что нужно. Если что-то потребуется дополнительно, дайте мне знать.

Кунц кивнул и нажал на кнопку.

– Мой гонорар действительно составит десять тысяч? – спросил врач. В его глазах блеснула алчность.

– Да. Вы его получите, если курс лечения пройдет успешно.

В комнату вошла пожилая женщина. Линдсей поднялся.

– Увидимся третьего, – сказал Линдсей на прощание и зашагал за женщиной к выходу.

Спускаясь к «кадиллаку», он едва слышно напевал себе под нос. В машине он открыл отделение для перчаток, где держал банку с леденцами, и положил конфетку в рот.

Действуя по инструкции Линдсея, Чет Киган приехал в «Веселый клуб». Это лихое заведение обслуживало главным образом торговых и военных моряков, сходивших на берег в поисках крепкой выпивки, нестрогих девушек и веселой музыки.

Все это в клубе имелось в избытке. А еще там умели справиться с любым подвыпившим дебоширом, так что скандалы возникали редко, и полиция была довольна. Ее отношения с клубом строились по принципу: живи сам и давай жить другим. К помощи полиции для восстановления порядка обращались редко, для этого в клубе держали шестерку вышибал, способных пресечь любую потасовку в зародыше. Они не знали о запрещенных приемах в драке, оглушающих ударах медных кастетов и свинцовых дубинок. Но того и знать не стоило. Бывало, отчаянные матросы, подогретые виски, затевали драку просто для собственного удовольствия. Но и тогда драка гасла, не успев разгореться, а ее участников вышибалы выносили на стоянку машин перед клубом, где те не сразу приходили в себя после жестокой трепки. Очухавшись, они возвращались на корабли. Такого урока им хватало надолго.

Для работ в «Веселом клубе» девушек отбирали придирчиво. Все они были не старше двадцати четырех лет. Были в клубе и проститутки, и просто любительницы острых ощущений, желающие подзаработать. Иметь дело с мужчинами стало их профессией. Девушки носили униформу клуба: узкий лифчик, шелковые трусики, золотые туфли на высоких каблуках. К пупку липкой лентой прикреплялся цветок гвоздики. Сзади на трусиках были вышиты надписи типа «Не швартоваться», «Это мое», «Руки прочь», «Хода нет», «Закрыто на учет».

Звездой среди двадцати красоток «Веселого клуба» была Дрена Френч. Агенты Линдсея сообщили, что девушка приехала в Парадиз-Сити полтора года назад. В свои двадцать два года она была чувственно красива. Сердце у Дрены, казалось, было из камня, а нравственных принципов не больше, чем у бродячей кошки.

Именно к ней, следуя инструкции Линдсея, и приехал Киган. Швейцар клуба приветствовал его дежурной улыбкой. Киган отдал шляпу гардеробщице, отодвинул красную бархатную портьеру и вошел в шумный, пропахший сигаретным дымом зал. Там сидели человек тридцать подгулявших матросов и несколько хорошо одетых мужчин – скорее всего, банковских клерков, пришедших в клуб расслабиться и подцепить девчонку.

Киган сразу приметил управляющего Шейна О'Брайена и пошел к нему, пробираясь между тесно установленными столами и отмахиваясь от налетевших на него девиц.

О'Брайен, высокий, поджарый, рыжеволосый ирландец с серо-голубыми глазами и перебитым носом, смотрел на Кигана с опаской: профессиональные убийцы были ему не по душе.

– Привет, Шейн, – поздоровался Киган, – похоже, народу у тебя сегодня под завязку.

– Еще рановато, – отозвался О'Брайен, – а вот часа в два ночи начнется тарарам. В гавани пришвартовался большой корабль – матросы придут.

– Да-а. – Киган закурил. – Где Дрена?

О'Брайен отвернулся:

– Занята. А зачем она тебе?

Киган улыбнулся. Зеленые глаза сверкнули злобой.

– Успокойся. Мне она нужна по делу. Давай-ка поищи ее.

О'Брайен пристально взглянул на него. Несмотря на шестерых вышибал и свою немалую силу, он все же побаивался Кигана.

– Знаешь, приятель, она у меня ценный клад, отлично справляется с работой. Мне не хочется, чтобы у вас были какие-то дела.

– Не хочется? – Киган улыбался. – Ай, как нехорошо. Ладно, кончай трепаться и приведи ее. А то я на днях загляну сюда с Силком и устрою тебе веселую жизнь. Шевели ногами, ирландец. Говорят тебе: у меня к ней дело.

Серьезную угрозу О'Брайен чувствовал с полуслова. Он прикинул, что из-за Дрены не стоит рисковать заведением, и удалился. Киган уселся за пустой столик. Перед ним неслышно появился официант, но Киган отослал его.

Дрена Френч протолкалась через толпу матросов, хлопая особенно наглых по рукам. Она была в униформе клуба, а лозунг на заду гласил: «Всего две половинки, а сколько страсти!»

Поравнявшись со столиком Кигана, Дрена с интересом стала рассматривать посетителя. Лицом – просто куколка, но Дрена не обманывалась: О'Брайен успел рассказать ей, что за штучка этот парень.

– Ты ко мне, милый? – промурлыкала она, склонившись над Киганом.

– Переоденься, – велел он, – встретимся через десять минут. У меня к тебе дело.

– Милый, ты же не ребенок, должен понимать, что при моей работе уйти в такое время никак нельзя. А кроме того, дела – это такая скучища…

Кигану очень хотелось влепить ей оплеуху, но связываться с шестеркой вышибал О'Брайена ему было не с руки. Подавив злобу, он проговорил:

– Детка, с моим делом не соскучишься. Работенка не пыльная, а справишься – десять косых твои.

Дрена обомлела.

– Шутишь?

– Нет. – Киган вынул из бумажника три банкнота по сто долларов. Дав Дрене полюбоваться, он свернул их и засунул ей за лифчик. – Поторопись, детка. Жду через десять минут. – Киган поднялся и вышел из клуба.

Из облака сигаретного дыма вынырнул О'Брайен:

– Чего ему надо?

– Сама не знаю. – Дрена достала деньги и показала хозяину. – Говорит, что есть для меня работа. – Она было хотела сказать и о десяти тысячах, но спохватилась и прикусила язык. – Могу я уйти, Шейн?

– Иди, если хочешь. Но будь начеку. Этот парень само очарование, но и кусает не хуже кобры.

– Ничего, послушаю, что он скажет. А в случае чего, я сумею за себя постоять. – И Дрена отправилась к себе, виляя бедрами, отчего ее лозунг закачался, как на демонстрации.

Она переоделась в поношенное нейлоновое платье и туфли на низком каблуке и спустя пятнадцать минут вышла из клуба.

Киган поджидал ее в «тандерберде». Он распахнул дверцу, и Дрена уселась рядом.

– Хозяину ты не нравишься, – сообщила Дрена. Роскошная машина произвела на нее впечатление. – Он говорит, что ты хуже кобры.

– Неужели? – Киган дал газ и выехал на улицу. – А может, он и прав.

Он привез Дрену на пустынный пляж, остановил машину и погасил фары.

– Давай о деле, детка. Значит, так: карты сдаю я – играешь ты. Хорошо сыграешь – зашибешь десять тысяч. На случай, если у тебя со слухом не в порядке или если думаешь, что я шучу, повторяю: десять тысяч долларов.

Дрена в изумлении раскрыла рот. Она глянула в холодные зеленые глазки и ощутила, как по ее телу прокатилась волна возбуждения. Этот парень зря трепаться не будет. Долгий опыт общения с мужчинами подсказывал ей, что он не врет.

– Продолжай, – еле выговорила Дрена. Голос ее дрожал, и пальцы сжались в кулаки. – Тебя слушать – лучше всякой музыки.

– И то верно, – ответил Киган. – На десять тысяч можно пожить в свое удовольствие. – Он закурил, но Дрене не предложил. Незачем. Киган считал, что с женщинами можно спать и использовать их для дела, а хорошие манеры – излишняя роскошь.

– Меня твой дружок, Фред Льюис, очень интересует.

Дрена очень удивилась:

– Фредди? Почему?

– Детка, задавать вопросы буду я. Так вот, этот Льюис… как у вас с ним?

Дрена скорчила гримасу:

– Липнет ко мне. Хочет жениться. Может, потом, когда клуб мне осточертеет, я и решусь… Но не сейчас.

– А он что?

Дрена пожала плечами:

– С ума по мне сходит. Да, конечно, для девушки вроде меня хорошо, когда есть простофиля, который по тебе сохнет. Но он беден. А с девушками без денег нельзя.

– Он с тобой спит? – спросил Киган.

Дрена отпрянула:

– Какого черта ты лезешь не в свое дело? Я тебе…

– Захлопни пасть, – сказал Киган, даже не глянув на Дрену. Сквозь ветровое стекло он любовался прибоем. – Я спрашиваю: у тебя с ним что-нибудь было?

Дрена немного подумала.

– Если хочешь знать… Когда такой тюфяк хочет жениться на девушке из кабака, самое главное – показать себя невинной. Думаешь, я этого не понимаю?

Киган достал с заднего сиденья чемодан, положил на колени и откинул крышку:

– Полюбуйся, детка.

У Дрены перехватило дух. Внутри аккуратно покоились пачки пятидесятидолларовых купюр… за всю жизнь она не видела столько денег!

– Здесь десять тысяч, – произнес Киган. – Красиво? Все твое, если справишься.

Он позволил Дрене еще несколько секунд любоваться пачками, потом закрыл чемодан.

– Скажи, что надо сделать. – Дрена прерывисто дышала. – Кроме убийства, я на все пойду, прелесть моя!

И Киган сказал.

Лечебница Гаррисона Уэнтворта располагалась на левом берегу залива Парадиз; из окон было видно море и причал для яхт вдалеке. Массивное здание занимало участок в три акра. Зеленые лужайки содержались в безукоризненном порядке. Лечебницу отделяла высокая стена; сторож в будке у ворот встречал посетителей со старомодной вежливостью.

Охрана здесь строгая. Каждого пациента запирают на два замка, во всех коридорах дежурят опытные санитары. В комнатах установлены кондиционеры, а окна из небьющегося стекла всегда закрыты. Вроде и не тюрьма, но только ни один пациент отсюда ни разу не сбежал.

Лечебница – одна из самых дорогих и привилегированных в мире – рассчитана на двести человек, в настоящий момент в ней проживают сто двадцать два пациента: это преступники, признанные невменяемыми. Все они люди с положением, есть и молодые, но большинство – старики. По крайней мере, пятьдесят человек – опасно буйные.

Кроме доктора Макса Херца, владельца лечебницы, в штат входят два врача, сестра-хозяйка и десять санитаров. Агенты Линдсея дали ему досье на каждого, и в конце концов он остановился на кандидатуре Фреда Льюиса. Агенты донесли, что Льюис молод, влюблен в танцовщицу из ночного клуба, отчаянно нуждается в деньгах и недоволен своей работой.

Линдсей знал, каким образом можно прибрать к рукам танцовщицу. Он был уверен, что она сумеет убедить Льюиса, если удастся поразить ее воображение крупной суммой денег. Вот почему Линдсей дал Кигану десять тысяч долларов наличными. За такие деньги женщины ее пошиба способны сотворить чудеса.

Льюису, невысокому, ладному брюнету, стриженному под «ежик», с круглым загорелым лицом, было лет двадцать семь. Со службы он уходил в восемь вечера.

Доктор Макс Херц, грузный лысеющий мужчина с добродушным мясистым лицом, откинулся в кресле и спросил:

– Все в порядке, Фред? Происшествий нет?

– Нет, сэр. Правда, мистер Машингем слегка нервничает. Я сказал сменщику, ему дадут успокоительное. Остальные ведут себя хорошо.

Он расписался в журнале и воткнул ручку в подставку на столе доктора.

– До завтра, – попрощался Херц.

– До завтра, сэр. Спокойной ночи.

Льюис прошел на стоянку, сел в свой видавший виды «бьюик» и подъехал к воротам. Из будки вышел сторож Гарри Эдвардс, полный человек лет семидесяти. В сторожах Эдвардс служил уже тридцать лет.

– Привет, Фред, – сказал сторож, раскрывая ворота. – Как поживает куколка, за которой ты бегаешь?

Фред попытался залихватски улыбнуться:

– Завтра расскажу.

– Не делай ничего такого, о чем нельзя рассказать мне. – Эдвардс завидовал молодости Фреда. – Но уж если сделаешь, тоже скажи, но по секрету.

И снова Фреду пришлось выдавить ухмылку, но, когда он вырулил на дорогу, которая, огибая пляж, вела к городу, ухмылка сразу испарилась. Льюис пожалел, что нахвастался Эдвардсу о своих отношениях с Дреной Френч. Но ведь надо же кому-то выговориться! По крайней мере, Эдвардс не подшучивал над ним, не то что другие.

Он познакомился с Дреной три месяца назад. Однажды вечером Льюису до такой степени опротивела его душная комнатенка, что он решил пройтись и забрел в «Веселый клуб». Кораблей на рейде не было, так что в клубе было пусто. Дрена обрадовалась, что подвернулся хоть какой-то парень, пригласила его танцевать и скоро поняла, что этот серьезный, приличный юноша не чета нахальным, распускающим руки «морским волкам». Во время танца Льюис держал ее словно драгоценную фарфоровую вазу, и Дрена заметила в его глазах трепетное преклонение перед ней. Такого в ее жизни еще не было.

Она пригласила Льюиса к себе – ей было интересно, каков этот парень в постели. Однако новый знакомый даже не попытался раздеть Дрену. Усевшись на краешке стула, он говорил и пожирал ее глазами. Он выпил всего рюмку виски, а в три часа утра поднялся и сказал, что ему пора домой. Дрена чуть все не испортила – ее так и подмывало предложить Льюису переночевать у нее. Однако она сдержалась и вышла проводить его в прихожую. У двери он поцеловал ей руку, что потрясло Дрену до глубины души. Ни один мужчина не целовал ей рук. Обычно ее похлопывали по заду или старались влезть в лифчик.

С тех пор Льюис просиживал в клубе все свободные вечера и тратил там уйму денег. Он танцевал с Дреной и преклонялся перед ней.

Через два месяца он сделал Дрене предложение.

– Мы могли бы пожениться, – с трудом выговорил Льюис, стиснув пальцами колени. – Я зарабатываю не так много, но прожить можно. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты ушла из клуба. Как ты на это смотришь?

Дрене никогда раньше такого не предлагали. Ее охватило волнение, но ненадолго. Она уже привыкла к Льюису. Ей нравились его ухаживания, но сама мысль о том, чтобы жить с ним в тесной, душной комнатенке, ходить за покупками и готовить ему обеды, показалась нелепой.

– Я еще не созрела для семейной жизни, Фред, – ответила Дрена.

Льюис смирился: хорошо, что не прогнала. Но шли недели, его влечение к Дрене возрастало. Нужно уволиться с работы, твердил он себе, найти доходное место. Но где? Эти мысли приводили его в уныние. Он понимал, что ему не хватает образования, и решил, что если заниматься по ночам, то можно подготовиться к экзаменам на звание врача. Он обсудил это с Дреной. Она не проявила особого интереса, сказала, что за доктора, может быть, и выйдет замуж, но тут же заметила, что он не сможет одновременно работать в лечебнице и учиться по ночам. А когда же им встречаться?

Льюис как раз вспомнил этот разговор, когда ставил машину у мрачного кирпичного дома, где он жил. Одолев три лестничных пролета, он вошел в грязноватую маленькую квартиру, включил свет. В холодильнике, занимавшем чуть ли не всю крохотную кухоньку, его ждали холодные макароны и кусок изрядно подсохшей ветчины, припасенной на ужин. Он принялся за еду. Неожиданно зазвонил телефон. Льюис удивился и снял трубку.