Текст книги "Дом Безгласия"

Глава 9

Июль 2017 года

1

Уэсли почти ничего не рассказал после своего драматического спасения из покосившейся развалюхи Дикки Гаскинса, как ни мурыжили его следователи, в том числе настоящий агент ФБР – как-никак сын стал жертвой похищения. Либо рассказывать было особо не о чем, либо Уэсли слишком травмировали подобные разговоры. Я молился всем известным мне богам, что причина в первом, а не во втором. Даже дома, когда мы остались вдвоем, и я, улучив момент, выманил его во двор под предлогом помочь заделать крышу навеса, сын упорно молчал. Я положил ему руки на плечи, заглянул в глаза – со всей любовью, которую только мог выразить – и попросил признаться откровенно, сделал ли с ним Гаскинс что-либо, во всех смыслах. Я поклялся, что об этом не узнает ни одна живая душа.

– Нет, папа. Физически он не причинил мне вреда.

– Ладно. Хорошо. Очень хорошо.

– Пап, а что это за сейф?

Под верстаком стоял старый металлический сейф, походивший на надгробный памятник. Стоял там уже много лет, и мой отец всегда говорил, что мы узнаем шифр к замку только после его смерти, никак не раньше. Ни при каких иных обстоятельствах нам не разрешалось открыть сейф. В свое время эта загадка меня тоже донимала, однако потом ореол таинственности поблек.

– Понятия не имею. Честно. У твоего дедушки свои секреты. Будем надеяться, там толстая пачка стодолларовых банкнот.

– Было бы неплохо.

Я сообразил, что только что клюнул на старую уловку под названием «а что это такое», и позволил сыну уйти от ответа. Это уже хорошо. Мы немного попинали мяч, а затем вернулись в дом.

Сын утверждал, что ничего не случилось. Мне оставалось только ему поверить. В больнице Уэсли всесторонне обследовали, прежде чем отпустить домой, и признали совершенно здоровым. Помню, как сестра произнесла слово «диагностика», словно по поводу машины в автосервисе. Почему, черт возьми, она не могла сказать просто «медицинский осмотр»?

Пока все вроде бы наладилось. Семья в полном сборе и в безопасности. Пока дети были дома, я решил прогуляться, проветрить мозги и обдумать положение дел. В теплом воздухе таилось какое-то напряжение; закат окрасил в золотистый цвет наплывавшие с юго-востока облака. Прошло два дня с возвращения Уэсли, и сын опять стал собой, последовательно переключаясь между обычными фазами: вот он сердитый, затем радостный, дурашливый, пассивный, надоедливый, оживленный и снова сердитый – порой успевал пройти весь диапазон раньше, чем по телевизору заканчивался иннинг бейсбольного матча с участием команды «Атланта Брейвс». Однако в этом не было ничего необычного. Это же наш Уэсли, на девяносто пять процентов настоящий, а поход в ванную и обратно помогал не видеть оставшиеся пять процентов.

В тот момент семья смотрела идиотское шоу талантов, которое показывали раз семнадцать в неделю; и похоже, редакторы с телевидения возбуждались при виде чревовещателей. За исключением отвращения к Гаскинсам, я испытывал еще две фобии: чревовещатели и клоуны. Моя жизнь была бы совсем прекрасной без этих монстров, которые лезли с телеэкрана.

Я шел вдоль лесной опушки по границе нашего участка, там, где столь неожиданно очнулся в ночь исчезновения Уэсли. Казалось, это было миллион лет назад; словно моего сына никогда не похищал маньяк. И еще труднее было поверить, что я уже прожил на свете много лет, прежде чем на свет появились мои дети, мои окаянные сорванцы. Я не шутил. Мозг не мог постичь – неужели я когда-то просыпался и не желал страстно, чтобы один из детей прыгнул мне в кровать, даже не дав сходить в туалет? Неужели я не скучал по ним ежеминутно, ежедневно, пусть они еще не родились? Утешает, что я не единственный в мире сумасшедший родитель, которому приходит в голову подобная чушь.

Краем глаза я заметил далекий сполох, а несколько секунд спустя последовал удар грома, раскатистый, как звериный рев. Кажется, ураган, гордо анонсированный отцом в день нашего приезда, наконец до нас добрался. Впрочем, профессиональные метеорологи самоуверенно заявляли, что в нашей местности ожидаются всего лишь отдельные ливни с редкими порывами ветра, отпочковавшиеся от основного урагана, подобно отбившимся от стада овцам. Это вам не «Хьюго» времен моего детства.

Меня поманила к себе деревянная скамейка. Отец сколотил ее несколько десятков лет назад, и я когда-то любил прятаться здесь после уроков, умыкнув из библиотеки новую книгу. Скамейку укрывал под своей сенью огромный дуб; некоторые его ветви недавно обрезали, потому что дерево слишком разрослось и стало походить на паука. Я сел, сложил руки, набрал полную грудь воздуха и затем медленно выдохнул. Я любил это время года, особенно перед ураганами. Ветер был достаточно сильным, чтобы прогнать зной и повышенную влажность, и в воздухе ощущалась… жизнь. Свежесть. Какие-то флюиды. Я толком не знал значение этого слова, но оно всплыло в мозгу и идеально подошло к настроению.

Ветер чуть усилился и принялся шелестеть листьями дуба и бесчисленными кронами деревьев позади меня. Темнело так стремительно, что казалось, некое божество в небесной канцелярии медленно крутит ручку реостата. Облака заволокли все небо, поглотив последние лучи роскошного заката. И хотя на сердце еще было неспокойно после трагического возвращения Гаскинсов в мою жизнь, я наслаждался прогулкой и погодой. Нахлынули приятные воспоминания о детстве, о годах, предшествовавших знакомству с мерзкой семейкой гробовщиков. Пусть стояла середина лета, по моим ощущениям досрочно наступал Хэллоуин; я практически чувствовал в воздухе легкий аромат тыквенного пирога. Дышалось легко и спокойно. Лечь бы сейчас на скамью и вздремнуть… пару лет…

Однако это расточительство – как можно тратить впустую время? Скоро начнется дождь и лишит меня шансов наслаждаться погодой на открытом воздухе, а не из дому, с крыльца или сквозь старинные окна, хотя в этом тоже есть своя привлекательность. Боже мой, а я в сентиментальном настроении! Надо побродить, как в детстве.

В былые времена тропинки пронизывали окрестные леса, словно вены, и приводили к любому из сотен мест на участке площадью в несколько квадратных миль. Большинство из них со временем заросли; впрочем, мои дети сумели обнаружить пару расчищенных. Одну из моих любимых дорожек настолько истоптали, что, наверное, она и за столетия не скроется из виду. Ее-то я и выбрал. Углубился в лес и побродил по нему зигзагами, пока не вышел на край коварного болота.

Что такое Трясина? Трудно объяснить. Это не вполне озеро, которое можно нанести на карту, и даже не озеро с извилистой береговой линией, потому что четко определенных берегов нет. В геологическом смысле весь наш город стоит на болоте, включая самое капитальное строение – уродливую громадину из скрепленных известковым раствором камней, которую мы называем зданием суда. Не знаю, что нашло на наших предков, почему они поселились на обширной территории, покрытой грязной водой и торчащими из нее кипарисами, кишащей змеями, аллигаторами и прочими опасными тварями. В этих местах растения начинают гнить, едва проклюнувшись из семени. Про половину животных можно сказать то же самое. У предков точно были яйца – увидеть жуткие хляби и подумать про себя: «Ба, да здесь надо прокопать всего пару дренажных канав и насыпать несколько плотин, и будем жить не тужить!»

Они уж точно были намного умнее меня. Про всю гниющую под ногами органику можно сказать одно: это чертовски хорошее удобрение. Божья милость, ниспосланная для урожая. И люди начали копать канавы, отводить воду, строить плотины и уже через короткое время смогли сделать десять шагов и не утонуть в грязи. Следом они начали возводить фермы, деревни и города. Так шли годы и столетия. А в результате? Конечно, люди не осушили Трясину навсегда. Она существует до сих пор, хотя и большей частью инкогнито. Она везде, тут и там, иногда под тобой, иногда впереди тебя, иногда позади. Пусть вы научились справляться с ней, однако она переживет всех своих покорителей. Закон энтропии: территория всегда движется к хаосу, сколько бы бетона и строевого леса ни бросить в воду.

Я брел по лесу, размышляя о том же, о чем в прошедшие годы размышлял уже миллион раз. И наконец наткнулся на узкий рукав болота, который тянулся подобно костлявой руке и оканчивался длинным «указующим перстом».

Вода, черная и липкая, как деготь, покрывала его поверхность. Совершенно неподвижная – ни ряби, ни течения, ни пузырьков воздуха, вырывающихся на поверхность подобно лавовому потоку. Крохотные лапки водяных пауков не могли нарушить вечного покоя болота. А вот я частенько нарушал – отчасти желая как-то оживить его, отчасти от страха. Высматривал глаза аллигатора, высунувшегося из пучины – пугающее и бодрящее зрелище! И не находил.

Я шел вдоль края болота, перешагивая через выбеленные корни кипариса, надеясь увидеть хотя бы змею или черепаху. По сути, я остался большим ребенком, и желание увидеть своими глазами существо, обитающее в дикой природе, – одно из доказательств тому. Верно говорят – животные обычно боятся человека больше, чем человек боится их. Однако это не значит, что вы должны преследовать их или тыкать в морду пальцем.

Я продолжил путь, чувствуя себя как никогда умиротворенным. Совсем не то, что было в юности, когда Коротышка Гаскинс бродил где-то рядом, на свободе, и ежеминутно угрожал мне своим появлением. В настоящем времени Дикки сидел за решеткой. Я мог гулять по лесу и не беспокоиться за семью, оставшуюся дома, чтобы поглазеть, как в телевизоре семилетняя девочка глотает огненный меч, пока ее жаждущие славы родители кричат и аплодируют ей перед камерами. Я знал, что у отца на всякий случай всегда под рукой дробовик, и это меня успокаивало.

По мере того как купол ветвей надо мной уплотнялся, становилось темнее. Словно чернота плавилась и магическим образом поднималась вверх, приводя все в уныние. Однако я не мог повернуть обратно. Не сейчас. Я продолжал идти по тропинке. Ветер с нарастающей силой продирался между деревьев, тормоша по пути все, кроме стоячей воды. Насекомые жужжали и стрекотали; крошечные существа удирали от меня в подлесок. Как ни странно, в воздухе пахло корицей. Я словно попал в волшебную сказку.

Впереди, у импровизированного берега, образованного корнями и осыпавшейся хвоей, над поверхностью воды что-то торчало. Я и не обратил бы внимания, если бы предмет не был неестественно правильной формы и не представлял из себя сверху идеально круглый полумесяц. Я приблизился на три шага и отчетливо разглядел каблук сапога, выступающий над черной водой, словно его владелец надумал ловить речных раков, нырнул и случайно провалился в воронку.

Классика жанра: если бы я откладывал по пять центов в копилку всякий раз, когда находил одинокий предмет обуви на просторах Трясины, то за все годы набрал бы как минимум двадцать баксов. Путем несложных арифметических вычислений в итоге получается четыреста ботинок, сапог, шлепанцев, сандалий, туфель на шпильках… и так далее. Бог свидетель, примерно столько их и было. И всегда одна штука, без пары; порой меня разбирал смех – я представлял, как четыре сотни бедолаг ковыляют домой, поджимая босую ногу. Однако подобные находки считались обычным делом – все равно что увидеть белку на стволе сосны.

Не знаю, что подвигло меня ухватить ветку и ткнуть ею в осиротевший сапог. Интуиция, любопытство? Как знать… Кленовая ветка давно валялась на земле и отсырела, и потому согнулась, как резиновая, едва я нажал ее концом на каблук. Я перехватился поудобнее и повторил попытку, надавив сильнее. На этот раз сапог поддался, но совсем чуть-чуть; мой импровизированный инструмент грозил сломаться. И растревоженный мозг пришел к самому худшему из выводов. Потребовалось только еще пару раз ткнуть палкой в каблук, чтобы убедиться в своей правоте.

Сапог надет на ногу.

2

Я осел на землю. Прошло минут пять, а возможно, и больше. Правой рукой я по-прежнему сжимал скользкую кривую палку, словно деревянный меч, на случай если владелец затопленного предмета обуви восстанет из мертвых. Вот только палка моя бесполезна даже против надоедливой шавки, не то что против зомби.

Не знаю, что вызвало внезапный приступ оцепенения, однако я даже пошевелиться не мог. Ведь была масса вариантов – бежать домой, позвонить в полицию… Я мог бы расхрабриться и вытащить тело из воды, убедиться, что покойный мне незнаком. Правда, тогда шериф Тейлор с меня три шкуры спустит – за то, что уничтожил следы на месте преступления.

Итак, я сидел и пялился на сапог, а в лесу становилось все темнее и темнее. Наступала ночь. Грудь сдавило при мысли о том, что жуткие вещи упорно преследуют меня, словно дым факела. Пока ты бежишь, он тянется и тянется за тобой, а когда остановишься, догонит и окутает со всех сторон. Я понятия не имел, что делать; казалось, мозг решил – черт с ним, сиди на месте и жди, пока тебя аллигатор съест.

В конце концов решение за меня принял другой человек.

Который выкрикивал мое имя.

3

Наверное, моя голова была слишком занята мыслями – я не сразу услышал свое имя, когда оно несколько раз прозвучало в вечернем воздухе, и даже после того как наконец обратил внимание на зов, я не смог определить его источник. Показалось, что голос принадлежит пожилому человеку, и я сперва подумал на отца, а на тропинке появился помощник шерифа – судя по значку, блеснувшему в скудном свете уходящего дня. Уже совсем стемнело.

– Мистер Плайер! – выдохнул мужчина, остановившись прямо передо мной. Даже в густых сумерках я узнал копа, который вывел из лесу Дикки Гаскинса, пока я сидел рядом с Уэсли. Вроде бы его звали Рэнди. – Мистер Плайер, ваш отец сказал, вы где-то здесь. – Он перегнулся пополам, тяжело дыша, словно легкие не справлялись.

Внутри меня завыли все сирены. Моя семья! Что-то ужасное случилось с близкими! Хотя я отсутствовал не больше часа и хотя дом был в паре минут неспешной ходьбы…

– Что произошло? – еле ворочая языком, спросил я и затаил дыхание в ожидании плохих новостей.

– Он сбежал, – выпалил коп между судорожными вдохами и посмотрел на меня пристально, очевидно, прощупывая мою реакцию.

Однако мой мозг включился с опозданием. Я прокрутил в голове хорошую новость – моих детей коп не упомянул. Родителей тоже. А значит, у моих ног не разверзлась бездна отчаяния.

– Сбежал? – вяло переспросил я.

– Дикки Гаскинс. Сбежал из камеры. Куда его посадили до утра.

Последствия могут быть ужасающи … Столь ужасающи, что я не знал, как поступить. Но прежде чем я успел хоть как-то отреагировать, взгляд помощника шерифа упал на торчащий из воды каблук.

– Что это?

Коп не мог при слабом свете рассмотреть предмет как следует; удивительно, что он вообще заметил сапог и не принял его за выступавший наружу корень.

– Тело, – ответил я. – Думаю, мертвое. – И тут стремление вернуться к семье внезапно перевесило все. – Я должен пойти к детям. С ними все в порядке? Известно, куда подался Дикки? А вдруг он снова похитит моего сына?

Я сыпал вопросами быстрее, чем Рэнди мог ответить.

Затем устремился в направлении дома, но полицейский схватил меня за руку.

– Шериф Тейлор сейчас там, вооруженный до зубов. Он послал меня за вами. Так что за тело, черт побери? – Он шагнул ближе к предполагаемой могиле.

Все еще потрясенный, я пожал плечами.

– Не знаю, приятель. Я увидел сапог, а в нем нога. И сделал вывод, что там мертвец, его притопили в болоте, чтобы поскорее сгнил.

При всем своем напускном хладнокровии я тревожился сильнее, чем за пять минут до того. Моя семья нуждается во мне. Я нужен Уэсли.

Вглядываясь в темноту, Рэнди кивал, медленно и безостановочно; голова двигалась вверх-вниз в вялом ритме, будто в его мозгу играла неслышная мне заунывная мелодия. Он так и не отпустил мою руку, только ослабил хватку. Ветер зашелестел в ветвях окружавших нас деревьев, и листва превратилась в тысячу погремушек. В воздухе резко запахло сыростью – приближался дождь.

– И что нам делать? – прошептал Рэнди. – Как вы нашли тело? Кому оно принадлежит?

Я ожидал этих вполне очевидных вопросов, однако ответа не знал.

– Вам лучше вызвать подкрепление. То есть мы не должны его трогать, верно? – Меня охватило нездоровое любопытство. Хотелось узнать, кто лежит мертвый рядом со мной, на земле моих родителей. И что с ним случилось.

– Да, разумеется, я вызову группу. – Помощник шерифа схватился за рацию, прикрепленную к плечу. Не ответив на мой второй вопрос, он нажал кнопку. Из динамиков раздались привычный треск и шипение. Я помолчал, чтобы не мешать копу. – Диспетчер, у меня вероятный труп. В болоте за участком Плайеров по Мощеной Дороге. Судя по виду, недавний. Подозреваемых не замечено.

Пока он докладывал, я понял – он безоговорочно мне доверяет, и не только утверждению, что в воде находится мертвое тело, а не рваный сапог, но и в моей абсолютной непричастности к тому, что вышеуказанное тело больше не является живым. Пока я размышлял, Рэнди обменялся с коллегами еще парой фраз; в итоге его заверили, что команду экспертов вышлют на место немедленно. Из динамиков снова послышались треск и шипение, затем щелчок. Рэнди вернул рацию в наплечный футляр.

– Черт, – он уставился в воду, – а вы были правы.

Стемнело настолько, что я едва различал каблук.

– У вас есть фонарь?

– Конечно. – Рэнди достал фонарь из поясной сумки и включил. Яркий луч ударил, как световой меч, на миг ослепив меня, и принялся кружить над вязкой черной водой подобно спецназовскому вертолету, вылетевшему на поиски грабителей. Он высветил сапог – и больше ничего; только быстроногие паучки скользили по мутной поверхности.

– Подержите-ка, – скомандовал помощник шерифа, протянув мне фонарь. – Я не собираюсь хлопать глазами как дурак, когда подъедет команда. – Обвинительный тон мне не понравился – я все-таки не относил себя к тренированным профессионалам. Однако фонарь из рук Рэнди взял и нацелил его на сапог.

Коп встал на четвереньки и подался вперед, утопая коленями в мягкой почве. Так он подполз к самому краю воды и оперся на левую руку, а правой дотянулся до сапога и принялся шуровать в грязи, от усердия прикусив нижнюю губу. Затем взял чуть правее, где, скорее всего, и находилось тело – вздутое, разлагающееся, облепленное мокрой одеждой, как мумия.

Дотошно обследовав участок длиной четыре-пять футов, Рэнди вдруг замер. Я инстинктивно направил свет фонаря прямо ему в лицо, и коп недовольно прищурился. Впрочем, до того я успел заметить в его глазах странное выражение.

– Что там?

Рэнди посмотрел на меня и снова на воду. Его рука по-прежнему была опущена в болото по локоть. К моему удивлению, коп задействовал и вторую руку, а затем напрягся всем телом и, крякнув от натуги, дернул изо всех сил. Продолжая светить, я в ужасе наблюдал, как из черной жижи поднялись плечи и шея мертвеца.

А вот головы не было.

Покойник – судя по всему, мужчина – на момент смерти носил футболку. Кожа выглядела бледной и отечной, в верхней части спины и нижней части шеи торчали короткие волоски. Сама же шея заканчивалась размозженными обрубками мышц, костей и сухожилий, грубо отсеченными и обесцвеченными. Я ожидал, что культя будет красной и похожей на мясо, однако она была серой и тускло-розовой, испещренной черными точками, словно тело окунули в сырую нефть. Рэнди со стоном выдохнул и отпустил труп, который до того удерживал обеими руками за футболку; тело снова шлепнулось в воду и быстро скрылось под поверхностью. Торчал только каблук сапога, отметивший место упокоения несчастного.

Помощник шерифа от потрясения не мог говорить; мне было не легче.

– Опять то же самое, – прошептал я.

Рэнди стряхнул с себя оцепенение и тупо спросил:

– Что?

– То же… – Я запнулся. Что произошло? В голову лезли самые нелепые объяснения. А вдруг тело не нашли тридцать лет назад, когда Трясину десятки раз прочесывали из конца в конец? Нет, невозможно. Труп давным-давно разложился бы полностью. Несчастного убили в течение нескольких последних дней или даже в последние сутки.

– Опять то же самое, – снова с усилием прошептал я, после того как откашлялся.

– Что – то же самое? – спросил коп, вставая на ноги и глядя на меня сверху вниз. Его лицо я едва различал, потому что нечаянно уронил фонарь на землю; он откатился к самому краю топи и теперь светил в противоположном направлении.

– Он делал то же самое. Тогда. Давно.

Я не узнавал свой голос – вялый, печальный и почти ненатуральный, словно его передали за несколько миль через неисправный громкоговоритель. Судя по всему, я уже на грани. Вот-вот расклеюсь окончательно.

– Вы о Коротышке, что ли? – спросил помощник шерифа.

– Да, сэр, – подтвердил я, слишком сухо для сложившихся обстоятельств. И посмотрел прямо в глаза новому другу. – Я говорю о Коротышке.

4

– Не знаю, папа, сможем ли мы здесь остаться.

Мы сидели на главной веранде. Папа потягивал пиво, я жадно глотал воду со льдом. Наконец пошел дождь; крупные капли ритмично отстукивали свое «тра-та-та» по жестяной кровле сарая. Я слышал этот стук с веранды. Черепичная крыша над нашими головами отзывалась более приглушенными звуками – словно крошечные барабаны вели в атаку муравьев. Ветер усиливался буквально на глазах. В любой другой вечер я наслаждался бы погодой. Но только не сегодня.

– Вы не можете уехать, – сказал отец таким тоном, каким говорят: «Избавь нас от проблем и не спорь. Это закон, сынок».

– Не можем? Мы должны уехать! – вяло возразил я. Уезжать не хотелось. Совершенно. Однако мой старший сын получил душевную травму на всю жизнь, а на болоте в миле от нас обнаружили труп. Причем обезглавленный. И все же каждая клеточка моего тела говорила, что уехать будет ошибкой, даже если любой, у кого есть хоть капля здравого смысла, станет утверждать обратное.

– Ураган еще натворит бед, прежде чем уляжется. А ведь именно ты нашел беднягу в лесу. Тебя затаскают в полицию. Плюс к тому, откровенно говоря, мне до чертиков страшно, а когда сын поблизости, намного спокойнее.

– А как же дети? Поблизости ошивается маньяк, убивает людей и отрезает им головы!

«Как Коротышка Гаскинс тридцать лет назад», мог бы я напомнить. Но воздержался.

– Что ж, делай все, что считаешь нужным, Дэвид. Я не собираюсь тебе перечить.

Чувствуя себя обязанным привести доказательства, я выложил факты.

– В лес пригнали целую команду копов, коронеров, судмедэкспертов и еще бог знает кого. Они откапывают из болота труп – труп человека, убитого точно таким же способом, каким в свое время убивал Коротышка Гаскинс. Ты хочешь, чтобы мои дети проводили лето в подобной обстановке?

– Откапывают? Вряд ли это правильное слово. Так говорят… например, археологи. Когда они делают нечто подобное с костями динозавров. Ты, скорее всего, имел в виду извлекают, или эксгумируют.

Он шутит?

– О чем ты, папа? Все очень серьезно.

А вот это я зря сказал. Отец подскочил, словно от удара, и перетащил свой стул, чтобы сесть напротив меня. Наклонился, так что наши лица оказались на расстоянии не больше десяти дюймов, и выпалил:

– Ты считаешь, что я не принимаю происходящее всерьез? Какая муха тебя укусила? Или червяк пробрался в мозг и выел самую умную его часть? Я жил в городе, когда Коротышка Гаскинс творил здесь беспредел и убивал людей. Мне довелось увидеть, как мой собственный сын прошел через кромешный ад. Даже не пробуй читать мне проповедь о том, что серьезно, а что нет!

– Тогда ты должен желать нашего отъезда, – ответил я, стыдясь собственной напористости. – И чем дальше отсюда, тем лучше.

Отец категорично затряс головой и чуть отодвинулся.

– Нет. Это не ответ. Мы, Плайеры, не убегаем от проблем. Мы встречаемся с ними лицом к лицу и преодолеваем. Мы справились в прошлый раз и, клянусь Богом, сейчас тоже не отступим. Вот увидишь, скоро все закончится.

– Легко сказать, папа. Сделать труднее. Тем не менее Дикки Гаскинс сбежал из тюрьмы и уже убил человека. Возможно, не одного. Мне страшно за детей. Я не хочу, чтобы и они прошли через то, что довелось испытать мне.

– Подожди хотя бы немного. – Судя по голосу, отец готов был признать поражение. – Шериф Тейлор обещал приставить к нам круглосуточную охрану. Пожалуйста, сынок. Пожалуйста, не спеши уезжать. Доверься мне.

Мне не хватило духу напомнить, что в прошлый раз, во времена моего детства, за нами тоже присматривал помощник шерифа. Черта с два нам это помогло. Однако отец умолял так искренне и прочувствованно, что я не мог больше спорить. К тому же, как я упоминал, мне и самому уезжать не хотелось.

– Хорошо, папа. Мы остаемся здесь и будем держаться вместе ради нашей безопасности, а там подумаем, что делать. Я уверен, что в любом случае Дикки скоро поймают.

– Рад, что мы пришли к согласию. – Отец наклонился вперед и похлопал меня по колену.

– У нас есть две недели, – сказал я. – И, если мы остаемся, я хочу кое-что сделать. Прошло уже больше года, однако попытаться стоит.

– Ты о чем?

– Я должен повидаться с Андреа.