Текст книги "Черная Орхидея"

Я услышал, как открылась дверь, послышался чей-то голос: «Лейтенант!» Открыв глаза, я увидел, как Миллард поднялся, а доктор и сестра стараются перевернуть труп на живот. Когда им это удалось, доктор поднял лодыжки убитой и согнул ей ноги.

– Обе ноги сломаны в коленях, небольшие царапины в верхней части спины и плечах. Следы стяжения на обеих лодыжках. Сестра, подайте мне зеркало и тампон.

Вернулся Миллард и протянул Сирзу какой-то листок. Тот, прочитав, толкнул в плечо Ли. Доктор и медсестра повернули нижнюю часть трупа девушки и раздвинули ей ноги. У меня в желудке все перевернулось. Ли произнес: «Есть». Он внимательно изучал листок, в то время как доктор вещал об отсутствии ссадин во влагалище и наличии там застаревшей спермы. Холодность, с которой он это говорил, начинала меня бесить. Я выхватил у Ли листок и прочитал: «Расс, это Элизабет Энн Шорт, род. 29 июля 1924 г., Медфорд, штат Массачусетс. Федералы опознали отпечатки пальцев – в сент. 1943 г. она была арестована в Санта-Барбаре. Проверка продолжается. Когда закончится процедура вскрытия, возвращайся в Отдел. Собери всех свободных полицейских. – Дж. Т.»

Доктор сказал:

– Таковы предварительные результаты вскрытия. Позже после проведения токсикологических тестов я сообщу более подробные данные, – накрыв обе части Элизабет Энн Шорт, он добавил: – Вопросы будут?

Медсестра, зажав в руке блокнот с записями, направилась к двери.

Миллард спросил:

– Вы можете сейчас воссоздать картину происшедшего?

– Принимая во внимание результаты осмотра, конечно. Могу сказать точно: она не была ни беременна, ни изнасилована. Однако за последние несколько дней имела один добровольный половой контакт. В тот же промежуток времени ее, если можно так выразиться слегка отхлестали; ссадины на спине возникли раньше, чем разрезы спереди. Я думаю, произошло вот что. Ее связали и резали ножом в течение по крайней мере полутора-двух суток. Когда она была еще жива, ей перебили ноги круглым и гладким предметом типа бейсбольной биты. Думаю, ее либо забили насмерть бейсбольной битой, либо она захлебнулась собственной кровью из-за этой рваной раны на лице. Уже после того как она умерла, ее разрубили пополам, по всей видимости, разделочным ножом, а затем убийца, скорее всего, перочинным ножом вырезал внутренние органы. После этого он слил всю кровь из тела и вымыл его, скорее всего, в ванне. Мы взяли несколько проб крови из почек и через несколько дней сможем сказать, присутствовал ли в теле алкоголь или наркотики.

Ли спросил:

– Док, у этого ублюдка были какие-нибудь познания в медицине или анатомии? Почему он вырезал внутренние органы?

Доктор изучающе посмотрел на кончик своей сигары.

– Да кто его знает. Органы, которые находились в верхней части тела, он мог вытащить достаточно легко, а вот те, что находились в нижней, вырезал ножом. Скорее всего, они как раз интересовали его больше всего. У него могло быть медицинское образование, но в равной степени он мог иметь ветеринарное или биологическое образование, или обладать навыками набивщика чучел, или просто прослушал курс по физиологии в одной из городских школ, или ходил на мой курс по патологоанатомии для новичков, который я читаю в Калифорнийском университете. Кто его знает. Я скажу вам одно: она скончалась за шесть – восемь часов до того, как вы ее нашли, а убили ее в каком-то отдаленном и безлюдном месте, где была проточная вода. Гарри, у этой девушки появилось имя?

Сирз попытался ответить, но из-за волнения не смог. Положив руку ему на плечо, за него это сделал Миллард:

– Элизабет Шорт.

Отсалютовав своей сигарой, доктор сказал:

– Господь да смилуется над тобой, Элизабет. Рассел, когда найдешь подонка, который ее так изуродовал, дай ему под яйца и скажи, что это от Фредерика Ньюбарра, доктора медицины. А теперь выметайтесь отсюда. Через десять минут у меня свидание с прыгуном-самоубийцей.

* * *

Выйдя из лифта, я услышал голос Эллиса Лоу, который звучал немного громче обычного и отдавался эхом по коридору. До меня долетели фразы: «расчленение красивой молодой женщины» и «психопат-оборотень», а также: «Мои политические пристрастия подчинены моему желанию помочь правосудию свершиться». Открыв дверь в Отдел по расследованию убийств, я увидел надежду Республиканской партии, вещающего в радиомикрофон. Рядом стояла команда звукооператоров. К лацкану его пиджака был прикреплен патриотический значок Американского легиона – возможно приобретенный по случаю у пьяницы-легионера, который спал на автостоянке, расположенной во дворе звукозаписывающей компании, у того самого, которого Лоу в свое время так непримиримо преследовал за бродяжничество.

В комнате зазвучали совсем уж патетические фразы, поэтому я пошел через зал в сторону офиса Тирни. Вокруг стола капитана Джека толпились: Ли, Расс Миллард, Гарри Сирз и еще двое полицейских, которых я едва знал, – Дик Кавано и Берн Смит. Все они внимательно рассматривали какую-то бумагу, которую держал в руках босс.

Я заглянул Гарри через плечо. На приклеенных к листу трех фотографиях была изображена эффектная брюнетка, рядом были помещены еще три снимка с крупными планами трупа. В глаза бросался разрезанный до ушей рот жертвы; капитан Джек объяснил:

– Снимки получены из полицейского управления Санта-Барбары. В сентябре 1943 года они арестовали Шорт за незаконное распитие спиртных напитков и отправили домой к матери в Массачусетс. Бостонская полиция, кстати, час назад сообщила ей о случившемся. Завтра утром она прилетает для опознания трупа. Бостонское управление теперь пытается найти других родственников погибшей. С сегодняшнего дня все сотрудники ФБР работают без выходных. Если кто-нибудь будет жаловаться, я покажу ему эти фотографии. Расс, что сказал доктор Ньюбарр?

Миллард ответил:

– Ее мучили два дня. Причина смерти – рваная рана на лице или черепно-мозговые травмы. Изнасилования не было. Внутренние органы отсутствуют. Смерть наступила за шесть – восемь часов до того, как мы ее обнаружили. Что еще мы о ней знаем?

Тирни покопался в бумагах на столе.

– За исключением этого ареста больше ничего нет. Четыре сестры, родители в разводе, во время войны работала в армейском магазине. Отец живет здесь, в Лос-Анджелесе. Так, что еще?

Только я удивился, когда главный обратился за советом ко второму номеру. Миллард ответил:

– Я хотел бы расклеить в Лаймарт-парке фото убитой. Мы так и сделаем – я, Гарри и еще пара человек. Затем я хотел бы поехать на Университетский участок и просмотреть там бумаги, а также посидеть на телефоне. Лоу уже отдал в газеты фото погибшей?

Тирни кивнул.

– Да, и Биво Минс сообщил, что отец убитой продал «Таймc» и «Геральд» старые фотографии девушки. Она будет на первых страницах вечерних выпусков.

– Проклятье! – воскликнул Миллард, других ругательств он не употреблял. – Изо всех щелей попрут. Отца уже допрашивали?

Тирни отрицательно помотал головой и сверился со своими записями.

– Клео Шорт, Саут-Кингсли, дом 1020/2, район Уилшир. Я приказал позвонить ему и сказать, чтобы он никуда не отлучался, что мы пришлем людей побеседовать с ним. Как думаешь, Расс, много будет придурков, желающих взять вину на себя?

– А сколько у нас чистосердечных признаний?

– Восемнадцать.

– К утру будет в два раза больше, а то и в три, если Лоу подогреет прессу своими увлекательными рассказами.

– Хочу заметить, лейтенант, что мои рассказы мотивированы и полностью соответствуют действительности.

В дверях стоял Эллис Лоу, за ним Фриц Фогель и Билл Кении Миллард впился глазами в «радиолюбителя».

– Слишком много шумихи только вредит делу, Эллис. Если бы ты был полицейским, ты бы это знал.

Лоу вспыхнул и протянул руку к своему нагрудному значку выпускника престижного университета.

– Я – влиятельный чиновник, уполномоченный муниципалитетом осуществлять связь между полицией и гражданами Лос-Анджелеса.

Миллард улыбнулся.

– Ты – гражданский, советник.

Задетый этим замечанием, Лоу повернулся к Тирни. – Капитан, вы уже послали людей побеседовать с отцом жертвы?

Капитан Джек ответил:

– Еще нет, Эллис. Скоро пошлю.

– Как насчет Фогеля и Кенига? Они достанут нужную информацию.

Тирни посмотрел на Милларда. Лейтенант еле заметно покачал головой. Капитан сказал:

– Ну, Эллис, в больших делах об убийстве выбор за тем, кто непосредственно ведет расследование. Э-э, Расс, кто, по-твоему, должен пойти?

Миллард внимательно посмотрел на Кавано и Смита, на меня, хотя я старался выглядеть как можно незаметнее, на Ли, который, зевая, стоял возле стены. Оглядев нас всех, Миллард сказал:

– Блайкерт и Бланчард, наши бравые полицейские, допросите отца мисс Шорт. Свой отчет принесете завтра утром на Университетский участок.

У Лоу инстинктивно дернулась рука, которой он покручивал свой значок, и тот упал на пол. Билл Кениг метнулся к двери и поднял его. Лоу развернулся и вышел в коридор. Фогель, сверкнув глазами на Милларда, отправился вслед за Лоу. Гарри Сирз, от которого несло виски, сказал:

– Он отправил в газовую камеру нескольких негритосов, вот крыша и поехала.

Берн Смит заметил:

– Должно быть, негры сознались.

Дик Кавано тоже вставил реплику:

– С такими, как Фрици и Билл, сознается кто угодно.

Завершил разговор Миллард:

– Тупорогая спесивая сука.

* * *

Вечером, каждый на своей машине, мы с Ли подъехали к дому 1020/2 по Саут-Кингсли. Собственно, это была крохотная квартирка в полуподвальном помещении большого викторианского особняка. Внутри горел свет. Позевывая, Ли сказал:

– Ты – хороший, я – плохой, – и позвонил в дверь.

Ее открыл тощий мужичонка лет пятидесяти.

– Легавые, да?

У него были такие же темные волосы и серые глаза, как у девушки на фотографиях, отданных в газеты, но на этом их сходство ограничивалось. Элизабет Шорт была сногсшибательной красоткой, а этого старика, скорее, самого нехило сшибли с ног: кожа да кости, помятые брюки с пузырями на коленях, заношенная майка, россыпь родинок на плечах, морщинистое лицо, испещренное следами от прыщей. Ведя нас в дом, он приговаривал:

– У меня алиби, я говорю просто на случай, если вы решите, что это я сделал. Железное алиби, так что не придерешься.

Изображая саму учтивость, я сказал:

– Мистер Шорт, я – следователь Блайкерт. Это мой напарник – сержант Бланчард. Мы выражаем вам свои соболезнования по поводу кончины вашей дочери.

Клео Шорт с грохотом захлопнул за нами дверь.

– Я читаю газеты и знаю, кто вы такие. Ни один из вас и раунда бы не протянул с достопочтенным Джимом Джеффрисом. Что же касается ваших соболезнований, ну, что ж, се ля ви. Бетти заказала музыку, пришел черед за нее расплачиваться. В этой жизни ничего задаром не бывает. Хотите услышать мое алиби?

Я сел на старый потертый диван и оглядел комнату. Вдоль стен стояли шкафы до потолка, заставленные дешевыми бульварными романами; из мебели в комнате была лишь тахта и деревянный стул. Ли достал свой блокнот.

– Если уж вы так хотите нам его поведать – валяйте.

Шорт плюхнулся в кресло и уперся ногами в пол, будто собирался рыть ими землю.

– С двух часов дня вторника, четырнадцатого числа, и до пяти часов дня среды, пятнадцатого числа, я провел на работе. Двадцать семь часов без перерыва, семнадцать последних часов сверхурочно, за полуторную ставку. Я – мастер по ремонту холодильников, лучший на всем Западе. Работаю в «Фрост Кинг Аплайансиз», адрес: Саут-Берендо, 4831. Моего босса зовут Майк Мазманьян. Можете ему позвонить. Он подтвердит мое алиби, так что не придерешься.

Зевая, Ли записывал. Клео Шорт скрестил руки на своей тощей груди, ожидая, что мы начнем придираться. Но в ответ на его монолог я всего лишь спросил:

– Мистер Шорт, когда в последний раз вы видели свою дочь?

– Бетти приехала на Запад весной 1943 года. С блестящими глазами и дурными мыслями. Я не видел ее с тех пор, как 1 марта 1930 года от Рождества Христова оставил в Чарльстоне, штат Массачусетс, свою жену – старую перечницу, к которой больше не возвращался. Но Бетти написала мне письмо и попросилась в гости, и я...

Ли прервал его:

– Ближе к делу, старик. Когда ты в последний раз видел Элизабет?

Я попытался его утихомирить:

– Спокойно, напарник. Человек идет на контакт. Продолжайте, мистер Шорт.

Клео Шорт откинулся в кресле и уставился на Ли.

– До того как этот боксер начал строить из себя важную птицу, я собирался сказать, что снял деньжат со своего счета и отослал сотку Бетти, чтобы она могла приехать на Запад, я также пообещал ей трехразовую кормежку и пять баксов в неделю, если она будет убирать в доме. Довольно щедрое предложение, если хотите знать мое мнение. Но у Бетти были другие планы. Поэтому 2 июня 1943 года от Рождества Христова я дал ей отставку и с тех пор ее не видел.

Я записал эту информацию в блокнот и спросил:

– Вам было известно, что недавно она снова появилась в Лос-Анджелесе?

Клео Шорт перевел взгляд с Ли на меня.

– Нет.

– У нее были враги?

– Только она сама.

Ли заметил:

– Не надо умничать, старик.

Я шепнул:

– Пусть говорит, – затем уже громче: – Когда Элизабет ушла от вас в июне 1943 года, куда она поехала?

Шорт показал пальцем на Ли.

– Скажите своему приятелю, если он еще раз назовет меня стариком, я назову его босяком. Скажите ему, что хамство – это улица с двусторонним движением. И еще скажите, что я собственными руками починил модель «Мэйтага-821» вашему начальнику С.-Б. Хорраллу, так починил, что не придерешься.

Ли пошел в ванную комнату; я увидел, как он запивает водой целую пригоршню таблеток. Самым вежливым голосом, на который только был способен, я спросил:

– Мистер Шорт, так куда поехала Элизабет в июне 43-го года?

– Пусть только этот дуболом коснется меня, я его вмиг приструню, так что не придерешься.

– Уверен, что так и будет. Вы не могли бы...

– Бетти переехала в Санта-Барбару, устроилась на работу в армейский магазин «Кэмп Кук». Она прислала мне открытку в июле. Написала, что какой-то солдат ее сильно избил. Это было последнее, что я о ней узнал.

– А в открытке было указано имя солдата?

– Нет.

– Там были имена тех, с кем она дружила?

– Нет.

– Ее ухажеров?

– Ха!

Я отложил в сторону ручку.

– Что значит «ха»?

Старикашка стал ржать с такой натугой, что, казалось, его цыплячья грудь сейчас лопнет. В это время из ванны вышел Ли. Я дал ему знак, чтобы он попридержал язык. Он кивнул и сел рядом со мной. Мы подождали, пока Шорт вдоволь насмеется. Когда он замолк, я попросил:

– Расскажите об ее отношениях с мужчинами.

Шорт снова захихикал.

– Она любила их, а они ее. У нее на первом месте было количество, а не качество. И я не думаю, что, в отличие от своей матери, она умела говорить «нет».

– Если можно, поподробней, – сказал я. – Имена, даты, внешность.

– Тебе на ринге, наверное, здорово досталось, котелок протекает. Эйнштейн и то не упомнил бы всех ее ухажеров, а я не Альберт.

– Назовите хотя бы имена, которые помните.

Шорт заложил большие пальцы за ремень штанов и начал раскачиваться в кресле, изображая из себя важную персону.

– Бетти была помешана на мужиках, особенно на военных. Она постоянно находила каких-то дармоедов, любой белый в форме годился. Вместо того чтобы прибираться в доме, она рыскала по Голливудскому бульвару и стреляла выпивку у служак. А если Бетти оставалась дома, то он превращался в филиал публичного дома.

Ли спросил:

– Ты называешь собственную дочь проституткой?

Шорт пожал плечами.

– У меня их пять. Одна блудливая овца – не так уж и плохо.

Ли стал закипать от злости; пытаясь его успокоить, я положил ему руку на плечо, казалось, у него сейчас кровь забурлит.

– Так как насчет имен, мистер Шорт?

– Том, Дик, Гарри. Я их и видел-то всего минуту, а потом они смывались с Бетти. Это все, что я про них помню. Ткните пальцем в любого более-менее симпатичного вояку, и вы не ошибетесь.

Я начал новую страницу в блокноте. – Как насчет работы? Когда Бетти жила у вас, она работала?

Дедок рявкнул:

– Бетти должна была работать на меня! Она говорила, что ищет работу в кино, но это было вранье. Ей хотелось одного – шляться по Голливудскому бульвару в своем черном блядском наряде и снимать мужиков! Она мне всю ванну испоганила, крася там свои волосы, и не успел я вычесть эти убытки из ее зарплаты, как ее уже и след простыл! Таскалась по улицам, как черная одинокая паучиха, – неудивительно, что нарвалась на неприятности! Все ее мать виновата, а я тут ни при чем! Спесивая ирландская сука! А я тут ни при чем!

Ли провел рукой по горлу, показывая, что с него хватит. Мы вышли на улицу, оставив Клео Шорта вопить в четырех стенах. Ли прокомментировал:

– Полная клиника.

– Да, – вздохнул я, думая о том, что теперь подозреваемыми можно назвать всех военнослужащих армии США.

Я вытащил из кармана монетку:

– Посмотрим, кому писать отчет?

Ли сказал:

– Сделай это, ладно? Я хочу понаблюдать за домом Джуниора Нэша и получить номера некоторых машин.

– Попытайся также немного поспать.

– Постараюсь.

– Я же знаю, что не будешь.

– Спорщика не переспорить. Слушай, может, съездишь к нам домой и составишь компанию Кей? Она беспокоится за меня, и я не хочу, чтобы ей было одиноко.

Я подумал о том, что сказал ему вчера на углу 39-й и Нортон, – о чем мы трое прекрасно знали, но никогда не говорили вслух. Только у Кей хватило мужества принять мои слова.

– Хорошо, Ли.

* * *

Я застал Кей в ее обычном состоянии – с книгой на диване в гостиной. Когда я вошел, она даже не привстала, а, просто пустив колечко дыма, бросила:

– Привет, Дуайт.

Взяв стул, я сел возле журнального столика напротив.

– Как ты узнала, что это я?

Кей положила в книгу закладку.

– Ли топает как слон, а ты ступаешь осторожно.

Я засмеялся.

– Умница, только никому об этом не рассказывай.

Кей затушила сигарету и отложила книгу в сторону.

– Кажется, ты чем-то взволнован.

– Ли только и думает об убитой девчонке. Он напросился в группу, ведущую расследование этого дела. Хотя мы должны были заниматься подследственным, выпущенным под залог. Он принимает амфетамин и ведет себя как-то странно. Он тебе рассказывал про убитую?

Кей кивнула.

– Немного.

– А в газетах об этом читала?

– Я стараюсь их не читать.

– Убийство этой девушки – самая горячая тема со времен взрыва атомной бомбы. Над делом сейчас работают сотни следователей, Эллис Лоу надеется, раскрыв его, укрепить свои позиции на выборах окружного прокурора, Ли тоже только о нем и говорит...

Кей прервала мою тираду улыбкой.

– Еще в понедельник твое имя было на первых полосах, а сегодня о тебе уже никто не вспоминает. И теперь тебе не терпится поймать своего сбежавшего бандита и снова попасть в заголовки.

– В точку, но это не всё.

– Я знаю. Как только твое имя попадает в заголовки, ты начинаешь прятаться и перестаешь читать газеты.

Я вздохнул.

– Господи, жаль, что ты намного умнее меня.

– А мне жаль, что ты так все усложняешь. Дуайт, что с нами будет?

– С нами тремя?

– Нет, с нами.

Я оглядел гостиную, ее декор, сочетающий дерево, кожу и блестящий металл. Застекленный шкаф из красного дерева, заполненный кашемировыми свитерами Кей, всех цветов радуги по сорок баксов за штуку. А напротив меня сидела сама женщина, бывшая шваль из Южной Дакоты, которую изменила любовь к полицейскому. И тогда я сказал то, о чем действительно в тот момент думал:

– Ты от него никогда не откажешься. Ты никогда не откажешься от всего этого. Если бы ты отказалась, если бы я и Ли перестали быть напарниками, тогда бы у нас появился какой-то шанс. Но ты никогда этого не сделаешь.

Кей не спеша закурила. Пустив струйку дыма, она сказала:

– Ты знаешь, что он для меня сделал?

– И для меня.

Она запрокинула голову, обводя взглядом потолок, отделанный лепниной и красным деревом. Пуская колечки дыма, она сказала:

– Я влюбилась в тебя как школьница. Бобби Де Витт и Ли, бывало, водили меня на боксерские поединки. И чтобы не уподобляться тем лицемеркам, которые притворяются, будто они обожают подобные зрелища, я брала с собой альбом для зарисовок. Кого я и впрямь обожала, так это тебя. Как ты выставлял себя на посмешище, обнажая свои кривые зубы, как ты закрывался, чтобы в тебя не попали. Потом ты пришел в полицию, и Ли рассказал мне про слухи, будто ты сдал своих друзей-японцев. Я не презирала тебя, просто узнавала все ближе. Потом эта история с мексиканцами. Ты был для меня героем из книжек, только эти книжки были самой жизнью, сборником разных эпизодов. Затем этот бой. И хотя я была против изначально, я все же разрешила Ли участвовать в нем. И его участие означало, что нам суждено быть вместе.

В моей голове промелькнули тысячи слов, которые я мог ей сказать, и все они касались лишь нас двоих, но мой язык не смог их огласить, и я прикрылся именем Ли.

– Я хочу, чтобы ты не беспокоилась по поводу Бобби Де Витта. Когда он выйдет из тюрьмы, я с ним разберусь. По-мужски. Так что он уже больше никогда не потревожит ни тебя, ни Ли.

Перестав смотреть в потолок, Кей устремила на меня странный, напряженный и в тоже время полный печали взгляд.

– Я давно не беспокоюсь по поводу Бобби. Ли уладит этот вопрос.

– Я думаю, что Ли его боится.

– Так и есть. Но это из-за того, что Бобби знает про меня слишком много, и Ли боится, что он всем об этом расскажет. Как будто кого-то это волнует.

– Меня. И если я начну разбираться с Де Виттом, он будет рад тому, что еще может говорить.

Кей встала.

– Для такой чувствительной натуры, как ты, это достаточно резкое заявление. Ладно, я пошла спать. Спокойной ночи, Дуайт.

Когда из комнаты Кей послышались звуки Шуберта, я взял из шкафа ручку и бумагу и принялся писать отчет о допросе отца Элизабет Шорт. Я написал и о его алиби, к которому «не придерешься», и о поведении его дочери во время их совместного проживания в 1943 году, и об ее избиении солдатом в «Кэмп Кук», и об ее бесчисленных безымянных любовниках. Описывая в отчете излишние подробности, я таким образом отвлекался от мыслей о Кей. Покончив с писаниной, я сделал себе два сэндвича, запил их стаканом молока и отправился спать на кушетку.

Ночью мне снились фотографии преступников и борец за справедливость Эллис Лоу, у которого на груди красовались номера статей из уголовного кодекса. К нему присоединилась Бетти Шорт в черно-белых тонах, в профиль и анфас. Затем все лица слились в один бесконечный отчет управления, из которого я пытался узнать о местонахождении Джуниора Нэша. Проснулся я с больной головой и предчувствием тяжелого дня.

Было раннее утро. Я вышел на крыльцо и подобрал утренний выпуск «Геральд». Заголовок гласил: «В зверском убийстве подозревают любовников жертвы», ниже следовал портрет Элизабет Шорт, под которым стояла подпись «Черная Орхидея», далее был текст: «Сегодня власти пытаются разобраться в любовной жизни 22-летней Элизабет Шорт – жертвы убийцы-оборотня. По словам друзей, любовные увлечения настолько изменили ее, что из невинной, скромной девушки она превратилась в распутную девицу, помешанную на мужчинах, которая стала одеваться во все черное и поэтому получила прозвище Черная Орхидея».

Ко мне подсела Кей. Выхватив у меня газету, она просмотрела первую страницу и, пожав плечами, вернула ее, спросив:

– И скоро это закончится?

Я пролистал половину газеты. Элизабет Шорт занимала первые шесть страниц. Большинство статей изображали ее как роковую обольстительницу в облегающем черном платье.

– Нет, – ответил я.