Текст книги "Путешествия во времени. История"

Это невозможно и никогда не будет сделано. (Если вы принадлежите к романтикам, считающим, что ничего невозможного нет, я не буду с вами спорить, но надеюсь, вам не придет в голову ждать затаив дыхание, когда такая машина будет построена.)

Кингсли Эмис[52]52
  Кингсли Уильям Эмис (1922–1995) – английский прозаик, поэт и критик. Один из лидеров литературного направления 1950-x годов «Рассерженные молодые люди». Прим. ред.


[Закрыть], оценивая в 1960-е гг. литературную культуру научной фантастики, считал, что говорит очевидные вещи, утверждая: «Путешествия во времени, к примеру, невозможны». Поэтому практики жанра прибегают к какому-то варианту уэллсовской тарабарщины – «аппарату псевдологики». Или чем дальше, тем больше просто верят, что их читатели отбросят сомнения. И получается, что писатели-фантасты по-прежнему готовы считать будущее открытым, а все вокруг, включая физиков и философов, склоняются к детерминизму. «Остается только радоваться, что у нас есть литературная форма, которую интересует будущее, – писал Эмис, – и которая готова считать переменными те величины, которые мы обычно принимаем за константы».

Что касается самого Уэллса, то он продолжал разочаровывать своих поклонников[53]53
  Дж. Б. Пристли, который обожал Уэллса и говорил, что именно Уэллс вдохновил его на написание так называемых пьес о времени, как-то сказал: «Хотя он никогда не высказывался грубо, ему не нравилось, как я в 1930-е гг. ломал голову над проблемами времени. Он походил на человека, который, отказавшись напрасно от игры на инструменте, к которому у него был врожденный талант, отказывается после этого даже слушать игру других на этом инструменте». Еще один разочарованный поклонник, У. М. С. Рассел, практически повторил жалобу Пристли на симпозиуме в 1995 г., посвященном столетию романа: «Давайте же сегодня, более чем через 100 лет после его чудесного достижения, будем помнить не разочарованного пожилого человека, а молодого автора “Машины времени”».


[Закрыть]. «У читателя появилось невнятное ощущение разных грандиозных вещей, – сказал он в 1938 г. – Эффект реальности получить несложно. Достаточно подсунуть пару каких-нибудь неожиданных устройств, и дело в шляпе. Это такой фокус». (Он тогда только что вернулся в Лондон после турне по семи американским городам и чтения цикла лекций под общим названием «Организация всемирного мозга» и считал необходимым открещиваться от особых футуристических способностей: «Бесполезно делать вид, что я пророк. У меня нет ни магического кристалла, в который можно смотреть, ни способности к ясновидению».)

Посмотрим еще раз, как делался этот фокус:

…Пляшущие тени на стенах. Мы шли за ним, удивленные и недоверчивые, и увидели в лаборатории, так сказать, увеличенную копию маленького механизма, исчезнувшего на наших глазах. Некоторые части машины были сделаны из никеля, другие из слоновой кости; были и детали, несомненно, вырезанные или выпиленные из горного хрусталя. В общем, машина была готова. Только на скамье, рядом с чертежами, лежало несколько прозрачных, причудливо изогнутых стержней. Они, по-видимому, не были окончены. Я взял в руку один из них, чтобы получше рассмотреть. Мне показалось, что он был сделан из кварца.

– Послушайте, – сказал Доктор, – неужели это действительно серьезно? Или это фокус…

Для первых читателей Уэллса техника обладала особой убедительностью. Эта неопределенная машина вызывала у них такое доверие, какого не удостоилось бы никакое волшебство. Волшебство, в принципе, может включать в себя даже удар по голове, как в «Янки из Коннектикута», или магические пассы руками – перевод назад стрелок на часах. В мультфильме «Кот Феликс играет со временем» используются оба способа: Папаша Время скручивает свои часы назад до года 1 и каменного века и к тому же не забывает огреть бедного Феликса палкой по голове.

Еще до этого, в 1881 г., газетчик Эдвард Пейдж Митчелл напечатал анонимно в New York Sun рассказ «Часы, которые шли вспять» (The Clock That Went Backward). Старая тетушка Гертруда, похожая в своем белом пеньюаре и белом чепце на призрак, связана загадочными узами со старинными восьмифутовыми напольными часами. Часы, кажется, не работают – но однажды ночью, когда она заводит их в мерцающем свете свечи, стрелки начинают поворачиваться в обратную сторону, и тетушка падает замертво. Это становится поводом для философского комментария некоего профессора Ван Стоппа:

Ну и почему бы часам не пойти назад? Почему бы самому времени не развернуться и не двинуться обратно по своим следам?.. С позиции абсолюта последовательность, в которой будущее следует за настоящим, а настоящее за прошлым, совершенно произвольна. Вчера, сегодня, завтра. В природе вещей нет ни одной причины, по которой порядок не должен быть обратным: завтра, сегодня, вчера.

Если будущее отличается от прошлого, то что, если мы перевернем зеркало или пустим часы в обратную сторону? Может ли судьба вернуть нас к истокам? Может ли следствие повлиять на причину?

Часы, идущие в обратную сторону, вновь появились как движущая сила сюжета в рассказе 1919 г. «Сбежавший небоскреб» (The Runaway Skyscraper), подписанном псевдонимом Мюррей Лейнстер. Первое предложение его выглядит так: «Началась эта история в тот момент, когда часы на башне Метрополитен пошли задом наперед». Башня дрожит, клерки в офисах слышат зловещие скрипы и стоны, небо темнеет, наступает ночь, в телефонах слышится только треск статического электричества, и очень скоро солнце поднимается вновь, с необычной стремительностью – и на западе.

«Огромные бомбы и маленькие ядра», – кричит молодой инженер Артур, которого очень беспокоят долги. «Выглядит очень странно», – соглашается его секретарша Эстель, которой исполнился 21 год и которую беспокоила перспектива остаться старой девой. Ландшафт вокруг стремительно трансформируется, наручные часы у всех быстро-быстро крутят стрелки в обратном направлении, и, наконец, до Артура доходит.

«Не знаю, как это объяснить. Читали ли вы когда-нибудь Уэллса? “Машину времени”, к примеру?»

Эстель отрицательно качает головой.

«Как это сказать, чтобы вы поняли… – мужественно продолжает объяснять Артур. – Время – это тоже измерение, как длина и ширина».

Здание «отправилось назад в четвертом измерении», решает он. «Мы движемся назад во времени».

Истории такого рода множились. Появился еще один способ реализовать уэллсовский фокус: ввести в сюжет дьявола. «Высокий, эффектный, смахивающий на Мефистофеля мужчина, которого я встречал иногда в бильярдной» появляется в рассказе Макса Бирбома «Енох Сомс: воспоминание о 1890-х годах» (Enoch Soames: A Memory of the Eighteen-Nineties), напечатанном в иллюстрированном журнале Century в 1916 г. Енох Сомс – «тусклый» человечек, сутулый, с шаркающей походкой, неудачник литературного Лондона 1890-х гг. Его, как и некоторых других писателей, беспокоит, каким он останется в памяти будущих поколений. «Через 100 лет! – восклицает он. – Только подумайте! Если бы я мог тогда вернуться к жизни – всего на несколько часов…»

Разумеется, эта реплика – сигнал к появлению на сцене дьявола. Он предлагает сделку – усовершенствованный вариант сделки с Фаустом.

«Parfaitement, – говорит он с французским прононсом. – Время – всего лишь иллюзия. Прошлое и будущее, они так же всегда присутствуют в настоящем, как и настоящее, или, по крайней мере, они всегда, как вы говорите, “в двух шагах”. Я переключу вас на любую дату. Я спроецирую вас… Пуф! И все».

Дьявол, что называется, в курсе всех новинок: подобно остальным, он тоже читал «Машину времени». «Но одно дело – писать о невозможной машине, – говорит он, – и совсем другое – обладать сверхъестественной силой». Дьявол произносит «Пуф!», и бедняга Енох получает желаемое. Перенесенный в 1997 г., он материализуется в читальном зале Британского музея и направляется прямым ходом к ящикам каталога с буквой С. (Можно ли точнее и лучше оценить литературную репутацию?) Там он узнает свою судьбу. Енох Сомс, читает он, это воображаемый персонаж в рассказе язвительного писателя и карикатуриста по имени Макс Бирбом[54]54
  Макс Бирбом (1872–1956) – английский писатель, художник-карикатурист, книжный иллюстратор. Прославился блестящими литературными пародиями на современников, графическими карикатурами, сатирическим романом о жизни Оксфорда «Зулейка Добсон» (Zuleika Dobson). Рассказ «Енох Сомс: воспоминание о 1890-х годах» Борхес включил в свою «Антологию фантастической литературы». Прим. ред.


[Закрыть], написанном в 1916 г.

В 20-е гг. XX века будущее казалось очень близким, оно наступало буквально каждый день. Новости никогда не путешествовали так быстро, их никогда не было так много (все благодаря развитию беспроводных средств передачи информации), и к 1927 г. Уэллс был сыт по горло. Он считал, что технологии связи достигли зрелости – чего стоят хотя бы беспроводная телеграфия, беспроводной телефон «и весь этот широковещательный бизнес». Радио в свое время начиналось как великолепная мечта – чудеснейшие плоды культуры, мудрейшие мысли и лучшая музыка должны были передаваться в каждый дом. «Шаляпин и Мельба пели бы для нас, президент Кулидж и мистер Болдуин обращались бы к нам просто, серьезно, напрямую; величайшие люди мира желали бы нам доброй ночи и обращались дружески; а случись пожар или кораблекрушение, мы бы слышали рев пламени и крики о помощи». Алан Милн рассказывал бы детям сказки, а Альберт Эйнштейн нес науку в массы. «Перед сном включались бы все спортивные результаты, прогноз погоды, советы по уходу за садом, лечению инфлюэнцы и точное время».

Но для Уэллса мечта обернулась своей отрицательной стороной. В ответ на просьбу New York Times оценить для читателей газеты состояние радио он разразился горькими жалобами – он был разочарован, как ребенок, обнаруживший в рождественском чулке одни только угольки. «Вместо первоклассной музыки к нам пришла музыка низкопробная в исполнении неизвестной группы из какой-нибудь деревни Литл-Бич-Пир». Вместо мудрейших голосов к нам обращаются «дядюшка Крикун и тетушка Болтушка». Даже треск статического электричества его раздражал. «И поверх всего этого старая милая матушка Природа с неподражаемым юмором развесила свою сеть “атмосферных разрядов”». Он с удовольствием готов был послушать немного танцевальной музыки после долгого дня, «но танцевальная музыка передается вечером совсем недолго и в любой момент может уступить место доктору Индюку, который будет вдумчиво и благожелательно, совсем не по-сектантски проповедовать».

Его оценка оказалась настолько суровой, что редакторы Times были поражены. Они подчеркнули, что Уэллс может судить только о тех радиопередачах, которые «он слышал за границей». Но Уэллс был не просто разочарован современным состоянием радио. Его хрустальный шар показывал, что все предприятие было обречено исчезнуть. «Будущее радиовещания подобно будущему кроссвордов или оксфордских брюк, и это очень мелкое будущее». Зачем кто-то будет слушать музыку по радио, если можно купить граммофонные записи? Радионовости рассеиваются как дым: «Радио выкрикивает свою информацию единожды, и после ее невозможно вспомнить». Для серьезных размышлений, говорил он, ничто не в состоянии заменить книги.

Правительство Его Величества основало даже «официальный финансируемый орган для координации вещательных программ, – отметил Уэллс. – Новую Британскую вещательную компанию, BBC. В конце концов, этот достойный уважения комитет может вдруг обнаружить, что организует программу развлечений для фантомной армии исчезающих слушателей». Если и останется какая-то аудитория, то входить в нее будут «слепые, одинокие и страдающие люди» или «вероятно, очень малоподвижные личности, живущие в плохо освещенных домах или по каким-то иным причинам не имеющие возможности читать, которые не осознали возможности граммофона и механического пианино и неспособные к размышлению или беседе». До первых пробных телепередач BBC оставалось всего пять лет.

Однако футуризмом могли заниматься и другие. Дэвид Сарнофф из Американской радиокорпорации RCA в ответ назвал Уэллса снобом; изобретатель Ли де Форест посоветовал ему приобрести радиоприемник получше; а самый, возможно, необычный контраргумент поступил от издателя Radio News и управляющего радиостанции WRNY, иммигранта из Люксембурга Хьюго Гернсбека. Приехав в Нью-Йорк в возрасте 19 лет, Гернсбек в 1905 г. основал Электроимпортную компанию – бизнес по почтовой рассылке радиодеталей энтузиастам-любителям, дразнящая реклама которого появилась в Scientific American и других местах. Три года спустя он издавал уже собственный журнал Modern Electrics. К 1920-м гг. Гернсбек был хорошо известен легионам радиолюбителей. «Я отказываюсь верить в такую скучную и тоскливую кончину радио, – написал он в письме в Times. – Больше всего меня удивляет, что пророческий мистер Уэллс не заглянул в близкое будущее, когда каждый радиоприемник будет оснащен телевизионной приставкой – такое устройство, кстати, сейчас доводит до ума один из его соотечественников». (Это не было единственным, что удивляло его больше всего. «Больше всего в замечаниях мистера Уэллса меня удивляет, – писал он в том же послании, – что он, очевидно, жаждет постоянно слушать великих, тогда как простой математический расчет показал бы, что это невозможно в принципе. Для этого в мире недостает великих людей».)

Гернсбек был необыкновенным человеком: изобретатель-самоучка, предприниматель и, как сказали бы в более поздние времена, любитель пускать пыль в глаза. В городе он появлялся в костюмах, сшитых у дорогих портных, а винную карту в дорогих ресторанах рассматривал сквозь монокль, – и при этом резво бегал от кредиторов. Когда один из его журналов разорялся, на его месте возникали два новых. Журналу Radio News не суждено было стать самым влиятельным, как и Sexology – «иллюстрированному журналу сексуальных наук». Созданием Гернсбека, внесшим наибольший вклад в грядущую историю, был так называемый макулатурный журнал – свое название такие издания получили по дешевой бумаге из древесной массы и макулатуры, на которой печатались, – который продавался по 25 центов за выпуск и назывался «Поразительные истории» (Amazing Stories). На его грубых страницах можно было найти самую разную рекламу: «450 миль на газовом воздушном шаре, компания Whirlwind Mfg. Co., штат Милуоки, предлагает попробовать бесплатно»; «Корректор для носа, формирует плоть и хрящ, пока вы спите. Предлагаем попробовать, на 30 дней. Буклет бесплатно»; наконец «Новое научное чудо: рентгеновская диковинка. Юноши. Очень весело. Вы можете видеть сквозь одежду, дерево, камень, любые объекты. Взгляните на кости внутри плоти, цена 10 центов». То, что он продавал, пользовалось большим спросом. Он читал нью-йоркским слушателям лекции о чудесах будущего и передавал эти лекции в прямом эфире своей радиостанции WRNY; New York Times писала о них с придыханием. «Согласно прогнозу на ближайшие 50 лет, сделанному Хьюго Гернсбеком, наука найдет способ передавать по радио тонны угля, научится облегчать пешее передвижение при помощи роликов с электромотором, экономить электрический ток при помощи холодного света, электрически выращивать и собирать урожай, – объявила газета в 1926 г. – Контроль над погодой будет полным, а крыши на всех городских небоскребах будут плоские для посадки аэропланов».

Гигантские высокочастотные электрические сооружения, размещенные на верхушках самых высоких наших зданий, будут либо рассеивать угрожающий дождь, либо при необходимости создавать дождь по желанию, в жаркие периоды или ночью… Мы можем ожидать в скором времени появления фантастических башен, пронзающих небо и светящихся жутковатым пурпурным светом при подаче энергии… Через 50 лет вы сможете увидеть, что происходит в студии вашей любимой вещательной станции, встретитесь со своим любимым певцом лицом к лицу. Вы будете наблюдать, как тогдашний Демпси сражается с Танни[55]55
  Уильям Харрисон Демпси (1895–1983), более известный как Джек Демпси, – американский профессиональный боксер, чемпион мира в супертяжелом весе. В течение семи с лишним лет Джек Демпси не знал поражений, пока 23 сентября 1926 г. не проиграл по очкам Джину Танни (1897–1978). Матч-реванш, прошедший через год, также принес победу Танни. После этого Демпси фактически ушел с ринга, выступая лишь в показательных матчах. Прим. ред.


[Закрыть], где бы вы ни находились – на борту воздушного судна или в дебрях Африки. Ну или в таких дебрях, какие еще останутся к тому времени.

К концу жизни на его имя было зарегистрировано 80 патентов. Гернсбек предвидел появление радара еще в 1911 г.

Опять же, он организовал то, что было, как он утверждал, первым в истории «полностью успешным» испытанием гипноза по радио: гипнотизер Джозеф Даннинджер, возглавлявший, помимо всего прочего, отдел волшебства в журнале Гернсбека Science and Invention, ввел пациента по имени Лесли Дункан в транс, находясь от него на расстоянии в десять миль. Times сообщила и об этом тоже: «После этого тело Дункана положили между двумя стульями, соорудив из человека своеобразный мост, и Джозеф Краус, выездной редактор Science and Invention, смог присесть на этот импровизированный мостик».

Все это проходило по категории факта. Для выдумок у него был журнал Amazing Stories.

Начиная с апреля 1926 г. Amazing Stories стал первым периодическим изданием, целиком посвященным жанру, который до того момента не имел даже названия. В Париже в 1902 г. Альфред Жарри написал одобрительный очерк о «научном», или «гипотетическом», романе, в котором задается вопрос: «А что если?..» Этот гипотетический роман позже может оказаться футуристическим, предположил он, в зависимости от того, каким окажется будущее. Морис Ренар, и сам писавший нечто подобное, объявил это новым жанром и назвал его «научно-волшебным романом» (le roman merveilleux scientifique). «Я говорю “новый жанр”, – написал он в Le Spectateur (в конце концов, «жанр» – слово французское). – До Уэллса, – добавил он, – в этом можно было сомневаться».

Гернсбек окрестил этот жанр сайнтификшен, или наукофантом. «Под сайнтификшен, – писал он в первом выпуске, – я подразумеваю истории того типа, что писали Жюль Верн, Г. Дж. Уэллс и Эдгар Аллан По, – очаровательные романы, смешанные с научными фактами и пророческими идеями». Он и раньше публиковал немало таких историй, в том числе и в Radio News, и сам написал сериальный роман «Ральф 124C[56]56
  Вслух произносилось: «Это надо предвидеть…» (One to foresee…)


[Закрыть] 41+: роман о жизни в 2660 году» (Ralph 124C41+). Он издал его сам в своем журнале Modern Electrics. Много позже Мартин Гарднер охарактеризовал его как «наверняка худший научно-фантастический роман из всех когда-либо написанных»[57]57
  Кингсли Эмис тоже нашел время, чтобы прочесть эту книгу. «“Ральф 124С 41+” рассказывает о технических чудесах, изобретенных или продемонстрированных нелепо изворотливым одноименным героем… После некоторых проблем с парой конкурентов-поклонников, один из которых – человек, а другой – марсианин, Ральф возвращает некую мертвую девушку к жизни посредством сложной глубокой заморозки и метода переливания крови. Другие чудеса включают гипнобиоскоп… и трехмерный цветной телевизор – слово, честь (если можно так выразиться) изобретения которого приписывают Гернсбеку».


[Закрыть]. Прошло еще несколько лет, и наукофант (scientifiction) стал просто «научной фантастикой» (science fiction, sci-fi). Гернсбек в процессе очередного банкротства потерял контроль над Amazing Stories, но журнал после этого издавался еще почти 80 лет и, безусловно, участвовал в становлении жанра. «Экстравагантная выдумка сегодня – холодный факт завтра» – таков был девиз журнала.

«Следует понимать, – писал Гернсбек в коротком наставлении для потенциальных авторов, – что научно-фантастическая история должна носить взрывной научный характер, но, кроме того, это должна быть история… Она должна быть разумна и логична и основана на известных научных принципах»[58]58
  В своем наставлении он перечислил также несколько пунктов того, что делать нельзя ни в коем случае. Среди них были «Не заставляйте своего профессора, если у вас таковой имеется, говорить как военный полицейский или коп с Восьмой Авеню. Не вкладывайте в его уста дешевых шуток. Чтобы ощутить дух академической фразеологии, почитайте полутехнические журналы и отчеты о выступлениях».


[Закрыть]. В первых выпусках Amazing Stories он печатал Верна, Уэллса и По вместе со «Сбежавшим небоскребом» Мюррея Лейнстера. На втором году выпуска он перепечатал «Машину времени» целиком. Гернсбек не давал себе труда оплачивать переиздания. За оригинальные рассказы он предлагал авторам по 25 долларов, но получить их с него зачастую было непросто. Занимаясь неустанным продвижением нового жанра, Гернсбек основал общество любителей – Научно-фантастическую лигу – с отделениями в трех странах.

Так что идея научной фантастики как жанра, отличного от художественной литературы и, как подразумевалось, более низкого, родилась именно здесь, в макулатурных журналах, едва отличимых от комиксов или порнографии. Но культурная форма и способ мышления были таковы, что вскоре их уже нельзя было отбросить как макулатуру. «Я могу лишь предположить, – писал Кингсли Эмис через какое-то небольшое время, – что если в 1930-е гг. вы, если писали научную фантастику, вполне могли оказаться психопатом или бумагомарателем, то к 1940-му вы были бы уже нормальным молодым человеком в начале карьеры, представителем первого поколения, выросшего в то время, когда эта среда уже существовала». Именно на страницах макулатурных изданий начали обретать форму теория и практика путешествий во времени. Помимо самих историй, были еще письма от въедливых читателей и замечания редакторов. Парадоксы были обнаружены и, не без труда, сформулированы.

«Как насчет этой “Машины времени”?» – писал некто Т. Дж. Д. в июле 1927 г. Рассмотрим некоторые другие возможности. Что если наш изобретатель отправляется назад в свои школьные дни? «Его наручные часы тикают себе вперед, в то время как часы на стене лаборатории идут в обратном направлении». Что если он встретит самого себя, только моложе? «Должен ли он подойти и пожать руку этому “второму я”? Будет ли там два физически разных, но по существу одинаковых человека?.. Господи! Эйнштейн отдыхает!»

Через два года у Гернсбека был новый журнал наукофанта, на этот раз получивший название Science Wonder Stories, парный к изданию Air Wonder Stories, и на обложке декабрьского выпуска 1929 г. была анонсирована история о путешествии во времени под названием «Осциллятор времени» (The Time Oscillator)[59]59
  Редакторский комментарий объяснял читателю: «Истории о путешествиях во времени всегда читаются с необычайным интересом, в первую очередь потому, что такой подвиг никому еще не удалось совершить; хотя никто не может сказать наверняка, что это не будет сделано в будущем, когда мы поднимемся на гораздо более высокий уровень научных достижений. Путешествия во времени, как вперед, так и назад, вполне могут стать реальностью».


[Закрыть]. В ней фигурировала в который уже раз некая странная машина с кристаллами и циферблатами и рассуждения некоего профессора о четвертом измерении. («Как я уже объяснял, время – всего лишь относительное понятие. Оно буквально ничего не значит».) На этот раз путешественники направляются в отдаленное прошлое, что послужило поводом для особого редакторского примечания от Гернсбека. «Может ли путешественник во времени, – спрашивал он, – попадающий в прошлое (неважно, на десять лет или на десять миллионов), принимать участие в жизни того времени и общаться с тогдашними людьми? Или он должен остаться заблокированным в собственном пространстве-времени и быть лишь зрителем, который только наблюдает за происходящим, но не в состоянии что-либо сделать?» Наметился парадокс; Гернсбек ясно видел его и сформулировал так:

Предположим, я умею путешествовать во времени, скажем, на 200 лет, и я направляюсь туда, где живет мой прапрапрадедушка… Таким образом я получаю возможность застрелить его, пока он молод и еще не женат. Из этого следует отметить, что я мог бы предотвратить собственное рождение, поскольку линия продолжения рода прервалась бы прямо там.

С тех самых пор ситуация эта известна как парадокс дедушки. Оказывается, возражение одного человека для другого может стать идеей для рассказа. Гернсбек предложил читателям присылать ему свои комментарии почтой и получил немало писем, которые продолжали приходить даже через несколько лет. Подросток из Сан-Франциско предложил еще один парадокс, «последний удар по путешествиям во времени»: что если человек отправится в прошлое и женится на своей матери? Сможет ли он стать собственным отцом?

Да уж, Эйнштейн отдыхает.